АРОН (Aron) Реймон Клод Фердинанд (1905— 1983) — французский философ, социолог, публицист.

АРОН(Aron) Реймон Клод Фердинанд (1905— 1983) — французский философ, социолог, публицист. Учился в Высшей нормальной школе вместе с Сартром (1924—1928). С 1930 — профессор Кельнского, затем Берлинского университетов. После прихода Гитлера к власти возвратился во Францию, преподавал в Гаврском лицее, Тулузском университете. В 1955—1968 — зав. кафедрой социологии Сорбонны, с 1970 — зав. кафед­рой современной цивилизации в "Коллеж де Франс". С 1962 — вице-президент Всемирной социологической ассоциации. С 1963 — член Французской академии мо­ральных и политических наук. Почетный доктор Базельского, Брюссельского, Гарвардского университетов. В ранний период творчества испытал влияние баденской школы неокантианства, особенно своего учителя Л. Брюневиля, а затем — М.Вебера и Гуссерля. Опублико­вал более 60 крупных монографических исследований, в которых философская рефлексия органично взаимопереплетается с теоретическими социологическими изыс­каниями, а также с исследованиями эписгемологических и методологических проблем исторического позна­ния. Основные собственно философские работы А.: "Критическая философия истории" (1935), "Измерения исторического сознания" (1961), "Разочарование в про­грессе" (1963), "Эссе о свободах" (1965), "От одного

святого семейства к другому. Очерки о воображаемых марксизмах" (1969), "В защиту упадочной Европы" (1977) и др. К А. вполне применима оценка, данная им Конту: философ в социологии, социолог в философии. Социальная действительность и процесс ее историчес­кого развития, согласно А., в своих основных структу­рах надындивидуальны и подвластны строго научному анализу. Однако это не отвергает микроанализа, раскры­вающего намерения, ожидания, мотивы поведения дей­ствующих в исторических процессах лиц. Такой подход позволяет постигнуть все области социального целого в их связи между переменными величинами. А. — один из авторов концепции деидеологизации, которая, по его утверждению, дает возможность построить единствен­но верную "неидеологическую" теорию общества, изу­чающую "то, что есть в действительности". В 1963 А. опубликовал курс лекций, прочитанный им в Сорбонне в 1955—1956 под названием "Восемнадцать лекций об индустриальном обществе". Эту публикацию правомер­но считать исходным пунктом широко распространен­ной в 1960—1970-х на Западе теории индустриального общества. Теоретико-методологической основой этой теории явилась концепция технологического детерми­низма, базирующегося на постулате об определяющей роли техники (и технологии) в общественном развитии. Понятие техники А. трактовал как воплощение рацио­нальной деятельности человека, его активного отноше­ния к окружающей природной и социальной действи­тельности. Понятие "индустриального общества" дало А. возможность установить связь экономического роста, определяемого статистически-математическим путем, с общественными отношениями и возможными иными видами роста — культурного, цивилизационного, поли­тического. Поэтому максимизация роста — производст­ва или потребления, с точки зрения А., не является абсо­лютным благом, и общественное развитие не следует понимать как "бег на скорость". Согласно А., в границах индустриального общества утратил остроту и обосно­ванность исторический конфликт между капитализмом и социализмом, ибо они выступают как две разновидно­сти одного и того же типа социума. Тем не менее, вопре­ки широко распространенной точке зрения, А. никогда не являлся апологетом теории конвергенции: он еще в 1966 предвещал неизбежное поглощение социализма капитализмом (а не их слияние) ввиду более высокой эффективности экономики Запада. Отмирание тотали­тарных политических систем и идеологий, опиравших­ся, в частности, на марксову концепцию исторического закона, обусловливается, по А., исторической обречен­ностью марксистско-ленинской теории общественного прогресса. А. утверждал, что "только либералы, песси­мисты и, быть может, мудрецы призывают человечество

