Тест роршаха и структура психического образа

А. М. ЭТКИНД

Потребность в эффективных психодиагностических методах, все более ясно осознаваемая в нашей стране, делает особенно необходимым тщательное исследование классических инструментов психодиагностики. Цель подобного исследования должна, на наш взгляд, идти много дальше стандартизации теста на местных выборках. Наиболее важной и трудной задачей является осмысление метода в свете лучших достижений отечественной психологической науки.

Понимание того, почему работает тест, невозможно, пока мы остаемся в системе его допущений и говорим, на его языке; эта задача требует привлечения современного психологического контекста, тем более широкого, чем более сложен тест и велики его претензии. Применительно к тесту Роршаха его решение необходимо не только для самого теста , ибо без этого вряд ли возможно совершенствование метода и поддержание его популярности, но и для некоторых областей научной психологии, оставляющей пока вне своих границ этот достаточно богатый источник проверенного на практике опыта.

В конечном счете любые фрагменты поведения человека несут на себе отпечатки его личности и обладают какими-то возможностями в качестве личностного теста. На уровне здравого смысла понятно также, что неопределенные ситуации дают больше возможностей для самопроявления личности, чем те, которые обладают жесткой стимульной и ролевой структурой . В этих рамках вывод от поведения в такой ситуации к измеряемому свойству личности не требует никаких теоретических предпосылок, кроме так называемой проективной гипотезы, согласно которой человек переносит в неопределенный стимул содержание своего внутреннего мира (анализ современного статуса проективной гипотезы см. [14]). Но тест Роршаха имеет и иные аспекты.

Роршах [29] выделял три категории, по которым обрабатывается каждый ответ в тесте : а) локализация ответа: где видит испытуемый то, что он видит, на какие участки стимульной карты он реагирует; б) детерминация ответа: почему испытуемый видит именно так, какие свойства стимула определили его ответ; в) содержание ответа: что именно видит испытуемый на карте, с какими реальными предметами он ассоциирует стимул. Ясно, что только последняя категория подпадает под «проективную гипотезу». Она, однако, совершенно недостаточна для понимания теста в целом. Сам Роршах [29] придавал содержательному анализу протокола подчиненное значение. Он не только не употреблял слова «проекция», но и подчеркивал, что его тест не предназначен для анализа содержания сознания и подсознания и справляется с этой задачей хуже, чем другие современные ему методы, например юнговский тест свободных ассоциаций. Отличие своего теста от всех прочих

Popшах видел в разработанном им методе структурного анализа ответов в категориях детерминации и локализации. И сейчас именно этими аспектами интерпретации и лежащими за ними теоретическими допущениями тест Роршаха отличается от других тестов , в частности проективных.

Анализ каждого ответа в тесте производится в терминах воспринимаемых характеристик стимула, направивших построение образа и являющихся общим звеном ассоциации между ними. Выделяются четыре группы таких характеристик, или детерминант ответа, как их называют в тесте: форма, цвет, движение и светотень. Каждой из детерминант приписывается свое личностное значение. В природе этой связи между личностью испытуемого и воспринимаемыми им свойствами пятна заключается основная загадка теста. Вряд ли будет слишком сильным утверждением то, что подобная связь ни прямо, ни косвенно не вытекает ни из одной теории восприятия1 и теории личности.

По-видимому, тест Роршаха создает экспериментальную модель, в которой проявляются те же индивидуальные особенности образов восприятия и представлений, которые типичны для индивида в реальной жизни. Человек воспринимает стимулы так же, как он воспринимает реальность, а характер отражения им реальности, его « образ мира» [10] является глубинной основой его личности. Понимание этих отношений чаще всего отсутствует в работах современных роршахистов. Именно они, однако, представляются нам принципиально важными. Субъективный мир образов — самый значимый, самый сложный и труднодоступный из объектов психологического исследования. Особенности образов , формируемых при восприятии пятен, отражают особенности всего образного мира испытуемого. Именно поэтому тест Роршаха , измеряющий свойства двух-трех десятков весьма специфических по своему происхождению образов , способен обнажать тонкие и сложные аспекты личности.

