Уровни эмпирического познания

Первый уровень представлен совокупностью единичных эмпирических утверждений, фиксирующих элементарные данные чувственно-наглядного опыта, прежде всего данные наблюдения. Речь идет об уровне эмпирического знания, зафиксированного совокупностью так называемых «протокольных предложений». Согласно взглядам Б.Рассела и Венского кружка логического позитивизма (М.Шлик, Р.Карнап, О.Нейрат и др.) «протокольные предложения» являются средством словесно-терминологического обозначения так называемых «атомарных фактов» как элементарных фрагментов действительности. «Протокольные предложения» целиком и полностью отвечают требованиям верификации (то есть опытно-экспериментальной проверки) и соответствующие им атомарные факты могут быть обнаружены с указанием места, времени, характера и изменчивости свойств и т.д. Но самым существенным моментом соотнесения «протокольного предложения» с «атомарным фактом» в процессе верификации является установление его существования или несуществования, и, что то же самое, - истинности или ложности.

Однако, признавая реальность существования эмпирического знания на уровне его фиксаций единичными языковыми словесно-терминологическими средствами в виде «протокольных предложений» нельзя согласиться с убеждениями Б.Рассела и логического позитивизма о полной объективности, теоретической нейтральности, социальной и антропологической немотивированности атомарных фактов. Как уже подчеркивалось, возникновение атомарного (как и любого другого) факта в поле зрения наблюдения и эксперимента далеко не случайно. Не случайно, поскольку и наблюдение, и эксперимент отнюдь не представляют собой некие незаинтересованные виды познавательной деятельности, а проводятся всегда с целью подтверждения (или, напротив, опровержения) той или иной теории. Планирование опытно-экспериментального поиска (наблюдение, измерение, эксперимент и др.) всегда было и остается важнейшей чертой развития науки.

Второй уровень эмпирического знания складывается на основе фактологической осмысленности реальности, - фактов.

Понятие факта используется в настоящее время в следующих смысловых значениях:

1. Факт как фрагмент самой действительности, как выражение объективных свойств состава и структуры вещественно-телесных, материальных образований реальности («факты действительности») или явлений и событий сознания и познания («факты сознания»).

2. Знание о событиях или явлениях природы и социальной истории достоверность которого не вызывает сомнений. То есть, речь идет и понятии факта как тождественном истине.

3. Словесно-терминологическое выражение, фиксирующее эмпирическое знание, сформированное по итогам наблюдения, измерения и эксперимента.

Понятие собственно «научного факта» характеризуется вторым и третьим смысловыми значениями и является результатом индуктивного обобщения первичных «протокольных предложений». Научные факты либо утверждают, либо отрицают реальность существования тех или иных явлений свойств и отношений действительности, служат выражением особенностей их состава, структуры, интенсивности, пространственно-временной локализации и др. Научные факты характеризуются и свойственной им формой символического представления в виде классификаций, систематизации, графиков, диаграмм, таблиц, математических моделей и др.

Феномен научного факта остается предметом пристального внимания и напряженной, не лишенной драматизма полемики в эпистемологии и философии науки. И это понятно, если учесть, что вопросы природы, структуры и функций научного факта непосредственно затрагивают коренные, фундаментальные аспекты современного научного познания и прежде всего те, которые связаны с его претензиями на провозглашения достоверных, истинных знаний о природе и обществе, а значит и на формирование рациональных стратегий культурно-цивилизационной практики. Так или иначе, но все ответы на вопросы достоверности и практической ценности науки оказываются возможными лишь в контексте анализа проблемы соотношения научного факта и научной теории. Уяснение функций научной теории, процедур ее проверки и подтверждения, фальсификации, выбора теорий и т.п., - все это может быть осмысленно только в горизонте, заданном дихотомией «факт – теория». И если изучению научной теории, методов ее построения, концептуальной и терминологической оснащенности, структуре, функциям, закономерностям развития и др. посвящено множество эпистемологических исследований, то изучение проблемы факта еще и сейчас во многом остается задачей будущего.

