ТИМОТИ ЛИРИ УМЕР Джон Перри Барлоу

Пару часов назад, в 12:45 пополудни по часам Бевер-ли-Хиллз, старый друг и искуситель моей юности Тимо­ти Лири сдержал свое обещание «дать смерти лучшее название или умереть творчески». Смиренно, спокой­но и бесстрашно он направился в свое последнее путе­шествие.

За несколько часов до этого, в телефонном звонке язвительному Уильяму С. Берроузу¹², он сказал: «Наде­юсь, что когда-нибудь я стану таким же остроумным, как ты». Он не совершил публичное самоубийство в Интер­нете, как пугал однажды. Он не дал заморозить свою голову. И не устроил никакого другого спектакля из сво­ей смерти, чего я опасался. Перед концом он окружил себя ангелоподобными двадцатилетними девушками,

Джон Перри Барлоу живет на ранчо в Пайндейле, Ваймонт. Он яв­ляется одним из основателей Electronic Frontiers Foundation (Фонд элек-тронных рубежей) и текстовиком группы Grateful Dead. - Прим. авт.

¹² Уильям Берроуз - американский писатель, видный деятель контркультуры, автор романов «Голый завтрак» и «Наркоман», посвя­щенных исследованию морали, сексуальности и пределов челове­ческого сознания.

которые помогали ему путешествовать в Сети, и в их компании мирно отчалил к другим берегам.

Я хотел бы быть с ним в его последний час. Когда я был у него пару недель назад, он сказал: «Когда я буду покидать этот мир, Барлоу, я хочу, чтобы твое лицо было одной из тех последних вещей, которые я буду видеть». Я думаю, это была одна из самых приятных вещей, ко­торые я слышал в своей жизни, и я надеялся осуще­ствить это его'пожелание, но смерть в очередной раз доказала нам, что она быстрей, чем кто бы то ни было. Только что раздался телефонный звонок среди этой дождливой вайомингской ночи, и вотя, раздетый, в тем-ноте, думаю над словами, которыми мог бы проводить его.

Два года назад Синтия и я провели свой последний день вместе в обществе Тимми. Когда на следующий день она умерла, я помню, как поразительно ясным ста­ло для нас странное отношение всей нашей культуры к смерти, как сиротливо и стыдно умирать в Америке, и мы обсуждали, как вытащить смерть из чулана, в кото­рый ее прячут. И я сделал это, оплакивая свою жену, и продолжаю оплакивать ее, наверное более публично, чем это принято в культуре, которая кичится своим стремлением завоевать и покорить себе все в этом мире.

Но Тимми разрушил эти баррикады. Он просто умер. И он умер, не притворяясь, что «ему с каждым днем все лучше и он вот-вот поправится», не позволяя себе превратить свою смерть в убогий и отвратитель­ный медицинский эксперимент, без потакания идиоти­ческой американской привычке тратить 80% долларов, отпускаемых на медицинское обслуживание, в течение последних шести месяцев жизни.

Он умер без стыда и как всегда наслаждаясь жиз­нью.

Несколько недель назад насельники коммуны Лири и я взяли напрокат кучу кресел-каталок и отправились на них вместе с ним в House of Blues на Сансет-Стрип. Наверное, в этом месте раньше никогда не видели пят­надцать человек на инвалидных колясках. Мы здорово провели время и, когда ехали обратно, улыбались, ду­мая о том, что участвовали в Последнем Отгяге Тима Лири.

Мы двигались по Сансет-Стрип в западном направ­лении. Солнце садилось. У розового лимузина, который я взял напрокат, был откинут верх. Две девушки, те, что были веб-подружками Тима, Труди и Камилла, воссе­дали на багажнике, как психоделические королевы на прогулке, и двигались в такт громкой фанк-музыке, ко­торая лилась из приемника. Они обе были прекрасны. Труди выглядела как персонаж из «Нейроманта»¹³, а Ка­милла словно сошла с полотен Боттичелли. Легкий ве­терок обвевал наши лица, а свет был того элегического свойства, которое побуждает людей думать иногда, что Лос-Анджелес, в конце концов, не самое худшее место на свете.

Тимми протянул мне распростертую пятерню, и я ответил ему хлопком. «Жизнь прекрасна!» - крикнул он, стараясь перекричать музыку. В тот момент, когда наши ладони встретились, я увидел в зеркале заднего вида, за качающимися торсами девушек, красную мигалку полицейской машины.