Обсуждение выявленных в тесте Роршаха отношений между свойствами чувственной ткани психических образов и особенностями личности начнем с детерминанты формы.

Признаки формы в той или иной степени используются почти во всех ответах на карты теста (по некоторым подсчетам [20], в 95% их), но значительная их часть является результатом совместного использования формы и других детерминант. Ответ считается детерминированным только формой (F) тогда, когда он обусловлен внешними контурами пятна и не учитывает всех прочих его свойств. Такие ответы принято рассматривать как «свободные от аффекта», вызванные исключительно когнитивными процессами. Среди клинических групп процент их (F %) понижен у умственно отсталых, психопатов, органиков, при острой шизофрении и гипоманиакальных состояниях [2], [6], [17] и др. При ремиссиях F % повышается вместе с возвращением к более адекватному видению реальности [20]. По Клопферу, малое количество F-ответов (например, меньше 20 %) указывает на «неадекватный когнитивный контроль», «излишне личностные реакции», неспособность к управлению своими эмоциями [25; 133]. Слишком большое количество F-ответов (больше 80 %) также неблагоприятно, ибо означает «высокую степень эмоционального сужения и отсутствие спонтанности» (там же), подавление субъективного, творческого потенциала личности. Подобная интерпретация— одна из немногих, в которых сходятся все школы теста Роршаха [19].

Итак, чистый F-ответ — результат интеллектуально обусловленного, внеэмоционального процесса построения образа . Ответ, в котором доминирование формы совмещается с учетом других детерминант, говорит о сложных, хорошо организованных образных процессах, в которых сензитивность к эмоциональным аспектам окружения сочетается с достаточно сильным когнитивным контролем. Ответ с преобладанием цвета, светотени или движения трактуется как признак избыточной, слабо

регулируемой эмоциональности. И наконец, достаточно редкие ответы, в которых полностью игнорируется форма, рассматриваются как следствия не считающейся с реальностью и не контролируемой субъектом эмоциональной жизни, отображаемой использованной в ответе детерминантой ([29] и мн. др.).

По-видимому, возможные сочетания формы с другими детерминантами создают особого рода континуум2. На одном его полюсе находятся образы, в построении которых участвует исключительно форма пятна, или, говоря более общо, его пространственные характеристики. На другом полюсе — образы, построенные на всевозможных особенностях сенсорного материала пятна: его цвета, светотени и т. д. Между полюсами — образы, более или менее адекватно сочетающие пространственные характеристики с прочими. Этот континуум, описываемый в терминах чувственной ткани образов испытуемого, соответствует другому континууму, описываемому в терминах его личности. «Субстратному» полюсу образов соответствуют инфантильные, неконтролируемые, импульсивные эмоции; «формальному», или «структурному», полюсу образов, напротив, объективность, холодность, эмоциональная бедность. Оптимальной середине личностного континуума — богатой, способной к эмпатии, но находящейся под когнитивным контролем эмоциональности — соответствует середина образного континуума, на которой субстрат и структура сочетаются в едином образе. Иными словами, образная ось «форма — субстрат» соответствует личностной оси «когнитивное — эмоциональное». Доминирование формы в чувственном материале образа коррелирует с доминированием когнитивной и «объективной» регуляции личностной сферы; доминирование прочих компонентов чувственной ткани коррелирует с доминированием эмоциональной, «субъективной»3 регуляции поведения. Чем в большей степени психическая жизнь и поведение управляются отражением реальности, тем более отчетливы, структурированы, схематичны ее образы; чем более она субъективна, чем большее значение имеет в ней внутреннее эмоциональное начало, тем большее место в ее образах занимает непосредственная данность сенсорики и тем менее их сенсорный субстрат организован формой.