брать на себя лишь те задачи, которые оно может выпол­нить. Поэтому они не делают историю и довольствуют­ся тем, что комментируют ее. Марксисты принадлежат к другому семейству. Они соизмеряют задачи не со свои­ми силами, а со своими мечтами". В контексте обсужде­ния проблемы смысла и ценностей эволюции человече­ской цивилизации симпатии А. на стороне гуманистиче­ской направленности социального знания, его "челове­ческого измерения". Такой теоретико-методологический подход, в его понимании, позволяет философско-социологическим концепциям углубляться в сложную сеть че­ловеческих поступков. Основными компонентами и од­новременно стержневой линией развертывания послед­них являются: связь "средства-цели", мотивации пове­дения, система ценностей, побуждающая людей совер­шать те или иные действия, а также ситуации, к которым действующий субъект адаптируется и в зависимости от изменения которых он определяет свои цели. История, по А., не может быть полностью обыденным знанием, поскольку это элиминирует ощущение свободы в исто­рии: исторический макроанализ призван раскрывать на­мерения действующих в исторических событиях лиц. Только определенная философская система, по мнению А., может обеспечить историческую реконструкцию су­щественных связей между разнообразными данными о прошлом.

А.А. Грицанов

"АРХЕОЛОГИЯ ЗНАНИЯ" ("L'archeologie du savoir", 1969) — работа Фуко, завершающая первый, так называемый "археологический период"

"АРХЕОЛОГИЯ ЗНАНИЯ"("L'archeologie du savoir", 1969) — работа Фуко, завершающая первый, так называемый "археологический период" в его творчестве и составляющая своеобразный триптих с работами "Рождение клиники. Археологический взгляд медика" (1963) и "Слова и вещи. Археология гуманитарных на­ук" (1966). Может быть рассмотрена как рефлексия структуралистских подходов и методов исследования знания над самими собой. Концептуально оформляет "А.З." как особую дисциплину и метод исследования документально зафиксированных дискурсивных прак­тик, а также взаимосвязи последних с социокультурны­ми обстоятельствами их конституирования и практикования. Подход Фуко акцентированно противопоставлен традиции "истории идей", что вызвало необходимость радикальной ревизии понятийно-концептуального аппа­рата истории и философии науки и сопредельных дис­циплинарностей. Фуко выводит возможности "А.З." как метода за пределы узкой дисциплинарной специфика­ции, считая, что он, восстанавливая генеалогию знания, позволяет реконструировать целые культурно-интеллек­туальные исторически маркированные эпохи, выражае­мые через понятие "эпистема" в работе "Слова и вещи. Археология гуманитарных наук", но практически не ис-

пользуемом в "А.З." Тем самым "А.З." не только подво­дит черту под первым периодом творчества автора, фик­сируя его определенную концептуальную завершен­ность, но и намечает разрыв с ним, открывая перспекти­ву движения Фуко в новый (постструктуралистский) пе­риод его творчества. Понятие концептуальных (эпистомологических) разрывов (как переинтерпретация анало­гичного понятия Башляра), примененное Фуко для ана­лиза продуцирования целостностей дисциплинарных дискурсов, оказалось способным зафиксировать и пере­ориентацию его собственного философского подхода. Этот последний, отличаясь цельностью, методологичес­ки развивал те же идеи, которые автор высказал в своих ранних работах, но концептуально строился далее на других основаниях (термины "археология знания", а тем более "эпистема" после работы "А.З." практически не употреблялись), фокусируясь вокруг концепта "власти-знания". Что же касается собственно "А.З.", то эта рабо­та сместила анализ Фуко с проблематики рефлексии пределов, в которых люди того или иного историческо­го периода только и способны мыслить, понимать, оце­нивать, а следовательно, и действовать, на рефлексию механизмов, позволяющих тематически концептуализи­ровать возможные в этих пределах (эпистемах как об­щих пространствах знания, как способах фиксации "бы­тия порядков", как скрытых от непосредственного на­блюдателя и действующих на бессознательном уровне сетей отношений, сложившихся между "словами" и "ве­щами") дискурсивные практики. Одна из ключевых ме­тодологических задач работы — окончательное развен­чание представления классического рационализма о прозрачности сознания для самого себя, а мира — для человеческого (как трансцендентального) сознания. Ни сознание (в своем "подсознательном"), ни мир (в своей социокультурности) "непрозрачны", они сокрыты в ис­торических дискурсивных практиках, выявить исход­ные основания которых и есть задача А.З. как дисципли­ны и метода. Вторая ключевая методологическая уста­новка работы — избегание модернизирующей ретро­спекции, что требует рассмотрения выявленных про­шлых состояний культуры и знания при максимально возможном приближении к их аутентичному своеобра­зию и специфике. Третья — избавление в анализе от всякой антропологической зависимости, но вместе с тем обнаружение и понимание принципов формирования такой зависимости. В соответствии с заявленными уста­новками и тематизмами и строится структура работы. "А.З.", кроме введения и заключения, подразделяется на три части: "Дискурсивные закономерности" (7 парагра­фов), "Высказывание и архив" (5 параграфов) и "Архео­логическое описание" (6 параграфов). Первая часть ра­боты рассматривает прежде всего специфику дискур-