Вне всяких сомнений, то поведение, которое пред­ставлялось нам совершенно безопасным и комфорт­ным, было, с точки зрения этой культуры, одним из тех опасных безумств, которые могут привести к летально-му исходу. Кроме того, я только недавно заплатил ог­ромный штраф за то, что позволил своему другу стоять

Киберланковский роман У. Гибсона.

во время движения, высовываясь через люк в крыше моего автомобиля.

Коп остановил нас перед отелем «Беверли-Хиллз». Он выглядел как вожатый в лагере бойскаутов.

«Офицер, - сказал я, кивая в сторону девушек, по-прежнему восседающих на багажнике, - я знаю, что мы не правы. Но, видите ли, дело в том, что мой друг уми-рает и мы просто пытаемся его слегка развлечь». Тим-ми, не говоря ничего, кротко улыбнулся копу и кивнул, когда тот на него посмотрел.

Выглядел он ужасно, но при этом явно был счаст­лив.

Полицейский взглянул на блаженное выражение лица обтянутого кожей черепа Тимми и потерял свой запал. «Ладно, - сказал он девушкам, - конечно, это все замечательно, но это не значит, что только потому, что он умирает, вы можете так развлекаться. Давайте, за­лезайте в машину и пристегивайтесь, если хотите ехать дальше». И тут я почувствовал, что смерть словно дох­нула на этого парня.

За те тридцать лет, что я знал Тима Лири, я не раз испытывал благодаря ему чудесные и сногсшибатель­ные ощущения. Он был отцом, антиотцом, подельником, и благоговейным поклонником, и служителем всего женственного, что только есть в мире. Мы любили друг друга, и у нас больше общих воспоминаний, чем у меня моих собственных. Но думаю, тот взгляд, которым Тим наградил копа, я не забуду никогда.

Он, как обычно, «сделал властям козью морду», как однажды сказал об этом Олдос Хаксли. Но он сделал это, как всегда, с большим знанием дела. И с любовью.

Америка сподобилась простить Ричарда Никсона, когда он умер. Я надеюсь, что она распространит эту амнистию и на подлинного героя, доктора Тимоти Лири.

НЕЗАКОНЧЕННАЯ (Р)ЕВОЛЮЦИЯ:

В ПАМЯТЬ ОТИМЕЛИРИ

Фрэнк Бэррон

(Речь,произнесенная на поминальной службе в Первой Унитарианской Церкви, Сан-Франциско, 12 июня 1996 года)

Мы собрались здесь для того, чтобы выразить свою скорбь по поводу смерти выдающегося человека и вспомнить замечательные времена и события его выда­ющейся жизни. Тимоти Фрэнсис Лири был необычным человеком, и он принял значительное участие в созда­нии необычного движения, которое продолжает жить и после его смерти. Для нас, оставшихся здесь и идущих в будущее, это и привилегия и ответственность принимать участие в дальнейшем развитии этого движения.

Это движение получило название «психоделичес­кая революция», хотя лучше было бы назвать его «пси-

Фрэнк Бэррон, доктор философии, почетный профессор пси­хологии Калифорнийского университета. Именно он познакомил Лири со священными грибами в 1959 году, был одним из основате­лей Гарвардского Псилоцибинового проекта и является одним из вы­дающихся исследователей психологии творчества. Среди его книг: «Творчество и личная свобода», «Цветы с корнями: Экология твор­чества» и (совместно с Антеей Бэррон) «Творцы о творчестве».

ходелическая эволюция». Оно связано не только с име­нем Тимоти и не только - и даже не столько - с психоде­лическими наркотиками. Главная его заповедь - это борьба за свободу личности, сопротивление всему, что мешает развитию, всем догматическим верованиям. Оно стоит за равные права для рас и полов, за экологи­чески "уважительное отношение к нашей планете и со­ответственное ему обращение с ней. Мы согласны с запретом тяжелых наркотиков, таких, как героин и крэк-кокаин, но будем продолжать настаивать на необходи­мости легализации и открытом использовании психо­делических наркотиков для ускорения эволюции сознания и умножения положительного знания психо­химических агентов этой эволюции.

Я рад, что эта церемония проходит именно здесь, в этой церкви, потому что Тим выступал здесь примерно 35 лет назад. Он был одним из тех, кто читал здесь се-рию лекций, которые я организовал как факультатив при университете Калифорнии, - восемь в общей сложно­сти, в течение восьми недель. Название, которое я дал этому курсу, было «Тихая революция». Стоит ли гово­рить, что это провидческое название, с его намеком на гораздо более шумную революцию, которая шла сле­дом, привлекло в эту аудиторию самую передовую и продвинутую публику, равно как и ораторов, каждый из которых впоследствии сыграл свою роль в грядущих событиях.

