Первый кризис научной психологии

Наиболее радикальный характер, отчасти изменивший ход последующе­го развития психологической науки, имели работы профессора филосо­фии Вюрцбургского, а затем Венского университетов Франца Брентано (1838—1917). До него ассоцианисты, да и сам Вундт описывали феноме­ны сознания как более или менее сложные структуры элементов. Эта про­цедура была типичной для структурализма в психологии. В своей работе «Психология с эмпирической точки зрения» Брентано (Brentano, 1874) обратился к совершенно иной философской традиции — казалось бы, окончательно отвергнутому европейским Новым временем учению Ари­стотеля в его схоластической интерпретации, данной Фомой Аквинским (1225—1274). Определяющим принципом функционирования всего пси-

¹² Этот ученик Вундта, работавший у него в лаборатории в период с 1880 по 1887 год,
стал позднее одним из основателей американской версии функционалистской психоло­
гии (см. 1.2.3) и прославился введением в психологический оборот понятия «тест», а так­
же основанием (вместе с Болдуином) двух профессиональных журналов — Psychological
46 Bulletin и Psychological Review

хического для Фомы Аквинского являются inîensiones animi — духовные силы человека, направленные на деятельное воплощение и преодоление возникающих при этом трудностей. В результате феномены сознания были описаны Брентано не в виде ассоциаций ощущений, а как интен-ционально направленные на предметы психические акты, или действия.

Подобная постановка вопроса была первым симптомом появле­ния функционализма в психологии, то есть перехода к рассмотрению возможных функций сознания, таких как регуляция активности, удов­летворение потребностей и, в конечном счете, биологическая адапта­ция в самом широком смысле слова. Влияние функционализма оказа­лось весьма выраженным за пределами Германии, причем вместо спекулятивной философии здесь роль катализатора сыграли новые био­логические представления, широко распространившиеся во второй по­ловине 19-го века, прежде всего, теория эволюции Чарльза Дарвина (1809—1882). Дарвин трактовал положительные и отрицательные эмо­ции как проявление имеющих приспособительное значение поведен­ческих тенденций приближения или, соответственно, избегания (см. 9.4.3). Под влиянием общей эволюционной трактовки эмоций у живот­ных и человека с функционалистских позиций стали рассматриваться и познавательные процессы у человека. Зачастую при этом происходи­ло уточнение и ограничение функций сознания, которое постепенно перестало восприниматься как синоним психики.

Физиолог Иван Михайлович Сеченов (1829—1905) выступил в Рос­сии с программой неинтроспективного изучения психических процессов как множества центральных, заторможенных корой головного мозга рефлексов. Сеченов доказал в простых экспериментах на мозге лягушки существование такого механизма центрального физиологического тормо­жения. Точка зрения, согласно которой феномены сознания возникают тогда, когда кора мозга начинает контролировать посредством торможе­ния автоматическое развертывание рефлекторных процессов, намного опередила свое время. Она, в частности, хорошо вписывается в совре­менные двухуровневые модели взаимоотношений сознательных («конт­ролируемых») и автоматических процессов (см. 4.3.2, 5.1.3 и 7.2.2). Сече­нов же одним из первых обратил внимания на значение сочетания эволюционного и онтогенетического анализа феноменов психики, под­черкнув, что научная психология прежде всего должна ответить на вопрос о происхождении разнообразных «психических деятельностей» (см. 9.4.2).

Во франкоязычной психологии и неврологии Теодюль Рибо (1839— 1916), Эдуар Клапаред (1873—1940) и особенно ученик Рибо Пьер Жане (1859—1947) подробно описали так называемые психические автоматиз­мы — зачастую весьма сложные формы активности, разворачивающиеся целиком или частично вне сферы сознания. «Французская школа» выя­вила многочисленные примеры диссоциации сознания и поведения, при­чем как в норме (гипноз), так и в патологии (истерия). Рибо (одновре­менно с Джеймсом и датчанином Ланге) разработал так называемую

моторную теорию сознания, суть которой состоит в признании внутрен­ней, идеомоторной активности основой феноменов восприятия, внима­ния и воображения (см. 5.4.1 и 9.3.3). Он же последовательно призывал к эволюционному анализу высших психических процессов и личности. Согласно «закону Клапареда», осознание отнюдь не является постоян.-ным атрибутом психических процессов и специфически связано лишь с моментами затруднений в реализации привычных действий.

