ИЗБИРАТЕЛЬНАЯ КАМПАНИЯ, АРЕСТ И ПОБЕГ (1937—1939)

1937—1938 годы знаменовали пик деятельности ученого как активиста Железной гвардии. Ее грубо прервал арест, происшедший летом 1938 г. Действительно, с 1937 г. Элиаде не довольствовался тем, что оказывал организации словесную поддержку путем многочисленных выступлений в прессе. По свидетельству М. Себастьяна, он активно участвовал в избирательной кампании 1937 г. Так, в полной версии «Дневника» Себастьяна в записи от 7 декабря 1937 г. значится: «Вчера был день рождения Нины (Нина Рарес, жена Элиаде. — Авт. ). С утра я позвонил, чтобы их поздравить. «Г-н профессор завтракает у своих родителей», — сказала мне прислуга. В тот же вечер я у них обедал и выяснил, что на самом деле Мирчи (Элиаде. — Авт. ) не было в Бухаресте уже два дня — он уехал в провинцию проводить избирательную кампанию (выборы должны были состояться 20 декабря. — Авт. ). Он вернулся домой только вечером. Утренняя ложь прислуги привела меня в ужас: это был обман организованный, обман, поддержанный всем семейством, и они не постеснялись сделать прислугу своей сообщницей. Это показалось мне еще более неприятным, чем мысль, что Мирча бороздил страну от деревни к деревне в составе агитационных бригад, в компании Полихрониада. С ними были и Хайг Актерян (отец философа Арсавира Актеряна. — Авт. ), и Пенчу. Они выступали по очереди. Хайг говорил немного театрально и сильно жестикулировал. Не знаю, выступал ли Мирча. Что бы там ни было, все это кажется мне гротескным»[391].

Существует еще один документ, который можно считать доказательством работы Мирчи Элиаде на Железную гвардию в провинции: это свидетельство бывшего легионера Габриэла Баланеску[392]. Тот вспоминал, что обязанности Элиаде состояли в сборе денежных средств для электоральной кампании Железной гвардии в округе Прахова. Как уже говорилось, Железная гвардия в ходе предвыборной борьбы поменяла название и стала называться партия «Все для родины». В ее печатном органе, газете «Buna Vestire », 17 декабря было опубликовано следующее коммюнике: «Партия «Все для Родины» сообщает: руководители партийных подразделений должны осуществить перевод денежных средств, собранных для участия в выборах в палату депутатов и в Сенат, 6 декабря. В 18 часов того же дня они обязаны информировать Николае Тоту (один из руководителей Легионерского движения, председатель Избирательного комитета. — Авт. ), собраны ли ими необходимые средства, послав ему телеграмму по адресу: Бухарест, ул. Гутенберга, 3. Имена руководителей подразделений: 1. Секстиль Пускариу. 2. Ион Гаванеску. 3. Николае Розу. 4. Полковник Пипереску. 5. Полковник Кристодолу 6. Мирча Элиаде. 7. Ион Кантакузино. 8. Проф. Пантази». Коммюнике было подписано Николае Тоту, занимавшего пост главы центрального избирательного Бюро Легионерского движения[393]. Здесь представляется немаловажным отметить, что человеком, отдававшим приказы Элиаде, был известный преступник Николае Тоту, организатор убийства еврейского студента Давида Фалика в 1936 г. Студент был убит в Черновцах тремя выстрелами в живот. По свидетельству вдовы Капитана Елены Кодряну, именно там, на улице Гутенберга, в штаб-квартире Железной гвардии, Элиаде «встречался с Корнелиу»[394](хотя, разумеется, к ее свидетельствам надо относиться очень осторожно, как и к воспоминаниям всей легионерской верхушки, в чьих интересах было сохранить хорошую репутацию Элиаде).

Состоял ли он в то время членом легионерского «гнезда»? На этот вопрос восьмидесятилетний Ион Зяна, бывший функционер Железной гвардии, ответил утвердительно в открытом письме к французскому историку румынского происхождения Нягу Дьюваре. Тот утверждал в своем исследовании, что Элиаде, как и другие интеллектуалы — участники его группы, никогда формально не был членом движения. «Это ложь! Это абсолютная ложь! — отвечал ему И. Зяна. — Касательно Мирчи Элиаде, уважаемый г-н Дьювара, вам следует знать, что он был формальным членом движения, поскольку состоял в гнезде «Акса», которым руководил Михаил Полихрониад»[395]. Фигурировало ли имя Элиаде в списке кандидатов в депутаты палаты депутатов от партии «Все для родины» на выборах 1937 г.? Не существует ни одного заслуживающего абсолютного доверия документа, где бы участие Элиаде отрицалось либо подтверждалось. Однако близкий друг Элиаде и Чорана философ Петре Тутя (1900—1991) это участие подтверждал. В сборнике бесед с философом, опубликованном в Бухаресте незадолго до его смерти, на вопрос: «Как вы объясните, что деятели культуры такого уровня, как Мирча Элиаде, на выборах 1937 г. стали кандидатами по спискам Легионерского движения», Тутя не колеблясь отвечал: «Они это сделали, потому что демократия была опорочена и оказалась более не способна обеспечить внутреннюю и внешнюю безопасность страны»[396].