Противопоставление формы образа его чувственной материи, структуры — субстрату, возможно, восходит еще к философским оппозициям Аристотеля и Гегеля. В современной теории психических образов [17] оно, однако, имеет более конкретный смысл. «Оформленность» перцептивного образа есть едва ли не основное его отличие от образа сенсорного. Изоморфизм именно пространственных свойств образа и предмета является критерием развитого восприятия [7]. В форме предмета, в его пространственных свойствах заключена основная информация о нем. Опознание объекта, к примеру, почти всегда происходит по его форме, по другим его атрибутам оно возможно лишь в редких случаях. Красный конь Петрова-Водкина воспринимается нами как конь, а не как флаг, кровь или арбуз. Когнитивное опознание его происходило бы одинаково, какого бы цвета он ни был, зато эмоциональные реакции в каждом случае были бы различны.

Исследования, проводившиеся вне роршаховской традиции, свидетельствуют о том, что повышение роли эмоциональных, субъективных факторов в регуляции деятельности сопряжено с изменениями структуры образной жизни личности, причем изменения эти идут, как правило, в сторону деструкции ее пространственных инвариантов. Среди эмоциональных

метаморфоз образа — и искажения величины объекта, как в знаменитых опытах Дж. Брунера [5] или в результатах работ по семантическому дифференциалу [15], [28]; и изменения характеристик формы, ее кривизны и симметрии, как в результатах М. В. Осориной [12] и А. И. Берзницкаса [3], где испытуемые тем или иным способом соотносили эмоционально положительные понятия с округлыми и симметричными, а отрицательные — с угловатыми, асимметричными, динамичными линиями и формами; и нарушения симметрии по осям трехмерного пространства, «отмеченность» определенных его областей (верха или низа, правого или левого и т. д.) в образах, насыщенных эмоционально-смысловым содержанием, о чем свидетельствует обширный этнографический и искусствоведческий материал, и многое другое.

Деструкция формы, к которой приводит увеличение интенсивности аффекта и особенно выход его за пределы возможностей когнитивной регуляции, означает снижение уровня изоморфизма между образами и реальностью (психологическую теорию уровней изоморфизма см. в [7]). От метрического изоморфизма, сохраняющего и величину, и форму предмета, через изоморфизм подобия, искажающий величину и тем самым создающий условия для тонкого кодирования эмоциональных оценок, и проективный изоморфизм, сохраняющий лишь наиболее обобщенные и потому самые эмоционально насыщенные свойства формы — прямизну или кривизну составляющих ее линий, до топологического изоморфизма, который искажает все эти пространственные свойства образа и сохраняет лишь непрерывность внутреннего его «наполнения» — когнитивное в этом ряду последовательно замещается эмоциональным. В пределе все содержание топологически инвариантного образа — это информация о субстрате предмета, о его модально-интенсивностных и динамических качествах. Не отражая многих объективных свойств предмета, такой образ способен кодировать в своих характеристиках эмоциональное отношение к нему субъекта.

Субъективность с обеими ее сторонами — активностью, творчеством и неадекватностью, нереалистичностью — есть следствие изменений и искажений психических образов реальности. Напротив, чем лучше, четче осуществляется отражение основных контуров реальности, тем меньше остается в образе места для выражения эмоционального отношения к ней. Нагляднее всего значимость этих взаимосвязей демонстрирует опыт искусства. Разрушение формы — например, в экспрессионизме или в некоторых направлениях абстрактного искусства — чаще всего сочетается с повышением выразительности, аффективной заряженности образа и одновременно с уменьшением его повествовательности, изобразительности, документированное™. Точный сухой рисунок, без искажений передающий контур предмета, имеет прямо противоположную эмоциональную структуру . В истории искусства ориентация на рисунок не случайно сопутствовала классицизму и рационализму, ориентация на цвет, движение, наоборот, романтизму и барокко.

