Трагедия Ж.Расина «Андромаха»: источник сюжета, конфликт, система образов, психологизм.
Обращение Расина к древнегреческому мифологическому сюжету
отличается от "Фиваиды" прежде всего масштабом нравственной проблемы,
органической спаянностью различных элементов идейной и художественной
структуры произведения. Основная драматическая ситуация "Андромахи"
почерпнута Расином из античных источников - Еврипида, Сенеки, Вергилия. Но она же возвращает нас к типовой сюжетной схеме пасторальных
романов, казалось бы, бесконечно далеких по своим художественным принципам
от строгой классической трагедии: В "А" идейным ядром выступает столкновение разумного и нравственного начала в человеке со стихийной страстью, влекущей его к преступлению и гибели.
Трое - Пирр, Гермиона и Орест - становятся жертвой своей страсти,
которую они осознают как недолжную, противоречащую нравственному закону, но
неподвластную их воле. Четвертая - Андромаха - как нравственная личность
стоит вне страстей и над страстями, но как побежденная царица, пленница, она
оказывается помимо своей воли вовлеченной в водоворот чужих страстей,
играющих ее судьбой и судьбой ее сына. Исконный конфликт, на котором выросла
французская классическая трагедия, прежде всего трагедия Корнеля, - конфликт
между разумом и страстью, чувством и долгом - полностью переосмысляется в
этой трагедии Расина, и в этом впервые проявляется его внутреннее
высвобождение из пут традиции и образцов. Свобода выбора, которой обладали
герои Корнеля, иначе - свобода разумной воли принимать решение и
осуществлять его хотя бы ценою жизни, недоступна героям Расина: первым трем
из-за их внутреннего бессилия, обреченности перед лицом собственной страсти;
А - из-за ее внешнего бесправия и обреченности перед чужой
безжалостной и деспотической волей. Альтернатива, стоящая перед Андромахой,
- изменить памяти мужа, став женой убийцы всей ее семьи, или принести в
жертву единственного сына - не имеет разумного и нравственного решения. И когда А такое решение находит - в самоубийстве у брачного алтаря, то это не просто героический отказ от жизни во имя высокого долга .Это моральный компромисс, построенный на двойном смысле ее брачного обета, - ведь супружество, которым будет куплена жизнь ее сына, фактически не совершится.
Таким образом, если герои Корнеля знали, на что они идут, чем и во имя чего жертвуют, то герои Расина исступленно сражаются с собой и друг с другом во имя мнимостей, обнажающих свой истинный смысл слишком поздно. И даже благополучная для главной героини развязка – спасение сына и провозглашение ее царицей Эпира - несет на себе печать мнимости: так и не став супругой Пирра, она тем не менее принимает в наследство, вместе сего престолом, обязательство отомстить за того, кто должен был занять местоГектора.
Новизна и даже известная парадоксальность художественного построения
"А" не только в этом несоответствии поступков героев и их
результатов. Такое же несоответствие существует и между поступками и внешним
положением героев. Сознание зрителей XVII в. было воспитано на устойчивых
стереотипах поведения, закрепленных этикетом и отождествляемых с
универсальными законами разума. Герои "А" на каждом шагу нарушают
эти стереотипы, и в этом также проявляется сила охватившей их страсти. Пирр
не просто охладевает к Гермионе, но ведет с ней недостойную игру,
рассчитанную на то, чтобы сломить сопротивление А. Гермиона, вместо
того чтобы с презрением отвергнуть Пирра и тем самым соблюсти свое
достоинство и честь, готова принять его, даже зная о его любви к троянке. Орест, вместотого чтобы честно выполнить свою миссию посла, делает все, чтобы она неувенчалась успехом.
Разум присутствует в трагедии как способность героев осознавать и анализировать свои чувства и поступки и в конечном счете выносить самим себе приговор, иначе, говоря словами Паскаля, как осознание своей слабости. Герои "А" отступают от нравственной нормы не потому, что не сознают ее, а потому, что не в силах подняться до этой нормы, поборов обуревающие их страсти.
9. Морально-философское содержание трагедии Расина «Федра»: трактовка образа Федры в античной традиции и в пьесах Расина.
