Злаки и плевелы в наследии эллинов

Что приходит на ум при слове «Эллада»? Греки известны не только торговыми талантами (хотя и этот их важный дар мы нисколько не отрицаем). В первую очередь на ум приходят греческие герои, великий Гомер с родниковой прозрачной строфой. Л.Н. Толстой назвал его поэзию «водой из ключа, ломящей зубы, чистой и сладкой». И чтобы проникнуться духом прошлого, вовсе нет необходимости «жить античностью». Достаточно мысленно воссоздать картины того, как Ахиллес играет на лире, жарит на огне баранов, как златокудрую Елену (отцом ее был спартанский царь Тиндарей, дочери которого обречены стать «двоемужними и троемужними») еще девочкой похищает Тесей, как сватать ее собрались герои со всей Греции, как развертываются события Троянской войны. Если эта тема не увлекает, обратимся к истории греческой мысли и литературы. Гегель сказал во введении к «Философии истории»: «Если мы хотим составить себе общее представление, получить понятие о греках, то мы найдем это у Софокла и у Аристофана, у Фукидида и у Платона». В этих индивидуумах греческий дух гениально выразил самого себя. И это более глубокое удовлетворение, но в то же время «оно идеально и отличается от реальной действительности». Добавьте имена Сократа, Аристотеля, Демокрита, Гераклита, Эпикура, Протагора, Анакреонта. Suum cuique tributo! («Воздайте каждому свое»). Сколько славных имен историков, философов, писателей, государственнных мужей, сколько дивных поэтических образов дошло до нас из той дали. Их, мы абсолютно уверены, не уничтожат «ни меч, ни огонь, ни алчная старость», и «вовеки нерушимо останется имя» (Овидий). Путешествие по следам их жизней и творений ничуть не менее интересно, нежели вояж Одиссея и Ясона за мифическим золотым руно.

Афродита в раковине

Античная культура возвестила собой начало гуманистической линии развития, которая должна быть сохранена и поддержана в российском обществе. В романе И. Ефремова «Таис Афинская» древнегреческий философ Лисипп так формулирует кредо античного мировоззрения, его гуманистической составляющей: «Мы считаем, что благородный человек может родиться у кого угодно, и он заслуживает и знания, и искусства, и мастерства, какое он может усвоить и применить. Если он найдет себе такую же хорошую пару, то благородная линия потомков пойдет от такого человека во дворце Афин или в доме земледельца в Халкидике равно».

Карта греческой колонизации – распространения эллинизма

Греки создали образец модели культурного мира, имя которой – Эллинизм. «Эллинистический принцип» со времен Александра распространился среди народов Запада и Востока (И. Драйзен). То, что сделали и оставили они в сфере культуры, выходит далеко за пределы Греции, став своеобразной школой, образцом, традицией, идеалом для обитателей Римской империи, Византии, Передней Азии, Причерноморья. Общегреческий язык на базе аттического диалекта стал языком образованных слоев. На нем сделан перевод еврейской Библии. С этим языком вошла в обиход народов раннехристианская литература. Все или почти все, что в дальнейшем легло в основу научного знания о древнем мире, также написано на греческом – труды Манефона, Бероса (истории Египта и Вавилона), произведения древних евреев (Филон и др.) и т. д. Рост интереса к книге привел к тому, что почти во всех значительных городах Эллады были свои библиотеки (Полибий). Библиотека Мусея в Александрии имела до 700 тысяч свитков. В этом центре наук велись серьезные исследования, шла трудная работа по систематизации знаний. Во главе библиотек стояли крупные ученые, руководившие работой (Деметрий Фалернский, Аполлоний Родосский, Эратосфен, Аристофан, Аристарх, Каллимах). Каллимах говоорит: «Я ничего не воспеваю без доказательств». Аполлоний вторит ему, заявляя, что чтение – сущность стиля жизни. Наряду с литературной, исторической, научно-философской, переводческой работой ведется строительство. Мир восхищался замечательными творениями зодчих и инженеров: маяк Фароса, Родосский колосс, Пергамский алтарь и т.д.