Эмоции играют свою, крайне важную роль в управлении поведением, которую не могут заместить самые эффективные когнитивные операции. Поэтому слишком большое количество таких ответов в тесте Роршаха , которые детерминированы только формой, является не более благоприятным признаком, чем слишком малое их количество. Гармоничную личность, как показывают исследования [20], [25], отличают ответы, в которых форма сочетается с другими детерминантами: адекватная интеграция эмоционального и когнитивного, возможность реалистического отражения одного и того же содержания как формой, так и цветом, фактурой или движением. По аналогии с разработанным в информационной теории психических процессов [7] определением зрелого мышления это свойство зрелой личности мы описали бы как возможность обратимого

перевода ее смыслов и отношений с когнитивного языка на язык эмоциональный, с языка представлений на язык переживаний, с языка структуры на язык субстрата. Эмоции и когниции проникают друг в друга, создавая целостные образные структуры, кодирующие едиными своими характеристиками и свойства объекта, и отношение к нему субъекта. В таких образах сохраняется возможность актуализации и высшего, метрического уровня изоморфизма, адекватно отражающего собственные, прежде всего пространственные свойства объекта, и низшего, топологического уровня, абстрагированного от этих свойств и кодирующего субъективное отношение к нему. В зрелой, здоровой личности оба эти уровня образов интегрированы в единые, но сложные структуры, включающие постоянное взаимодействие, обратимый перенос и перевод информации с одного уровня на другой. Образы невротической личности расщеплены, канал связи между эмоциональным и когнитивным перерезан, и поведением управляет одна из изолированных «половин» образа.

Чем детерминировано, однако, избирательное преобладание тех или иных компонентов чувственной ткани? По-видимому, преобладанием определенных сторон эмоциональной жизни субъекта. В свою очередь, именно кодирование в этой образной субстанции дает субъективным компонентам личности, ее «смысловым образованиям» [1] феноменологическое, чувственно данное бытие. Проще говоря, благодаря этому языку о них узнает сам субъект.

Кодирование эмоционально-волевых компонентов личности происходит, согласно высказанному нами ранее предположению [15], посредством преобразования отраженных характеристик объекта, искажений субъективного образа мира. Эти эмоциональные искажения отнюдь не сводятся к деформациям. Чем меньше удельный вес формы (и величины) в зрительном образе , тем большей оказывается роль других компонентов его чувственной ткани — цвета, светотени, движения... Представим себе, что мы смотрим в хорошо настроенный бинокль и постепенно изменяем фокусное расстояние. Контуры как бы расплываются, растекаются по видимой поверхности, все больше теряя свою четкость и информативность. Предметы, которые сначала воспринимались в единстве всех своих зримых атрибутов, и прежде всего формы, потом видятся лишь как пятна, характеризуемые цветом, движением, светлотой, локализацией. Чем больше расфокусирован прибор, тем меньшим оказывается удельный вес формы в создаваемом им изображении и тем большим, соответственно, значение всех других свойств. Примерно таким представляется нам механизм, посредством которого эмоциональное содержание психических образов кодируется в их чувственной ткани.

Среди прочих подводных камней теста Роршаха наибольший массив исследований и наибольший разброс мнений породила выдвинутая им цветоаффективная гипотеза, согласно которой индивидуальные особенности эмоциональной сферы психики проявляются в реагировании на цветную окраску пятен теста . Чем чаще используется в ответах испытуемого детерминанта цвета и чем более освобождены они от влияния формы, тем более бурной, лабильной, инфантильной является, согласно этой гипотезе, его эмоциональность, тем большую роль играет она в управлении поведением.

Цветовые ответы4, в которых форма имеет подчиненное значение (CF) или вовсе отсутствует (С), чаще встречаются у детей, чем у взрослых [4]. Большое количество таких ответов отмечается у истероидных психопатов [24], эпилептиков с чертами эксплозивности [6]. У больных в маниакальном состоянии их число более чем вдвое превышает норму [31]. У депрессивных больных число цветовых ответов, напротив, занижено; при выходе из депрессивной фазы их количество увеличивается [20]. В ряде работ (см. обзоры [21], [30]) были получены корреляции между суммой цветовых ответов и импульсивностью и агрессивностью больных, а также их гипнабельностью и конформностью. Все это дает, видимо, основания полагать, что мера участия цвета

в построении образа действительно связана с интенсивностью эмоциональных взаимодействий с окружением, с чувствительностью субъекта к эмоциогенным аспектам последнего и зависимостью от них. Такого рода личностную и одновременно образную структуру Роршах назвал «экстратензивным типом переживания».

