Б. Рассел и К. Поппер: Классическая теория истины- факты как эмпирические данные и возражение Д. Беркли

Прочитайте следующий текст и ответьте на прилагаемые к нему вопросы.

Вот рассужденияанглийского философа и математика БЕРТРАНА РАССЕЛА (1872 – 1970)иКАРЛА ПОППЕРА, австрийского и британского философа (1902 – 1994) где показывается,чтотакоефактыкакэмпирическиеданные.

«Факт»,вмоемпониманииэтоготермина,можетбытьопределентольконаглядно.Все,чтоимеетсявовселенной,яназываю«фактом».Солнце– факт;переходЦезарячерезРубиконбылфактом;еслиуменяболитзуб,томоязубнаябольестьфакт.Еслиячто-нибудьутверждаю,тоактмоегоутвержденияестьфакт,иеслиэтоутверждениеистинно,тоимеетсяфакт,всилукоторогооноявляетсяистинным,однакоэтогофактанет,еслионоложно».

Рассел Б. Человеческое познание. М., 1957. С. 177

«Чтоже,однако,мыимеемввиду,когдаговоримосоответствиивысказыванияфактам?Хотянашскептик…скажет,чтонаэтотвопросневозможноответить,…насамомделеполучитьнанегоответлегко.Действительно,ответнаэтотвопроснетруден–иэтонеудивительно,особенноеслиучестьтотфакт,чтолюбойсудьяпредполагаетналичиеусвидетелязнаниятого,чтоозначаетистина(всмыслесоответствияфактам).Всилуэтогоискомыйответоказываетсяпочтичтотривиальным.

Внекоторомсмыслеондействительнотривиален.Такоезаключениеследуетизтого,что…всяпроблемазаключаетсявтом,чтомынечтоутверждаемилиговоримовысказыванияхифактах,атакжеонекоторомотношениисоответствиямеждувысказываниямиифактами,ипоэтомурешениеэтойпроблемытакжесостоитвтом,чтонечтоутверждаетсяилиговоритсяовысказыванияхифактах,атакжеонекоторомотношениимеждуними.Рассмотримследующееутверждение.

Высказывание«Смитвошелвломбардчутьпозже10.15»соответствуетфактам,если,итолькоесли,Смитвошелвломбардчутьпозже10.15.

Когдавыпрочтетеэтунабраннуюкурсивомфразу,первое,что,повсейвероятности,поразитвас–этоеетривиальность.Однаконеподдавайтесьобманчивомувпечатлению.Есливывглядитесьвнеевновь,инаэтотразболеевнимательно,тоувидите,чтовнейговорится(1)овысказывании,(2)онекоторыхфактахи(3)чтоэтафразапоэтомузадаетвполнеясныеусловия,выполнениякоторыхследуетожидать,еслимыхотим,чтобыуказанноевысказываниесоответствовалоуказаннымфактам.

…Основноеправилодачисвидетельскихпоказанийсостоитвтом,чтобыочевидцысобытияограничивалисвоипоказаниятолькотем,чтоонидействительновидели».

Поппер К. Факты, нормы и истина: дальнейшая критика релятивизма//

Логика и рост научного знания. М., 1983. С. 379–382

Однаконевсётакпросто.Ведьвозникаетвопрос:то,чтоядостоверноинеопровержимовижу,существуетвмоемсознании(«насамомделе»,носубъективно)иливнемоегосознания(тоже«насамомделе»,нообъективно)?Следующеерассуждениеанглийского философа и епископа ДЖОРДЖА БЕРКЛИ (1685 – 1753)демонстрируетэтупроблему:

«Гилас.Нетниоднойвещинасвете,относительнокотороймымоглибыпознатьеедействительнуюприродуилито,чтотакоеонасамавсебе.

Филонус.Тыхочешьмнесказать,чтоявдействительностинезнаю,чтотакоеогоньиливода?

Гилас.Тыможешь,конечно,знать,чтоогоньгоряч,аводатекуча;ноэтозначитзнатьнебольше,чемкакиеощущениявызываютсявтвоейсобственнойдуше,когдаогоньиводасоприкасаютсяствоимиорганамичувств.Чтожекасаетсяихвнутреннегоустройства,ихистиннойидействительнойприроды,товэтомотношениитынаходишьсявсовершеннойтьме.