Несмотря на сохраняющуюся высокую степень неопределенности, понятие «факт», тем не менее, образует очевидную оппозицию понятия «теория», в связи с чем в истории эпистемологических исследований сложились альтернативные традиции истолкования их взаимоотношений: «фактуализм» и «теоритизм». Фактуализм строится на убеждениях о независимости фактов от теории. Согласно «теоретизму» теории и факты органично взаимосвязаны, и факты целиком и полностью обусловлены теорией.

Обосновывая тезис о теоретической нейтральности факта, фактуализм опирается на аргументацию, свидетельствующую об автономности факта во всех случаях его общепринятых истолкований. Например, если факт отождествляется с реальностью и рассматривается в качестве фрагмента действительности, то его независимость от теории очевидна и не требует доказательства. В случае же когда факт уподобляется чувственному образу, то подчеркивается независимость чувственных образов от фиксирующих их словесно-терминологических выражений. Если фактам придается значение некоторых, например, «протокольных предложений», то последние рассматриваются, либо как языковая фиксация «чистых», чувственных данных, либо как специфически верифицируемые.

Свойственное фактуализму радикальное противопоставление факта теории чревато распространением ошибочных убеждений об инвариантности фактов и языков наблюдения по отношению к различным теориям, в том числе и сменяющим друг друга во времени. Отсюда вытекают представления об абсолютной неизменности однажды выявленных фактов, а также о развитии науки как процессе накопления фактов (кумулятивизм). И, наконец, фактуализм с необходимостью приводит к чисто инструменталистскому истолкованию теории. Познавательная ценность теории сводится к ее способности выявлять и рационально обосновывать новые факты.

«Теоретизм», - соглашаясь с фактуализмом в вопросе о природе факта (факты, - чувственные образы и фиксирующие их эмпирические предложения – В.С.), тем не менее, основывается на представлениях об органичной связи теории и фактов. Эти взгляды, в частности, разделял Н.Бор, считая, «…что ни один опытный факт не может быть сформулирован помимо некоторой системы понятий»^[150]. Положения о теоретической обусловленности данных чувственного восприятия и эмпирических преставлений поддерживается исследованиями и авторитетом таких признанных лидеров естествознания ХХ века как Луи де Бройль и А. Эйнштейн. Де Бройль считал, например, что «…результат эксперимента никогда не имеет характера простого факта, который нужно только констатировать. В изложении этого результата всегда имеется некоторая доля истолкования, следовательно, к факту всегда примешаны теоретические представления»^[151].

Вывод о существенной зависимости факта от теории отстаивается и современными исследователями в области истории и эпистемологии науки. Так, согласно взглядам Т.Куна, выдвинувшего идею «научных революций», парадигма обусловливает наряду со стандартами и методами научного исследования еще и особенности репрезентации выявленных на ее основе фактов. В противоположность фактуализму, отстаивающему положение о независимости чувственных образов живого созерцания от системы средств языка и мышления, Т.Кун стремится обосновать выводы, во-первых, о концептуальной «нагруженности» образов чувственного восприятия и, во-вторых, о том, что чувственное восприятие объекта приверженцами отдельных парадигм далеко не однозначно и в одних и тех же условиях сопровождается установлением совершенно различных фактов^[152].

«Теоретизм» в его экстремистской форме пытается обосновать положение об абсолютной зависимости факта от теории, о теории как структуре, способной порождать свои собственные, свойственные только ей специфические факты. Отсюда выводы о том, масштабы различий между теориями совпадают с границами, отделяющими массивы специфических фактов, «несоизмеримости» развивающихся конкурирующих теорий в силу отсутствия общих фактов и общего языка наблюдения («антикумулятивизм»), а также о том, что факты не могут опровергать теорию, а переход к новой теории имеет характер революции. Она понимается как исключающая возможность накопления знаний, их преемственного развития, и сводится к по существу к замене ранее сложившегося научно-исследовательского арсенала.

