Глава шестая. Убийство и романтизм
В книге «Аутсайдер» я попытался показать связь между творческой неудовлетворенностью и насилием. В состоянии умственного напряжения, - которое проистекает из разочарования в своих творческих потребностях, - Нижинский столкнул свою жену с лестницы, Ван Гог попытался убить Гогена, а затем отрезал свое ухо; остальные «аутсайдеры» лишились рассудка, подобно Ницше, или поступили с «просчитанной безрассудностью», как Т. Е. Лоуренс, вступивший в армию как рядовой. Филипп О'Коннор, бывший бродяга, правильно понял эту проблему в своей книге о бродяжничестве: «Мои [бродяжнические] экскурсии были мотивированы тем, что психиатры назвали бы неврозом. Но, по правде говоря, это была разумная попытка... выбраться из совершенно нервного обычая - жить "респектабельно"».
Индустриальное общество рассматривает людей как набор чисел, клетки в теле общественности. Но умному человеку необходимо развиваться, а так как наше общество эволюционирует медленно, огромное число умных интеллектуалов обнаруживают себя в этом положении разочарования и протеста. В результате этого растет число преступлений «аутсайдеров», «промежуточных» типов, которые слишком интеллигентны, чтобы принять чувство собственного ничтожества, но недостаточно умны - или сильны, - чтобы утвердиться на приемлемом уровне чувства собственного достоинства.
Столетие назад, как я уже заметил, большинство убийств были экономическими - совершенными ради денег. Большинство людей жило на средства ниже прожиточного уровня; и для голодного мужчины секс являлся вещью не первой (второй) необходимости. В середине двадцатых в большинстве цивилизованных стран возник рост числа сексуальных преступлений, хотя это было более заметно в Америке, чем в Европе, где имели тенденцию оставаться в силе более старые модели. И даже в Америке сексуальный мотив и экономический мотив имели склонность смешиваться. Когда в Ипсиланти в 1931 году произошел незабываемый - поскольку убийцы с трудом избежали линчевания - случай «подожженной машины», настоящим мотивом было ограбление. Трое бывших заключенных задержали четырех шестнадцатилетних девушек на тропинке для влюбленных и ограбили их (на два доллара). Одну из девушек затем изнасиловали -возможно, потому, что грабители были расстроены незначительностью своей добычи; когда остальные девушки оказали сопротивление, всех четверых избили до смерти или пристрелили. Здесь присутствует атмосфера убийства 1920-х, взять даже контрабандное виски, которое заключенные пили до того, как решились выйти и ограбить кого-нибудь.
В Англии на протяжении тридцатых годов старые модели оставались неизменными: Сидни Фокс, Уильям Герберт Уоллес, Роуз (убийца, поджигающий машины), Манчини (убийца с Брайтонской магистрали), Бак Ракстон; любой из этих убийц может быть использован как персонаж для романа, вроде «Мы - Подсудимые» Эрнеста Рэймонда, в котором прототипом героя был Криппен. По духу они принадлежали прошлому десятилетию; можно представить Шерлока Холмса, которого вызвали для того, чтобы разоблачить любого из них.
В Америке, с другой стороны, насильственные и нелогичные примеры сексуальных преступлений стали все больше и больше превалировать, хотя в большинстве случаев убийство было побочным или было совершено, чтобы избежать опознания. Случай Джерри Томпсона может быть рассмотрен как типичный. Двадцатипятилетний Томпсон был инженером в Пеории, штат Иллинойс, его осудили в 1935 году за убийство Милдред Холлмарк. Полуобнаженное женское тело было найдено на кладбище. Когда полиция обратилась за информацией, обещая анонимность любой женщине, которая поспособствует, то более чем двадцать пять женщин признались в том, что были изнасилованы за последние восемнадцать месяцев. Насильник, хорошо выглядящий, изысканный молодой человек, обычно подходил к ним, когда они стояли на автобусной остановке, и предлагал подвезти. Обычно он заезжал в безлюдное место и насиловал их; если они сопротивлялись, он бил их или избивал до потери сознания. В нескольких случаях он фотографировал девушек в свете автомобильных фар, и говорил, что пошлет фотографии родственникам при попытке сделать какое-либо заявление. Милдред Холлмарк была дочерью мужчины, с которым он работал, и охотно согласилась на предложение подвезти. Когда она отбивалась, он избил ее до потери сознания и изнасиловал. Он мог принять решение убить ее, потому что был напуган тем, что его узнают; его собственная история, которую он обнародовал, заключалась в том, что девушка умерла после изнасилования. Одна из жертв Томпсона, девушка, которую он изнасиловал и сфотографировал шестью месяцами ранее, позже встретила его на танцах и узнала его. Когда полиция обратилась за помощью, она была одной из тех женщин, которые пришли. При обыске квартиры был найден дневник Томпсона с описанием изнасилований и фотографиями обнаженных девушек. Он сказал полиции, что совершал изнасилования с шестнадцати лет, и изнасиловал более пятидесяти женщин.