Первым выступил я, рассказав о креативном про­цессе в индивидууме, социуме и человеческом созна­нии в целом. Следом за мной выступал Марк Шорер. Он говорил о креативности в сознании писателя и ху­дожника. Марк стал героем среди битников Залива, после своей острой речи в суде в защиту Лоуренса Фер-лингетти. Несмотря на то, что процесс был против книж­ного магазина City Lights, истинной его целью была по-

пытка очернить поэму Аллена Гинзберга «Вой». Марк назвал поэму «обвинением всем таким гибельным для всего лучшего в человеке элементам современного об­щества, как материализм, стремление к комфорту и ме­ханизация, ведущая к войнам». Поскольку Марк был од­ним из ведущих критиков, его слово было достаточно веско. Подзащитный был признан невиновным - важ­ное событие в публичной и правовой истории движе­ния битников.

Следом за Шорером, во время третьей недели кур­са, на сцену выступила Маргарет Мид. На ней было длинное, до пят одеяние, сшитое, я уверен, из мешко­вины, и при этом она опиралась на большой посох. Она напомнила мне не больше не меньше, как саму Жанну д'Арк, взывающую к своим полкам. Разве коня и доспе­хов ей не доставало, но их с лихвой заменял ее энтузи­азм. Своим сильным резонирующим голосом она зва­ла в атаку. Призыв ее был обращен к женщинам и к наиболее одаренной части мужчин - или это только мне показалось? - произвести революцию в женском созна­нии. Моя жена Нэнси была среди слушателей, беремен­ная нашим вторым ребенком, будущей Бриджид, и она очень внимательно слушала.

На следующей неделе выступал Джералд Пиэл, из-д а т е л ь ж у р н а л а Scientific American, этой Библии передо-вы х ученых. Пиэл высказал новый и кое в чем крамольный взгляд на невероятное ускорение научно-технического прогресса за последние два десятилетия, начиная с рас­щепления атома и т. д. Похоже, надвигается огромная революция - таков был общий смысл его речи.

Далее выступал Ралф Тайлер, директор Центра передовых исследований в науках о поведении. Он пред­сказывал колоссальный кризис и в связи с этим необхо­димость нового творческого подхода в сфере образо­вания, в развитии человеческих и научных ресурсов;

учителей надо готовить так, чтобы они были способны творчески оценивать все, что готовит им грядущий ин­формационный взрыв.

Джералд Хёрд, замечательный философ и близкий друг Олдоса Хаксли, выступал следующим. Я приглашал самого Олдоса, но он в то время боролся с неизлечи­мой болезнью и предложил Хёрду поехать вместо себя. Джералд говорил о необходимости постановки новых вопросов в философии, особенно по поводу отноше­ния индивидуума и государства. «Индивидуум, - отме­чал он, - должен быть бдительным в своем сопротив­лении всему, что сдерживает его развитие, оказывать противодействие надвигающейся на нас более изощ­ренной форме коллективистского общества». Он также говорил о том, что надо создать новые религиозные ри­туалы и святыни, так как прежние явно устарели и не соответствуют новому взгляду на Природу, Жизнь и Че­ловечество. Он предсказывал грядущий кризис, выз­ванный вакуумом главенствующих религий. Церкви по­чти пусты уже теперь, говорил он.

А следом выступал Тим с речью, о чем бы вы думали? Если выдумаете, что он говорил об ЛСД или только об ЛСД, вы ошибаетесь. Он взял более широкую тему - расшире­ние человеческого сознания и способы его осуществле­ния. Конечно, он упомянул психоделики, но главным сред­ством для продвижения вперед, к грядущей революции, он назвал новые представления о природе человека.

Еще одним достойным человеком из числа присут­ствующих в аудитории был юный Майкл Мёрфи, кото­рый только что вернулся из ашрама от гуру Ауробиндо в Индии. Он был очень увлечен вопросами эволюции сознания, и особенно пробуждения скрытого потенци­ала в любом человеке. Майкл позвонил мне, предста­вился и предложил позавтракать вместе - нет, он, конеч­но, не имел в виду «голый завтрак» (мы были полностью

одеты, и даже в галстуках), - чтобы обсудить идею, ко­торую он вынашивал тогда по поводу местечка под на­званием Эсален. Я предложил привести с собой Тима, и в результате этого ланча на свет появилось много ин­тересных идей. Это был интересный случай творческо­го процесса в виде потока искр, которые рождаются в ходе обмена идеями.