«Третья позиция» в вопросе о соотношении факта и теории представлена К.Поппером. В отличие от «фактуализма» и «теоретизма» она, если следовать терминологии К.Поппера, может быть названа «реализмом». Согласно К.Попперу, ошибочным является мнение о существовании неких «чистых фактов», полученных без предварительных теоретических предпосылок. Попытки игнорировать данные, свидетельствующие о концептуальной предпосланности фактов: и наблюдение и измерение, и эксперимент, - формы теоретически планируемой научной деятельности. И, хотя факты и теория неразрывно взаимосвязаны, между ними необходимо имеют место «реалистические различия» (К.Поппер). По мнению К.Поппера, решение вопроса истинности теоретического знания находится в прямой зависимости от реальных фактов. В отличие от теорий, созданных познавательной активностью человека, «реальные факты» принадлежат к числу таких, которые в явном виде не обнаруживают связи с человеческой деятельностью, а являются своего рода фрагментами самой действительности. Теории в их сопоставлении с «реальными фактами» должны либо адаптироваться к ним, либо в случаях невозможности согласования, - отбрасываться^[153]. Взгляды К.Поппера намечают пути преодоления альтернативы фактуализма и теоретизма на основе предложенной им «третьей позиции». Последнее, однако, не выдержит критики из-за неясности понятия «реального факта», отсутствия рациональных критериев выбора одной из сторон в составе противоречия «факт-теория» и др.

Вместе с этим есть все основания утверждать, что правильное понимание проблемы должно сводиться к признанию и автономности факта и одновременно его зависимости от теории. Крайности «фактуализма» и «теоретизма», противоречивость и неопределенность позиции «реализма» свидетельствуют, во-первых, о малой изученности проблемы научного факта и, во-вторых, о необходимости систематического накопления знаний о сущности и границах взаимообусловленности факта и теории.

Едва ли не решающую роль в формировании альтернативных позиций о природе факта, его отношении к теории играет видимость простоты и непротиворечивости факта. Между тем факт, взятый сам по себе, имеет сложную внутреннюю структуру. Она включает следующие элементы:

1. Словесно-терминологическое выражение, фиксирующее чувственные образы живого созерцании. Языковая репрезентация эмпирического факта, - необходимое условие его существования и включения в контекст научного знания. Словесно-терминологическое обозначение эмпирического факта может иметь вид: «Потребности в продовольствии России в настоящее время более чем на 40% обеспечиваются за счет импорта сельскохозяйственной продукции», или, - «ПопуляцияHomo sapiens включает европеоидную расу». Такого рода предложения, содержащие информацию о данных наблюдения, измерения или эксперимента и составляют языковой, строго говоря, логико-грамматический компонент научного факта.

2. Чувственно-наглядные образы живого созерцания, образующие перцептивную составляющую научного факта. Реально существующие предметы могут быть восприняты лишь в формах чувственности (ощущение, восприятие, представление), а потому установление научного факта немыслимо, если оно не опирается на образы наглядно-чувственного отражения действительности. Поэтому чувственно-наглядные образы живого созерцания являются необходимым элементом структуры научного факта.

3. Технико-технологическая компонента, то есть технические средства наблюдения, измерения и эксперимента (приборы, инструменты, материалы), а также умения и навыки их использования. С помощью технических средств наблюдения, измерения и эксперимента обнаружено множество фактов, наглядно-чувственное содержание, которых находится за пределами досягаемости системы средств непосредственно живого созерцания. Однако это не означает, что использование экспериментальных установок, технических средств наблюдения и измерения снижает роль чувственного образа в формировании научного факта до величины, которой можно пренебречь. Ведь используемые в науке технико-технологические средства ориентированы целями усиления и расширения познавательных возможностей естественных форм чувственного восприятия. Грубо говоря, технические средства являются своего рода «продолжением», «усовершенствованием» свойств восприятия органов чувств на основе использования достижений научно-технического прогресса.