Серия нераскрытых убийств, совершенных кливлендским Торсо, также началась в 1935 году. Этот убийца почти наверняка был садистом того же типа, что и Джек Потрошитель[33]. С сентября 1935-го года по август 1938 года «безумный мясник из Кингсбери Ран» (как прозвали его газеты) убил дюжину мужчин и женщин. Большинство из них были отщепенцами или проститутками. В большинстве случаев голова была отрублена (и в шести случаях так и не была найдена); в двух случаях он убил двоих одновременно и расчленил их тела. Эллиот Несс, который стал начальником общественной безопасности Кливленда в 1935 году (после «зачистки» Чикаго), предположил, что убийца был большим и сильным, возможно гомосексуалистом, и что у него была машина и, возможно, собственный дом (в котором он мог спокойно расчленять тела). Опросы кливлендской общественности помогли установить местоположение мужчины, который подходил под описание; в соответствии с хроникером Несса, Оскаром Фрейли[34], Несс провел очную ставку с мужчиной и сказал ему, что он главный подозреваемый. Но пока человек Несса все еще пытался собрать улики против него, мужчина сам согласился на тюремное заключение...
В Англии произошло несколько убийств на сексуальной почве в частной психиатрической больнице, но подобные убийства скоро прекратились.
В сороковые в Англии случались убийства с изнасилованиями - большинство из них совершено неудовлетворенными солдатами в увольнении, - но нет никаких параллелей с подобными американскими случаями до начала пятидесятых, эпохи Хита и Кристи. Случай Альфреда Уайтвэя (1953) в некоторых деталях напоминает случай Пеории. Двадцатидвухлетний Уайтвэй был опытным насильником, и его решение убить двух девушек-подростков на пешеходной дороге рядом с Теддингтоном могло быть вызвано тем, что одна из девушек узнала его, когда он напал на них.
Тем временем в Америке тенденция садизма и ужасного насилия продолжала укрепляться. «Убийства при лунном свете» в Арканзасе произошли в 1946 году. В 1947 «дело Черного георгина» шокировало всю страну. Тело Элизабет Шорт, мечтавшей о карьере киноактрисы, было найдено на пустыре. Оно было разрезано пополам по талии, и сильно изуродовано ножом. Патологоанатом установил, что убийца подвесил ее за ступни вверх ногами и нанес большинство увечий, пока она была еще жива. Затем тело было разрезано пополам и тщательно вымыто. Несмотря на грандиозную облаву, убийца так и не был найден. (И, должно быть, вернее было бы предположить, что он совершил самоубийство сразу после убийства.) Было множество признаний в этом убийстве - все ложные - и несколько преступлений, имитирующих это.
В декабре 1953 года было сообщено о том, что пропала без вести влюбленная пара недалеко от Памплико, Южная Калифорния. Полуобнаженное тело шестнадцатилетней Бетти Каин было найдено в свежевырытой яме, но ее голова отсутствовала. Голова была найдена в яме, в которой лежал ее жених, Генри Аллен. Беглый заключенный Рэймонд Карни тридцати семи лет был признан виновным в преступлении; он настаивал на том, что его мотивом было ограбление; но обследование тела девушки показало, что она была изнасилована. Непонятно, зачем преступник обезглавил девушку и было ли это сделано до или после изнасилования; но мотив был, возможно, садистским.
Случай Эда Гейна, который уже был рассмотрен, произошел в 1957 году. Два года спустя, в Майами, штат Флорида, произошло убийство, которое во многих отношениях напоминает случай Элизабет Шорт, «Черный георгин». Жертвой оказалась пятидесятитрехлетняя старая дева, которая работала секретаршей. Ночью 14 декабря 1959 года Этель Айон Литтл вернулась домой и разделась, приготовившись лечь в кровать. Внезапно мужчина, который прятался в шкафу, повалил ее на пол, затем положил на кровать и привязал ее запястья и лодыжки к спинке кровати. Подробные детали того, что происходило в течение следующих четырех или шести часов, никогда не публиковались; ясно только то, что она подвергалась извращенным сексуальным пыткам, пока не умерла от шока и потери крови. Мужское семя не было обнаружено, но природа увечий, включая следы от побоев, делает ясным, что нападение было сексуальным. Несмотря на широко распространенный полицейский поиск и снятие множества отпечатков пальцев, убийца так и не был найден.