Но почему свойства личности оказываются связанными с особенностями реакции на цвет?

Представляется, что разгадка этой, как и других загадок теста Роршаха , может быть дана только на основе парадигмы образа [71, [10]. Она кроется, по-видимому, в специфике той роли, которую играет цвет и , шире, модальность ощущений во внутренней структуре психических образов. «Мир в его отделенности от субъекта амодален», — писал А. Н. Леонтьев [10; 8]. Соответственно лишенным модальности должно быть и его адекватное отражение. Действительно, когнитивные абстракции в отличие от ощущений вполне сохраняют амодальность объективного мира (там же). Реализуя подобный же ход мысли, Л. М. Веккер экспериментально проследил уменьшение роли модальных компонентов перцептивного и мыслительного образа по мере увеличения его обобщенности [7], а А. Р. Лурия на нейропсихологическом материале сформулировал «принцип уменьшения модальной специфичности» обрабатываемой информации по мере ее продвижения от низших зон коры к высшим [Н].

Но справедливым представляется и обратный вывод: мир в его единстве с субъектом прежде всего модален. По мере увеличения субъективности, эмоциональной заряженности образа , насыщенности его личностным смыслом происходит увеличение удельного веса его модальных компонентов. Эти компоненты восприятия — цвет в зрении, высота тона и тембр в слухе, запах и т. п. — являются вторичными качествами (современную трактовку поднятой еще Локком проблемы вторичных качеств см. в [7]), они в меньшей степени сохраняют собственные физические свойства предмета, чем такие первичные качества, как форма, движение или интенсивность. Цвет, например, мы воспринимаем в таком коде (ощущение красного, синего и т. д.), который имеет лишь самые общие соответствия в реальном физическом бытии стимула, описываемом длиной волн электромагнитных колебаний. Будучи менее связанными с объектом, эти компоненты чувственной ткани обладают большим диапазоном изменений в зависимости от состояний субъекта. Это дает модальным компонентам психических процессов, и в особенности цвету, связанному с наиболее мощным зрительным каналом восприятия, огромные возможности для кодирования эмоциональных отношений субъекта к объекту.

Справедливость этого подтверждают результаты многих исследований цветоэмоциональных отношений, проводившихся независимо от теста Роршаха . Наши эксперименты (описанные в [7]) показывают, в частности, что вербально называемые эмоции легко и более или менее однозначно ассоциируются с цветами. В современной психодиагностике определенное распространение получили специально цветовые тесты, в которых по цветовым предпочтениям [27] или по цветовым ассоциациям, возникающим по поводу разнообразных социальных стимулов [16], судят о свойствах личности и отношений испытуемого. Особенно важной, однако, представляется экспериментальная демонстрация зависимости дифференциальных порогов цветоощущения от эмоционального состояния человека: в различных состояниях — депрессии, радости, тревоге, гневе — цветовая чувствительность избирательно падает в одних участках спектра и повышается в других [8], [9].

По-видимому, модально-специфичная и, в частности, цветовая сенсорика является обязательным компонентом эмоциональных образов (об этом понятии см. [15]), посредством которых человек отражает не только предметы и ситуации внешнего мира, но и свое отношение к ним. Чем более велико эмоциональное, субъективное содержание психического

образа, тем более выражен в его чувствительной ткани цвет как адекватный код этого содержания, тем в большей степени вытесняет он другие сенсорные компоненты.

Вследствие действия известных физических и физиологических механизмов цвет адекватно воспринимается лишь в некотором ограниченном диапазоне освещенности. При падении последней чувствительность к цвету падает быстрее дифференциальной чувствительности к светлоте. Поэтому то, что на свету воспринимается как пятно цвета, в темноте видится лишь как перепад светлоты. Следовательно, удельный вес цвета в образе уменьшается с падением освещенности; при слабом освещении он оказывается значительно меньше удельного веса светотени как соотношения светлых и темных фрагментов зрительного поля.