Полное погружение в политику экстремизма

Как бы там ни было, в 1937 г. публичные исповеди Мирчи Элиаде (их венцом явилась его знаменитая статья «Почему я верю в победу Легионерского движения» — ответ на анкету «Buna Vestire », — опубликованная 17 декабря, всего за 3 дня до выборов) безоговорочно подтверждают высокую степень вовлеченности философа в Движение. В «Дневнике» Михаила Себастьяна содержится очень подробный отчет о ее появлении. Например, запись от 2 марта 1937 г.: «В гостях у Мирчи. Наш с ним долгий политический спор. Он не слушал никаких доводов. Он был лиричен и туманен, выражался больше восклицаниями, междометиями, резкостями... Я ничего не запомнил, кроме одного заявления, которое наконец показалось мне искренним: он любит Гвардию, она его надежда, он ждет ее победы». В споре была затронута история студента-коммуниста Гогу Радулеску, зверски избитого веревками четырьмя подручными Капитана в штаб-квартире организации. Отметим: в их числе был некий Виорел Трифа, который впоследствии, в эмиграции, в 1951 г., станет... епископом Румынской православной церкви в США. «Поделом ему! — воскликнул Элиаде по поводу замученного студента. — Так и надо поступать с предателями. Он, Мирча Элиаде, битьем не довольствовался бы. Он бы ему глаза вырвал», — рассказывает Себастьян. В целом, по мнению его давнего друга, «все, кто не относится к Железной гвардии, все, кто проводят иную политику, чем она, — предатели своей страны и заслуживают своей участи». Себастьян продолжает: «Не исключено, что однажды, перечтя эти строки, я не смогу поверить, что Элиаде так говорил. Поэтому надлежит уточнить, что я всего лишь точно привожу его высказывания. Просто чтобы их не забыть... Я не должен также забывать, как он объясняет свою пылкую приверженность Железной гвардии: «Я всегда верил в примат духовного»[397]. Как мы уже видели, этот тезис с конца 20-х годов неизменно присутствовал в работах Элиаде.

Теперь автор «Depuis » встречался с Элиаде довольно редко. Три недели спустя после описанного спора, 25 марта 1937 г., Себастьян снова записал в «Дневнике»: «Посетив представление балетной труппы Йосса, Мирча сказал Комарнеску, что его возмутил «еврейский дух». Спектакль показался ему «семитским». Это все, что он нашел нужным сказать. Наша дружба распадается у меня на глазах»[398]. Содержание пересказанных романистом речей Элиаде очень точно совпадали с изменениями в направленности публицистики последнего. Когда три месяца спустя, 27 июня, отмечалось десятилетие с момента основания Легиона Михаила Архангела, историк религий согласился поместить в «Buna Vestire » длинный панегирик движению, созданному Кодряну в 1927 г. В этой статье, озаглавленной «Христианская революция», «историческая миссия» Железной гвардии рассматривалась как один из элементов «общей борьбы света и тьмы, добра и зла»[399].

Своему полному погружению в экстремистское и антисемитское политическое течение Элиаде попытался придать в 1937 г. более академичный характер. Он не только продолжил чтение лекций в университете, но и осуществил подготовку к публикации двухтомника избранных (политических и литературных) сочинений филолога и историка Б.-П. Хасдею, одного из властителей дум румынских ультранационалистов. Хасдею не просто яростно ненавидел евреев, как свидетельствовали его статьи об «иудейской проказе», целью которых было восстановить национальные элиты против решений Берлинского конгресса относительно эмансипации румынских евреев. Он еще и являлся автором брошюры о Талмуде, где использовал все свои научные познания для превращения антисемитизма в политическую идеологию. Хасдею являлся одним из символов Легионерского движения. Удивительно, но факт: Элиаде, в то время как раз распространявшийся о «еврейском вторжении» (например, в статье «Незрячие руководители» от 19.9.1937), попытался несколько смягчить неистовый антисемитизм своего знаменитого предшественника. Предисловие Элиаде к двухтомнику было встречено острой критикой прессы за приблизительность оценок и отсутствие глубины. При подготовке трудов Хасдею к печати Элиаде изъял из текста два из восьми пунктов политической программы, предложенной Хасдею в 1866 г., не сообщая о купюрах и без комментариев. Дело касалось пятого и шестого пунктов программы, где Хасдею призывал соответственно к «энергичному и искреннему сражению с еврейским нашествием» и к «борьбе не на жизнь, а на смерть против вмешательства инородцев во внутренние дела страны». Изъятие этих пунктов позволяло Элиаде избежать необходимости непосредственной трактовки антисемитской доктрины историка XIX в. Это выглядело так, словно Элиаде, чья приверженность Движению как раз достигла апогея, пытался провести водораздел между своими «преходящими» работами (статьями в газетах и журналах, которые должны были быть преданы всеобщему забвению) и нетленной энциклопедической прозой, которая и должна была создать его образ для потомства.