С годами в художественном мироощущении и творческой манере Расина происходят изменения. Конфликт между гуманистическими и антигуманистическими силами все более перерастает у драматурга из столкновения между двумя противостоящими лагерями в ожесточенное единоборство человека с самим собой. Свет и тьма, разум и разрушительные страсти, мутные инстинкты и жгучие угрызения совести сталкиваются в душе одного и того же героя, зараженного пороками своей среды, но стремящегося возвыситься над нею, не желающего примириться со своим падением.
. Однако вершины своего развития указанные тенденции достигают в "Федре". Федра, которой постоянно изменяет погрязший в пороках Тезей, чувствует себя одинокой и заброшенной, и в ее душе зарождается пагубная страсть к пасынку Ипполиту. Федра в какой-то мере полюбила Ипполита потому, что в его облике как бы воскрес прежний, некогда доблестный и прекрасный Тезей. Но Федра признается и в том, что ужасный рок тяготеет над ней и ее семьей, что склонность к тлетворным страстям у нее в крови, унаследована ею от предков. В нравственной испорченности окружающих убеждается и Ипполит. Обращаясь к своей возлюбленной Ариции, Ипполит заявляет, что все они "охвачены страшным пламенем порока", и призывает ее покинуть "роковое и оскверненное место, где добродетель призвана дышать зараженным воздухом".
Но Федра, домогающаяся взаимности пасынка и клевещущая на него, выступает у Расина не только как типичный представитель своей испорченной среды. Она одновременно и возвышается над этой средой. Именно в данном направлении Расин внес наиболее существенные изменения в унаследованный от античности, от Еврипида и Сенеки, образ. Федра же Расина, при всей ее душевной драме, человек ясного самосознания, человек, в котором разъедающий сердце яд инстинктов соединяется с непреодолимым стремлением к правде, чистоте и нравственному достоинству. К тому же она ни на мгновение не забывает, что является не частным лицом, а царицей, носительницей государственной власти, что ее поведение призвано служить образцом для общества, что слава имени удваивает мучение. Кульминационный момент в развитии идейного содержания трагедии - клевета Федры и победа, которую одерживает затем в сознании героини чувство нравственной справедливости над эгоистическим инстинктом самосохранения. Федра восстанавливает истину, но жизнь для нее уже нестерпима, и она уничтожает себя.
В "Федре" в силу ее общечеловеческой глубины поэтические образы, почерпнутые в античности, особенно органично переплетаются с идейно-художественными мотивами, подсказанными писателю современностью. Как уже говорилось, художественные традиции Возрождения продолжают жить в творчестве Расина. Когда писатель, например, заставляет Федру обращаться к солнцу как к своему прародителю, для него это не условное риторическое украшение. Для Расина, как и для его предшественников - французских поэтов эпохи Возрождения, античные образы, понятия и имена оказываются родной стихией. Предания и мифы седой древности оживают здесь под пером драматурга, придавая еще большую величественность и монументальность жизненной драме, которая разыгрывается перед глазами зрителей.
мешные жеманницы (комедия Ж. Б. Мольера)
10.Проблема власти в трагедии Расина "Британик".
«Британик» — трагедия на тему из римской истории. Обращение к излюбленному материалу Корнеля особенно ясно выявило различие обоих драматургов в подходе к нему. Расина интересует не обсуждение политических вопросов — о преимуществах республики или монархии, о понятии государственного блага, о конфликте личности и государства, не борьба законного государя с узурпатором, а нравственная личность монарха, формирующаяся в условиях неограниченной власти. Эта проблема определила и выбор источника, и выбор центрального героя трагедии — им стал Нерон в освещении римского историка Тацита.
Политическая мысль второй половины XVII в. все чаще обращалась к Тациту, ища у него ответа на острые вопросы современной государственной жизни. При этом Тацит нередко воспринимался сквозь призму теорий Макиавелли, получивших в те годы широкую популярность. Пьеса до предела насыщена почти дословными цитатами из «Анналов» Тацита, однако их место и роль в художественной структуре трагедии существенно иные. Факты, сообщаемые историком в хронологической последовательности, у Расина перегруппированы: исходный момент действия — первое преступление, совершенное Нероном, служит сюжетным центром, вокруг которого располагаются, казалось бы, в произвольном порядке сведения о прошлом и намеки на будущее, еще не наступившее, но известное зрителю из истории.