Филонус.Развеянезнаю,чтокамень,накоторомястою,–реальныйкамень,ичтодерево,котороеявижупередсвоимиглазами,–реальноедерево?

Гилас.Знаешь?Нет,невозможно,чтобытыиликакой-либоживущийчеловекмогзнатьэто.Все,чтотызнаешь,состоитвтом,чтоутебявтвоемсобственномумеестьизвестноепредставлениеилиобраз.Ночтоэтопосравнениюсдействитель­нымдеревомиликамнем?Яговорютебе,чтоцвет,формаитвердость,которыетывоспринимаешь,неестьдействительнаяприродаэтихвещейилихотябыподобиеее.Тожесамоеможнобылобысказатьобовсехдругихреальныхвещахилителесныхсубстанциях,составляющихмир.Ниоднаизнихсамапосебенеимеетничегоподобноготемчувственнымкачествам,которыемывоспринимаем.Мынедолжныпоэтомупретендоватьнаутверждениеилипознаниечего-нибудь,касающегосяихсобственнойприроды».

Беркли Д. Три разговора между Гиласом и Филонусом // Сочинения. М., 1978. С. 319

Вопросы

1. Как Б. Рассела и К. Поппера определяют, что такое «факт»?

2. В чём разница между «фактами разума» у Аристотеля и фактами как эмпирическими данными у Б. Рассела и К. Поппера?

3. В чём суть разногласий между Гиласом и Филонусом?

3.3. Б. Рассел и В. Гейзенберг: Когерентная теория истины: истина как непротиворечивое и верифицируемое высказывание*

Прочитайте следующий текст и ответьте на прилагаемые к нему вопросы.

Всвязиспроблемой,поднятойД.Беркли(невозможностидостоверногознаниятого,чтоненаходитсявнашемопытевтомжевиде,вкакомоносуществует«самопосебе»)втеории познаниябыласформулированакогерентнаятеорияистины,главныекритериикоторой–непротиворечивостьвысказыванийсамойтеорииивозможностьэмпирическойпроверкиположений,логическиследующихизпостулатовтеории.

Воткаксмыслкогерентнойтеорииистиныпредставленвработеанглийского философа БЕРТРАНА РАССЕЛА.

«…Постараемсясамиизложитьтеориюкогерентностипознания.Мыдолжныбудемсказать,чтоиногдадвеверынемогутбытьобеистиннымиили,покрайнеймере,чтоиногдамыполагаемтак.Еслияверюодновременно,чтоАистинно,чтоВистинно,ичтоАиВнемогутбытьвместеистинными,тояимеютриверы,которыенесоставляютсвязнойгруппы.Вэтомслучаепокрайнеймереоднаизтрехдолжнабытьошибочной.Теориякогерентностивеекрайнейформесчитает,чтоимеетсятолькооднавозможнаягруппавзаимносвязанныхвер,котораясоставляетцелоепознанияицелоеистины.Янедумаю,чтоэтотак;ясклоняюсьскорееклейбницевскоймножественностивозможныхмиров.Новизмененнойформетеориякогерентностиможетбытьпринята.Вэтойизмененнойформеонабудетговорить,чтовсеилипочтивсеизтого,чтодоступнопознанию,являетсявбольшейилименьшейстепенинедостоверным;чтоеслипринципывыводаотносятсякпервичномуматериалупознания,тогдаодначастьпервичногознанияможетбытьвыведенаиздругойи,такимобразом,приобретаетбольшеправдоподобия,чемонаимелабызасвойсобственныйсчет.Такимобразом,можетпроизойти,чтоцелаягруппапредложений,каждоеизкоторыхсамопосебеимееттольконевысокуюстепеньправдоподобия,всовокупностиможетиметьоченьвысокуюстепеньправдоподобия.Ноэтозависитотвозможностиизменениястепенейприсущегоимправдоподобия,ивсятеориястановитсяпоэтомутеориейнечистойкогерентности».

Рассел Б. Человеческое познание. Указ. соч. С. 190

В следующем отрывке из работы немецкого физикаВЕРНЕРА ГЕЙЗЕНБЕРГА «Язык и реальность в современной физике» показывается, почему для решения вопроса об истинности знания о микромире может быть использована только когерентная теория истины.