Отметим, наконец, что благодаря посредничеству Элиаде в Бухаресте в конце 30-х годов произошла встреча К. З. Кодряну с Юлиусом Эволой, таким же, как Элиаде, фашиствующим историком религий, вступившим в Вене в 1940 г. в СС. В письме к главному редактору журнала «Vie della Tradizione », написанном в 1971 г., Эвола вспоминал об этом в следующих словах: «Мирча Элиаде совершенно точно состоял в Железной гвардии, так что благодаря его посредничеству я смог связаться с ее вождем К. Кодряну. Это произошло в Бухаресте в 1936 г.»[400]. Элиаде упоминает в своих «Мемуарах» о встрече с Эволой, которую относит к весне 1937 г., — по всей вероятности, ошибочно. Конечно, о встрече крайне правого итальянского ученого с Кодряну не упоминается вовсе — но стоит ли этому удивляться? Элиаде пишет лишь, что получил от Нае Ионеску приглашение принять участие в обеде с Юлиусом Эволой и признается: «Я восхищался его интеллектом и особенно плотностью его прозы»[401]. Прекрасным образчиком этой «плотности» может послужить рассказ итальянского ученого о встрече с Капитаном, опубликованный в декабре 1938 г. и недавно перепечатанный во французском правоэкстремистском журнале. Например, следующий пассаж: «Группа легионеров расступается, и вот к нам идет молодой, высокий и элегантный мужчина, чье лицо отмечено незаурядными благородством, открытостью и энергией. У него серые глаза, высокий лоб; это выраженный арийско-римский архетип (sic! — Авт. ). Однако, несмотря на мужественность черт, в выражении его лица проглядывает что-то созерцательное и мистическое». Далее, несомненно под влиянием своего обеда с профессором и его ассистентом, Юлиус Эвола выражает радость по поводу «столь явной способности Капитана преодолевать обстоятельства, возвращая волю к национально-политическому обновлению, к ее подлинным духовным истокам»[402].

По завершении выборов в декабре 1937 г. историк религий не прекратил своей деятельности в поддержку Железной гвардии. В январе 1938 г. он опубликовал во «Vremea » примечательную статью «Новая легионерская аристократия»; через неделю вернулся к той же теме в статье «Мысль и творчество в легионерской литературе», напечатанной на сей раз в журнале « Sânziana »; 13 февраля 1938 г. во «Vremea » была помещена его статья «Провинция и Легионерское движение»; таких работ было много, здесь названы лишь некоторые из самых длинных, содержавших наибольшее количество доводов, производивших наиболее удручающее впечатление.

Память у Элиаде была просто фантастическая. Однако в длинном письме от 25 июня 1972 г. к своему коллеге и другу Гершому Шолему, где Элиаде пытался оправдаться, он писал: «Я не помню, чтобы когда-нибудь написал хоть единую страницу в развитие легионерских идеологии или пропаганды»[403]. Подобная смелость лишь усиливала недоумение. Почему Элиаде столь упорно занимался извращением исторической правды? Ведь он лгал, утверждая, что он никогда не сотрудничал в «Buna Vestire »; надеялся, вероятно, что его заявления никогда не будут опровергнуты документально. И дальше в письме к Шолему он еще сильнее увязал во лжи: «В то время я сотрудничал во многих серьезных газетах, где мог бы излагать те же самые (легионерские. — Авт. ) идеи. Почему же я этим не занимался?»[404]. Он этим занимался: помимо публикаций в «Buna Vestire », от которых он открещивается в указанном письме, он много писал и во «Vremea », пролегионерской газете, где непрерывно излагал свои легионерские (антисемитские и ксенофобские) воззрения. Естественно, Шолем, ученый румынского происхождения, не стал отправлять Элиаде копии его статей того времени — посылка вышла бы крупных размеров. Но полное презрение, которое Элиаде выказывает по отношению к Шолему, порядочному человеку, вынужденному верить ему на слово, способно обескуражить любого комментатора.