В Англии в течение того же самого месяца был случай, схожий во многих деталях с двойным убийством в Южной Каролине; ирландский чернорабочий, Патрик Бирн, двадцати восьми лет, напился в сочельник и прокрался на территорию женского общежития в районе стадиона «Эджбастон» в Бирмингеме, надеясь подсмотреть за раздевающимися женщинами. Когда он подглядывал через слуховое окно в двери, девушка в комнате подошла к двери - и была немедленно атакована Бирном, который задушил ее, изнасиловал, затем отрезал ее голову кухонным ножом, после чего снова изнасиловал ее. Все это так сильно его возбудило, что он вышел в поисках еще одной девушки для нападения; но девушка закричала, когда он ударил ее по голове, и он стремительно убежал. Бирн не подозревался в убийстве; но когда его допросили - для формального расследования - семь недель спустя, он разоткровенничался. Он признался в том, что не отказывал себе в удовольствии садистских фантазий о женщинах, и сказал, что его убийство Стефани Беирд было местью всем женщинам, «чтобы получить назад от них то, что принадлежало мне, за то, что вызывали у меня нервное напряжение через секс».
Эти случаи, взятые почти в случайном порядке, явно показывают изменение модели насильственного преступления в конце двадцатых или тридцатых годов. Убийства Торсо из Кливленда выделяются, подобно убийствам Джека Потрошителя, как исключение из правил, и предвещают перемены ситуации. Мы можем увидеть постепенное изменение от преобладания убийств, основанных на экономике к убийствам, основанных на сексуальности и, в конце концов, к виду убийства, который кажется типичным для второй половины двадцатого века: их можно назвать «убийствами негодования, возмущения». Во всех этих убийствах есть общая черта - основной мотивацией, кажется, является бунт против общества, который выражается в форме жестокости. Трудно разглядеть «модель поведения», поскольку она продолжает меняться слишком быстро.
Все больше растет число случаев, когда убийство совершается «в первый раз». Убийство Ричардом Спеком восьми медсестер в Чикаго в 1966 году было, безусловно, сексуальным убийством; хотя только одна из девушек была на самом деле изнасилована. Одиннадцатилетняя Мэри Белл из Ныокасла-на-Тайне задушила двух маленьких мальчиков (трех и четырех лет) «веселья ради» в 1968 году. Из-за ее влияния на тринадцатилетнюю девочку (обвиненную с ней) обвинитель описывал ее как «злую Свенгали». 14 июля 1970 года калифорнийский патрульный полицейский арестовал двух мужчин, которые вели украденную машину; один из них, Дин Бейкер, бородатый хиппи, сказал полицейскому: «У меня есть проблема. Я каннибал», и затем описал, как он пристрелил мужчину, который подбросил его к Йеллостоун Парку, затем вырезал его сердце и съел его. В его карманах были найдены пальцы мертвого мужчины, которые он решил сохранить в качестве сувенира. Расчлененные куски тела были выловлены из реки; но сердца среди них не было.
Мотив возмущения можно увидеть в преступлениях бессмысленного насилия, особенно в Америке. Стала возрастать проблема «снайперской стрельбы»; снайпер обычно стрелял из слегка приоткрытого окна или из-за парапета на крыше, где его вряд ли бы заметили. В Нью-Йорке обострилась проблема, связанная с тем, что снайперы из Гарлема стреляли с крыш по проезжающим поездам. Двадцать лет назад психологи решительно заявили, что снайпер ведом сексуальной агрессией; ружье заменяет ему пенис. В наше время агрессия чаще всего социальна. 3 июля 1968 года мужчина вскарабкался на крышу туалета на детской площадке в Централ парке, Нью-Йорк, и начал стрелять наугад; восьмидесятилетний мужчина и двадцатичетырехлетняя девушка были убиты до того, как снайпера застрелила полиция; он оказался болгарским эмигрантом «с глубоко затаенным отвращением к коммунизму», который, казалось, обратился в глубоко затаенную ненависть к Американскому обществу.