В Северной Америке практическое значение сознания для успешной адаптации к среде подчеркивалось в философии прагматизма, прежде все­го в работах Чарльза Пирса (1839—1914) и Уильяма Джеймса (1842—1910). Пирс стал основателем семиотики — общей науки о знаках и их функци­ях, которую веком ранее пытался создать Кондильяк (см. 1.1.2). Философ и психолог Джеймс предложил различать «те» и «/» как, соответственно, познаваемую и познающую части самосознания личности¹³. В качестве особой школы американская функционалистская психология — Дж. Эн-джел, Дж. Дьюи, Э.Л. Торндайк, Р. Вудвортс и другие — пыталась соче­тать анализ сознания с изучением поведения, просуществовав пример­но до конца 30-х годов прошлого века. Следует особенно подчеркнуть влияние работ Роберта Вудвортса (1869—1962), «Экспериментальная психология» которого позволила сохранить итоги раннего периода изу­чения познавательных процессов. Перевод этого руководства на рус­ский язык (книга вышла в разгар так называемой «борьбы с космополи­тизмом») сыграл важную роль в развитии отечественной психологии.

Обсуждение интенциональности (предметной направленности) созна­ния стало центральным для феноменологии и экзистенциализма — ведущих направлений философии 20-го века. Основатель феноменологии Эдмунд Гуссерль (1859—1917) начинал как ученик математика Вейерштрасса, но познакомившись с Брентано, превратился в его восторженного последо­вателя. Описывая феномены сознания, он лишает их психологического оттенка. Эмпирическое «Я» выполняет при этом лишь функцию точки отсчета, делающей возможной интенциональное отношение к предметам. Последние также понимались им как идеальные, не выходящие за преде­лы «чистого сознания» («Bewusstsein rein als es selbst») конструкты, подоб­ные математическим понятиям. Представители экзистенциализма (уче­ник Гуссерля М. Хайдеггер, М. Мерло-Понти и Ж.П. Сартр) вернулись к функционалистской трактовке. Они подчеркнули значение обыденного сознания, включенного в направленную на решение жизненных задач активность (по принципу «in-der-Welt-sein» — «бытия в мире»). Эта фор­ма сознания отличалась ими от отстраненного, рефлексирующего созна­ния предыдущих философских учений (4.4.3 и 9.3.3). На практике это

¹³ При ближайшем рассмотрении это напоминает кантианское различение практи­
ческого и теоретического разума (см. 1.1.3). Джеймс поясняет, что «те» — это «эмпири­
ческое эго» («мое»), тогда как в случае «/» речь идет о «теоретическом эго», то есть о транс­
цендентальном, недоступном для эмпирического анализа первоисточнике всякой твор-
48 ческой активности.

напоминает предположение Клапареда об осознании эпизодов, которые нарушают привычный ход событий. Так, рефлексивное осознание неко­торого предмета, например молотка, обычно происходит при нарушении привычного потока активности, когда молоток слишком тяжел или у него внезапно ломается рукоятка.

Точка зрения Брентано на значение интенциональной трактовки психики повлияла и на ряд его учеников-психологов, прежде всего Ос­вальда Кюльпе (1862—1915) и Карла Штумпфа (1848—1936). Кюльпе унаследовал кафедру философии Вюрцбургского университета, кото­рую когда-то занимал его учитель, а Штумпф при поддержке Гельм-гольца основал в 1902 году институт психологии в Берлинском универ­ситете. Через 10 лет именно в этом институте появилось новое научное направление, ставшее известным во всем мире как берлинская школа гешталыппсихологии (см. 1.3.1). Одним из последствий интереса Кюль­пе к функциям сознания в поведении стал анализ процессов понима­ния и решения задач, приведший к созданию еще одного нового на­правления исследований — вюрцбургской школы психологии мышления.