Впервые в творчестве Расина мы сталкиваемся с важной эстетической категорией — категорией художественного времени. В своем предисловии к трагедии Расин называет Нерона «чудовищем в зачатке», подчеркивая момент развития, становления личности этого жестокого и страшного человека, само имя которого стало нарицательным. Тем самым Расин до известной степени отходит от одного из правил классицистской эстетики, требовавшей, чтобы герой на протяжении всего действия трагедии «оставался самим собой». Нерон показан в решающий, переломный момент, когда происходит его превращение в тирана, не признающего никаких моральных норм и запретов. Об этом переломе в первой же сцене с тревогой говорит его мать Агриппина. Нарастающее ожидание того, что сулит окружающим эта перемена, определяет драматическое напряжение трагедии.
Как всегда у Расина, внешние события даны очень скупо. Главное из них — это вероломное убийство юного Британика, сводного брата Нерона, отстраненного им с помощью Агриппины от престола, и одновременно его счастливого соперника в любви. Но любовная линия сюжета носит здесь явно подчиненный характер, лишь подчеркивая и углубляя психологическую мотивировку поступка Нерона.
Исторический фон трагедии образуют многочисленные упоминания о предках Нерона и Агриппины, о совершенных ими приступлениях, интригах и кознях, о борьбе за власть, создающих зловещую картину нравственного растления императорского Рима. Своей кульминации эти исторические реминисценции достигают в длинном монологе Агриппины (IV, 2), напоминающей Нерону все злодеяния, которые она совершила, чтобы расчистить сыну путь к престолу. По своей художественной функции этот монолог принципиально отличается от сходных «повествовательных» монологов у Корнеля. Он должен не столько ввести зрителя в курс событий, необходимых для понимания исходной ситуации (они известны и без того), сколько воздействовать на его нравственное чувство. Циничная исповедь Агриппины, рассчитанная на то, чтобы вызвать у Нерона благодарность и восстановить утраченное влияние на сына, производит обратное действие — она лишь укрепляет в нем сознание вседозволенности, неподсудности самодержца. Зритель же должен внутренне содрогнуться перед этой отталкивающей картиной пороков и преступлений, породивших будущее «чудовище». Логическим завершением этой исповеди служат пророческие слова Агриппины о ее собственной гибели от руки сына и о его мрачном конце.
В трагедии тесно сплетаются настоящее, прошлое и будущее, образуя единую причинно-следственную связь. Оставаясь в строгих рамках единства времени, Расин раздвигает эти рамки чисто композиционными средствами, вмещая в свою трагедию целую историческую эпоху.
Как же соотносится нравственная и политическая идея «Британика» с современной Расину общественной ситуацией? Политический курс французского абсолютизма, получивший свое выражение в формуле «Государство — это я», давал достаточно оснований для сопоставления с императорским Римом. Однако было бы бесполезно искать в «Британике» прямых личных намеков или аналогий. Современность присутствует в трагедии в более общем, проблемном плане: описание раболепного двора и его пороков, продажного, угодливого сената, санкционирующего любую прихоть деспота, в особенности же фигура циничного фаворита Нарцисса, проповедующего политический аморализм,— все это, в широком смысле, могло относиться к нравам, царившим при французском дворе. Однако историческая дистанция и обобщенная художественная форма создавали своеобразный «заслон», предохранявший от чересчур прямолинейного истолкования трагедии. «Британика» нельзя рассматривать ни как «урок царям», ни как прямое обличение современной Расину французской монархии. Но эта трагедия по-новому поставила политическую проблему и подготовила самого Расина к более радикальным ее решениям, которые он много лет спустя даст в своей трагедии «Го-фолия».
11. «Смешные жеманницы» («Les précieuses ridicules») — одноактная комедия в прозе Ж. Б. Мольера (пост. 1659, опубл. 1660), положившая начало его славе.