Вернемся, однако, в 1938 г. Для соратников Элиаде по политической борьбе ситуация ухудшалась с каждым месяцем. Король, полный решимости восстановить свою власть над страной, в марте издал декрет, запрещавший политические партии. В апреле в штаб-квартире Легионерского движения была проведена серия обысков; затем был арестован Кодряну, против которого было выдвинуто обвинение в государственной измене. Судебный процесс против Кодряну, в ходе которого совершенно не соблюдались права защиты, завершился 27 мая 1938 г. приговором к десяти годам каторжных работ. Однако Кодряну удалось-таки зачитать на суде обращение Элиаде от декабря 1937 г. «Почему я верю в Легионерское движение». Обращаясь к судьям, он сказал, что расценивает это обращение как символическое, поскольку оно полностью соответствует духу возглавляемой им организации[405].

Период интернирования Элиаде в лагере Меркуря-Чук

В этих условиях деятельность Элиаде как активиста Легионерского движения вполне закономерно завершилась его арестом 14 июля 1938 г. Сперва в течение трех недель он содержался в главном здании Сигуранцы в Бухаресте. От него требовали подписать заявление о разрыве с Легионерским движением. Он отказался: «Мне представлялось немыслимым отказаться от солидарности с моим поколением в момент самого страшного террора, когда преследовали и подвергали гонениям невинных », — объяснял Элиаде в начале 1980-х годов[406]. Поэтому затем историк религий был интернирован — как и несколько сотен других «невинных» легионеров — в Меркуря-Чук, в бывшем сельскохозяйственном училище, оборудованном под лагерь. Двор был огорожен колючей проволокой и находился под постоянным наблюдением жандармов. Однако условия содержания были не слишком тяжелыми. Находившимся там легионерам удалось организовать чтение лекций; именно там Нае Ионеску, сохранивший свой костюм и знаменитый галстук-бабочку, прочел свои пресловутые «Лекции о феномене легионера». Элиаде также выступил с импровизированными лекциями о национально-освободительном движении в Индии. Он добился, чтобы его перевели в одну камеру с Нае Ионеску. В той же камере отбывал заключение молодой священник Ион Манзату (Manzatu ) — музыкант, написавший бесчисленное число легионерских гимнов и песен. Элиаде сохранил о том времени самые трогательные воспоминания. В Мемуаре II он отмечал, что, не считая моментов, отведенных на переклички и на еду, каждый в лагере мог свободно располагать своим временем. Он, например, даже написал там роман «Свадьба в раю» (французское издание — Париж, изд-во Herne, 1981 г.). «Вечером мы все вместе читали молитву, завершавшуюся мощным «С нами Бог», пропетым тремя сотнями голосов». (Несомненно, то был румынский аналог эсэсовского Gott mit Uns. — Авт. ) «На втором этаже находилась комната, специально отведенная под молельню»[407]. Благодаря болезни легких историк религий довольно быстро добился перевода в санаторий: помогло вмешательство генерала Кондееску, приближенного короля Кароля II; главное достоинство генерала состояло в том, что он был дядей супруги Элиаде Нины. Генерал ходатайствовал за Элиаде перед премьер-министром Арманом Калинеску по прозвищу Черный Бинокль; тот будет убит легионерами посреди улицы в 1939 г. Так Элиаде оказался в Синае, замечательной горной местности, расположенной неподалеку от Бухареста. Здесь у него была большая комната с террасой, и его жена Нина получила разрешение на свидания с ним. Элиаде получил все эти послабления благодаря своему реноме известного деятеля культуры. «В лагере были десятки больных туберкулезом. Но я был единственным, в отношении которого Бухарест настаивал на том, чтобы «быть постоянно информированным», — признавал он сам. Он был отправлен из Меркуря-Чук в Синай 25 октября. А уже 12 ноября 1938 г., спустя всего 4 месяца после ареста, был отпущен на свободу. Несомненно, ему едва удалось избежать смерти. В ночь с 29 на 30 ноября Корнелиу Кодряну был убит при якобы имевшей место попытке к бегству. В течение следующих месяцев на многих бывших товарищей Элиаде по заключению обрушились жестокие репрессии.