По мнению представителей вюрцбургской школы, при решении за­дач возникают направленные на достижение цели процессы — мысли, ко­торые отличаются от имеющих чувственную (сенсорную и аффективную) окраску элементов вундтовской психологии прежде всего своим процессу­альным и безобразным характером. Использовав простые хронометричес­кие эксперименты, представители этого направления показали, что ис­пытуемые обычно значительно быстрее понимают афоризмы и сложные метафоры, чем сообщают о возникновении в сознании каких-либо сопут­ствующих сенсорных ощущений или образов. Сначала Кюльпе, а затем его ученик Карл Бюлер (1879—1963) подчеркнули целенаправленный и операциональный характер мышления¹⁴. Подобно тому как в арифметике есть не только числа, но и операции над ними, «решающие последние константы в мышлении — это вовсе не чувственные представления, кото­рые одно за другим разворачиваются в нас, а мыслительные операции над меняющимся материалом образов представлений» (Buehler, 1927, S. 13). Попытка последовательного описания мышления в терминах множества операций, трансформирующих условия задачи в направлении искомого решения, была предпринята несколько позднее Отто Зельцем (1881— 1944), однако его исследования были прерваны известными политичес­кими катаклизмами 30—40-х годов прошлого века¹⁵.

¹⁴ Любопытно, что уже тогда различение «статичного» и «динамичного» имело выра­
женный оценочный оттенок. «Динамичность» феноменов сознания неизменно подчер­
кивали Вундт и Титченер. Взгляды критиковавших их с «динамических позиций» пред­
ставителей вюрцбургской школы, в свою очередь, были подвергнуты критике из-за от­
сутствия «динамики» Куртом Левином.

¹⁵ Никто не знает, как могло бы пойти развитие научной психологии в Германии, если

бы не приход к власти национал-социалистов. Видные гештальтпсихологии эмигрирова- 49

В целом вюрцбургская школа не смогла решить своих задач, так как мысли и операции выступили лишь в роли новых элементов созна­ния. Был сохранен и усилен аналитический характер метода самонаб­людения, что вызывало возражения даже у Вундта (Wundt, 1910—1912). В еще большей степени опора на самонаблюдение была характерна для основных оппонентов вюрцбургской школы — представителей школы аналитической интроспекции Эдварда Титченера (1867—1927), пытав­шегося развивать традиционный структуралистский подход ассоциа­тивной психологии. На одном из этапов развития своих взглядов Тит-ченер пришел к выводу, что сознание состоит примерно из 44 000 элементов, которые в разных комбинациях порождают все восприятия, мысли и эмоции: «Дайте мне мои элементы и позвольте мне соединить их при психофизических условиях, и я обещаю вам показать психику взрослого человека как структуру без пропусков и изъянов» (Titchener, 1899, р. 294). Бесплодность дискуссии обоих направлений о роли чув­ственных образов в мышлении сыграла не последнюю роль в крушении старой менталистской психологии.

Вундт старательно избегал использования термина «память» в сво­их работах, считая его отголоском донаучной психологии способностей. Поэтому он откровенно критически относился к проекту Германа Эб-бингауза (1850—1909), поставившего своей целью изучить законы па­мяти, которые определяют временную динамику ассоциаций. В силу этих теоретических разногласий Вундт даже активно препятствовал публикациям результатов экспериментов Эббингауза, что послужило одной из причин создания, по инициативе и под редакцией Гельмголь-ца, первого собственно психологического журнала в мире — Zeitschrift für Psychologie¹⁶. Первый номер этого журнала открывается статьей Эб­бингауза, посвященной обзору основных результатов его исследований.

Благодаря экспериментам Эббингауза по запоминанию рядов бес­смысленных слогов были построены так называемые кривые забывания (см. 5.4.1), а также впервые был описан эффект края — лучшее воспро­изведение первых и последних элементов ряда по сравнению с цент­ральными элементами. Этому действительно очень выраженному эф­фекту суждено было позднее сыграть важную роль в создании моделей памяти когнитивной психологии (см. 2.2.1 и 5.2.1). На частые обвине­ния оппонентов в механицизме Эббингауз отвечал, что ориентируется

ли. Карл Бюлер и его жена Шарлотта (одна из основательниц гуманистической психоло­гии) сначала сменили Дрезден на Вену, а затем бежали в США. Дункер покончил жизнь самоубийством. Зельц погиб на пути в концентрационный лагерь.

¹⁶ В определенной степени Вундт предвосхитил взгляды и тип исследований англий­
ского психолога Фредерика Бартлетта, который, кстати, тоже крайне критически оцени­
вал вклад Эббингауза в психологию познания (см. 1.4.2). Вундта и его сотрудников инте­
ресовали процессы запоминания и узнавания сложного осмысленного материала. Счи­
талось, что решающую роль в узнавании сложного материала играет чувство «знакомое -
50 ти» (сам этот термин был введен в психологию датчанином Гёффдингом).