Ее комические героини — Мадлон и Като (Madelon, Cathos), молодые провинциалки, двоюродные сестры, попавшие в Париж (пример парного образа в комедиях Мольера). Мадлон — дочь почтенного горожанина Горжибюса, Като — его племянница. Они преклоняются перед прециозной культурой, царящей в аристократических салонах, и решают стать настоящими прециозницами. Теоретик прециозности Сомез писал в «Большом словаре прециозниц» (1661): «Необходимо, чтобы прециозница говорила иначе, чем говорит народ, для того, чтобы ее мысли были понятны только тем, кто имеет ум более светлый, чем чернь». Именно так пытаются говорить Мадлон и Като.
К девушкам сватаются добропорядочные, но не светские женихи Лагранж и Дюкруази (Мольер дает образам имена реальных актеров своей труппы: Лагранж играл роли первых любовников, Дюкруази прославился позже исполнением роли Тартюфа). Но они отвергнуты. Като так это объясняет: «Пристало ли нам принимать людей, которые в хорошем тоне ровно ничего не смыслят? Я готова об заклад побиться, что эти неучтивцы никогда не видали карты Страны нежности, что селения Любезные услуги, Любовные послания, Галантные изъяснения и Стихотворные красоты — это для них неведомые края. Ужели вы не замечаете, что самое обличье этих господ говорит об их необразованности и что вид у них крайне непривлекательный? Явиться на любовное свидание в чулках и панталонах одного цвета, без парика, в шляпе без перьев, в кафтане без лент! Ну и прелестники! Хорошо щегольство! Хорошо красноречие! Это невыносимо, это нестерпимо! Еще я заметила, что брыжи у них от плохой мастерицы, а панталоны на целую четверть уже, чем принято» (Явл. 5; пер. Н. Яковлевой). Обиженные женихи подсылают к девушкам свататься своих слуг Маскариля, которого играл Мольер, и Жодле, которого играл недавно приглашенный в труппу известный фарсовый актер Жодле. Они появляются как маркиз де Маскариль и виконт де Жодле. Обманутые их светскими манерами, Мадлон и Като изо всех сил стараются показать себя истинными прециозницами:
Като. Душенька! Надобно внести кресла.
Мадлон. Эй, Альманзор!
Альманзор. Что прикажете, сударыня?
Мадлон. Поскорее внесите сюда удобства собеседования (les commodités de la conversation). (...)
Като. Умоляю вас, сударь, не будьте безжалостны к сему креслу, которое вот уже четверть часа призывает вас в свои объятья, снизойдите к его желанию прижать вас к своей груди (contentez un peu l'envie qu'il a de vous embrasser). (Явл. 10).
Маскариль и Жодле еще свободнее владеют этим «птичьим» языком, хотя нередко мешают его с просторечием. Девушки в восторге от аристократических женихов. Но тут появляются хозяева «маркиза» и «виконта», велят пришедшим с ними «ражим молодцам» снять со слуг богатые наряды и смеются над незадачливыми прециозницами. Като восклицает: «Ах, какой конфуз!», а более решительная Мадлон клянется отомстить за унижение и гонит слуг, на этот раз пользуясь самыми просторечными выражениями: «А вы, нахалы (marauds), еще смеете торчать тут после всего, что произошло?» (Явл. 18). Горжибюс гонит девушек прочь с глаз и заключает комедию словами: «А вы, виновники их помешательства, пустые бредни, пагубные забавы праздных умов: романы, стихи, песни, сонеты и сонетики, — ну вас ко всем чертям!» (Явл. 19).