Ответ рассматривается как определенный детерминантой светотени, если в нем в качестве основы для построения образа используются более или менее тонкие (в некоторых случаях — почти микроскопические) изменения светлоты закрашенной поверхности (как серой, так и цветной). Кроме того, выделяется еще интересная группа ахроматических ответов С ([17], [20]), промежуточная между собственно цветовыми и светотеневыми ответами. В качестве детерминанты здесь используется ахроматическая — черная, серая или белая — окраска стимула, воспринимаемая как его общая модальная характеристика, а не дифференциальные перепады светлоты между разными его частями.

Интерпретации теста Роршаха сходятся на том, что светотеневые ответы указывают на «осторожность, боязливость, определенное чувство дискомфорта... пониженную или сдерживаемую эффективность, результатом которой являются тревога и ограничение связей с окружением» [19; 239]. Согласно данным многих исследователей ([17], [20], [25]), пациенты с разного рода невротической и психотической симптоматикой дают значительно больше светотеневых ответов, чем наблюдается в норме. Число ахроматических ответов особенно велико у депрессивных больных [20].

Достаточно интересная возможность для объяснения связей между светотенью и тревожностью скрывается в той зависимости между общей освещенностью стимула и удельным весом светотеневых отношений в нем, о которой шла уже речь. Испытуемый, обращающий внимание в отдельных ответах скорее на светотень, чем на цвет и на форму стимула, действует так, как будто он видит стимул в темноте. По-видимому, в тревожно-депрессивном состоянии, в котором все, как известно, видится в «черном свете», внутренняя субъективная освещенность5 стимульного образа, как и всей картины мира в целом, действительно является более низкой, чем при восприятии этого же стимула в нормальном состоянии. Отсюда — увеличение количества светотеневых и ахроматических ответов в тесте, уменьшение доли цветовых ответов. Противоположный аффективный настрой приводит, наоборот, к завышению субъективной освещенности и , соответственно, к увеличению доли хроматических ответов за счет формы и светотени, что и наблюдается в маниакальном состоянии [31]. Эмоционально детерминированные смещения абсолютных (освещенность) и дифференциальных (светотень) порогов восприятия интенсивностных характеристик и соответствующие искажения всей картины реальности порождают как специфические паттерны реагирования в тесте Роршаха , так и значительно более широкие особенности сознания и поведения в разнообразных жизненных ситуациях.

Наибольшее из этих искажений состоит в том, что выделение фигуры из фона в светотеневых ответах происходит не по максимальному контрасту светлот, каким является граница пятна, а по тонким локальным

особенностям его поверхности. Расчленяется то, что обычно воспринимается как единое целое, а естественная граница расчленения — контур пятна — игнорируется, сливается с фоном, теряет главенствующее значение в зрительном поле. Образ строится на основе слабых перепадов светлоты, и одновременно в нем пропадают значительно более интенсивные ее градиенты. Иными словами, не соблюдается закон силы, согласно которому наиболее сильные психические реакции должны следовать на наиболее сильные внешние стимулы. Высокая сензитивность приобретается здесь ценой потери способности к выделению грубых, «бросающихся в глаза», но чаще всего и наиболее важных черт реальности. В пределе такая перцептивная организация не могла бы обеспечить распознавание предмета, например дерева на фоне неба, но «видела» бы узоры листвы и игру света в кроне.

Подобная картина мира должна определять очевидные поведенческие и личностные особенности — отвлекаемость, неуверенность, трудности в принятии решений, реагирование на мелочи при неумении выделить главное. Все это легко узнается как черты тревожности, психастеничности. Дальнейшее падение субъективной освещенности, являющейся образным эквивалентом общего эмоционального тонуса, должно вести уже к слиянию не только цветовых, но и светлотных градиентов зрительного поля. Именно это и наблюдается в депрессивных состояниях как увеличение числа ахроматических ответов, отражающих лишь общую черно-белую окраску стимула и игнорирующих как его хроматические, так и светотеневые качества.