не на ньютоновскую механику, а на физику Маха, устанавливая лишь математические отношения между независимыми и зависимыми пере­менными. Использование бессмысленного материала, вызванное стрем­лением изучать законы памяти в «чистом виде», было включено потом в необихевиористскую традицию «вербального научения». Следует отме­тить, однако, что даже при таком намеренно обессмысленном материале частота осмысленных ассоциаций оказалась переменной, которая играла едва ли не ведущую роль в запоминании.

Несколько менее известными латаются исследования другого видного немецкого психолога того периода leopra Элиаса Мюллера (1850—1934). Вместе с А. Пильцекером Мюллер обосновал в 1900 году теорию двух раз­личных форм памяти — динамической («персеверирующей») и постоянной. В основе перехода от динамического к постоянному формату сохранения знаний, по их мнению, должен лежать некоторый (в то время совершен­но гипотетический) процесс нейрофизиологической консолидации следа (см. 5.3.2). Соответствующее различение было использовано и в первых моделях запоминания когнитивной психологии, как различие процессов в первичной (кратковременной) и вторичной (долговременной) памяти (см. 2.1.3 и 5.2.1)¹⁷. Мюллер также разработал вполне созвучную после­дующим моделям когнитивной психологии теорию, в которой попытал­ся, исходя из юмовской схемы ассоциации элементов сознания, объяс­нить целенаправленный характер мышления. Решение этой задачи оказалось возможным лишь благодаря построению иерархической сис­темы, в которой категориальные представления оказались под контро­лем некоторого более высокого уровня, принимающего решения о тор­можении или активации ассоциативных связей (см. 8.1.1).

Учеником Мюллера А. Иостом были описаны два общих закона ди­намики прочности следа памяти. Согласно первому из законов Моста, из двух ассоциаций равной прочности, но разного возраста более старая за­бывается медленнее. Второй закон имеет отношение к заучиванию ма­териала: приращение прочности следа, вызванное новым заучиванием, обратно пропорционально исходной прочности следа. Оба закона легко формализуются с помощью дифференциальных уравнений:

(1) dx/dt = — kx

(2) dx/dT = m (λ - x),
имеющих следующие решения:

(1) x_t = x_oe-^kt

(2) χ_τ = λ - (λ - x_e)e-^mT,

где χ — прочность следа или ассоциации; k, m и λ — константы; t — вре­мя при забывании, а Т — время или число попыток заучивания. Первый закон Иоста до сих пор используется в когнитивной психологии при анализе процессов забывания, а второй — широко использовался в ис­следованиях «вербального научения» (см. 5.2.1 и 5.4.1).

¹⁷ По феноменологическим основаниям (а именно сохраняется ли некоторое содер­
жание непрерывно в сознании или нет) первичную и вторичную память различали в кон­
це 19-го века также немецкий физиолог Эркнер и один из основателей философии праг­
матизма Джеймс. 51

Особого упоминания заслуживают исследования зрительных обра­зов, начатые уже Фехнером, который посвятил их классификации не­сколько глав второй части своих «Элементов психофизики» (такого рода исследования были названы им «внутренней психофизикой» в отличие от «внешней психофизики», занимающейся измерением ощущений фи­зических стимулов). Родственник Дарвина Фрэнсис Гальтон ( 1822— 1911) провел самые ранние дифференциально-психологические иссле­дования отчетливости, или «яркости» зрительных представлений, в то время как Г.Э. Мюллер проанализировал зависимость пространствен­ных характеристик образов объектов от субъективных (совпадающих с осями тела субъекта, или эгоцентрических) и объективных (определяе­мых верхом, низом, левой и правой стороной и т.д. самих предметов — экзоцентрических) систем координат.

Вместе с тем и в этой области исследований вновь отчетливо выс­тупила невозможность однозначной интерпретации интроспективных данных. Кюльпе и К. Пэрки, работавшая у Титченера в Корнельском университете, пришли к противоположным выводам о характере влия­ния зрительных образов на восприятие зрительных сигналов околопо­роговой интенсивности, при этом Кюльпе полагал, что одновременное представливание мешает восприятию. Окончательно этот вопрос не вы­яснен до сих пор, хотя современные работы скорее подтверждают мне­ние Пэрки, считавшей, что в результате активного, «встречного» пред-ставливания стимула происходит снижение сенсорных порогов (см. 6.4.2). Никто из этих исследователей, при всем внешнем различии их позиций, не пошел дальше доступных в то время механистических и хи­мических аналогий. Так, Кюльпе объяснял образы последействием ощу­щений, а Эббингауз сравнивал их с фотографическими отпечатками.