В предисловии к «Смешным жеманницам» (1660) Мольер, стараясь избежать неприятностей для театра, писал о комедии: «...Она нигде не переступает границ сатиры пристойной и дозволенной...» и дальше: «...Истинные прециозницы напрасно вздумали бы обижаться, когда высмеивают их смешных и неловких подражательниц». Но образы Мадлон и Като метили выше. Хотя их имена — уменьшительные от подлинных имен игравших эти роли актрис труппы Мольера (Мадлон играла Мадлена Бежар, Като — Катрин Дебри), они поразительно созвучны с именами основательницы самого знаменитого прециозного салона Катрин де Рамбуйе (которая присутствовала на премьере) и хозяйки второго по значению салона, писательницы Мадлены де Скюдери, чьи романы «Артамен, или Великий Кир» и «Клелия» фигурируют в речах Мадлон и Като (из второго романа — Карта нежности, о которой говорила Като). Зрителей не могли ввести в заблуждение объяснения Мольера. Успех комедии, носивший характер скандала, был огромен. Если премьера «Смешных жеманниц», шедших в один вечер с трагедией Корнеля «Цинна» (18.11.1659, т-р Пти-Бурбон, Париж), принесла 533 ливра дохода, то второй спектакль (когда весть о новой комедии облетела Париж) дал 1400 ливров дохода. Сатира на могущественные прециозные салоны имела для труппы Мольера печальные последствия: 11 октября 1660 г. главный смотритель королевских зданий Рабютон изгнал ее из Пти-Бурбона, сообщив о решении снести театр и на его месте построить дворцовую колоннаду. Здание было снесено так поспешно, что актеры не успели вынести декорации, которые были уничтожены. Такая злобная реакция на одноактную комедию показывает, что ее тематика не так узка, как первоначально кажется. В образах Мадлон и Като высмеивается не просто искусственный язык прециозниц, но спесь высших сословий, презирающих простых людей. Сатира Мольера возымела действие. Само слово «precieux», известное с XIII века и первоначально означавшее «драгоценный», а с XVII века — «изысканный» (имеющий отношение к прециозным салонам), после комедии Мольера приобрело значение «жеманный» и стало вызывать смех («Précieuses ridicules» — «Смешные жеманницы»).
Изучая источники образов комедии, исследователи высказали гипотезы о влиянии на Мольера произведения Шаппюзо «Кружок женщин», романа аббата де Пюра «Прециозница» и др., но отмечается, что в основе комедии — личные впечатления Мольера.
Первый отклик на «Смешных жеманниц» — пьеса теоретика прециозности Сомеза «Истинные жеманницы», в которой использован сюжет комедии Мольера в полемических целях. Намек на эту пьесу есть в мольеровском «Версальском экспромте»: «Пусть они вешают всех собак на мои пьесы — я ничего не имею против. Пусть они донашивают их после нас, пусть перелицовывают их, как платье, и приспосабливают к своему театру, пусть извлекают из них для себя некоторую пользу и присваивают частицу моего успеха — пусть!».
«Смешные жеманницы» поставили имя Мольера в ряд самых влиятельных писателей эпохи, что позже было отмечено Вольтером в «Веке Людовика XIV».
12.Проблемы семьи и брака в комедии Мольера "Школа жен".
В «Школе жен» главное внимание драматурга было сосредоточено на «уроке». Слово «урок» звучит семь раз во всех ключевых сценах комедии. И это не случайно. Мольер более четко определяет предмет анализа – опекунство. Цель комедии – дать совет всем опекунам, забывшим о возрасте, о доверии, об истинной добродетели, положенной в основу опекунства вообще.
По мере развития действия наблюдаем, как расширяется и углубляется понятие «урок», а также сама ситуация, хорошо знакомая зрителям из повседневной жизни. Опекунство приобретает черты социально опасного явления. В подтверждение этого звучат корыстные планы Арнольфа, для достижения которых он, под маской добродетельного человека, готов дать узконаправленное воспитание Агнессе, ограничив ее права как личности. Для воспитанницы Арнольф избирает положение затворницы. Это ставило ее жизнь в полную зависимость от воли опекуна. Добродетель, о которой так много рассуждает Арнольф, становится на самом деле средством закрепощения другого человека. Из самого понятия «добродетель» опекуна интересуют только такие составляющие, как послушание, раскаяние, смирение, а справедливость и милосердие Арнольфом просто игнорируются. Он уверен, что и без того облагодетельствовал Агнессу, о чем не стесняется ей периодически напоминать. Он считает себя вправе решать судьбу девушки. На первом плане оказывается этический диссонанс в отношениях героев, что объективно объясняет финал комедии.
По ходу развития действия зритель постигает значение слова «урок» как этического понятия. Прежде всего разрабатывается «урок-инструкция». Так, Жоржетта, заискивая перед хозяином, заверяет его, что все его уроки будет помнить. Строгого исполнения уроков, то есть инструкций, правил, требует Арнольф и от Агнессы. Он настаивает на заучивании ею правил добродетели: «Вы должны сердцем постичь эти уроки». Урок-инструкция, задание, пример для подражания – естественно, мало понятен юной особе, которая не знает, как может быть иначе. И даже когда Агнесса противится урокам опекуна, она не осознает своего протеста до конца.