Сочетаясь с формой, непосредственным отражением физических свойств пятна, детерминанты цвета, светотени, движения активно преображают эти свойства, дополняют образ новыми, отсутствующими в конкретном объекте характеристиками реальности, воплощая в этих характеристиках особенности своего эмоционального взаимодействия с ней. Процессы эти происходят на разных уровнях. Восприятие цвета имеет чисто сенсорные, в значительной части периферические (хотя и находящиеся под сильнейшей центральной регуляцией) механизмы. Конструирование предмета на основе светотени — процесс значительно более сложный, требующий определенной перцептивной активности. И , несомненно, самых больших преобразований сенсорного материала, самой «энергоемкой» перцептивной и идеаторной деятельности требуют ответы с детерминантой движения, в которых пятна описываются как движущиеся объекты. Каким же особенностям субъективной жизни личности соответствуют такие образы ?

Роршах полагал, что людей, дающих много ответов с детерминантой движения, отличают такие качества, как интроверсивность, продуктивность внутренней жизни, стабильность и глубина аффекта, творческие способности. Он включал в эту детерминанту только ответы с человеческим движением (М по современной нотации). И действительно, на примере этой наиболее развитой формы ответов с детерминантой движения яснее всего видны его психологические корреляты.

Свойство образов , реализующееся в ответах с человеческим движением, является, по-видимому, одним из условий общей эффективности психической деятельности. Обзоры [18], [20] насчитывают не один десяток работ, в которых были получены значимые корреляции между М и IQ. Среди других когнитивных функций особое значение имеет эта переменная для управления деятельностью во времени. В частности, испытуемые с высоким М точнее отсчитывают временные интервалы, обладают более расчлененной временной перспективой [18]. Рассматриваемое свойство образов далеко выходит за пределы собственно перцептивных функций. Так, М теста Роршаха оказалось достаточно тесно связано с частотой отчетов о сновидениях и о мечтаниях в бодрствующем состоянии. Более того, оно компенсаторно повышается при депривации сновидений [26]. Экспериментальные и тестовые данные свидетельствуют о том, что количество М-ответов существенно выше у людей, проявляющих творческие способности. Излишне большое количество таких образов , особенно в сочетании с недостаточным уровнем формы, приводит к отрыву от реальности, неадекватному ее пониманию. Такая картина особенно характерна при шизофрении.

Все это может быть, на наш взгляд, обобщено как разные проявления одной и той же глубинной характеристики эмоциональных образов — их способности к изменению во времени, наполненности движением, которое осуществляет активное преображение первичного отраженного объекта. Проецируя движение во внешний стимул, индивид обнаруживает действительную насыщенность своего внутреннего мира движением. Подобно тому как температура усиливает и ускоряет любые химические реакции, динамичность образов увеличивает их комбинаторные возможности, способность к взаимодействиям и синтезу. Разумеется, реальные результаты подобного «брожения» зависят прежде всего от содержания внутренней жизни субъекта. Эмоциональное регулируется когнитивным; в управлении и контроле динамического, преобразовательного потенциала психической жизни когнитивное уступает ведущую роль социальному. Видимо, поэтому ответы с движением классифицируются в современных вариантах теста не по выраженности в них формы, как это делается применительно к другим детерминантам, а на основе большей или меньшей «очеловеченности» образа. Наряду с человеческим движением (М) выделяются ответы с движением животных (FM) и движением неодушевленных предметов (m). Если описание личности с большим количеством М-ответов (напр., [25]) во многих важных моментах совпадает с описанием самоактуализирующейся личности, то динамика образов , не опосредованных социальными персонификациями, приводит, напротив, к напряжению и противоречиям, угрожающим ее целостности. Взаимодействие образов принимает форму не внутреннего диалога, а внутреннего конфликта. Такова интерпретация m-ответов [25]. Именно степень социализации психического движения определяет, следовательно, меру его продуктивности.