сивных анализов как формы организации (по)знания. "Поначалу, — указывает Фуко, — нам требуется прове­сти сугубо негативную работу: освободиться от хаоса тех понятий, которые (каждое по-своему) затемняют по­нятие прерывности". Это такие традиционно применяе­мые в анализах понятия, как традиция, развитие и эво­люция, "ментальность" или "дух", т.е. те, которые ис­ходно предполагают встраивание "единичностей" в не­кие предзаданные целостные ряды с нерефлексируемыми основаниями и принципами их конструирования. Все они — "неосознанные непрерывности, которые зад­ним числом организуют дискурс, составляющий пред­мет нашего анализа". Тем же операциям необходимо подвергнуть и те целостные культурные формы, в кото­рых принято фиксировать целостность и неизменность определенных содержаний. Речь идет прежде всего о та­ких кажущихся очевидно-однозначными понятиях, как "книга" и "произведение". Однако внимательный взгляд исследователя обнаруживает, что "границы книги ни­когда не очерчены достаточно строго", а "единство кни­ги, понимаемое как средоточие связей, не может быть описано как тождественное". Еще неоднозначнее, со­гласно Фуко, понятие "произведение", которое не может быть исследовано "ни как непосредственная, ни как оп­ределенная, ни как однородная общность". "Мы допус­каем, что должен существовать такой уровень (глубокий настолько, насколько это необходимо), на котором про­изведение раскрывается во всем множестве своих со­ставляющих, будь то используемая лексика, опыт, вооб­ражение, бессознательное автора или исторические ус­ловия, в которых он существует. Но тотчас становится очевидным, что такого рода единства отнюдь не являют­ся непосредственно данными, — они установлены опе­рацией, которую можно было бы назвать интерпретативной (поскольку она дешифрует в тексте то, что по­следний скрывает и манифестирует одновременно)". Нужно признать многоуровневость и разрывность в ор­ганизации дискурса, наличие в нем "глубинных струк­тур" и "осадочных пластов" и прервать тем самым нерефлексируемую игру "постоянно исчезающего присутст­вия и возвращающегося отсутствия", проблематизировать все наличные "квазиочевидности". При этом нет необходимости "отсылать дискурс к присутствию отда­ленного первоначала", а необходимо понять, "как взаи­модействуют его инстанции". Во имя методологической строгости необходимо уяснить, что можно иметь дело только с общностью рассеянных в поле дискурса собы­тий как с горизонтом для установления единств, которые формируются в нем. "Поле дискурсивных событий ... яв­ляется конечным набором совокупностей, ограничен­ным уже сформулированными лингвистическими по­следовательностями...". В отличие от анализа истории