После выхода Элиаде из лагеря и в течение всего 1939 г. его материальное положение было далеко не блестящим. Преподавать в университете ему было запрещено вследствие его легионерской деятельности; он вынужден был жить случайными заработками (гонорарами за переводы, статьи, платой за работу корректора). Теперь он был осторожен и держался в стороне от политической деятельности. Это отразилось на его творчестве — оно стало более разнообразным, более нейтральным. Однако Элиаде «ни о чем не жалел» — так он откровенно писал Чорану в долго остававшемся неизданным письме, которое было написано через несколько месяцев после выхода из лагеря[408]. Кроме того, он пользовался тем же полным метафор эзоповым языком, что и в пьесе «Ифигения», которую написал в декабре 1939 г. В этой трагедии в трех действиях можно обнаружить все идеологические темы, которые остаются ему дороги, особенно прославление жертвы и смерти за родину. Они искусно вплетены в сюжетную канву, a priori вне прямой связи с румынской либо европейской политической реальностью. Ряд пассажей буквально слово в слово повторяют те статьи, которые Элиаде посвятил в 1937 г. франкистской «жертве» Иона Моты и Василе Марина. Верхом непорядочности, или, если угодно, верхом извращенности, можно считать тот факт, что в 1951 г. Элиаде посвятил эту пьесу... Михаилу Себастьяну, в некотором роде своему еврейскому другу, и одновременно — своему соратнику по Легионерскому движению Хайгу Актеряну, вместе с которым, как уже говорилось, он участвовал в избирательной кампании 1937 г. в пользу Железной гвардии. В таком виде — с полным текстом 1939 г., с предисловием автора, написанным в августе 1951 г., — и опубликовало пьесу одно румынское эмигрантское издательство в Аргентине[409].

Себастьян, которому Элиаде дал почитать пьесу еще в процессе ее написания, в отношении нее не ошибался. Премьера трагедии состоялась в Национальном театре Бухареста 10 февраля 1941 г.; автор находился за границей; едва за две недели до этого прошел кровавый погром легионеров. Себастьян был от премьеры в ужасе. 12 февраля 1941 г. он записал: «Состоялась премьера «Ифигении» Мирчи Элиаде в Национальном театре. Я там, само собой, не был (в это время Михаил Себастьян, как и все евреи, уже превратился в парию; евреям пребывание в театре было строжайше запрещено. — Авт. ). В любом случае я бы не пошел на спектакль, который абсолютно всё — автор, актеры, сюжет, публика — превращало в подобие легионерского сборища». В румынском издании «Дневника» за этими словами следовало продолжение: «У меня бы там создалось впечатление, что я на собрании «гнезда». Я говорил по телефону с Ниной, и она сказала, что спектакль имел шумный успех. Она невольно подтвердила мои опасения». Себастьян вполне резонно добавил: «Пьесу с таким сюжетом не запретишь, хотя эта полна намеков и аллюзий (я их углядел еще в прошлом году, когда ее читал). Однако маскировка грубовата: я бы назвал эту пьесу «Ифигения, или Жертвоприношение легионера» — это был бы хороший подзаголовок. После пяти месяцев легионерского правления и трех дней мятежа, после стольких убийств, пожаров, грабежей, можно сказать, что во всяком случае эта премьера оказалась весьма своевременной», — иронизировал романист[410].

Бегство за границу

Вернемся в 1939 г. Элиаде все серьезнее подумывал о выезде за рубеж. С этой целью он написал своему другу Ананду Кумарасвами в США Знаменитый индолог ответил ему, что американские университеты переполнены преподавателями — беженцами из Европы. (Представив себе то время, в самом деле трудно вообразить Элиаде, занимающегося преподавательской деятельностью бок о бок с Ханной Арендт, Томасом Манном, Гербертом Маркузе.) Поэтому Элиаде сосредоточил усилия на своем журнале «Залмоксис», который он хотел сделать международным. Первый номер был выпущен как раз в 1939 г. в Париже востоковедческим издательством Поля Гётнера. Как будет показано ниже, это издание оказалось очень полезным, когда после 1945 г. Элиаде вновь пришлось завоевывать доверие академических кругов. А в 1939 г. новый журнал был встречен весьма сдержанно. Довольно жесткую рецензию на него написал французский традиционалист Рене Генон, указавший на многочисленные ошибки, причем некоторые выглядели «поразительными». Точнее, Генон упрекал Элиаде в том, что «за этим собранием всевозможных фактов не следует никаких сколько-нибудь четких выводов». Статьи, посвященные фольклору, Генон считал «исключительно фактологическими и представляющими чисто местный интерес»[411]. Подобная оценка отнюдь не способствовала началу зарубежной карьеры; она даже была способна произвести удручающее впечатление на Элиаде, который считал Рене Генона «настоящим мэтром», «одним из самых умных людей нашего века», а в 1932 г. — еще и «замечательным оккультистом»[412].