Аппарат описания психических образов , разработанный Л. М. Веккером в рамках информационной теории психических процессов [7], выделяет в них четыре группы характеристик: пространство, время, модальность и интенсивность. Развитый, целостный образ обладает всеми этими свойствами. Или же формой — как частным случаем пространственных характеристик; цветом и светотенью — как проявлением модальных и интенсивностных качеств образа ; движением — как выражением его бытия во времени: им в той или иной мере наделены образы , создающиеся при восприятии стимулов теста Роршаха . Столь далеко идущее совпадение двух крайне различных по своему происхождению систем психологического знания представляется существенным аргументом в пользу валидности каждой из них.

Множество эмпирических фактов и общий философский контекст теории отражения свидетельствуют о том, что специфика личности, ее деятельности есть прежде всего специфика отражения ею мира. Образ мира [10], создаваемый индивидуальной психикой, — крайне сложная, многоуровневая система. Важной, очень общей дифференциально-психологической характеристикой ее чувственной ткани является соотношение в ней интеро- и экстероцептивной сенсорики [32]. По-видимому, определенное значение должна иметь и внутренняя структура экстероцепции (например, место зрительной информации в индивидуальной картине мира). Поднимаясь на следующий этаж иерархии чувственной ткани, исследователь сталкивается с тем тщательно разработанным анализом ткани зрительного восприятия, который представлен в тесте Роршаха . Переходя к еще более частным аспектам, он вправе сосредоточиться на внутренней структуре каких-либо отдельных компонентов зрительной сенсорики, например цвета, как это делается в ряде тестов ([9], [16], [27]).

Исчерпывающее исследование этой иерархии остается пока дальнейшей задачей. Тест Роршаха , однако, представляет достаточно разработанную парадигму, на основе которой может быть достигнуто ее решение. Но эвристическая роль этого теста, на наш взгляд, не ограничивается исследованиями восприятия и личности. Чувственная ткань психических образов , обобщение понятия порога, образный код эмоций и механизмы когнитивно-аффективного взаимодействия, психологическая природа художественного образа , структура гармоничной личности — все эти проблемы современной психологии поворачиваются новыми и , возможно, более прозрачными своими гранями при рассмотрении их с учетом богатого опыта теста Роршаха .

Психологический возраст личности[53]. А. А. Кроник, Е. И. Головаха

Понятие «возраст» весьма многопланово. В современной научной литературе выделяют по крайней мере четыре его подвида: хронологический (паспортный), биологический (функциональный), социальный (гражданский), психологический (психический). В каждой из этих возрастных категорий отражается соответствующее ей понимание времени жизни человека как физического объекта, как биологического организма, как члена общества, как неповторимой психологической индивидуальности. Категории «психологический возраст» и «психологическое время» теоретически и методически наименее разработаны. Вместе с тем именно они представляют для психологии наибольший интерес, поскольку личность живет не только в «психологическом поле», но и в «психологическом времени» и вне индивидуального временного контекста не может быть исчерпывающе и адекватно понята. На общеметодологическом уровне анализа этот тезис сегодня уже не вызывает сомнения.

Следует отметить, что и проблема хронологического возраста имеет большое значение для психологии при исследовании жизненного пути личности, выделения его основных этапов, т. е. определения их последовательности и продолжительности во времени жизни. «Стремление выразить в хронологических датах онтогенетической эволюции человека вехи жизненного пути, – писал Б. Г. Ананьев, – оправданы, конечно, тем, что возраст человека всегда есть конвергенция биологического, исторического и психологического времени» (1980, с. 226). Вместе с тем в современной науке все большее распространение приобретает полиизмерительный подход к изучению возраста как дифференцированной меры времени человеческой жизни. Такой подход предполагает отдельное измерение биологического, социального и психологического возрастов, поскольку хронологический возраст является «скудным индексом каждого из этих трех измерений» (Neugarten B. L., Hagestad G. O., 1976). ‹…›

Самооценка возраста.При постановке проблемы возраста, которая принята в психологии, практически неисследованным остается вопрос о субъективном отношении человека к собственному возрасту, о том, каким образом объективная хронологическая мера времени жизни трансформируется в самооценку возраста, определяемую в сознании личности на основе обобщенного отражения особенностей жизненного пути в целом и его отдельных этапов. Чем, например, может объясняться тот факт, что пожилой че<