мысли, двигающегося из прошлого к настоящему, в дис­курсивных анализах мы двигаемся в обратном направ­лении, пытаясь выяснить, "почему такие высказывания возникают именно здесь, а не где-либо еще?" Речь идет о том, "чтобы заново восстановить другой дискурс, оты­скать безгласные, шепчущие, неиссякаемые слова, кото­рые оживляются доносящимся до наших ушей внутрен­ним голосом". В этом смысле анализ мысли "всегда ал­легоричен по отношению к тому дискурсу, который он использует". Фуко же интересует проблема условий са­мой возможности того или иного типа дискурса (как связанной определенным образом совокупности выска­зываний) в том виде, в каком он есть, и на том месте, на котором он есть. "Основной вопрос такого анализа мож­но сформулировать так: в чем состоит тот особый вид существования, которое раскрывается в сказанном и ни­где более?" В этом ключе Фуко рассматривает ряд гипо­тез, пытающихся объяснить сложившиеся дисципли­нарные общности (медицины, грамматики, политичес­кой экономии), и показывает их несостоятельность. Это гипотезы, видящие общность, как образованную: 1) со­вокупностью высказываний, соотносящихся с одним и тем же объектом (обнаруживается изменение объекта в истории и в разных аспектах дисциплинарных дискур­сов); 2) единством формы и типов сцепления высказы­ваний, их стилем (выявляется наличие разных типов вы­сказываний в дисциплинарном дискурсе); 3) группой высказываний внутри определенной системы постоян­ных и устойчивых концептов, концептуальной архитек­тоникой дисциплины (фиксируются эпистемологичес­кие разрывы в развитии любого знания); 4) тождествен­ностью тем (наличествуют случаи присутствия одной и той же темы в разных дискурсах). Учитывая неудачи всех этих попыток, Фуко предлагает "попытаться уста­новить рассеивание точек выбора и определить, прене­брегая любыми мнениями, тематические предпочтения поля стратегических возможностей". С его точки зре­ния, речь в этом случае идет об условиях возможности "дискурсивных формаций". Дискурсивные данные пе­рераспределяются внутри них в соответствии с правила­ми формации. Внутри дискурсивных формаций разли­чаются объекты, модальности высказываний, концепты и тематические выборы. Все они подлежат специально­му анализу. Так, объекты дискурсов задаются: 1) по­верхностью их проявления, различной для различных обществ, эпох и форм дискурса; 2) инстанциями разгра­ничения; 3) решетками спецификации. Однако план вы­явления (1), инстанции разграничения (2), формы специ­фикации (3) не формируют полностью установленные объекты, которые в дискурсе инвентаризируются, клас­сифицируются, называются, выбираются, покрывают­ся решеткой слов и высказываний. "Дискурс — это не-

что большее, нежели просто место, где должны распола­гаться и накладываться друг на друга — как слова на ли­сте бумаги — объекты, которые могли бы быть установ­лены только впоследствии". Кроме того, появляется не­сколько планов различий, в которых могут возникать объекты дискурса, что ставит вопрос о связи между ни­ми. Таким образом, дискурс характеризуется не сущест­вованием в нем неких привилегированных объектов, а тем, как он формирует свои объекты, которые остаются при этом рассеянными, т.е. установленными отношени­ями между инстанциями появления, разграничения и спецификаций (в которых любой объект исследуемого дискурса обретает свое место). Отсюда: 1) объект суще­ствует в позитивных условиях сложного пучка связей; 2) отношения, внутри которых появляется объект, не представлены в объекте, не определяют его внутренней конституции; 3) сама система отношений имеет не­сколько уровней, они как связывают дискурс с условия­ми его появления, так и формируются внутри самого дискурса (вторичные, рефлексивные, собственно дис­курсивные отношения); 4) дискурсивные отношения ха­рактеризуют "не язык, который использует дискурс, не обстоятельства, в которых он разворачивается, а самый дискурс, понятый как чистая практика". Объекты связы­ваются тем самым не с "сутью вещей", а с совокупнос­тью продуцирующих их правил. Они суть "не вещи", а дискурсивные объекты. Как таковые они не могут быть поняты вне дискурсивных практик и не могут быть ре­дуцированы к их словарю (они — "не слова"). "Безус­ловно, дискурс — событие знака, но то, что он делает, есть нечто большее, нежели просто использование зна­ков для обозначения вещей. Именно это "нечто боль­шее" и позволяет ему быть несводимым к языку и речи". В то же время способ сцепления высказываний между собой должен стать предметом специального рассмотре­ния в аспекте выяснения того, "почему появляются именно эти высказывания, а не какие-либо другие?" В этой связи возникает ряд вопросов, требующих ответов: 1) кто говорит, хранит данный вид языка и в силу каких своих характеристик; 2) исходя из какой институциона­лизированной области разворачивается тот или иной дискурс; 3) какова позиция субъекта относительно раз­личных областей и групп объектов (вопрошание осуще­ствляется в соответствии с определенной решеткой ис­следования, даже если она не эксплицирована). Обнов­ление дисциплинарных точек зрения в рассматриваемом ракурсе выступает как обновление модальностей, уста­новление новых отношений между различными элемен­тами в дискурсе. "Но ведь если существует общность, если модальность высказываний, которые в ней исполь­зуются и в которых она раскрывается, не является про­стым совпадением исторически случайных последова-