Египетские фараоны. Тутанхамон

Откроем любой диалог Платона, известных как «сократовские», и насладимся их великолепием… В «Соперниках» описывается сцена посещения Сократом училища грамматиста Дионисия. Идет спор то ли об Анаксагоре, то ли об Энопиде… Сократ вопрошает одного из участников, считает ли он занятие философией прекрасным делом. Тот говорит пренебрежительно о подобных занятиях: «Несут философский вздор!» Уязвленный Сократ (в изложении Платона) пытался выяснить, что же вызвало столь отрицательный отзыв его слушателя… Ответ приходит, но уже из уст другого участника дискуссии: «Ни к чему тебе, Сократ, спрашивать его, не считает ли он философию чем-то постыдным! Или ты не знаешь, что он всю свою жизнь провел в обжорстве и беспробудном сне, подставляя под удары свою шею? Так какого еще ответа ты можешь от него ожидать?» В одном этом диалоге, похоже, больше жизненной правды, чем в уныло-дидактических поучениях, формулах иных нынешних педантов от науки.

Клавдий Птолемей (90—168 гг.) в Александрийской обсерватории

Философия, история проложили путь естественным наукам. Преемник Аристотеля, Теофраст, стал основоположником научной ботаники, одним из величайших естествоиспытателей, философ Аристоксен стал специалистом в области теории музыки, Стратон получил титул «физика» и т. п. Заметно возросла роль науки и философии в общественно-политической жизни. Ранович пишет: «Более видные философы подвизаются при дворах властителей: стоик Персей – у Антигона; боспорец, тоже стоик, Сфер – у спартанского царя Клеомена, скептик Гекатей – у Птолемея Лага; академик Панарет получал 12 талантов в год от Птолемея Филометора; Кратер занимал видное место при пергамском дворе. Также и в Риме философ Метродор был воспитателем детей Эмилия Павла; Тиберий Гракх держал при себе философа стоика Блоссия; Панэтий был близок к Сципиону; Диодор был в близких отношениях с Цицероном, Антиох – с Лукуллом, Филодем – с Пизоном и т. д.». Греческая общественно-политическая жизнь явила миру и виднейших homo politicus.

Афины и Рим

Следы греков видны повсюду – в Малой Азии, Европе, Египте, что позволяет говорить о взаимовлиянии культур. В подтверждение влияния Египта на духовную жизнь Греции приведем отрывок из «Эфиопик» Гелиодора. Действие романа начинается в низовьях Нила, «близ устья, называемого Геракловым», неподалеку от Александрии. В основном действие происходит в Египте в эпоху правления там персов (519—322 гг. до н.э.). Гелиодор, живший в позднеримскую эпоху (в III в. н.э.), отмечает и широкое распространение греческого языка, и знание литературы греков, и осознание всей важности египетского наследия. Поэтому один из героев романа утверждает, что Гомер – «египтянин и обучался священной науке». На это один из собеседников, Кнемон, пораженный, отвечает: «Божественный муж, ты посвятил меня в эту тайну. Но ты не раз назвал Гомера египтянином, а об этом, пожалуй, еще никто не слыхивал до сих пор. Я не смею сомневаться, но, совершенно пораженный, умоляю тебя не пропускать никаких подробностей в твоем рассказе». Тогда Каласирид продолжил свой рассказ: «Пускай, друг мой, Гомера называют по-разному и всякий город желает быть родиной мудреца. На самом же деле Гомер был наш сородич, египтянин. Родина его – Фивы, называемые у нас стовратными. Отцом его, по видимости, был жрец, на самом деле – Гермес, жрецом которого был мнимый его отец. Его жена, исполняя некий отечественный обряд, ополчила в святилище, и вот сошло божество и зачало Гомера, отмеченного знаком, что рожден тот от неравного соединения». Слушатель охотно соглашается, что творения Гомера изобилуют «каким-то египетским смешением загадочной сокровенности со всяческой приятностью».

В искусстве греки, прежде чем выработали свой стиль, одно время подражали Востоку. Но и когда греки с римлянами перегнали учителей, обаяние восточной культуры не исчезло, оно продолжало оказывать на европейцев влияние. «Греческие ученые не только учили восточных людей, но нашли сами, чему научиться у Востока: нашли в Вавилоне астрономическую науку и астрологическое искусство, искусство гадать по звездам; у египтян они нашли немало полезных сведений по анатомии и физиологии человеческого организма. Больше всего тянуло к Востоку религиозных людей тогдашней Европы».