Бездоказательность подобных аналогий и неопределенность выво­дов по основным проблемам привели к тому, что уже в конце 19-го века стал обсуждаться вопрос о кризисе психологии, а так называемым номо-тетическим (то есть основанным на выделении законов, «объясняю­щим») наукам были противопоставлены науки идеографические (описа­тельные, или «понимающие»). Один из видных участников этих событий следующим образом охарактеризовал ситуацию: «Вереница сырых фак­тов; немного разговоров и споров вокруг отдельных мнений; немного классификации и обобщения на скорее описательном уровне; строгое убеждение, что нам доступны состояния сознания и что наш мозг как-то влияет на них: но ни одного закона в смысле законов физики, ни одного утверждения, из которого можно было бы вывести надежные следствия. Мы даже не знаем терминов, в которых можно описать то, по отношению к чему эти законы могли бы быть установлены. Это не наука, а лишь на­дежда на науку... В настоящее время психология находится в состоянии физики до Галилея... и химии до Лавуазье...» (James, 1892, р. 468).

1.3 Поведенческие и физикалистские направления

1.3.1 Психология как наука о поведении и физических гештальтах

Начиная с 10-х годов прошлого века изучение образов представлений, восприятия, внимания и мышления резко затормозилось. «Попробуйте доказать мне, — писал основатель бихевиоризма Джон Уотсон (1878— 1958), — что вы обладаете зрительными представлениями, слуховыми представлениями или какими-либо другими видами психических (бес­телесных) процессов. До сих пор у меня есть лишь ваши невероятные и решительно ничем не подкрепленные заявления, что вы обладаете всем этим. Наука же нуждается в объективных доказательствах, которые только и могут служить надежной основой для ее теорий» (Watson, 1928, р. 75). Американский бихевиоризм и немецкая («берлинская») школа гештальтпсихологии независимо друг от друга, но практически одновре­менно предприняли попытку построения психологии как естественно­научной дисциплины.

Появление бихевиоризма было связано, во-первых, с критикой вунд-товской психологии, которую прагматизм вел начиная с 1880-х годов. Уже тогда Чарльз Пирс отрицал прямую доступность знания о внутреннем мире: «Нет оснований для веры в возможность интроспекции, и, следо­вательно, единственный способ изучения психологических вопросов со­стоит в анализе внешних фактов» (Peirce, 1931 — 1958, ν. 3, p. 47). К концу жизни эта точка зрения стала оказывать все большее влияние и на Джейм­са, хотя ни тот, ни другой не отрицали традиционное понимание предме­та психологии как науки о феноменах сознания. Вторым, собственно на­учным источником и даже образцом методологии исследования стали работы Нобелевского лауреата (1901 года) по физиологии Ивана Петро­вича Павлова (1849—1936), доказавшего возможность исследования на­учения (формирования условных рефлексов) в рамках строго объективно­го, физикалистского анализа поведения. Именно Павлов стал штрафовать своих сотрудников за использование менталистской, то есть основанной на понятиях психологии сознания терминологии. Наконец, третьим, прежде всего историко-культурным фактором стала популяризация в США (в результате активной поддержки ученика Вундта Стэнли Холла) идей создателя психоанализа Зигмунда Фрейда (1856—1939) и его после­дователей¹⁸.

¹⁸ В том, что касается собственно экспериментальных исследований познавательных
процессов, вызывает понимание позиция Эйнштейна, отмечавшего, что он ценит Досто­
евского как ученого, а Фрейда как писателя. Психоанализ оказал, однако, заметное вли­
яние" на современные теоретические модели памяти и внимания, особенно на так назы­
ваемый энергетичесий подход, рассматривающий внимание в качестве недифференциро­
ванного «пула ментальных ресурсов» (см. 4.3.1). Кроме того, в своем раннем «Проекте
научной психологии» Фрейд (Freud, 1895/1981) предсказал современное значение нейро-
сетевых и нейрогуморальных исследований (см. 2.3.3 и 9.4.3). 53

Хорошим примером могут служить работы ученика Джеймса, видно­го представителя функционализма Эдварда Л. Торндайка, сформулиро­вавшего три общих закона научения у человека и животных:

1) закон эффекта — реакции на некоторую ситуацию («стимул»), ко­
торые получают положительное подкрепление, постепенно зак-,
репляются и становятся привычными ответами на эту ситуацию;

2) закон готовности — серия последовательно подкрепляемых реак­
ций постепенно образует цепной рефлекс;

3) закон упражнения — ассоциативные связи между стимулами и
реакциями укрепляются при повторении и ослабевают при его
отсутствии.