С середины августа до середины сентября 1939 г. Элиаде должен был проходить службу в подразделении противовоздушной обороны в Клуже. Клуж — столица Трансильвании, красивый город, румыно-мадьярский по культуре, среднеевропейский по архитектуре. Венгры? Элиаде, чье отношение к национальным меньшинствам, по-видимому, не претерпело никаких изменений, отмечал, что «все, что в этом городе есть творческого, отмечено печатью румынского духа». Доказательство? Его разнообразные престижные культурные институты «все созданы коренными румынами»[413]. Именно там, в Клуже, его застало известие о вторжении Гитлера в Польшу. В целом Элиаде не видел перед собой никакой перспективы; ситуация представлялась совершенно безнадежной. Его чувства, по-видимому, находили выход в злобной ксенофобии, антисемитизме и сочувствии немцам (последнее — в течение всех военных лет). Об этом нам снова поведал Себастьян. Кроме того, сопоставление выступлений Элиаде в прессе (его статей) с его устными высказываниями (пересказ разговоров с ним в «Дневнике» Себастьяна) демонстрирует их полное совпадение. Процитированная выше статья о Клуже опубликована 23 сентября 1939 г. Следующий отрывок из «Дневника» датирован 20 сентября, т. е. написан за три дня до появления статьи. «Тител (Петру. — Авт. ) Комарнеску мне рассказал о разговоре на политические темы, который у него состоялся на днях с Элиаде. Взгляды Элиаде — германофильские как никогда, франкофобские и антисемитские как никогда. Элиаде считает, что сопротивление поляков в Варшаве — это еврейское сопротивление. Одни жиды способны использовать детей и женщин в целях шантажа, поставив их в первые ряды обороняющихся: они играют на немецкой совестливости. Немцы заинтересованы в том, чтобы ничего не разрушать в Румынии. Наше спасение — в прогерманском курсе»[414].

Элиаде ищет в этот момент спасения и лично для себя, и видит его во временном выезде за рубеж. Он готов унижаться. Например, принять назначение на дипломатический пост от тех самых политиков, которых он презирал и против которых вел идеологическую борьбу на стороне легионеров с 1934 г. Но именно в этот момент отношения между Железной гвардией и королевской властью начали улучшаться. К середине марта 1940 г. Кароль II, прежде не дававший событиям четкой оценки, заявил наконец, что больше не верит в победу союзников. В созданный им Фронт национального возрождения даже было принято некоторое количество бывших зеленорубашечников из числа покаявшихся. Декретом от 25 апреля Железной гвардии объявлена амнистия, все легионеры освобождены. Элиаде воспользовался моментом затишья, чтобы испросить аудиенцию у нового министра пропаганды К. К. Джуреску. Он получил ее благодаря ходатайству писателя Александру Росетти. Министр рассказывал об этой встрече в 1971 г.: «Однажды мой старый друг Александру Росетти, придя ко мне, сказал: «Я видел Мирчу Элиаде. Он оказался в очень тяжелом положении. Ты не мог бы для него, что-нибудь сделать?» Я знал Элиаде много лет по его произведениям, следил за его выступлениями в бухарестской прессе. Мне также было известно о его правых политических пристрастиях, как и о том, что он, в отличие от многих других, никогда не занимался реальной политической деятельностью. Учитывая, что в это время министерство собиралось направить целый ряд секретарей и советников по культуре в наши посольства в странах Западной Европы, я решил, что он может нам быть полезен»[415]. Джуреску предложил Элиаде должность культурного атташе в Лондоне. Элиаде принял предложение. Он покинул Румынию 10 апреля 1940 г.

В особенно изворотливом пассаже письма к Гершому Шолему от июня 1972 г. Элиаде попытается при помощи этого эпизода убедить своего корреспондента в том, что слухи о его связях с Легионерским движением — «тягостное недоразумение». «На самом деле в апреле 1940 г. одно из последних правительств короля Кароля II, противника Железной гвардии, назначило меня культурным атташе при нашем посольстве в Англии»[416]. Представляя факты таким образом, столь же искусно, сколь и бесчестно, Элиаде давал понять, что вроде бы он был противником Железной гвардии. Разумеется, он умалчивал о том, что весной 1940 г. король приступил к переговорам с амнистированными легионерами. Наконец, он забывал упомянуть, что, много лет открыто выступая врагом Кароля II, он был обязан судьбоносным назначением в Лондон отчасти снисходительному отношению Джуреску, отчасти хлопотам высокопоставленных лиц, в том числе Александру Росетти и генерала Кондееску, отчасти — оппортунизму в сочетании с отсутствием щепетильности. Последние, как будет показано в главе VI, всего через несколько недель по его приезде в Лондон возбудили подозрения агентов Министерства иностранных дел.