Я завершил серию встреч, которые в результате выш­ли за пределы узкого факультатива и вскоре уже охватили не больше не меньше, как шесть больших академических аудиторий в Беркли и Сан-Франциско, где, как я надеялся, нам удастся осуществить синтез наших идей. Я еще не ска­зал себе: «The times, they are a changing»¹⁴, но это было на кончике моего языка. Это был ветер, который чуяли все.

Таким образом, эта церковь вдвойне священна в душах тех, кто пришел сегодня сюда, чтобы почтить па­мять Тима Лири. Кто мог бы поверить, что революция начнется в одной из церквей Сан-Франциско? По край­ней мере, именно здесь было возвещено ее начало, возвещено тихим собранием огромных творческих сил, которые вскоре дали знать о себе и о которых услыша­ли везде, везде по всему миру, в добром старом аме­риканском революционном духе.

Психоделическая работа в Гарварде была в самом разгаре, и я как раз вернулся после первого года там, где совместно с Тимом осуществлял руководство Пси-лоцибиновым проектом. Ричард Алперт, будущий Рам Дасс, вскоре должен был включиться в работу, реали­зуя свою собственную тихую внутреннюю (р)еволюцию и принявшись за работу с того места, где ее оставил я, покинув проект. Он стал играть роль Тома Сойера, если считать, что сам Тим был в роли Гека Финна, который «удрал на индейские территории».

¹⁴ «Времена-то меняются» - название песни Боба Дилана, став­шее нарицательным.

Я многое мог бы сказать о Тиме, поскольку он был весьма многогранной личностью, но прежде всего я хотел бы остановиться на двух моментах, о которых нельзя не упомянуть, воздавая дань его памяти.

Как вы знаете, Тим происходил из ирландских пере­селенцев, и у него было безумное кельтское воображе­ние, странным образом скрещенное с потаенным ирлан­дским католическим новоанглийским пуританизмом. Католицизм? Пуританизм? Конечно, это не похоже на того Тима, которого мы с вами знали. И тем не менее, это в нем было. Что делать ирландскому бунтарю, когда нет достаточно могущественной силы, против которой можно бунтовать? И если у него нет серьезной причины, чтобы сесть в тюрьму, следует ее выдумать. Ирландский бунтарь без опыта тюремной отсидки за политику - это просто дело неслыханное.

У Тима были и другие совершенно ирландские чер­ты. Он любил песни и поэзию, обожал старинные ир­ландские баллады и, конечно, был почитателем дикого воображения Джеймса Джойса¹⁵. И если некоторые из его историй чересчур затягивались, я списывал это на счет его бардовской натуры. И если у него действитель­но были какие-то контакты с духом зла, то мне хочется здесь вспомнить историю про мифического Ирландца Конана, который, когда дьявол в аду принялся его из­бивать, дал ему хорошей сдачи. Таков был и Тим.

Мое последнее личное воспоминание о Тиме от­носится к празднованию Дня святого Патрика¹⁶ в его

¹⁵ Джеймс Джойс - ирландский писатель, считающийся осно­
воположником литературного авангарда постмодернизма. Его ро­
ман «Улисс», написанный в необычном стиле, один из памятников
мировой литературы.

¹⁶ День св. Патрика - 17 марта - государственный праздник Ир­
ландии, ставший одним из любимых ирландцами праздников. Тра­
диционно отмечается во многих странах, где есть хотя бы толика ир­
ландского населения.

доме, незадолго до его смерти. Поздравить Тима пришла команда его гарвардских последователей, и один из друзей пригласил группу ирландских музы­кантов, которые играли и пели старинные сентимен­тальные ирландские песни. Они начали поэмой Йет-са¹⁷, положенной на музыку, «Down by the Salley Gardens», а потом перешли на зажигательные кабац­кие и боевые песни вроде «By the Rising of the moon» и «The boys of Wexford». В хоре участвовали также Шарон, Бриджид, Кэтлин, Антеа Роз Мэив, Розмари и Нэнси Джин. Тим решил почитать вслух из Джойса, «Поминки по Финнегану», начало и конец. Лиффи, река, на которой стоит Дублин, была для Джойса символом начала, круга и конца, в котором река жиз­ни начинается снова.