Все три элемента структуры факта находятся в отношениях взаимообусловленности. Без их изучения невозможно составить сколько-нибудь адекватное представление о факте. С учетом сложности структуры факта, наличием в его составе продуктов не только отражения, но и активного конструирования объекта, вполне обоснованным можно считать положение о социокультурной относительности факта. Свойственные той или иной исторической эпохе жизненно-практические интересы, способы познания и социального действия, философско-мировоззренческие установки, технико-технологические достижения, особенности чувственно-эмоционального восприятия действительности и др., выполняют роль необходимых условий фактологической осмысленности реальности. Понятно, например, что обнаружение Е.Дюбуа в 1892 на острове Ява фрагментов черепа и лицевого скелета ископаемого примата, их идентификация и определение в качестве палеоантропологических останков питекантропа, одного из звеньев эволюции в антропогенезе, - отнюдь не случайный, а вполне закономерный результат предварительно выработанных научным сообществом «оптики» наблюдения, техники измерения и опыта дескрипции. Стратегия избирательной направленности чувственного восприятия, развития техники наблюдения и системы средств словесно-терминологической фиксации палеоантропологических данных была, как известно, задана прогрессом эволюционных исследований в биологии. Речь идет, прежде всего, об исследованиях Ж.Б. Ламарка^[154] и Ч. Дарвина^[155]. Концентрация усилий на поисках палеоантропологических свидетельств естественно – исторического происхождения человека были едва ли не целиком и полностью обусловлена публикацией в 1871г. работы Ч. Дарвина «Происхождение человека и половой отбор». Таким образом, установление палеоантропологического факта Е. Дюбуа в виде идентификации фоссилизированных фрагментов челюстно-лицевого скелета питекантропа оказывается в значительной мере результатом эмпирической экспликации обобщений эволюционной теории.

Факты науки не «открываются» как некие существующие вполне самостоятельные, абсолютно независимые от жизненных интересов и познавательной активности людей ранее неизвестные фрагменты природы. Факты формируются творческой деятельностью человека, опирающейся на опыт научно-исследовательской и социокультурной традиции в целом.

Третий уровень эмпирического знания представлен многообразием видов эмпирических законов (структурных, функциональных, причинных, динамических, статистических и др.). Законы, устанавливаемые наукой, принадлежат к числу всеобщих, универсальных связей и отношений действительности. Действие эмпирических законов приурочено к предельно широким классам явлений: «Все физические тела при нагревании расширяются»; «все живые организмы обладают свойствами питания, роста и размножения»; «все люди являются социальными существами». Как и научные факты, эмпирические законы формулируются на основе индуктивного метода, с применением его различных процедур, - индукции через перечисление, подтверждающей индукции, элиминативной индукции и т.д. В силу принципиальной незавершенности любой индукции, эмпирические законы имеют характер гипотез, более или менее правдоподобных предположений. Поэтому и эмпирическое знания является вероятностным, основанным, прежде всего, на допущении правомерности экстраполяции данных наблюдения части какого-либо класса явлений на класс в целом.

Четвертый уровень эмпирического знания образуют феноменологические теории. Каждая из феноменологических теорий представляет собой логически корректную, методологически выверенную, целостную систему эмпирических законов и фактов, построенную в строгом соответствии с общепринятыми требованиями «научности рассуждения».

Феноменологические теории представляют собой наиболее развитую форму логико-структурной организации эмпирического знания, но вместе с тем принадлежат к сфере проблематического, вероятностного, гипотетического знания. Так же как и научные факты, и эмпирические законы, - феноменологические теории формируются на основе индукции и свойственных ей познавательных процедур. Поскольку, как уже говорилось, индукция в принципе не может быть полной, все заключения от частного к общему не могут быть непосредственными в том смысле, что всегда опосредованы «лакунами» неизвестного, находящегося за пределами досягаемости опытно-экспериментальных практик массива явлений действительности.