РЕЛИГИЯ И ПОЛИТИКА

Сам Элиаде признавался в 1937 г., что его привлекли в фашизме такие идеологические аспекты, как «духовное возрождение» и христианская революция — «аскетическая и мужественная». Поэтому нам представляется справедливым начать именно с их рассмотрения. Подобные мессианские задачи явно просматриваются у Элиаде с 1935 г. В статье «Народ без миссии?!» он писал: «Политический вождь молодежи (Кодряну. — Авт. ) утверждал, что цель руководимого им движения состоит в том, чтобы «примирить Румынию с Богом». Вот мессианская задача, решение которой не связано ни с классовой борьбой, ни с интересами политиканов, ни с экономическим инстинктом, ни с животным началом в человеке»[417]. Эта мессианская доминанта прослеживается во всем, что он написал в 1936—1938 гг.

Мистика смерти и жертвоприношения. Три «М » Элиаде: Мота, Марин, Маноле

Тема жертвы, того, что Элиаде называл «созидательной смертью», приобретает в данном случае центральное значение. Этой проблематике он посвятил университетский семинар по философии религии в 1936/37 учебном году. Отправной точкой лекций послужила румынское народное сказание о мастере Маноле. Методические разработки к лекциям позднее вылились в работу под названием «Комментарии к легенде о мастере Маноле», которую он завершил уже в Португалии. Книга вышла в свет в Бухаресте в 1934 г.; французское издание — в 1994 г. (Париж, изд-во «Эрн»). «Важность этой легенды, — объяснял автор работы в 1943 г., — заключается в «воспевании обрядовой смерти, единственно созидательной смерти». Причем, по мнению Элиаде, легенда не только служила отсылкой к архаическим мифам. Наряду с «Миорицей», она являлась одним из «великих сказов» о возникновении румынской нации. Данное обстоятельство удваивало интерес историка-националиста к страданиям мастера-каменщика и его сотоварищей. По легенде, они должны были построить монастырь Куртя в Аргесе. Но каждую ночь все построенное ими за день рушилось. Необходимо было принести в жертву человеческое существо. И Маноле крайне неохотно пошел на то, чтобы замуровать в стене свою живую жену. В предисловии, написанном в марте 1943 г., Элиаде призывает читателя отказаться от внеисторического подхода при чтении результатов его исследований, которые носят порой достаточно технический характер. «Мы сочли, что эта книга может иметь иное значение, помимо того чисто теоретического, которое мы ей придавали, приступая к работе над ней», — подчеркивает он[418]. Историк в отчаянии: несколько недель назад завершилась битва под Сталинградом, где подверглись разгрому немецкие и румынские войска.

Для настоящей главы важен тот факт, что смерть в бою добровольцев-франкистов Моты и Марина, о которой говорилось выше, Элиаде расценивает как современное воплощение того «главного мифа духовности румынского народа», каковым для него является легенда о мастере Маноле. Здесь полностью стирается грань между историком религий и активистом Легионерского движения: «В истории народа редко можно обнаружить смерть более значимую, чем гибель этих двух видных деятелей Легионерского движения, погибших на испанском фронте», — писал он в 1937 г., по всей вероятности между двумя семинарами, посвященными «созидательной смерти» в сказании о мастере Маноле[419]. «Как настоящие вожди, оба они уже неоднократно доказывали, что обладают жертвенным духом — вынесли тюрьму, страдания, моральные пытки; их юность была юностью ответственных людей, героев и аскетов»[420]. По мнению Элиаде, «добровольная смерть Иона Моты и Василе Марина имела мистический смысл: то было жертвоприношение христианству». (Как нам уже известно, и 50 лет спустя Элиаде не откажется от своей первоначальной оценки Железной гвардии как «мистической секты» (так именует он ее в «Мемуарах»). Он продолжает: «Как и его вождь и друг Корнелиу Кодряну, Ион Мота верил, что миссия Молодого поколения заключается в примирении Румынии с Богом. В преображении мертвой буквы в христианскую жизнь. В том, чтобы любым способом одержать победу над силами тьмы. Почувствовав, что Люцифер снова собирается биться с Христом, Ион Мота, этот православный крестоносец, храбро и с миром в душе двинулся в поход, чтобы принести себя в жертву во имя победы Спасителя»[421]. Вот почему, заключает Элиаде, подобная смерть плодотворна — она оплодотворяет даже землю.