Но более всего влияние греков распространилось в Риме. Тот стал италийским продолжением Греции, агентом влияния, хотя и был ее антитезой. Как известно, легенда гласит, что основатели Рима (Ромул и Рем) были вскормлены молоком волчицы. Но разве не так же эллины вскормили римскую культуру? Та переняла у греков навыки чтения и письма, основную канву легенд и мифов, художественные и поэтические образы. Римлянин Гай Саллюстий Крисп отмечал, что «у афинян были писатели редкостного дарования». Римский же народ «писателями не был богат никогда, ибо самые рассудительные бывали заняты делом без остатка, и никто не развивал ум в отдельности от тела…». И если греки воспитывались на примерах из Гомера, то римляне учились на примерах из «Энеиды» Вергилия. Хотя, по словам Лессинга, «Вергилий довольно удачно подражал Гомеру, так как все подражание его заключалось в том, что он ничего не прибавлял к словам Гомера».

Марк Туллий Цицерон

Греки очаровывали и привлекали, подчеркнем это, не столько материальными богатствами, сколь своими знаниями и талантами. В классическом труде «История Рима» Моммзен писал: «У финикийцев можно было покупать, но учились только у греков». Он оставил нам описание двух различных по своему содержанию и типу цивилизаций: «У римлян даже не сохранилось никаких следов от самых древних и общих мифов, как например от того уцелевшего у индусов, у греков и даже у семитов рассказа, что после большого потопа остался жив один человек, сделавшийся праотцом всего теперешнего человеческого рода. Их боги – не так как греческие – не могли жениться и производить на свет детей; они не блуждали незримыми между людьми и не нуждались в нектаре. Но о том, что их отвлеченность, кажущаяся вульгарной только при вульгарном на нее взгляде, овладевала сердцами сильно и быть может более сильно, чем созданные по образу и подобию человека боги Эллады, может служить свидетельством, даже в случае молчания истории, тот факт, что название веры Religio, т. е. привязанность, было и по своей форме и по своему смыслу римским словом, а не эллинским». В греческой мифологии господствует личность, а в римской – понятие, у греков – свобода, у римлян – необходимость. Обучение в Риме носит замкнутый характер, в Греции же оно и широко, и многосторонне. «По бедности своего художественного развития Лациум стоит почти на одном уровне с теми народами, у которых не было никакой культуры, а в Элладе с неимоверной быстротой развились из религиозных представлений миф, культура, из этих последних тот дивный мир поэзии и ваяния, равный которому история не может указать. В Лациуме, и в общественной жизни и в частной, признавались исключительно власть ума, богатства и силы, а в удел эллинам досталась способность сознавать блаженное могущество красоты… Таким образом, обе нации, в лице которых древность достигала своей высшей ступени, были столь же отличны одна от другой, как одинаковы по своему происхождению. Преимущества эллинов над италиками более ясно бросаются в глаза и оставили после себя более яркий отблеск; но в богатой сокровищнице италийской нации хранились глубокое понимание всеобщего в частном, способность отдельных личностей к самоотречению и серьезная вера в своих собственных богов. Оба народа развились односторонне, и потому оба развились так совершенно». Грек силен в искусстве, римлянин в битвах. Это, так сказать, общая картина склонностей.