«Принято было считать, что проблема языка играет в естественных науках подчиненную роль. Ведь здесь речь идет о предельно точном наблюдении различных областей природы, о понимании характера ее действий. Трудности, преодолеваемые физиком или химиком, связаны с несовершенством органов чувств или исследовательской аппаратуры, они обусловлены сложностью природных взаимосвязей, строй которых представляется нам поначалу непостижимым. Но если уж результаты получены, нет, кажется, ничего легче, чем рассказать о них, тем более нет никакой нужды специально обсуждать проблему языка. Правда, в истории науки часто оказывалось целесообразным, а порою и необходимым введение в язык дополнительных искусственных слов, удобных для обозначения ранее не известных объектов или взаимосвязей, и этот искусственный язык в общем и целом удовлетворительно описывал новооткрытые закономерности природы.

Когда же экспериментальные открытия новейшей физики и их успешный теоретический анализ в теории относительности и квантовой механике привели в последние десятилетия к пересмотру оснований физики, отношение к проблеме языка принципиально изменилось. По поводу некоторых принципиальных вопросов названных теорий развернулись страстные дискуссии, и уже по ходу этих дискуссий обнаружилось, что сам язык, на котором говорят о новых сферах исследования, стал проблематичным. Это не столь удивительно, если принять во внимание, что наш естественный язык сформировался в мире обыденного чувственного опыта, тогда как современная наука пользуется уникальной техникой, аппаратурой высочайшей тонкости и сложности и проникает с ее помощью в сферы, недоступные чувствам. Нельзя ожидать, что обыденный язык останется в силе и в этих новых областях; вот почему современный физик вынужден размышлять не только о постигаемых им закономерностях природы, но и о языке, с помощью которого он может о них говорить.

…Здесь можно спросить: с чем, собственно, связано требование предельной однозначности и точности, предъявляемое к языку естественных наук, и почему другие, более богатые средства языковой выразительности практически не используются в них? Это требование диктуется прежде всего той задачей, которая стоит перед естественными науками, –попытаться отыскать некие упорядоченности в необъятном многообразии явлений окружающего мира, другими словами, понять эти разнородные явления, сведя их к простым принципам. Надо постараться вывести особенное из всеобщего, понять конкретный феномен как следствие простых и общих законов. Формулировка общего закона допускает использование лишь небольшого числа понятий, иначе закон не будет прост и всеобщ. Далее требуется, чтобы из этих понятий можно было вывести бесконечное многообразие возможных явлений, причем не только описать их качественно и приблизительно, но и ответить максимально точно на каждый конкретный вопрос. Очевидно, что понятия естественного языка со свойственной им неточностью и нечеткостью никоим образом не допускают такой возможности. Если из данных предпосылок требуется вывести последовательность заключений, число возможных звеньев в цепи зависит от точности предпосылок. Вот почему основные понятия, используемые в формулировках общих естественнонаучных законов, необходимо определять с наивысшей точностью, но это удается сделать только в строго логической системе, а в конечном счете –с помощью математических абстракций.

Поэтому в теоретической физике мы дополняем и уточняем естественный язык, сопоставляя основополагающие для определенной сферы опыта понятия с математическими символами, которые могут быть соотнесены с фактами, то есть с результатами измерений. С тех пор как 300 лет назад Исаак Ньютон написал свой знаменитый труд «Philosophiae naturalis principia mathematica», подобное дополнение и уточнение естественного языка с помощью математической схемы считалось всегда подлинным основанием точного естествознания. Эту схему можно назвать искусственным математическим языком. Значение основных понятий и сопоставленных им математических символов устанавливается благодаря системе дефиниций и аксиом. Символы связываются математическими уравнениями, которые и можно считать точным выражением так называемых законов природы. Эти уравнения и выражаемые ими законы природы считаются верными, если нам удается вывести из законов природы – в качестве возможных решений системы уравнений — бесчисленное множество конкретных явлений, например, если удается с высокой степенью точности вычислить время лунного затмения или траекторию искусственного спутника.

Впоследствии оказалось целесообразным вновь включить элементы этого искусственного математического языка в естественный язык, ввести в него, например, наименования некоторых математических символов, допускающих в какой-то мере наглядное эмпирическое истолкование. В результате такие понятия, как энергия, импульс, энтропия, электрическое поле, стали терминами обыденного языка; добавлять сверх этого что-либо еще, казалось, не было нужды, и после того как произошло отмеченное расширение языка, его сочли вполне достаточным для описания и понимания природных процессов.