В этом отрывке обнаруживаются все характеристики понятия обрядовой смерти, разработанного Элиаде в книге о мастере Маноле. В целом в его трактовке Мота и Марин приобретают для румынской нации и для национальной революции в Европе то же значение, какое обрело действо мастера-каменщика Маноле для монастыря Куртя в Аргесе. Отдав жизнь за Франко, легионерские вожди, по всей вероятности, вновь воплотили в жизнь один из старых космогонических мифов человечества. По определению самого Элиаде, приведенному в «Комментарии...», «ничто не приобретает долгосрочного характера, не будучи подкреплено принесением в жертву живого существа»[422]. Вот такую типичную фразу молодой француз, приступающий к чтению работ Элиаде в 1994 г., принял бы полностью и даже нашел бы ее глубокой. Но если речь идет об осведомленном читателе, то та же фраза заставляет вздрогнуть — особенно с учетом того политического контекста, в котором она возникла и параллельных рассуждений ее автора о легионерских жертвах. Скольких студентов, скольких молодых людей рассуждения и призывы Элиаде побудили либо окончательно убедили пойти на смерть? Ведь его слова подкреплял весь его авторитет писателя, почитаемого молодежью, университетского преподавателя, уважаемого студентами.

В данной области Элиаде не ограничился одним выступлением. Через месяц он снова взялся за перо, еще более взволнованный, чем прежде: 12 февраля в церкви Св. Илие в Горганах легионерские вожди принесли над телами Моты и Марина клятву. Текст клятвы, зачитанный Кодряну, завершался торжественным обещанием всех членов Движения «вести жизнь строгую и суровую» и «постоянно приносить себя в жертву нашей стране»[423]. Многие пассажи этой клятвы совершенно очевидно прямо почерпнуты из прозы Мирчи Элиаде. Кодряну восклицал: «Бог сейчас поставил нас перед самой большой жертвой, возможной со стороны Легионерского движения... Мота, ты принес свою жертву для Нации»[424]. Результатом принесения клятвы стало создание Кодряну легионерского корпуса имени Моты — Марина, полувоенной организации, личный состав которой не превышал 10 000 человек и подчинялся исключительно жесткой дисциплине. Это была элита Движения, чей девиз был «К смерти готовы!» (Gata de moarte !)

Выступления в защиту христианского тоталитаризма

Историк религий мог гордиться своими успехами. Десять дней спустя он ответил Кодряну любезностью на любезность. В новом опусе, помещенном в газете «Vremea » от 21 февраля 1937 г. и поименованном именно «Комментарий по поводу одной клятвы», он отмечал: «Смысл этой клятвы очень велик. Та мера, в какой она будет выполнена и принесет плоды, станет одновременно и мерой способности Румынии к духовному обновлению». Элиаде без всяких колебаний пытается обратить читателей в новую веру: «Христианин, остающийся вне Движения, не познавший духовной глубины и смелости, которыми отличается жизнь в рамках Легиона, будет прежде всего поражен одной вещью: тяжелым присутствием смерти. Будь готов к смерти всегда, в любую минуту!»[425]Как же было много тех, кто в 1937, 1938, 1939, 1940 годах решил применить эти принципы на практике, кто решил умирать и сеять смерть на своем пути, во имя Капитана и Христа. Понятно, однако, что их соблазнили: Элиаде, кумир многих среди них, умел выбирать слова и заставить трепетать души пессимистически настроенных и утративших жизненные ориентиры молодых. «Никогда прежде, — убеждал их ученый, — румынская душа не стремилась к большему трагизму, к большей содержательности, одним словом, не желала стать более христианской»[426]. К концу 1937 г. мощь организации Кодряну действительно была велика как никогда: под ее знаменами стали собираться не только головорезы, жаждущие занять достойное место между коричневорубашечниками Муссолини и чернорубашечниками Гитлера, но и все большее количество молодых заблудших интеллектуалов. Головорезов влекла возможность насилия и грабежей; интеллектуалы следовали за Капитаном из идеализма. На эту часть Легионерского движения пламенные проповеди Элиаде, несомненно, оказывали достаточно серьезное влияние. А что же насчет сверхнасилия, непрерывных и ежечасных гонений на евреев, их избиений, грабежей, убийств, происходивших с конца 1920-х годов? «Революция, за которую борется Корнелиу Кодряну, имеет столь глубоко мистическое значение, что ее победа будет означать победу христианского духа в Европе — в той самой Европе, где Христос не всегда выходил из борьбы победителем, хотя в него веровали миллионы людей», — вещал Элиаде, опираясь на уроки Движения Оксфордской группы. А ведь он, как специалист по истории религий, в данной области обладал самым высоким авторитетом, неоспоримой ре<