Все выше перечисленные уровни организации эмпирического знания, представляет собой вполне определенное эпистемологического единство и различается между собой всего лишь количественно. Главным критерием для выделения четырех уровней в составе эмпирического знания является степень обобщения данных чувственного восприятия, результатов опытно-экспериментальных исследований.

Различия совершенно иного масштаба и характера отделяют эмпирический уровень научного познания от теоретического. Эти различия имеют качественный характер и затрагивают не только эпистемологические, но и бытийно-онтологические аспекты научного познания.

Вопрос о соотношении эмпирического и теоретического уровней научного познания формулируется и решается исходя из признания двух противоречащих друг другу положений. Речь идет о признании, во-первых, качественной специфичности теоретического и эмпирического уровней, и, во-вторых, факта их органической взаимосвязи. Качественная специфика теоретического и эмпирического уровней научного познания определяется принципиальными различиями их онтологий. Объекты теоретического уровня, - это совокупности идеальных объектов, непосредственно ненаблюдаемых, представляющих собой мир мысленных, силой абстракции построенных, в действительности несуществующих конструкций. Объекты исследования эмпирического уровня, напротив, принадлежат к числу чувственно воспринимаемых, наблюдаемых, реально существующих, доступных фиксации средствами эмпирических («протокольных») предложений. Сопоставление эмпирического опыта и теории в высшей степени сложный, многократно опосредствованный процесс. Соотношение и идентификация идеальных объектов теории и чувственно-наглядных эмпирических объектов, установление тождества отражающих их терминологических средств осуществляется на основе «интерпретационных предложений», имеющих сугубо инструментальный характер. Цель их использования, - отнюдь не решение вопросов истинности или ложности, а по возможности строгое определение значений терминов теоретического и эмпирического уровней и на этой основе установления условий и границ тождества между ними.

Основания научной теории

Как мы сейчас знаем, любая теория может иметь бесконечное множество эмпирических интерпретаций. Это справедливо как для естественно-научных и математических, так и для социогуманитарных теорий. Вытекающий отсюда вывод о несводимости теории к эмпирическому базису, а значит, и о принципиальной невозможности ее однозначного опытно-экспериментального подтверждения или опровержения обусловил необходимость постановки и обсуждения вопросов истинности в контексте анализа более общих проблем, - проблем теоретических предпосылок, философско-мировоззренческих, и социокультурных оснований научного познания.

Исследования в данном направлении увенчались выдвижением широкого спектра концепций, гипотез и идей, претендующих на исчерпывающее объяснение природы научного познания и закономерностей его исторической динамики. Несмотря на существенные расхождения мнений по вопросам природы науки и статуса научных истин, общим для подавляющего большинства современных направлений философии науки является решительный переход от ранее господствовавшей континуалистской, так называемой кумулятивистской к дискретной, антикумулятивистской версии научного прогресса. Со второй половины ХХ века выдвигаются веские аргументы в пользу вывода о «несоизмеримости теорий», о решающей роли в их развитии «научных революций», сопровождающихся становлением совершенно новых по сравнению с предшествующей традицией методов и познавательных процедур уяснения истины. При этом утверждается, что смена методолого-мировоззренческих установок, в ходе концептуальной революции есть результат отнюдь не собственно научного прогресса, а свободного выбора научного сообщества, исходя из доминирующих в нем социальных и психологических приоритетов узко-групповых профессиональных интересов и др., то есть на основе соображений вненаучного характера.

Альтернатива кумулятивизма и антикумулятивизма приобрела значение структуры, порождающей не только различные, но и нередко совершенно противоположные представления об основаниях, или причинах и условиях развития научного познания в ХХ и у истоков XXI вв. Проблема оснований науки рассматривается в контексте конвенционализма А. Пуанкаре, психофизики Э. Маха, логического эмпиризма Венского кружка М. Шлика, концепций научной парадигмы Т.Куна, личностного знания М. Полани, эволюционной эпистемологии Ст. Тулмина, научно-исследовательских программ И. Лакатоса, тематического анализа науки Дж. Холтона, методологического анархизма П. Фейерабенда и др.