Читатели, которые восторгаются мрачными произведениями Ф. Г. Лавкрафта, могут вспомнить в связи с вышеописанными замечаниями отрывок из его самого известного рассказа - «Зов Ктулху». Ктулху - главный из «древнейших» монстров, которые когда-то обитали на земле, но уничтожили свою цивилизацию из-за применения черной магии; Ктулху лежит в трансе на дне Атлантического океана, но приближается время его возвращения, и художникам по всему миру снятся ужасающие сны о величественных инопланетных городах. И профессор, который догадывается о том, что происходит, собрал газетные вырезки, в которых разоблачается вторжение странных физических воздействий:
Это было ночное самоубийство в Лондоне, когда одинокий спящий выпрыгнул из окна, издав ужасающий крик. Более того, это сопровождалось бессвязным письмом к редактору газеты в Южной Америке, в котором излагались фанатичные выводы о зловещем будущем из видений, которые к нему приходили. Официальное сообщение из Калифорнии описывает колонию теософов, которые надевают белые мантии en masse[35]для некого «восхитительного исполнения», которое никогда не придет, в то время как сообщения из Индии осторожно свидетельствуют о серьезных местных восстаниях, происходящих в конце марта. Оргии вуду распространяются на Гаити, а из отдаленных африканских деревень сообщают о зловещих бормотаниях. На Филиппинах американские офицеры нашли определенные кланы, которые беспокоятся о наставших временах, а в ночь с 22 на 23 марта полиция Нью-Йорка была окружена истеричными жителями Леванта. Запад Ирландии тоже полнится дикими слухами и легендами, а художник-фантаст по имени Ардуа-Бонно выставляет богохульную картину «Ландшафт Грез» в парижском салоне весной 1926-го года. Количество проблем в сумасшедших домах настолько побило все рекорды, что только чудо могло удержать медицинскую братию от того, чтобы заметить странный параллелизм...
Некоторые понимали, что если бы это было написано в 1971 году, а не в 1928, Лавкрафт мог бы добавить убийства Мэнсона, убийство семьи Охта, каннибализм Дина Бейкера, убийцу Зодиака...
Литературная параллель более многозначительна, чем то, что лежит на поверхности. Работы Лавкрафта - нечто гораздо большее, чем гротескный эскапизм. Когда он говорит о «богохульном» ландшафте грез, он не подразумевает, что он содержит непристойную насмешку над христианской религией, а что в нем содержится что-то ужасающее, пугающее, отвратительное, что-то подобное тем необычным грибовидным тварям на картинах Иеронима Босха Его творчество - это романтизм, который становится угрюмым, как будто кислым и горьким на вкус; вместо того, чтобы отвернуться, подобно Шелли и Китсу, обратившись к воображаемому царству грез, он создает ночные кошмары, которые помогают облегчать его отвращение к современной западной цивилизации. Он любил слово «отвращение» с его намеком на отвращение от прикосновения к чему-то скользкому, напоминающему слизняка. Он писал в одном письме об «отвратительных азиатских ордах, которые волочили свои грязные туши по улицам, где когда-то ступал белый человек», а в другом письме - о своем «безумном внутреннем отвращении» к семитским типам, которые заполонили Нью-Йоркскую подземку, и говорил о том, что зачастую он ловит себя на мысли, что может убить нескольких из них. Это чувство напоминает некоторые отрывки о евреях из «Майн Кампф». Но было бы ошибкой наклеить на Лавкрафта ярлык неисправимого расиста. Ненависть - это застывший романтизм, неудовлетворенная потребность в красоте. (В случае Гитлера антисемитизм возник в Вене в те годы, когда он был молодым художником, не пользующимся успехом и живущим в ночлежках). Это снова «любовь, пустившая корни в глубоком аду».
Гитлер был вдохновлен большой странной работой под названием «Основы девятнадцатого века» англичанина Хьюстона Стюарта Чемберлена; книга была издана (на немецком языке) в Вене в 1899 году. В ней говорится о двух «чистых» расах, евреях и арийцах, и о грязных смешанных потомках обитателей Средиземноморья. Автор бросает долгий ностальгический взгляд на наследие древней Греции и Рима и заканчивает тем, что немцы - истинные наследники всей античной славы. (Он говорит, что Иисус почти наверняка был арийцем.) Чемберлен приводит доводы, - убедительные, - что немецкая культура является величайшей в Европе, что ее музыка, литература и философия превосходит достижения любой европейской страны в тех же областях. Чемберлен считает, что будущее Запада находится в руках этой нации, которая дала Баха, Бетховена, Гете, Канта, Гегеля, Вагнера...