Только в современной физике произошла здесь, можно сказать, пугающая перемена. С проникновением в области, непосредственно недоступные нашим ощущениям, язык наш поройтоже начинает отказывать. Подобно затупившимся инструментам, понятия нашего языка по отношению к новому ускользающему от них опыту оказываются уже некорректными. Такая возможность отмечалась в принципе уже давно, несколько веков назад. В повседневной жизни каждый понимает смысл слов «наверху» и «внизу». Тела падают вниз, а наверху синее небо. Убедившись, однако, в шарообразности Земли, заметили, что обитатели Новой Зеландии явно перевернуты относительно нас в пространстве, и с нашей точки зрения они как бы висят вниз головой. Можно было, правда, быстро успокоиться, попросту назвав направление к центру Земли направлением «вниз», а от центра –направлением «вверх», и тем самым вроде бы преодолеть трудность. Но в нашу эпоху можно запускать ракеты в космос, и вполне вероятно, что через несколько лет человек на космическом корабле более или менее надолго покинет Землю; для экипажа этого корабля понятия «наверху» и «внизу», как легко понять, вообще утрачивают всякий смысл. И все же довольно трудно представить, как чувствуют себя люди в мире, лишенном определений «верха» и «низа», как они говорят и что думают о нем.

Понятно, стало быть, что проникновение в новые области природы порой влечет за собой изменения в языке. Но в первые десятилетия XX века нам пришлось столкнуться с поразительным обстоятельством. Проникнув с помощью современных технических средств в новые сферы природы, мы узнали, что даже такие простейшие и важнейшие понятия прежней науки, как пространство, время, место, скорость, становятся здесь проблематичными и требуют переосмысления.

…Серьезные языковые трудности возникли в атомной физике. При описании процессов, протекающих в области мельчайших размеров, при описании взаимосвязей, проанализированных и математически выраженных квантовой теорией, обыденный язык и язык классической физики столь явно обнаружили свою непригодность, что даже физики эйнштейновского ранга до конца жизни не в состоянии были примириться с новой ситуацией.

Положим, мы наблюдаем электроны в камере Вильсона; мы видим их след в виде полосы конденсированного пара, похожей на полосу, по которой мы распознаем самолет, летящий высоко в небе; на этом основании мы уверенно говорим об электронах как о быстро летящих электрически заряженных частицах. Но в других экспериментах те же самые образования проявляются как волны, способные вызвать явления дифракции и интерференции; они, следовательно, не могут быть только частицами ничтожной протяженности, одновременно они должны быть и процессами, распространяющимися в более обширном пространстве. Как можем мы охарактеризовать подобные образования, если всякое сравнение с образами нашего чувственно воспринимаемого мира оказывается неприменимым или в лучшем случае может выступать лишь в качестве намека и остается жестко связанным с экспериментами определенного типа? Здесь опять-таки невозможно входить в содержание квантовой теории и выяснять суть описываемых ею явлений, но, как и раньше, допустимо, пожалуй, задаваться вопросом о языке, на котором фактически говорят об атомах и элементарных частицах.

После открытия, сделанного Планком в 1900 году, история становления квантовой теории напоминает историю становления теории относительности, с той разницей, что первая заняла гораздо больше времени. Важнейшие экспериментальные данные в исследованиях атомных спектров и в химии были получены уже на рубеже столетий и накапливались в течение первых двух десятилетий XX века. Затем, в 20-е годы, на основе этого богатейшего материала была разработана математическая формулировка квантовой и волновой механики и в результате было достигнуто наконец полное понимание квантовомеханических явлений. За 30 лет, прошедших с тех пор, в среде физиков выработался язык, на котором они говорят об атомарных явлениях. На этот раз, однако, он не согласуется с искусственным языком математики. Вместо этого сложился особый прием: для описания мельчайших частей материи используются попеременно различные, противоречащие друг другу наглядные образы. В зависимости от характера конкретного эксперимента определяется, целесообразно ли в данном случае говорить о волне или о частице, о траекториях электрона или о стационарных состояниях. При этом, однако, мы всегда ясно сознаем, что подобные образы –лишь неточные аналогии, что мы имеем дело всего лишь с условными событиями и пытаемся с их помощью приблизиться к реальному событию. Если же требуется точная формулировка, чаще всего приходится ограничиваться искусственным языком математики.