С помощью этих законов, как считал Торндайк, можно объяснить ус­ложнение поведения в процессах развития, не прибегая к традиционной терминологии психологии сознания. Законы научения Торндайка стали основой для описания процессов так называемого оперантного научения в бихевиоризме и необихевиоризме (см. 1.3.2).

Гештальтпсихология была более радикальным направлением психо­логической мысли, чем бихевиоризм. Уотсон и его наиболее известный последователь Б.Ф. Скиннер (1904—1992) не сомневались в валидное™ аналитического метода, восстанавливая в терминах стимулов и реакций сенсуалистскую модель пассивного («пустого») организма. Основатель гештальтпеихологии Макс Вертхаймер (1880—1943) и его наиболее из­вестные последователи (В. Кёлер, К. Коффка, К. Левин, К. Дункер) по­лучили широкое философское и естественно-научное образование. В философии гештальтистов привлекали идеи Канта об априорных формах созерцания, а также современной им феноменологии. Образцом науч­ных исследований стала физика. Институт психологии Берлинского университета, созданный при поддержке ректора этого университета Гельмгольца, был (и до сих пор остается) частью физического факульте­та. Коллегами гештальтпеихологов по факультету были Нобелевские ла­уреаты по физике Макс Планк и Альберт Эйнштейн. Это, в частности, позволило Вертхаймеру провести основанный на личных беседах с Эйн­штейном анализ истории создания теории относительности (см. 8.3.2). Физическая наука в целом находилась тогда в состоянии беспрецедент­ного подъема. Ее понятия, прежде всего понятие поля, не могли не быть привлекательны для людей, которые были способны ими воспользовать­ся. Это объясняет многое в том, что и как гештальтисты собирались из­менить в психологии.

Они не только отказались от терминологии менталистской психо­логии, но и выдвинули программу изучения априорных качеств целост-ностных форм — Gestaltqualitaeten, описанных ранее в физике Э. Махом и в философии учеником Брентано Христианом фон Эренфельсом. Та­ким качеством целостности, например, обладает мелодия. Она легко уз­нается нами при проигрывании в другом музыкальном ключе, хотя при -. этом меняются все физические звуки, а следовательно, и предполагае-

мые сенсорные составляющие восприятия (или «ощущения»). Целост­ным гештальтом является любое наше восприятие, так как воспринима­емая картина неизбежно организуется нами на имеющую «характер предмета» (и феноменально как бы выступающую вперед) фигуру и име­ющий «характер субстанции» (и как бы продолжающийся за фигурой) фон. Само описание фигуры и фона было введено ранее в психологию датчанином Эдгаром Рубином — одним из учителей создателя кванто­вой механики Нильса Бора. Гештальтпсихологами были выявлены ос­новные закономерности такого разделения. С их точки зрения, разделе­ние феноменального (воспринимаемого) поля на фигуру и фон — объективный процесс, определяемый так называемыми законами пер­цептивной организации.

Первоначально Вертхаймером было выделено 6 таких законов, ко­торые затем стали объединять в некоторый единый «закон прегнантно -сти». Объекты, которые

1) расположены близко друг к другу («закон близости»),

2) имеют похожие яркостные и цветовые характеристики («сходства»),

3) ограничивают небольшую, замкнутую («замкнутости»)

4) и симметричную область («симметрии»),

5) естественно продолжают друг друга («хорошего продолжения»),

6) движутся примерно с равной скоростью в одном направлении («об­
щей судьбы»),

скорее будут восприняты как единое целое, или фигура, а не как разроз­ненные элементы среды, или фон (рис. 1.2А)¹⁹.