тельностей, то, таким образом, устойчивые пучки свя­зей решительно вводятся в обиход". В этом дискурсив­ном анализе, указывает Фуко, различные модальности высказываний манифестируют рассеяние, отсылая к различным статусам, местам и позициям субъекта в хо­де поддерживаемого им дискурса, "к различным планам прерывности, "из которых" он говорит". Связь между этими планами устанавливается складывающимися в специфике дискурсивной практики отношениями. Дис­курс не есть феномен выражения. Скорее он есть "поле регулярности различных позиций субъективности". Та­ким образом, "дискурс — это внешнее пространство, в котором размещается сеть различных мест". Следова­тельно, как строй объектов дискурсивной формации нельзя определить через "слова" или "вещи", так и по­рядок высказываний субъекта нельзя понять ни с пози­ции трансцендентального субъекта, ни с позиции психо­логической субъективности. Следующая задача, кото­рую ставит перед собой Фуко, — описание поля выска­зываний, в котором появляются и циркулируют концеп­ты дискурсивной формации. Это предполагает выявле­ние рельефа поля высказываний: 1) последовательнос­тей и прежде всего возможных распределений рядов вы­сказываний, их типов зависимостей, риторических схем; 2) форм сосуществования, которые, в свою оче­редь, намечают: а) поле присутствия (совокупность всех спродуцированных высказываний независимо от их ста­туса, но в соответствии с ним); б) поле совпадений (кон­центрации высказываний разной дискурсивной приро­ды вокруг областей объектов); в) область памяти (вы­сказывания, уже не присутствующие в дискурсах акту­ально, но по отношению к которым устанавливаются родственные связи, генезис, изменения, историческая прерывность и непрерывность); 3) возможностей втор­жения [выявляемых в: техниках переписывания (напри­мер, линеарности в табличность), методах транскрип­ции высказываний, способах взаимоперевода качествен­ных и количественных высказываний, правилах приме­нения, структурном анализе взаимоотношений элемен­тов, приемах разграничения областей истинности вы­сказываний, способах переноса типов высказываний из одного поля приложения в другое, методах систематиза­ции уже существующих пропозиций, методах перерас­пределения высказываний]. Таким образом, дискурсив­ная формация на уровне концептов порождает весьма ощутимую гетерогенность. "Но принадлежит собствен­но дискурсивной формации, разграничивает группу со­вершенно разрозненных концептов и определяет их спе­цифику только самый способ, который позволяет раз­личным элементам устанавливать связи друг с другом". По сути, речь идет не об описании концептов, а о кон­центрации анализа "вокруг некоего доконцептуального

уровня, подчиняясь правилам которого, различные кон­цепты могут сосуществовать в одном поле". Этот уро­вень не отсылает ни к горизонту идеальности, ни к эм­пирическому генезису абстракции, — "мы вопрошаем об уровне самого дискурса, который не является более выражением внешнего, а, напротив, местом появления концептов". Тем самым выявляется совокупность опре­деленных правил, находящих свое приложение в гори­зонте дискурса. "В анализе, который мы здесь предлага­ем, правила формации имеют место не в "ментальнос­ти" или сознании индивида, а в самом дискурсе; следо­вательно, они навязываются в соответствии с неким ви­дом анонимной единообразности всем индивидуумам, которые пытаются говорить в этом дискурсивном поле". Доконцептуальный уровень позволяет выявить законо­мерности и принуждения, делающие возможной гетеро­генную множественность концептов. Вывод, который делает Фуко из анализа концептов дискурсионной фор­мации, гласит: "...Нет необходимости прибегать ни к до­пущению горизонта идеальности, ни к эмпирическому движению идей". Следующий предмет внимания автора — темы и теории в дискурсивных формациях, которые он предлагает обозначать как стратегии — независимо от их формального уровня. Проблема — механизмы их распределения в истории. С помощью исследования стратегий возможно выявление: а) точек несовместимо­сти — объектов, высказываний, концептов, находящих­ся в одной и той же формации; б) точек эквивалентнос­ти (несовместимых элементов, сформированных одним и тем же способом); в) точек сцепления систематизации (формирующих ряды элементов). Далее необходимо ис­следование инстанций решений, позволяющих реализо­ваться тем или иным стратегиям, т.е. механизмов, фор­мирующих принципы исключения из дискурса и воз­можности выборов внутри и между дискурсами. Затем важно выявить механизмы вовлечения дискурса в поле недискурсивных практик, т.е. порядок и процесс при­своения дискурса, трансвестирования его в решения, институты и практики. Кроме того, речь может идти и об возможных позициях желания по отношению к дис­курсу. Таким образом, дискурсивные формации в своих стратегиях "должны быть описаны как способ система­тизации различных трактовок объектов дискурса (их разграничения, перегруппировки или отделения, сцеп­ления и взаимообразования), как способ расположения форм высказывания (их избрания, установления, выст­раивания рядов и последовательностей, составления больших риторических единств), как способ манипули­рования концептами (для чего необходимо дать им пра­вила применения, ввести их в отдельные устойчивости и, таким образом, конституировать концептуальную ар­хитектонику)". Над этими стратегиями надстраиваются