Кульминация действия происходит в пятом акте. Неожиданности определяют последние сцены, главной из которых становится упрек Агнессы, высказанный в адрес опекуна: «И вы человек, который говорит, что хочет взять меня в жены. Я последовала вашим урокам, а вы поучали меня, что нужно выйти замуж, чтобы смыть грех». При этом «ваши уроки» перестают быть лишь уроками-инструкциями. В словах Агнессы – вызов опекуну, лишившему ее нормального воспитания и светского общества. Однако заявление Агнессы становится неожиданностью только для Арнольфа. Зрители наблюдают, как нарастает постепенно этот протест. Слова Агнессы подводят к осмыслению нравственного урока, полученного девушкой в жизни.
За внешним развитием действия нередко ускользает одна принципиальная деталь – доверие воспитанницы к своему опекуну. Критики обычно делают упор на природной простоте Агнессы, ее бесхитростности. Но Мольер гениален даже в мелочах. Он буквально штрихами обрисовывает способности девушки, психологически точно обосновывает ее поступки. Кроме опекуна и слуг Агнесса ни с кем не общалась. Ее доверие к старшему естественно, как и ее желание поделиться с опекуном своим увлечением. Тем более что Арнольф всегда настаивал на откровенности Агнессы. И действительно, в ответах опекуну девушка искренна. В то же время Арнольф поступает нечестно, когда, внимательно выслушав исповедь воспитанницы, воспринимает ее как серьезную угрозу его нравственности и чести. Мы видим, как самим Арнольфом разрушается естественная связь между опекуном и воспитанницей. Мольер показывает, как небезосновательны переживания Арнольфа. Агнесса, которую он воспринимал как девушку глуповатую, простую по своему развитию, на самом деле умная и от природы сообразительная, находчивая. Так, когда Арнольф убеждает Агнессу прогнать Ораса, она, соглашаясь с ним, действительно бросает в юношу камнем, но… с привязанной к нему запиской. А с появлением на сцене отца Агнессы подтверждается, что разумное начало было присуще девушке от рождения. Так Мольер социальным происхождением объясняет поступки Агнессы, как, впрочем, и природную глупость слуг.
Нравственный урок получает и Арнольф, который тесно связан с «уроком-предупреждением». Этот урок в первом акте ведет друг Арнольфа Кризальд. В беседе с Арнольфом он, подтрунивая над приятелем, рисует образ мужа-рогоносца. Стать именно таким мужем и боится Арнольф. Он, уже немолодой человек, закоренелый холостяк, решивший жениться, надеется, что сумеет избежать участи многих мужей, что его жизненный опыт дал много хороших примеров и он сможет избежать ошибок. Однако боязнь запятнать свою честь превращается в страсть. Она движет и стремлением Арнольфа изолировать Агнессу от светской жизни, полной, по его мнению, опасных искушений. Арнольф повторяет ошибку Сганареля, а «урок-предупреждение» звучит для всех забывшихся опекунов.
Проясняется, наконец, и название комедии, которое выступает и как предмет (опекунство), и как метод обучения, напоминающий о законах Природы, о том, что их нельзя отвергать, а также звучит как совет, предупреждение мужьям, кто, подобно Арнольфу, осмелится нарушить естественное право человека на свободу и свободный выбор. «Школа» вновь предстала как система приемов жизни, верное освоение которых ограждает человека от смешного положения и драм.
Подводя первые итоги, можем сказать, что уже в творчестве Мольера комедия-«школа» как жанровая форма получила активное развитие. Задача ее – воспитание общества. Однако это воспитание, в отличие от нравоучительной драматургии, лишено открытого дидактизма, оно имеет в своей основе рационалистический анализ, направленный на изменение традиционных представлений зрителя. Воспитание было не только процессом, в ходе которого изменялось мировосприятие зрителя, но и средством воздействия на его сознание и сознание общества в целом.