Конвеционализм – один из результатов осмысления и преодоления кризиса оснований науки на рубеже XIX – ХХ вв. Открытие неклассических геометрий, факта множественности логик, универсализация принципа относительности в физике и др. способствовали распространению скептических умонастроений в науке. Поскольку основоположения математики и классической механики обнаружили очевидную несостоятельность, то А. Пуанкаре (1854-1912) – выдающийся французский математик и физик, - выдвинул принцип конвенционализма как механизма принятия основоположений точных наук на путях согласования мнений членов научного сообщества. Согласно А. Пуанкаре, только как результат конвенции можно объяснить происхождение, скажем, геометрий Евклида и Лобачевского, или закона инерции классической механики. Действительно, какая из геометрий в большей мере отражает свойства реального пространства? Какие могут быть приведены доводы в пользу утверждения Исаака Ньютона о существовании физических тел, на которые не действуют никакие внешние силы? Ответы на эти вопросы затрагивают основания наук, а они имеют характер истин, принимаемых без доказательства в виде некоторых очевидностей или достаточно произвольных допущений. Отсюда вывод А. Пуанкаре: поскольку происхождение основоположений науки (математики и физики) необъяснимо в рамках научного метода, их источником может быть только консолидированное мнение научного сообщества. Отсюда и объективность отождествляется с общезначимостью.

Концепция философии науки австрийского физики и философа Э. Маха (1838-1916) основывается на представлениях о научном познании как процессе приспособления человека к условиям окружающей среды. Акцентируя внимание на теоретико-познавательных аспектах научного поиска, Э. Мах рассматривал в качестве источника знания, - ощущение, имеющее одновременно и физическую и психическую природу. Ощущения, понятые как психофизические феномены,объявлялись в противоположность материализму и идеализму не духовными и не материальными, а нейтральными «элементами мира». Сращенность физического и психического компонентов в составе «элементов мира» позволяет Э. Маху утверждать, что за их пределами нет никакой иной реальности. Ощущение это есть единственная, истинная реальность. Предметы природы и социальной истории есть не что иное как комплексы особым образом взаимосвязанных ощущений. По мнению Э. Маха, задачи естествознания сводятся, во-первых, к изучению законов связи между представлениями (психология), во-вторых, к выявлению законов связи между ощущениями (физика), в-третьих, к разъяснению законов связи между ощущениями и представлениями (психофизика). Таким образом, целью и идеалом научного познания становится строгое описание данных чувственного восприятия. В психофизике Э.Маха как выражении позиций радикального эмпиризма, рациональность подчинена живому созерцанию и выполняет служебную функцию принципа «экономии мышления». То есть, познавательное значение разума, теоретического мышления сводится к функциям упорядочения, систематизации, классификации и т.д. данных живого созерцания, результатов опытно-экспериментальных исследований с тем, чтобы они были представлены в форме, удобной для «обозрения опыта». Реализация принципа «экономии мышления» достигает цели в случаях, когда удается выявить минимальное число научных положений, из которых могут быть дедуцированы в качестве следствий все основанные на опыте утверждения данной области знания. В целях экономии мышления как биологической потребности адаптации, такие процедуры теоретической осмысленности как объяснение и обоснование рассматриваются как избыточные, излишние. Аутентичной формой установления истины рассматривается не объяснение, а описание.

Если психофизика второго позитивизма (т.е. махизма, эмпириокритицизма) связывала решение проблемы оснований науки с изучением чувственного опыта (ощущения, «элементы мира»), его «очищением», то третий позитивизм, или логический эмпиризм Венского кружка (М.Шлик 1882-1936; К.Гедель (1906-1978); Г.Рейхенбах (1891-1953) и др.) обратился с этой целью к анализу языка науки. По мнению логиков и математиков, членов кружка, так волновавший их предшественников вопрос о существовании или не существовании вне сознания реальных объектов вообще не имеет смысла, а потому и не подлежит обсуждения. Единственная реальность, с которой имеет дело ученый, это реальность, зафиксированная в значениях утверждений и терминов языка науки. Выявление и прояснение основоположений – задача разрешимая на путях построения средствами символических логик единого языка науки.