Гитлер был глубоко впечатлен всем этим, а так же музыкой Вагнера и философией Ницше. (Он слушал все оперы Вагнера множество раз.) Сам Вагнер является еще одним идеалистом немецкого прошлого - мейстерзингеров Нюрнберга, тевтонских рыцарей; в то время как духовной родиной Ницше была классическая Греция. Так что нацизм следует рассматривать как идеалистический бунт против тех аспектов современного мира, которые ненавидел и Лавкрафт: материализма и упадка культуры. «Отвращение» Лавкрафта выражалось в видении отдаленного, кошмарного прошлого, которое все еще делает набеги на современный мир; гитлеровское «отвращение» выплеснулось в Бухенвальде и Белсене. Гитлер однажды заметил (Герману Раушнингу), что хотя он не в большом восторге от Гете, он признает его за его строку: «В начале было дело»[36]. «Чтобы желание и действие не вызвало эпидемии», - сказал Уильям Блейк, выражая ту же идею. Гитлер желал и действовал; Лавкрафт желал и не действовал. Но иногда мы понимаем дух, лежащий в основе его произведений, с их «богохульными» ужасами и монстрами, мы также понимаем что-то важное о Нормане Джоне Коллинзе, и убийце-Зодиаке, и о Чарльзе Мэнсоне, и об Иэне Брейди. Основной дух работ Лавкрафта - тот же, что и в произведениях де Сада. В них есть желание шокировать, погрозить своим кулаком перед лицом современной цивилизации. И использование ужаса - это главное для достижения его цели. На самом деле, многие из рассказов Лавкрафта можно, скорее, отнести к научной фантастике, чем к ужасам. Огромные подземные города, построенные миллион лет назад, создания из космических пространств: подобные темы не должны непременно ужасать. Лавкрафт предпочитал помещать их в контекст жанра ужасов, потому что рассказы ужасов выражают агрессивность, а научная фантастика - нет. В рассказе «Безымянное»[37]писатель, сочиняющий рассказы ужасов, замечает, что один из его рассказов в 1922 году появился в журнале, но большинство магазинов «убрали журнал со своих стендов из-за жалоб глупых молокососов». На самом деле что-то подобного рода случилось в 1924 году; но рассказ, который вызвал фурор, был не Лавкрафта, а С. М. Эдди, и назывался «Полюбивший Смерть», а был опубликован в журнале «Зловещие рассказы» и подвергся нападкам больше за непристойность, чем за устрашение молокососов. Это история о некрофиле, который стал сексуальным убийцей. Рассказчик говорит о своем детстве: «Строго аскетичный, бледный, слабый, низкорослый, подверженный затяжным периодам болезненной замкнутости, я был подвергнут остракизму со стороны здоровых, нормальных подростков моего возраста...» В возрасте шестнадцати лет он видит своего мертвого дедушку: «Мрачные, злобные излучения, которые, казалось, излучал труп, задержали меня притягательным очарованием». Но через две недели этого нездорового возбуждения он возвращается к своей обычной «вялости прежнего времени» (которая кажется подобной «инфантильному аутизму» ван Зона). После смерти родителей он стал помощником владельца похоронного бюро, и каждый труп приносил «возвращение того восторженного смятения чувств в артериях, которое превращало мою неприятную задачу в одну из любимых глубоких привязанностей». Он недвусмысленно добавляет: «Но каждое плотское наслаждение требовало своей дани». Он становится кем-то вроде Джека Потрошителя, совершая (не указанные) «гнусные злодеяния» - время от времени ему даже присылали на бальзамирование трупы его жертв («О, редкие и восхитительные воспоминания!»). После того как его поймали с трупом в объятиях, его уволили, но, к счастью, в 1914 году началась война, которая дала ему четыре года «необыкновенного наслаждения». Вернувшись в Америку, он продолжал совершать преступления в стиле Джека Потрошителя, пока убийство семьи не навело полицию на его след; он пишет свой рассказ, припав к земле на кладбище, слушая лай бладхаундов, которые приближаются все ближе и ближе...
Рассказ улавливает, более отчетливо, чем любой рассказ Лавкрафта, основную эмоцию рассказа ужасов и то, что лежит за этим. Одинокий, болезненный мальчик, которого избегали здоровые, нормальные ребята, чувствовал себя чужим в мире обычных людей - до тех пор, пока он не открыл, что принадлежит к другому миру, миру смерти. Но при ближайшем рассмотрении это оборачивается низким сексуальным преступлением. Его тянет к смерти по тем же причинам, что и сержанта Бертрана. Он говорит, что также является убийцей-садистом. На самом деле, некрофилия абсолютно не связана с жестокостью. Некрофил заинтересован в трупе потому, что труп пассивен; женщина, находящаяся без сознания, возможно, могла бы выполнять ту же роль. С женщинами, находящимися в полном сознании - даже желающими его, - он сдержится; ему не надо делать ничего подобного, когда «он с трупом. Побуждение садиста - ничего не делать, для того, чтобы сдерживаться; это желание» проявлять власть. В опубликованных анналах сексуальных преступлений несколько некрофилов были садистами, и несколько садистов были некрофилами. Рассказчик «Полюбившего Смерть» - и, вероятно, его автор тоже - игнорирует это. Он думает в неопределенных выражениях полного сексуального удовлетворения. Так что рассказ неожиданно перескакивает от некрофилии к убийству; на самом деле это история о сексуальном маньяке, который бросает вызов любому общественному принципу, вся его жизнь - это крик демонстративного неповиновения обществу. (И, как следствие, - убийство семьи в конце.)