Герои комедии-«школы» являли собой наиболее характерный образец страсти, характера или явления в общественном бытии. Они проходили через ряд нравственных, мировоззренческих и даже психологических уроков, усваивали определенные навыки общения, что постепенно формировало систему новых этических понятий, заставляющих иначе воспринимать повседневный мир. При этом «урок» в комедии-«школе» раскрывался практически во всех исторически сложившихся лексических значениях – от «задания» до «вывода». Нравственная целесообразность поступков человека начинает определять его полезность в жизни отдельной семьи и даже всего общества.
14.Изображение буржуазии в пьесе Мольера "Мещанин во дворянстве".
«Мещанин во дворянстве» является одним из поздних произведений Мольера: она была написана в 1670 году. Основной темой комедии является попытка буржуа уйти от своего сословия и примкнуть к «высшему кругу». Герой комедии, господин Журден, преклоняется перед дворянством, пытается рядиться в дворянскую одежду, нанимает себе учителей музыки, танцев, фехтования и философии и не хочет признаваться, что его отец был купцом. Журден заводит дружбу с дворянами, пытаясь разыгрывать роль галантного поклонника дамы-аристократки. Причуды героя грозят бедами его семье: свою дочь Люсиль он хочет выдать за маркиза и отказывает человеку, которого она любит. Только остроумная выдумка помогает влюбленным преодолеть это препятствие.
Комизм главного героя заключается в его невежестве и неуклюжем подражании чуждой культуре. Смешон его безвкусный наряд, шляпа, которую он надевает для занятии танцами поверх ночного колпака, его наивные рассуждения во время уроков. Так, с великим удивлением узнает он, что вот уже сорок лет говорит прозой. Мольер сравнивает своего героя с вороной в павлиньих перьях. Нелепым выдумкам Журдена противопоставлены трезвость и здравый смысл его жены, госпожи Журден. Однако она сама далека от всяких культурных интересов, грубовата. Весь мир ее замкнут в кругу домашних дел. Здоровое начало проявляется у нее в желании помочь счастью дочери и в контакте с умной служанкой.
Веселая, смешливая Николь также критически, как и Дорина в «Тартюфе», относится к предрассудкам своего хозяина. Она тоже стремится защитить любовь его дочери от отцовского самодурства. Важную роль играют в пьесе двое слуг — она и Ковьель, остроумный весельчак, лакей Клеонта, жениха Люсиль.Они вносят в комедию жизнерадостный тон. У Ковьеля в переизбытке талант и остроумие импровизатора, блистательный талант превращать жизнь в театр, сочинять рядом с обычной жизнью вторую, карнавальную жизнь. Именно Ковьель, подглядев в Журдене страсть изображать знатное лицо, придумал забавный маскарад с турецким Мамамуши, в результате чего развязка комедии получила благополучный финал, а само действие комедии-балета переходит в карнавальное веселье. Тему любви и ссор Николь и Ковьеля Мольер превращает в забавную параллель к взаимоотношениям их господ. В качестве развязки намечаются две свадьбы.
Поскольку комедия писалась в рамках классицизма, в ней сохранено обязательное для классицистической пьесы триединство: единство места (дом г-на Журдена), времени (действие укладывается в 24 часа) и действия (вся пьеса построена вокруг одной главной идеи). В каждом из основных персонажей подчеркнута одна ведущая черта в сатирическом преувеличении.
В комедии имеются и черты классической комедии Иатлии – комедии дель арте. Недаром одного из героев, аналогичного Фигаро – слуга Ковьель – в одной из постановок пьесы был наряжен в традиционную куртку слуги из комедии дель арте и действовал как бы в двух планах — бытовом и театральном. Помимо этого, маску, по сути, носит еще один герой комедии – сам господин Журден. Мольер любил извлекать комический эффект из несовпадения маски и человеческого лица, к которому она примеривается. У Журдена маска дворянина и сущность мещанина, несмотря на все усилия героя, никак не совпадают.
Вместе с тем, в пьесе проявляются и отступления от типичной классицистической комедии. Так, не до конца выдержано единство действия – в пьесу введена побочная линия любви слуг, а язык приближается к народному. Но, разумеется, главное отличие – это наличие балетных номеров, столь органично вплетенных в сюжет, что сам Мольер назвал свою пьесу комедией-балетом, где каждый балетный номер – органическая часть развивающегося комедийного действия.