Надо сказать, что в психологическом сообществе гештальтисты были настоящими «возмутителями спокойствия». Прежде всего они высмея­ли попытки описания ощущений как «сырых» элементов сознания. В этой критике Вольфганг Кёлер (1886—1967) во многом опирался на бо­лее ранние соображения Канта (см. 1.1.3). Далее, в лице Курта Коффки (1886—1941) гештальтпсихологи выступили против умозрительной кон­цепции «уровней сознания» («эйдетики») марбургской психологической школы (эта концепция позднее стала официальной психологической доктриной национал-социализма — см. 5.3.1). Они критиковали попыт­ки объяснить целостность восприятия существованием некоторых иерархических более высоких образований, объединяющих нижележа-

¹⁹ Разделение на фигуру и фон не только универсально для нашего восприятия (при­
сутствуя, например, в восприятии музыки — Sloboda, 2003), но и далеко выходит за рамки
перцептивных эффектов. Так, в эмоциональной сфере ему соответствуют понятия «чув­
ство» и «настроение». В начале 21-го века это различение продолжает оставаться одной
из важнейших проблем психологии, лингвистики и когнитивной науки в целом (см. 3.3.1,
7.3.2 и 8.1.2). Хотя новые исследования во многом дополняют классические взгляды, их
основное содержание остается неизменным, за одним исключением. Описывая законы
перцептивной организации, гештальтпсихологи пытались избежать использования мен-
талистского термина «внимание». Современными авторами те же самые эффекты зачас­
тую трактуются как проявление внимания (см. 4.2.2). 55

Рис. 1.2. Примеры перцептивной организации: А. Законы близости, сходства, хорошего продолжения и симметрии; Б. Какой хорошо знакомый объект содержится в данной конфигурации?

щие элементы или процессы (именно так объясняли возникновение ка­честв гештальта австрийские психологи, представители школы Граца А. Майнонг и В. Бенусси). Аналогично, один из оппонентов гештальт-психологии Г.Э. Мюллер предположил, что образование гештальтов — результат быстрых сдвигов фокуса внимания от одних элементов к дру­гим по типу процесса сканирования, встречающегося в современных моделях переработки информации человеком (см. 3.2.1). Уже в случае восприятия слов, как считал Кёлер, это требует чрезмерно сложного уп­равления — в дополнение к отдельным актам внимания к буквам нужен еще один акт для объединения их в целое. Целое первично по отноше­нию к элементам, подобно тому как кантианские категории простран­ства и времени первичны по отношению к любому акту восприятия.

В своих работах гештальтпсихологи не уставали критиковать метод аналитической интроспекции, отрицали роль прошлого (ассоциативно­го) опыта и сильно сомневались в полезности таких центральных для традиционной психологии сознания понятий, как «ощущение», «внима­ние» и «бессознательные умозаключения». Не ограничиваясь критичес­ким анализом, гештальтпсихологи обосновывали свои утверждения с помощью простых демонстративных примеров. На рис. 1.2Б показана конфигурация, содержащая некоторый, очень хорошо известный каждо­му читателю из прошлого опыта объект. Однако практически никому не удается спонтанно его обнаружить (речь идет о цифре «4» на пересече­нии горизонтальной линии и двух окружностей). Данный эффект мас­кировки знакомого объекта объясняется тем, что законы перцептивной организации (в данном случае речь идет о законе хорошего продолже­ния) несоизмеримо сильнее влияют на структурирование нашего вос­приятия, чем прошлый опыт и предположительно связанные с ним «ас­социативные тенденции».

Новизна исследовательской программы гештальтпсихологов состо­яла и в том, что они призывали двигаться «от сложного к простому», а не «от простого к сложному» (см. 1.4.2). С этой точки зрения можно срав­нить элементаристский подход к объяснению решения задач в вюрц-бургской школе и особенно в бихевиоризме с пониманием мышления гештальтпсихологами. Для них мышление было процессом, имеющим, подобно мелодии, начальные, промежуточные и финальные фазы. Ос­нову финальной фазы составлял инсайт (английский перевод немецко­го термина Einsicht) — целостное переструктурирование проблемной си­туации, после которого решение становилось очевидным. Решение задач по типу инсайта у животных было обнаружено Кёлером в его ис­следованиях интеллекта человекообразных обезьян (шимпанзе вида Pan trogloditis), которые проводились им во время интернирования на остро­ве Тенерифе с 1913 по 1920 год. Творческий характер мышления челове­ка был особенно убедительно продемонстрирован на материале реше­ния задач одним из учеников Вертхаймера и Кёлера, Карлом Дункером (1896-1940)²⁰.