элементы второго порядка, собственно и организующие дискурсивную рациональность. Тем самым нет никаких оснований "соотносить формации теоретических пред­почтений ни с основополагающим замыслом, ни со вто­ричной игрой мнений и воззрений". Сам "выбор страте­гий не вытекает непосредственно из мировоззрения или предпочтения интересов, которые могли бы принадле­жать тому или иному говорящему субъекту, но сама их возможность определена точками расхождения в игре концептов". Стратегии строятся в соответствии со сло­жившейся системой "вертикальных зависимостей", спродуцированных в дискурсивной формации и под­тверждаемых дискурсивными практиками, задавая принципы "финальной сборки текстов". Знание "зако­номерностей" организации дискурсивных формаций в их соотношении с дискурсивными практиками позволя­ет, согласно Фуко, перейти к рассмотрению правил об­разования дискурсов, выводимых из него самого. Рас­смотрению этих вопросов и посвящена вторая часть его работы ("Высказывание и архив"). Она начинается с ре­флексии традиционного понимания элементарной общ­ности дискурса как высказывания. Проведя анализ по­следнего, Фуко показывает, что оно, соотносясь, но не совпадая с понятиями пропозиции, фразы и акта форму­лирования, остается неопределяемым ни через одно из них. "Во всех трех случаях, — констатирует Фуко, — очевидно, что предложенные критерии слишком много­численны и неоднозначны и не объясняют высказыва­ние во всем его своеобразии". Во всех трех случаях вы­сказывание играет роль относящегося к существу дела, не передаваемого ни одной из них: "...в логическом ана­лизе высказывание является тем, что остается после из­влечения и определения структуры пропозиций; для грамматического анализа оно — ряд лингвистических элементов, в которых можно признавать или не призна­вать форму фразы; для анализа речевых актов оно пред­ставляет собой видимое тело, в котором проявляются акты". Высказывание суть не структура, "но функция существования, принадлежащая собственно знакам, ис­ходя из которой, можно путем анализа или интуиции ре­шить, "порождают ли они смысл", согласно какому пра­вилу располагаются в данной последовательности или близко друг к другу, знаками чего являются и какой ряд актов оказывается выполненным в результате их форму­лирования (устного или письменного)". В этом смысле Фуко говорит о том, что отношение высказывания к то­му, что высказывается, не совпадает ни с какими други­ми отношениями. Отношения, которые оно поддержива­ет с тем, что высказывает, не тождественны совокупно­сти правил применения. Только внутри определенных отношений высказывания можно установить отношение пропозиции к референту и фразы к ее смыслу. Корреля-