Смысл позиции ученых Венского кружка в концентрированном виде выражается в содержании таких узловых понятий как «логическая конструкция», «протокольное предложение», «верификация». С понятием о логической конструкции связано представление о научном знании как продукте формальных преобразований протокольных предложений. Под протокольными предложениями понимаются словесно-терминологические выражения, фиксирующие атомарные, элементарные данные чувственного восприятия. Протокольные предложения расцениваются как гносеологически первичные, абсолютно достоверные, нейтральные по отношению к любому знанию. И, наконец, верификация есть процедура опытной проверки, или эмпирической интерпретации утверждений теоретического естествознания (и математики) путем их соотнесения с данными чувственного восприятия, зафиксированными в протокольных предложениях.

Верификация в высшей степени сложная аналитическая процедура. Обеспечение надежности ее реализации потребовало разработки систем символических логик как технических средств демаркации научных и ненаучных, осмысленных и неосмысленных, истинных и ложных утверждений. Смысл и роль верификации как прояснения оснований, определяется самим пониманием научного знания в логическом эмпиризме. Если утверждения математики и теоретического естествознания возникают в результате формальных преобразований опытного, достоверного содержания протокольных предложений, то установление истинности любой теории предполагает проведение обратной процедуры, - ее редукции, сведения к протокольным предложениям. Для этого обобщения теории должны быть расчленены на элементарные составляющие, или, что то же самое, из общих утверждений должны быть выведены все возможные следствия (т.е. гипотезы), доступные опытно-экспериментальной проверке. Понятно, что успех доктрины верификационизма возможен лишь при условиях, во-первых, абсолютной достоверности протокольных предложений и, во-вторых, не вызывающей сомнений надежности системы фомально-логических средств гипотетико-дедуктивной аналитики.

Однако эти положения не выдержали испытание временем. Уже К. Поппер, на первых порах разделявший замыслы Венского кружка, признает, что опытное знание не может служить исчерпывающим доводом в пользу истинности теории. В противоположность логическому эмпиризму К. Поппер считает, что «…критерием научного статуса теории является её фальсифицируемость, опровержимость».^[156] С этой точки зрения все теории являются в равной мере ошибочными, и развитие науки есть процесс возникновения и смены более или менее правдоподобных конкурирующих гипотез.

М. Полани (1891-1976) обосновывает необходимость выделения в структуре оснований науки их неявной составляющей, - личностного знания. Акцентируя внимание на антропологических и социокультурных аспектах научного творчества, М. Полани обратил внимание на то обстоятельство, что научное знание, объективированное в статьях, монографиях, учебниках др., - является в высшей степени ограниченной формой его представления. Другая не менее важная часть «периферийного», неявного, личностного знания всегда включена в процесс познания. Личностное знание – это накопленные индивидуальным опытом умения и навыки познавательной деятельности, являющиеся необходимым условием её возможности и плодотворности.

Эволюционная эпистемология С. Тулмина (1922-1997) развивает эволюционно-биологический подход к решению проблемы оснований науки, считая, что когнитивные способности человека являются продуктом его приспособления к условиям окружающей среды. Поскольку научное творчество рассматривается как результат и инструмент адаптациогенеза, то и вопросы эпистемологии науки формулируются и решаются в терминах теории органической эволюции. Научные теории рассматриваются С. Тулминым по аналогии с объединениями живых организмов как «популяции понятий: научный прогресс осуществляется в форме их адаптивной эволюции на основе наследственности (преемственность знаний), изменчивости («мутации», как инновации) и естественного отбора теории. наиболее приспособленных к условиям духовной ситуации эпохи. Селективными преимуществами обладают те «популяции понятий» (теории), которым свойственны, во-первых, высокая степень «интеллектуальной инициативы», во-вторых, сбалансированность действия факторов преемственности и инновационности, в-третьих, ведущая роль внутринаучной (интеллектуальной) детерминации по сравнению с вненаучными (идеологическими, социальными, экономическими) факторами «концептуальной эволюции», в-четвёртых, наличие интеллектуальной элиты, способной обеспечить стабильность роста научного знания в условиях его крупномасштабных трансформаций, связанных с заменой парадигмальных матриц понимания.