Такой способ формирования языка связан прежде всего с основополагающим парадоксом квантовой теории. Всякий эксперимент независимо от того, относится ли он к явлениям повседневной жизни или атомной физики, необходимо описывать в понятиях классической физики. Понятия классической физики образуют тот изначальный язык, на котором мы планируем опыты и фиксируем их результаты. Мы не в состоянии заменить его другим. Тем не менее законы природы ограничивают применимость этих понятий так называемыми соотношениями неопределенностей. Например, мы не можем точно знать положение элементарной частицы и одновременно с той же степенью точности –ее скорость. Чем точнее измеряем мы это положение, тем менее точно наше знание о скорости, и наоборот. Произведение обеих неточностей равно постоянной Планка, деленной на массу соответствующей частицы. Н. Бор говорил о дополнительности понятий места и скорости и указывал, как правило, на то, что в атомной физике мы вынуждены пользоваться разными способами описания, исключающими, но также и дополняющими друг друга, адекватное же описание процесса достигается в конечном счете только игрой различных образов. Ситуация дополнительности привела к тому, что физик, говоря о событии в мире атомов, нередко довольствуется неточным метафорическим языком и, подобно поэту, стремится с помощью образов и сравнений подтолкнуть ум слушателя в желательном направлении, а не заставить его с помощью однозначной формулировки точно следовать определенному направлению мысли. Речь становится однозначной, только если мы пользуемся искусственным языком математики, корректность которого подтверждается опытом и не вызывает сомнений.

Вообще говоря, нет принципиальных оснований отрицать возможность полного согласования разговорного слова с искусственным языком математики, и можно задаться вопросом, почему в квантовой механике этого не произошло.

…Подлинная причина столь различного хода событий кроется, пожалуй, в том примечательном обстоятельстве, что в языке, соответствующем математическому формализму квантовой теории, уже нельзя было бы опираться на классическую аристотелевскую логику; ее пришлось бы заменить другого рода логикой. К счастью, математики давно уже поняли возможность существования таких неаристотелевских логик, исследовали их и выяснили принципиальные проблемы, связанные с их использованием. Тем не менее, неаристотелевская логика столь еще непривычна для человеческого мышления, что физики вряд ли оказались бы в состоянии воспользоваться ею. Вот почему язык физиков в действительности развивался по-другому. И все же поучительно познакомиться с логикой языка, соответствующего математической схеме квантовой теории.

Логика, называемая квантовой, была проанализировала уже в 30-е годы Г. Биркгофом и И. фон Нейманом, а недавно вновь подробно исследована К.-Ф. фон Вейцзеккером. Прежде всего, здесь должна утрачивать силу одна из основополагающих аксиом аристотелевской логики, то есть логики повседневной жизни. Речь идет о принципе, согласно которому либо утверждение некоего высказывания, либо его отрицание должно быть верным. Из двух высказываний, например «Здесь есть стол» и «Здесь нет стола», одно обязательно должно быть верным, а другое ложным, третьего не дано: tertium non datur. В квантовой логике вместо этой аксиомы выдвигается, согласно Вейцзеккеру, следующий постулат: в случае простой альтернативы отмеченного типа высказыванию приписывается определенная истинность, которую можно охарактеризовать двумя комплексными числами. Здесь, разумеется, неуместно входить в детали; отметим лишь, что эти числа позволяют образовать третье, именуемое значением истинности; оно равно 1, если высказывание верно, и 0, если оно ложно. Допустимы, однако, и промежуточные значения, например значение ¹/₂, когда высказывание с равной вероятностью может оказаться как истинным, так и ложным. Существуют, следовательно, промежуточные ситуации, для которых остается неопределенным, ложно или истинно высказывание, причем слова «остается неопределенным» ни в коем случае нельзя понимать просто в смысле незнания истинного положения дел. Высказывание с промежуточным значением истинности нельзя, стало быть, истолковывать так, что-де «в действительности» истинно либо одно, либо другое альтернативное высказывание и неизвестно лишь, какое из них считать таковым. Высказывание с промежуточным значением истинности скорее уж вовсе не поддается выражению на обыденном языке. Вейцзеккер называет такое высказывание дополнительным по отношению к простым альтернативным высказываниям.