Взгляды самого Лавкрафта были слишком пуританскими для того, чтобы допустить вторжение сексуальных элементов в свои рассказы. Возможно, ближе всего он подшел к этому в рассказе «Картинка в доме»[38], который описывает пожилого мужчину, который все больше и больше восхищался книгой о каннибализме, полной ужасных картинок. «Вот этот бедолага, которого разделывают на части - каждый раз, как я взгляну на него, у меня аж мурашки по коже бегут, а я все гляжу и не могу оторваться. Вишь, как ловко мясник отхватил ему ноги». Лавкрафт использует искажение слов, чтобы описать влечение пожилого мужчины. Когда капли крови начали падать на книгу, рассказчик замечает красное пятно, расплывающееся по потолку...
Спустя около четырех десятилетий после его смерти (в 1937 году) неожиданно возродился интерес к творчеству Лавкрафта; подобно Борхесу (писатель, которому он был близок по духу), он стал культовым среди молодежи. Книги в мягких обложках с его фантастическими рассказами можно найти в любом книжном киоске на курорте на берегу моря. Существует даже популярная группа, которая в знак уважения к творчеству мэтра называется «Г. Ф. Лавкрафт». Что делает его произведения притягательными - это не готические механизмы историй ужасов; иначе произошло бы подобное возрождение интереса ко всем тем старым писателям, которые печатались в «Зловещих рассказах»[39]а среди них - Вильям Хоуп Ходжсона, Роберта У. Чемберса, Зилиа Бишоп, Кларк Эштон Смит. Это дух, лежащий в основе произведений Лавкрафта, бунт против цивилизации, чувство, что материальный успех, которым оправдывается современный мир - самый ограниченный из всех критериев, - вот что сделало его культовым. Лавкрафт не был демократом; подобно Ницше, он чувствовал, что демократия - это восстание плохих работников, растяп и посредственностей против превосходящего их человеческого типа. Он не был логически мыслящим философом; он не спрашивал себя, что бы он хотел предложить вместо этого; он только знал, что ненавидит обезличенный напор и спешку современного города и все критерии и ценности «индустриального человека».
В наши дни вещи не стали хуже, чем они были во времена Лавкрафта - или, коли на то пошло, в дни «черных сатанинских заводов» более века назад; наоборот, они усовершенствовались. Стало больше свободы, больше лени, образование стало лучше, больше общественных вкладов поступает в искусства. Но увеличение свободы вызывает рост числа бунтарей и неудачников. Блейк, Ницше и Лавкрафт были одинокими «Аутсайдерами» (один из лучших рассказов Лафкрафта называется «Аутсайдер»), одинокими бунтарями в чужеродном обществе. Так как рост населения и неграмотность становится скорее исключением, чем правилом, все больше и больше людей начинает разделять их взгляды.
Неизбежно это находит свои пути к действию. Мэлвин Рис, джазовый музыкант, говорил другу: «Ты не можешь сказать, что убийство - это неправильно. Только личностные критерии делают это правильным или неправильным». И в одну ночь, под возбуждающим воздействием бензедрина он сказал другому своему другу, что хочет испытать все - любовь, ненависть, жизнь, смерть. Это было в субботу, 10 января 1959 года, и к тому времени Рис уже воплотил свое желание, убив и изнасиловав, по меньшей мере, одну девушку, а возможно и пять. На следующий день Рис попытался врезаться в машину для того, чтобы столкнуть ее в кювет, но когда он вышел из машины, держа пистолет, другой водитель успел развернуться и уехать прочь. Намерением Риса было убить его и изнасиловать его жену, которая также была в машине. Следующая попытка Риса, которую он предпринял позже в тот же день, была успешной . Его старый голубой «Шевроле» столкнул другую машину с дороги; в ней сидела семья, отправившаяся на послеполуденный пикник. Рис застрелил мужа, Кэррола Джексона, и сбросил его тело в кювет, вместе с их восьмимесячной дочерью (которая задохнулась под телом своего отца). Затем он заставил жену и пятилетнюю дочь уехать с ним. Что происходило с ними в течение следующих нескольких часов - неизвестно; когда через несколько месяцев были найдены два тела, было установлено, что Милдред Джексон была задушена, а ребенок забит до смерти тяжелым инструментом.