том высказывания выступает совокупность областей, в которых могут возникать данные объекты и устанавли­ваться данные отношения. Он устанавливается по зако­нам возможности, правилам существования для объек­тов, которые оказываются названными, обозначенными или описанными, отношениями утверждения или отри­цания. "...Посредством отношения с различными облас­тями возможности высказывание создает синтагму, или ряд символов, фразу, которой можно или нельзя придать смысл, пропозицию, которая может получить или не по­лучить значение истины". Описание уровня высказыва­ния возможно лишь "путем анализа отношений между высказыванием и пространствами различения, в кото­рых оно выявляет различия". Кроме того, высказывание всегда соотносится с субъектом ("автором" или любой иной производящей субстанцией). При этом последний "является определенным и пустым местом, которое мо­жет быть заполнено различными индивидуумами". Это "место", которое может и должен занять индивидуум для того, чтобы быть субъектом, принадлежит функции высказывания и позволяет его описать: "Если пропози­ция, фраза, совокупность знаков могут быть названы "высказываниями", то лишь постольку, поскольку поло­жение субъекта может быть определено". Следующая особенность функции высказывания заключается в том, что она не может выполняться без существования "об­ласти ассоциируемого". "Для того чтобы появилось вы­сказывание и речь коснулась высказывания, недостаточ­но произнести или написать фразу в определенном от­ношении к полю объектов или субъекту; необходимо еще включить ее в отношения со всем прилегающим по­лем". Согласно Фуко, "высказывание всегда имеет края, населенные другими высказываниями". Именно эти "края" делают возможными различные контексты. "Не существует высказывание, которое бы так или иначе не вводило в ситуацию другие высказывания" (Фуко). Оно всегда занимает место вне линейного порядка и всегда включено в игру высказываний, всегда участвует в рас­пределении функций и ролей, располагая "сигнифика­тивные, или означающие, общности в пространстве, где они умножаются и накапливаются". Еще одно требова­ние, без которого невозможно продуцирование высказы­вания, — обладание материальным существованием. "...Нужно, чтобы высказывание имело материю, отно­шение, место и дату. И когда эти необходимые условия изменятся, оно само меняет тождественность". Матери­альность высказывания определяется его "всегда гото­вым быть поставленным под вопрос статусом", поряд­ком институции, а не пространственно-временной лока­лизацией, возможностью "повторной записи и перепи­си". Схема применения задает для высказываний поле стабилизации, которое позволяет им повторяться в их

тождественности, и определяет порог, с которого тожде­ственности (равноценности) более не существуют, и нужно признать появление нового высказывания. "По­стоянство высказывания, сохранение его тождественно­сти в единичных событиях актов высказываний, раздво­ения в тождественности форм — все это является функ­цией поля использования, которым оно окружено". В ко­нечном итоге мы сталкиваемся, отмечает Фуко, не с ато­мическим высказыванием, "но с полем изучения функ­ций высказывания и условий, при которых она вызыва­ет к жизни различные общности, которые могут быть (но вовсе не должны быть) грамматическим или логическим порядком". Это порождает проблему определения того, что значит описать высказывание. Фуко предлагает по­нимать: 1) под высказыванием "разновидность сущест­вования, присущего данной совокупности знаков, — мо­дальность, которая позволяет ему не быть ни последова­тельностью следов или меток на материале, ни каким-либо объектом, изготовленным человеческим сущест­вом, модальность, которая позволяет ему вступать в от­ношения с областью объектов, предписывать опреде­ленное положение любому возможному субъекту, быть расположенным среди других словесных перформан­сов, быть, наконец, наделенным повторяющейся мате­риальностью"; 2) под дискурсом — "то, что было произ­ведено (возможно, все, что было произведено) совокуп­ностью знаков" ("дискурс является общностью очередностей знаков постольку, поскольку они являются вы­сказываниями, т.е. поскольку им можно назначить мо­дальности частных существований"). Окончательно дискурс можно определить "как совокупность высказы­ваний, принадлежащих к одной и той же системе форма­ций". Он — принцип рассеивания и распределения вы­сказываний, а анализ высказывания соответствует част­ному уровню описания. Таким образом, "описание вы­сказывания не сводится к выделению или выявлению характерных особенностей горизонтальной части, но предполагает определение условий, при которых выпол­няется функция, давшая существование ряду знаков (ря­ду не грамматическому и не структурированному логи­чески)...". В силу этого высказывание одновременно не­видимо и несокрыто. "Оно несокрыто по самому своему определению, поскольку характеризует модальности су­ществования, присущие совокупности действительно произведенных знаков". Рассмотреть можно только то, что "является очевидностью действующего языка". Од­нако высказывание не дано восприятию как явный носи­тель пределов и скрытых элементов. Необходимо пере­нести акцент в анализе с означаемого на означающее, "чтобы заставить появиться то, что есть повсюду в отно­шении с областью объектов и возможных субъектов, в отношении с другими формулировками и вероятными