Против подобного расширения логики сразу же напрашивается возражение. Когда мы говорим или пишем об этой логике, мы недолго думая пользуемся обычной, аристотелевской логикой. Явно или неявно мы постоянно руководствуемся той же аксиомой: tertiumnondatur. В силу этого возникает впечатление, что задуманное расширение логики внутренне противоречиво. В ответ на это возражение Вейцзеккер справедливо подчеркнул возможность выделить в языке разные уровни. На первом уровне мы говорим об объектах, об атомах и электронах или же об объектах повседневной жизни, столах и стульях; на втором уровне говорится о высказываниях об объектах; он содержит, следовательно, высказывания о высказываниях об электронах или высказывания о теории электронов; на третьем уровне можно говорить о высказываниях о высказываниях об объектах и т. д. В принципе было бы допустимо пользоваться на различных уровнях языка различными логиками, а в предельном случае, на высшей ступени, вновь вернуться к обычной логике. В таком случае нечего было бы возразить против использования аристотелевской логики при описании более общей логики, действующей на других ступенях. Ситуация в логике напоминала бы тогда ситуацию в квантовой теории. Хотя мы должны утверждать, что квантовомеханические законы справедливы всюду, в том числе и в сфере явлений повседневной жизни, классическая физика содержится в квантовой в качестве предельного случая, а это значит, что при описании не слишком малых объектов квантовомеханические черты событий играют подчиненную роль и в повседневной жизни ими вообще можно пренебречь. Аналогично классическая, аристотелевская логика, содержалась бы в квантовой в качестве предельного случая и во множестве рассуждений принципиально допускалось бы использование классической логики.

Более того, тот факт, что классическая физика содержится в квантовой в качестве предельного случая, представляет собой даже необходимое условие описания и теоретической интерпретации экспериментов в области атомной физики: ведь и в атомной физике приборы описываются в понятиях классической физики и в тех же понятиях сообщаются полученные результаты. Только поэтому они обладают однозначностью и воспроизводимостью, а это –общепризнанное условие объективной и точной науки. Соответственно для понимания квантовой логики важна возможность пользоваться классической логикой при описании ее структуры.

Возвращаясь снова к низшему уровню языка, к высказываниям об объектах и тем самым к квантовой логике, поясним характерное отличие этой логики от обычной следующим примером: представим себе атом, движущийся в закрытом ящике, разделенном перегородкой пополам. Пусть в перегородке имеется очень маленькая дырка и атом временами может пролетать через нее. По классической логике атом может находиться либо в левой, либо в правой половине ящика. Третьей возможности не существует: tertiumnondatur. В квантовой теории, если мы вообще хотим продолжать пользоваться словами «атом» и «ящик», необходимо допустить и иные возможности, странным образом являющие собой смешение первых двух возможностей. Это требуется для объяснения результатов определенных опытов. Допустим, мы наблюдаем свет, рассеянный атомом, и проводим три испытания. В первом опыте атом заключен в левой половине ящика (дырка в перегородке закрыта), и мы измеряем распределение интенсивности рассеянного света. Во втором опыте атом заключен в правой половине ящика, и снова изучается рассеянный им свет. В третьем опыте мы опять-таки исследуем распределение интенсивности рассеянного света при условии, что атом может свободно перемещаться из одной половины ящика в другую и обратно. И вот, если бы атом находился всегда либо в левой, либо в правой половине ящика, распределение интенсивности в третьем опыте необходимо складывалось бы из наложения соответствующих распределений первого и второго опытов, а общая картина определялась бы только временем, которое атом проводит в одной из половин. Эксперименты, однако, показывают, что это, вообще говоря, неверно. Реальное распределение интенсивности, как правило, оказывается иным в силу так называемой интерференции вероятностей, играющей важную роль в квантовой теории. Здесь, впрочем, нет нуждыобъяснять суть дела детальней. В разобранном только что третьем случае налицо ситуация, характеризующаяся тем типом высказываний, который был назван дополнительным по отношению к типу альтернативных высказываний.