Балетные выходы не только не ослабляют реалистичности сюжета а, наоборот, сатирически оттеняют характеры и действие пьесы. «Мещанин во дворянстве» написан автором именно как комедия-балет и требует облегченного жанрового решения, поэтому сложно найти равновесие между сатирой и легкостью, и многие попытки ее поставить приводили либо к пережиму в сатирических красках, либо поверхностности. Тем не менее, яркость и необычность произведения делает его одним из самых популярных на мировой сцене.
Все герои данной мольеровской пьесы, в силу жанра, наделены артистизмом. Танцевальному ритму подчинена, например, сцена ссоры и примирения Клеонта и Люсиль, оттеняющим фоном которой служат репризы слуг Ковьель и Николь, повторяющих слова своих господ в другом речевом стиле – бытовом. В такт тексту герои, то в гневе удаляются друг от друга, то устремляются один за другим, то кружат, убегая, то, наоборот, приближаются. Пьеса сама диктует героям своеобразный танец.
Господин Журден предстает перед нами ребенком, у которого горят глаза от возможности узнать что-либо новое, приходящего в истинный восторг от окружающих новшеств, например, от того, что теперь он знает, что всю жизнь говорил прозой. И его страсть к дворянству предстает не как расчет практичного буржуа, а как безобидная влюбленность простака во все блестящее и броское. Приверженность Журдена к «наукам» тешит его самолюбие, дает возможность выйти за пределы мещанского быта и побыть среди знатных особ.
У этого простодушного человека действительно была фантазия. Поэтому господин Журден, почтенный буржуа и глава семейства, с такой легкостью вступает в последний, буффонадный акт комедии и так свободно действует в причудливом маскараде посвящения его в сан Мамамуши. Герой легко перешагнул грань, отделяющую реальное действие от условного маскарада, и тем самым жанровое единство спектакля достигалось в полной мере.
Герои пьесы наделены столь характерными чертами, что без труда могут быть отнесены к героям, наделенным отрицательными чертами и описанным сатирически, или положительным, которые сами остроумны.
Так, сатирически описаны учителя, на первый взгляд искренне преданные своему делу: учитель фехтования Анри Роллан, наделенный воинской отвагой, достаточной для сокрушения целой армии врагов; учитель философии Жорж Шамар, мудрец и стоик, бесстрашно бросающийся в атаку на своих соперников, отстаивая философию, учителя изящных искусств — Робер Манюэль и Жак Шарон. В итоге же выясняется, что вся преданность – это жажда получить с нерадивого и неспособного ни к чему ученика несколько лишних монет, отсуда и лицемерные похвалы Журдену, и яростная защита собственной профессии, во многом за счет принижения чужой.
Жестко сатирически описаны черты Доранта и Доримены. Автор противопоставляет простодушного, но искреннего и порядочного, Журдена, тем, на кого он столь страстно желает походить: высшее общество, изысканное внешне, но беспринципное, жадное, лживое, не гнушающееся низкой лестью и прямой ложью, чтобы получить деньги. На примере этих господ Мольер осуждает Журдена за его ослепление бутафорским великолепием знати, потерю здравого смысла, за его разрыв с тем социальным массивом, который будет формироваться в знаменитое французское «третье сословие».
Остроумны реплики, которыми обмениваются участники спектакля, особенно в тех сценах, где выступает Журден. Многие из этих реплик вошли в повседневную речь, стали крылатыми словами. Мольеровское изображение буржуа получило свое дальнейшее развитие в той глубокой и полной обрисовке буржуазных типов, которую можно встретить у реалистов XIX века, особенно у Бальзака.
Будучи пьесой необычного жанра, несмотря на кажущуюся накатанность, пьеса трудна в постановке. Переведенная в план бытовой и психологической комедии, она не выдержит сравнения с пьесами, написанными на сходные темы драматургами-реалистами, будь то Бальзак или Островский. При попытке усилить сатиру теряются бесподобные интонации Мольера-комедиографа. Мольер начинал как импровизатор, и сама пьеса-балет оказывается скорее летящей импровизацией, чем грозным обличением, наподобие «Тартюфа». Таким образом, только через раскрытие мольеровского стиля преподнесения жанра может быть полностью раскрыта мольеровская сатира.