Результаты этих работ имели фундаментальное общеметодологи­ческое значение. Они первыми показали, что обходные пути часто ко­роче прямых, а простые решения неадекватны в сложных ситуациях или в стратегической перспективе (см. 8.3.2 и 8.4.2). Такое понимание мыш­ления разительно отличалось от описания процессов решения задач их современниками и главными оппонентами — бихевиористами, которые считали, что процессы решения задач основаны на механическом по­вторении проб и ошибок. В конце жизни Вертхаймер и Дункер заинте­ресовались проблемой природы морали и человеческих ценностей, под­готовив своими работами условия для возникновения гуманистической психологии. Берлинская школа довольно быстро стала элитарной группой внутри мировой психологии. Не случайно столь тесными были много­летние научные и личные контакты гештальтпсихологов с ведущими американскими психологами, Э. Толменом (см. 1.3.3) и Дж.Дж. Гибсо-ном (см. 9.3.1), а также с представителями Московской школы культур­но-исторической психологии во главе с Л.С. Выготским и А.Р. Лурия (Scheerer, 1980).

1.3.2 Опыт галилеевской перестройки психологии

Как известно, однако, многие гештальтпсихологи, прежде всего Кёлер, были сторонниками крайней формы физического редукционизма, по­лучившей позднее название теории идентичности психики и мозга (см.

²⁰ В наиболее известной из дункеровских задач испытуемым предлагалось найти ме­
тод разрушения раковой опухоли внутренних органов с помощью внешнего источника
радиации без повреждения здоровых тканий (см. 8.2.1). 57

9.1.3). Факторы, определяющие динамику гештальтов, были переведены ими из области психических феноменов — «феноменального» — в об­ласть физико-химических процессов, разворачивающихся в коре голов­ного мозга. В философском плане гештальтпсихологи придерживались представления о тройном изоморфизме — структурной идентичности фи­зических, физиологических и психических процессов. В перспективе они надеялись свести феноменальные явления к состояниям мозга. Если нет психологических законов, которые не были бы одновременно законами процессов в нервной системе, то достаточно полное описание состоя­ний живого человеческого мозга должно позволить до последней дета­ли восстановить субъективные переживания. Законы внутренней пси­хофизики (то есть законы отношений физиологических и психических процессов) мыслились при этом по типу законов, описывающих огром­ный класс физических процессов: от формирования кристаллов в пере­насыщенном растворе до образования галактик²¹.

Именно эту черту гештальттеории — стремление найти единообраз­ное объяснение для, казалось бы, совершенно различных феноменов — и относил к примерам так называемого «галилеевского способа обра­зования понятий» сотрудник кёлеровского института Курт Левин (1890—1947). В программной статье, опубликованной в органе нового философского направления — неопозитивизма — журнале «Познание» («Erkenntnis»), Левин (Lewin, 1930/31) призвал окончательно преодо­леть пережитки аристотелевского мышления в психологии. Эта статья сразу же была переведена на английский язык и стала известна значи­тельно более широкому кругу психологов на Западе, чем другие круп­ные исследования причин первого кризиса психологии — например, так и оставшаяся непереведенной книга Бюлера (Buehler, 1927) или во­обще не публиковавшаяся в течение нескольких десятилетий методоло­гическая работа Л.С. Выготского (1982—1984).

Статья Левина начинается с анализа методологических принципов физики Нового времени. Он подчеркивает здесь отказ от телеологичес­ких объяснений и качественных, чаще всего дихотомических классифи­каций, характерных для физики Аристотеля. Выявление общих («гено-типических») законов типа закона свободного падения, к которым можно свести различные группы феноменов, он называет гомогенизаци­ей. Считая значительную часть современной ему психологии еще арис­тотелевской, Левин отмечает, что помимо гештальтпсихологии галиле-евские тенденции характерны для бихевиоризма и рефлексологии. Наибольшей похвалы удостоен психоанализ: «В области психологии

²¹ Кёлер (Koehler, 1924) в своей работе о физических гештальтах указывает и адекват­
ный, с его точки зрения, математический аппарат. Речь идет о разновидности дифферен­
циальных уравнений, созданных французским математиком Пьером Симоном Лапласом.
То, что эта новая «мировая формула» порождает гармонические функции, за<