Рассмотрим теперь на этом примере различные уровни языка. В классической логике отношение между разными уровнями было бы отношением однозначного соответствия. Два высказывания: «Атом находится в левой половине» и «Истинно, что атом находится в левой половине» –логически относятся к разным уровням. Но в классической логике оба высказывания полностью эквивалентны, то есть оба либо истинны, либо ложны. Не может случиться так, что одно будет истинным, а другое ложным. Но в логической схеме дополнительности это отношение сложнее. Из истинности или ложности первого высказывания действительно следует истинность или ложность второго, но из ложности второго не обязательно следует ложность первого. Если второе высказывание ложно, может все еще быть неопределенным, находится ли атом в левой половине ящика. Атом не обязательно будет находиться и в правой половине. Относительно истинности высказываний уровни языка остаются полностью эквивалентными, но относительно ложности они уже неэквивалентны. Отсюда легко понять и то, почему мы говорим о «неколебимости классических законов» в квантовой теории.

Везде, где применение в данном эксперименте законов классической физики приводит к определенному выводу, тот же результат даст и квантовая теория, и экспериментально он тоже будет подтверждаться.

Намеченная здесь модифицированная логика квантовой теории неизбежно влечет за собой модификацию онтологии. Ведь всякому высказыванию, которое оставляет неопределенным, в правой или в левой половине ящика находится атом, соответствует в природе некая ситуация, не отождествимая ни с той, когда атом находится в левой половине, ни с той, когда атом находится в правой половине ящика. Такие соответствующие дополнительным высказываниям состояния Вейцзеккер назвал сосуществующими состояниями, указывая тем самым, что оба альтернативных состояния присутствуют в них в качестве возможностей. Понятиесостояния могло бы стать первой дефиницией в системе квантовотеоретической онтологии. Мы сразу же замечаем, что подобное использование слова «состояние», тем более выражения «сосуществующие состояния» столь радикально отличается от принятого в языке материалистической онтологии, что позволительно усомниться в целесообразности используемой здесь терминологии. С другой стороны, если мы понимаем, что слово «состояние» означает скорее возможность, чем действительность, и что его можно просто заменить словом «возможность», получается вполне приемлемое понятие «сосуществующие возможности» –ведь одна возможность может пересекаться с другой или включить ее в себя.

…Понятие «возможность» довольно-таки удачно занимает промежуточное положение между понятием объективной материальной реальности, с одной стороны, и понятием духовной, а потому субъективной реальности –с другой. Квантовотеоретическая «вероятность» обладает хотя бы частичной объективностью, но если мы истолкуем ее как меру частоты, она будет иметь значение только по отношению к совокупности мысленно представимых событий.

…Долгое время казалось, что проблема языка в естественных науках играет вторичную роль. В современной физике это, без сомнения, уже не так. В нашу эпоху люди проникают в отдаленные, непосредственно недоступные для наших чувств области природы, лишь косвенно, с помощью сложных технических устройств поддающиеся исследованию. В результате мы покидаем не только сферу непосредственного чувственного опыта, мы покидаем мир, в котором сформировался и для которого предназначен наш обыденный язык. Мы вынуждены поэтому изучать новый язык, во многих отношениях не похожий на естественный. Новый язык –это новый способ мышления. В итоге естественные науки со всей остротой выдвигают то самое требование, которое в наше время столь явно звучит во многих областях жизни».

Гейзенберг В. Язык и реальность в современной физике //

Избранные философские работы. СПб., 2006. С. 148–163

Вопросы

1. Что такое когерентная теория истины и каковы её критерии?

2. В чём разница между теориейистиныкаксоответствия знания фактам и когерентнойтеориейистины?

3. Почему современный физик вынужден размышлять не только о постигаемых им закономерностях природы, но и о языке, с помощью которого он может о них говорить?

4. Как связаны между собой математические уравнения и законы природы?

5. В каком случае уравнения и выражаемые ими законы природы считаются верными?

6. Почему понятия естественного языка по отношению к некоторым физическим опытам и экспериментам оказываются некорректными?

7. Чем в действительности являются электроны, наблюдаемые в камере Вильсона?

8. В чем смысл основополагающего парадокса квантовой теории?

9. Почему в языке, соответствующем математическому формализму квантовой теории, уже нельзя было бы опираться на классическую аристотелевскую логику?

10. В чем разница между классической аристотелевской логикой и логикой квантовой механики?

11. Каков смысл понятия «возможность» в рамках квантовой логики?

12. Являются ли понятия «физическая реальность» и «объективная реальность» синонимами?