повторными применениями языка". Несокрытый и не­видимый, уровень высказывания находится на пределе языка, указывает Фуко. "Он определяет модальность своего появления, скорее, ее периферию, нежели внут­реннюю организацию, скорее, ее поверхность, нежели содержание". Проделанный анализ позволяет, согласно Фуко, предпринять упорядочивание того, что сможет индивидуализироваться как дискурсивная формация. Последнюю он переопределяет как основную систему высказываний, которой подчинена группа словесных перформансов, — "не единственная ею управляющая система, поскольку сама она подчинена помимо того и в соответствии с другими измерениями логическим, линг­вистическим и психологическим системам". Четыре на­правления исследования формации (образование объек­тов, положений субъектов, концептов и стратегических выборов) соответствуют четырем областям, в которых выполняется функция высказывания. Соответственно, понятие дискурса переопределяется здесь как совокуп­ность высказываний, образующих таковой постольку, поскольку они принадлежат к одной и той же дискур­сивной формации; а понятие дискурсивной практики за­дается как "совокупность анонимных исторических правил, всегда определенных во времени и пространст­ве, которые установили в данную эпоху и для данного социального, экономического, географического или лингвистического пространства условия выполнения функции высказывания". Большей частью анализ дис­курса проходит под знаком целостности и избытка озна­чающих элементов по отношению к единственному оз­начаемому ("каждый дискурс таит в себе способность сказать нечто иное, нежели то, что он говорил, и укрыть, таким образом, множественность смыслов — избыток означаемого по отношению к единственному означаю­щему"). Однако анализ высказываний и дискурсивных формаций открывает, по Фуко, иное направление иссле­дования: "он хочет определить принцип, в соответствии с которым смогли появиться только означающие сово­купности, бывшие высказываниями. Он пытается уста­новить закон редкости". Высказывания всегда в дефици­те по отношению к тому, что могло бы быть высказыва­нием в естественном языке, — это принцип нехватки или, по крайней мере, ненаполнения поля возможных формулировок. В этом аспекте дискурсивная формация одновременно проявляет себя и как "принцип скандиро­вания и переплетения дискурсов", и как "принцип бес­содержательности в поле речи". Высказывания: 1) изу­чают на границе, которая отделяет их от того, что не ска­зано, в инстанции, которая заставляет их появиться, в своем отличии от остальных, что позволяет обнаружить в дискурсивных формациях распределение лакун, пус­тот, отсутствий, пределов и разрывов; 2) анализируют

не как находящиеся на месте других высказываний, но как находящиеся на своем собственном месте, — "об­ласть высказывания полностью располагается на своей поверхности"; 3) рассматривают как управляемые пре­дустановленными структурами и как имеющие статус в системе институций. Анализ же дискурсивной форма­ции обращается собственно к редкости: "...Он рассмат­ривает ее как объект объяснения, он стремится опреде­лить в ней единую систему и в то же время учитывает то, что она может иметь интерпретацию". Если интер­претация трактуется при этом как "способ реакции на бедность высказывания и ее компенсирования путем умножения смысла", как "способ говорить, исходя из нее и помимо нее", то анализ дискурсивной формации понимается как "поиск закона скудности, нахождение ее меры и определение ее специфической формы". Он ори­ентирован не на бесконечность извлечения смыслов, а на обнаружение отношений власти, истолковывая их в систематической форме внешнего. Его сверхзадача — избежать вторжения историко-трансцендентальной те­мы. "Тема, от которой пытается избавиться анализ вы­сказываний, чтобы восстановить высказывания в их чи­стом рассеивании. Чтобы анализировать их в несомнен­но парадоксальном внешнем, поскольку оно не соотно­сится ни с какой противостоящей формой внутреннего. Чтобы рассмотреть их в прерывности, не искажая поло­жение, с помощью одного из разрывов, которые ставят их вне игры и делают их несущественными в разомкну­тости или более важном различии. Чтобы уловить самое их вторжение в место и момент, когда оно прои