К числу наиболее влиятельных разработок проблемы оснований, норм и идеалов научного познания принадлежит концепция «научных революций» Т. Куна (1922-1995). Согласно Т. Куну основоположения науки определяются её парадигмальной установкой, т.е. принятой научным сообществом образцовой моделью постановки и разрешения проблем. Парадигма, или, что то же самое, дисциплинарная матрица включает такие компоненты как:

а) символические обобщения – законы и определения основных терминов;

б) метафизические установки, определяющие форму бытийно-онтологического восприятия реальности;

в) общепринятые стандарты, образцовые схемы решения научных задач;

г) ценностные установки, влияющие на выбор направления исследований.

Парадигмальные основания научного познания отличаются высокой степенью устойчивости, а потому прогресс науки осуществляется на путях прямой смены «несоизмеримых», преемственно не связанных парадигм. Аналогичный механизм лежит и в основе процессов смены научных сообществ, носителей, субъектов исторически определенной парадигмальной «оптики». Смена парадигм сопровождается заменой генетически не связанных сообществ.

На базе дисциплинарной матрицы, содержащей не только логико-дискурсивные, но и метафизические, социально-психологические и аксиологические компоненты, формируются научные теории. Те же компоненты определяют и выбор самой дисциплинарной матрицы. Согласно Т. Куну, смена парадигм в развитии науки осуществляется на основе конкуренции научных сообществ и имеет характер «научной революции»^[157]. Развитие науки представляется в виде последовательности следующих событий:

1. Допарадигмальный период, ориентированный на задачи накопления фактов;

2. Период «»нормальной науки», характеризующийся господством требований избранной парадигмы (стандарты научности, теоретические постулаты, картина мира и др.);

3. Фаза революции, смены научной парадигмы (изменение элементов дисциплинарной матрицы).

Существенным вкладом в исследование оснований науки является концепция научно-исследовательских программ, выдвинутая философом, логиком и историком науки И. Лакатошом (1922-1974). Научно-исследовательской программе придается значение основной единицы, своего рода субъекта эволюции научного знания. Научно-исследовательская программа включает совокупность развивающихся теорий, взаимосвязанных общностью основоположений (идей, поступков, принципов и др.). Развитие науки осуществляется посредством возникновения и смены научно-исследовательских программ. Уровень развития науки определяется в данном случае её прогностическими возможностями, эвристическим потенциалом, степенью теоретической самостоятельности («зрелая наука»).

Состав исследовательской программы складывается из следующих элементов:

1. «Жесткое ядро» (совокупность конкретно-научных и онтологических принципов, инвариантных для всех теорий, программ).

2. Фундаментальные допущения (принимаются за условно неопровержимые);

3. Правила положительной эвристики (определяющие пути и направления научного поиска);

4. Правила отрицательной эвристики (запрещающие те или иные направления исследований).

Устойчивость «жесткого ядра» обеспечивается, во-первых, действием правил «отрицательной эвристики» и, во-вторых, формированием защитного слоя гипотез, блокирующих крайности фальсификационизма.

Исследовательская программа в своем развитии проходит 2 стадии: прогрессивную и регрессивную. Прогрессивная стадия характеризуется систематическим наращиванием «мощности» защитного слоя вспомогательных гипотез, усилением их адаптивных возможностей и, как следствие этого, существенным расширением границ применимости программ. Регрессивная стадия эволюции исследовательских программ, - результат деградации и распада познавательного арсенала «правил положительной эвристики» под влиянием неразрешимых антиномий, па