Я думаю, стоит здесь вспомнить один момент из жизни Тима в гарвардские времена, о котором он мне однажды рассказывал. Он ездил с кем-то на рыбалку на рыболовном катере, и люди, которые его пригласи­ли, наловили очень много рыбы. Тим был прекрасным спортсменом, но не из тех, которые любят кровь - он играл в гольф, теннис, бейсбол и футбол. И вот он си­дел на этом катере и смотрел на разевавших рты в пос­ледней агонии рыб. И он взял одну из них в руки, и гла­дил ее, и разговаривал с ней, и присоединился к ее сознанию в процессе ее умирания.

Это пример очень хорошо характеризует Тима в его отношении к миру. Он видел явление изнутри, все рав­но - с психоделиками или без них, он видел эволюцию жизни от ДНК до человеческого сознания. Вот этому взгляду он и пытался научить всех остальных, ведь он был и учитель тоже.

¹⁷ Уильям Батлер Йетс - крупнейший ирландский поэт, лауреат Нобелевской премии по литературе (1923). Некоторые его стихи, по­ложенные на музыку, стали народными песнями.

Я говорил уже, что Тим был многолик. Но сказать так, все равно что ничего не сказать. У него было очень много лиц, обращенных к миру, и каждый мог увидеть то лицо, которое был способен увидеть. Но кроме того, он играл разные роли в различных межличностных си­туациях - трансакции, как он это называл, - адаптиро­вал себя к сценарию, так, как он его интерпретировал. И неважно, что из-за этого иногда происходили разно­го рода конфузы. Разве не является самооценка фик­цией, изобретением исполнительной ветви централь­ной нервной системы? В таком роде он высказывался.

В некоторых своих аспектах Тим был весьма не­милосерден. В жизни некоторых своих близких, равно как и миллионов людей, которых он не знал лично, он иногда был разрушительной силой. Его взгляды, пре­вращенные его последователями в лозунги, стали ру­ководством к действию для молодых людей, которые еще не определились в жизни и находились в процессе поиска самих себя. Помогли или помешали эти лозунги неуверенным в себе людям в их борьбе за обретение самих себя и в осознании своего пути к обретению люб­ви? Суд над ним в любом случае был нелицеприятен. И навряд ли его извиняет фраза, которую он часто повто­рял: «Это не то, что я имел в виду». Его особенно осуж­дали за известный призыв: «Врубись, настройся, отпа­ди». Он призывал заглянуть внутрь, защитить себя от всех программирующих личность стимулов политичес­кого мира и контролируемых им массмедиа, созданных для прибыли и войны. Это было эзотерическим посла­нием. Но для молодых людей, которые, вняв его при­зыву, «выпали» весьма буквально, причем иной раз с изрядным шумом, не являлось фактом, что «выпадение» из школы, семьи и рынка труда было не то, что он имел в виду. Его собственная жизнь была весьма организо­вана и просчитана, подчинена плану, логике, но его воз-

звание было на грани хаоса и для неутвердившихся душ часто несло разрушительные последствия. Мы часто беседовали с ним, и он относился к этому очень серь­езно. Он верил, что из взметенного хаоса возникнет новый порядок, что синтез будет более сложным, но и более реалистичным, так сказать, более элегантным.

Следует признать, что Тим часто бывал неосторо­жен в словах, возможно, излишне драматичен. Но здесь я хотел бы вам напомнить слова Уильма Блейка из «Бра­косочетания Рая и Ада»: «Дорога излишеств ведет к дворцу мудрости... Бездеятельное желание рождает чуму... В излишестве - красота»¹⁸.

Став ближе к смерти, Тим, казалось, пытался объяс­нить себе все противоречия в своей жизни. Временами он казался чересчур ироничным в своем самоуничиже­нии. «В конце концов оно пришло, что-то изысканное», -как сказал Генри Джеймс на смертном одре. Но за этим, как я чувствовал, скрывалось исключительное стрем­ление к преодолению. Наблюдая за ним, окруженным друзьями в близости смерти, я вспоминал, что писал Тейяр де Шарден в «Будущем человека». Тейяр пред­ставлял сознание в его полном развитии тождествен­ным безбрежному морю. Подобной этому была та ду­ховная панорама, частью которой стал Тим перед лицом своей смерти. Чужая душа - потемки, чужая смерть -тоже, но в эти последние дни все стало прозрачней.

В память о покойном, в каком бы храме его ни по­минали, я думаю, что не будет лишним вспомнить сло­ва последней христианской молитвы: Requiescat in pace. Я хочу пожелать это Тимоти Лири: покойся с миром.

Перевод А. Сергеева.