Рис был арестован лишь в следующем, 1960 году в музыкальном магазине в Арканзасе, где он работал. Друг, с которым они обсуждали убийство, заподозрил Риса в том, что это он застрелил Джексона, и сообщил об этом полиции. При обыске в доме его родителей обнаружили пистолет, который использовался в более ранних убийствах. Пара, встречавшаяся в безлюдном районе, была ограблена мужчиной, который убил женщину выстрелом в голову. Убийца позволил мужчине убежать, а затем, по-видимому, изнасиловал тело женщины - тридцатишестилетней домохозяйки. Также в его комнате были найдены газетные вырезки об убийстве Джексона и отчет о преступлении. Рис был казнен. Голландский ясновидящий Питер Хуркос был привлечен к расследованию незадолго до ареста Риса; он не только предоставил точное описание Риса (левша, с татуировками и руками как у обезьяны), но и утверждал, что Рис совершил девять убийств. Друзья Риса из Мэрилендского Университета, которых он посещал, с трудом поверили в то, что он был убийцей; один из них описал его как хорошо воспитанного интеллигента.
Образ Эдди, сексуального убийцы из рассказа «Полюбивший Смерть», - художественная выдумка; Рис - настоящий. Сомнительно, испытывал ли он какие-нибудь угрызения совести по поводу убийства семьи Джексонов. В любом случае Джексоны были «буржуазными» и нормальными; Милдред Джексон была президентом женского миссионерского общества в местной баптистской церкви; ее муж служил клерком в банке, был трезвенником и не курил. Мужчина со взглядами Риса неизбежно должен был почувствовать, что такие люди были его естественной добычей. Он чувствовал себя как шпион на вражеской территории. Он претендовал на то, чтобы быть тем, кем не являлся, и заслужить доверие этих людей. Но он здесь для того, чтобы приложить усилия для их уничтожения. Он предан своим людям. И если они узнают это, они уничтожат его...
Почему он чувствовал себя таким отчужденным? Это его вина или вина целого общества? Лавкрафт чувствовал, что есть что-то порочное во всем направлении современной цивилизации и что все это заставляет людей, подобных ему, занять позицию аутсайдеров и бунтарей.
Теперь следует упомянуть о том, что эта идея была заявлена более чем два столетия назад Жан-Жаком Руссо. Фундаментальная доктрина Руссо иногда резюмируется фразой «Назад к природе», как будто он выступал в защиту жизни на верхушках деревьев; но это излишнее упрощение. Человек стал отчужденным от своей основной природы из-за искусственности общества, как говорил Руссо. Основной враг - это общественное соглашение, которое потворствует самолюбию, эгоизму, жестокости. Это плата за природные добродетели - доброту, благопристойность, честность. Культура, которой Мэтью Арнольд придавал так много значения, критикуется как продукт тщеславия и самолюбия. Даже наука и искусство на самом деле не необходимы человеку; их продукты потворствуют праздности, искусственности и ограниченности ума. Согласно Руссо, цивилизация просто взяла неверный поворот. Все ее ценности ошибочны, и пока эти ценности пользуются успехом, и успех порождает успех, они будут становиться все более неверными. Человеческий род чувствует себя лучше всего, говорил он, в большой семье, или маленьких, тихих сельских сообществах; город - это отвратительно.
Романтики были прямыми потомками Руссо. Сонет Вордсворта: «Мир слишком велик для нас» выражает основное чувства Руссо: «Маленькими мы видели, что природа - наша / Мы отдавали свои сердца, низкий дар...». И недовольство отзывалось эхом до конца века. Человек «пошел вразрез» с вселенной, попал в ловушку в отвратительном мире «потребления и растраты». И природа недовольства становится ясной, когда индустрия распространяется по Европе. Это недостаток красоты . Следуя романтическим поэтам, красота - это необходимый витамин; без него душа увядает и становится сухой и ломкой. Рескин говорил отцу Йейтса, что когда он идет в Британский Музей, он видит лица людей, которые с каждым днем становятся все более и более развращенными. Йейтс сам писал о том, что «неправильность некрасивых вещей слишком велика, чтобы о ней говорить»; и, в отличие от Оскара Уайльда, он имел это в виду. «Религия красоты» эстетов вызвала большую волну пародии, добродушной или наоборот; но пародия упустила смысл. Разговоры о красоте были не «бесполезной болтовней трансцендентального свойства»; это было инстинктивное признание того, что, в конце концов, нехватка красоты так же серьезна, как нехватка кальция или радиоактивное облучение. Из-за этого происходит разрушение воли, упадок жизненных сил. Красота - это, как показывают последние исследования, такая же вещь, как целеустремленность. Когда вы очень голодны и созерцаете хороший ужин, чувство, которое возникает у вас, подобно чувству красоты; это также чувство быстро достигнутой цели. И путешественник, стоящий на вершине горы, так же испытывает голод и целеустремленность: широкие горизонты создают чувство открытого будущего, важных вещей, которые следует сделать, и важных смыслов, которые надо постичь. Это чувство свободы, открытости , которое составляет чувство красоты. Наоборот, уродство - это чувство ограниченности, закрытости, подавленности безнравственностью и банальностью. Человек - это эволюционирующее создание, которое чувствует себя лучше всего, когда начинает видеть цель, и становится разочарованным, озлобленным и ожесточенным, когда его душит обыденность.
Но когда девятнадцатый век подходил к своему завершению, не было никаких признаков улучшения: все, что ненавидел Вордсворт, становилось еще хуже. Романтики с грустью писали о «красоте, которая ушла» и мечтали о возвращении в изысканные дни Средних веков. Война 1914 года была границей между двумя эпохами; грусть сменилась злостью и ненавистью. Эзра Паунд прекратил писать о трубадурах Прованса и повернулся к обличительным интонациям:
Здесь полегло несметное число,
И среди них - лучшие,
За старую суку, пришедшую вопреки,
За плохо состряпанную цивилизацию
Поэма Паунда «Хью Селвин Моберли (Жизнь и связи)» и «Бесплодная земля» Элиота происходят по прямой линии от Руссо и сонета Вордсворта. Они даже используют тот же метод: противопоставляя моральное уродство цивилизации миру природы или миру прошлого: «Милая Темза течет мягко, пока я допеваю свою песню...» Кажется, не так уж много общего между Прустом, Д. X. Лоуренсом, Уильямом Фолкнером, Эрнестом Хэмингуэем, Олдосом Хаксли, Томасом Манном, Робертом Музилем, Германом Гессе, Грэмом Грином. Что их связывало - так это чувство протеста, и протест этот - против «плохо состряпанной цивилизации», в которой не хватает красоты. В «Доме Разбитых Сердец» Шотоувер спрашивает Элли Данн, как много ест ее душа, и она отвечает: «О, очень много. Она ест музыку и картины, книги, горы и озера, красивые вещи, которые одевают, и милых людей, с которыми существуют. В этой стране у тебя не может быть всего этого без большого количества денег: вот почему наши души так ужасно голодны». Лоуренс, или Манн, или Хаксли выразили бы это другими словами, но они бы имели в виду те же самые вещи: что, если цивилизация удовлетворит эволюционный аппетит так же хорошо, как материальные потребности, то она должна, так или иначе, обеспечить наличие смысла так же, как и безопасность. Если чувства смысла недостаточно, в результате появится чувство бессмысленности, которое рано или поздно произведет насилие.
Русский писатель Валерий Брюсов выразил это в замечательной фантазии под названием «Республика Южного Креста», написанной в 1910 году. В ней описывается идеальный город под большим стеклянным куполом на Южном Полюсе. Рабочие получают хорошую зарплату и великолепно питаются; они живут в одинаковых комфортабельных домах и носят одинаковую одежду. Но однажды у них начинает появляться удивительное психическое расстройство под названием «мания противоречия», непреодолимое желание делать строго противоположное тому, что они хотят делать: они говорят «нет» вместо «да», грубят, вместо того, чтобы быть вежливыми; в итоге природное стремление к жизни становится стремлением к уничтожению и совершению самоубийства. В итоге весь город оказывается уничтоженным толпами безумных бунтарей... Полиция в каждом большом городе мира воспринимает мятеж как «манию противоречия», стремление неистовой толпы уничтожить любую собственность - даже свою собственную . Мятеж может начаться как протест против отдельной несправедливости, но он кончается, становясь обобщенным выражением восстания против скуки, скучной рутины каждодоневной жизни.
В сентябре 1969 года, когда произошло Уимблдонское «избиение гомосексуалистов», во время которого шайка подростков забила Майкла де Грачи до смерти, это были не ожесточенные обитатели трущоб, а дети