Э. Фальконе. Пигмалион и Галатея

Вспомним, сколь мощным и всеохватывающим явилось влияние ораторской школы греков на римлян… Чтобы приобрести ораторские навыки, Цицерон, Брут, Мессала и другие делали вольные переводы с греческих образцов, декламируя по-гречески различные отрывки (главным образом ораторов). Во II веке до н.э. ораторы-греки появились в Риме. Несмотря на сенатское указание от 161 года до н.э., поручавшее претору Помпонию сделать все возможное, чтобы в Риме не было греческих философов и риторов, несмотря на речи типов подобных Гаю Марию, что хвастался перед собранием римского народа: «Я не учил греческих букв; меня нисколько не интересовало учение, которое не могло вызвать у самих учителей любви к доблести», учителя и ораторы-греки стали желанными гостями почти в каждом состоятельном римском доме. К грекам идут не только ораторы, желавшие блеснуть яркой речью, не только те, кто готовился к серьезной профессиональной карьере, но и политики. Зрелые государственные мужи упражнялись в составлении речей и декламации под их чутким руководством. И даже стойкие противники греческого образования говорили: «…Ведь у греков, каковы бы они там ни были, я все-таки видел, кроме этой развязности языка, хоть какие-нибудь научные сведения и знание, соразмерное их общему образованию» (Красс). К примеру, Квинтилиан рекомендовал начинать учебу с изучения греческого языка, затем переходить к латинским авторам, «двигаясь в паре» с греками по извилистой дороге знаний.

Поликлет Младший. Толос в Эпидавре. Реконструкция

Подтверждением влияния, которое оказали Афины, греческая культура на Рим и римское общество, стало и решение Нерона предоставить Греции свободу (хотя то был шаг скорее пропагандистский, рекламный). Возможно, на Нерона повлияло то, что во время поездки в Грецию он получил там восторженный прием. Греки как никто другой сумели оценить его мастерство актера, певца и колесничего. Серия выступлений в городах Греции вдобавок ко всему принесла ему миллион восемьсот восемь тысяч сестерциев, полученных в качестве присужденных призов. В итоге 28 ноября 67 года н.э. он, выступив на стадионе в Коринфе, объявил Грецию свободной: «Нежданный дар, эллины – хотя всего можно ожидать от щедрот моих, – подношу я вам; столь велик он, что вы и просить о нем не могли. Все эллины, живущие в Ахайе на земле, что до сегодняшнего дня называлась Пелопоннесом, объявляются отныне свободными и освобождаются от налогов». Но ведь Рим и раньше предпринимал усилия, нес издержки, подвергался военной опасности ради освобождения эллинов, защищая их от произвола македонского царя Филиппа. Видимо, Нерон захотел выглядеть в истории нисколько не хуже царя Александра, который вернул грекам все жертвенные дары, похищенные у них ранее персами.

Греки научили нас быть мудрыми! Они восхитительны в своем благоговейном отношении к жизни, к раскрытию способностей человека и народа. Их мирская душа стремится к познанию и свободе даже вопреки всем превратностям бытия. Они удивительно человечны, и прежде всего в том смысле, что им не чуждо ничто человеческое: увлекаются, борятся, страдают, ненавидят, убивают и порождают, ценят семью и детей, долг и честь, справедливость и родину. Гегель сказал: «Поэтому греки – самый человечный народ: все человеческое здесь утверждено, оправдано, развито и имеет меру». Это же можно сказать об их богах. Если в Египте и Месопотамии богами чаще всего выступали странные фигуры, не имеющие прототипов в реальной жизни (многометровые колоссы, сфинксы, люди с головами орлов, кошек и собак, львы с головами быков, с орлиными крыльями), то в Греции боги прекрасны, как Аполлон и Афродита, могучи, как Зевс, искусны, как Гермес, ревнивы, как Гера. Все – как у людей.

Пергамский алтарь (по Боку)

А сколь привлекательны все эти греческие гераклы, одиссеи, ахиллы, эвридики, орфеи, оресты, клитемнестры, купидоны, психеи, галатеи. Казалось, перед нами – существа мифические. Но любовь сделала их живыми. Примечательно, что женоненавистник Пигмалион, талантливейший скульптор, что, по словам Овидия, «оскорбясь на пороки, которых природа женской душе в изобилье дала, холостой, одинокий жил», а холодное ложе его «лишено было долго подруги», и он не вытерпел. Оставаясь закоренелым холостяком, он все же решил изваять прекраснейшую женщину. Заметьте, не корову, быка или крокодила – а женщину. Пигмалион трудился над своим творением очень долго. В итоге создал столь прекрасную статую, с которой не могла даже сравниться не то что какая-либо другая фигура из мрамора или слоновой кости, но и восхитительная девичья плоть. Правда, статуя стала ему мстить (как все женщины, она хотела любви и, вероятно, страдала). Мастер одевал ее в роскошные наряды, украшал драгоценностями, приносил ей цветы, живых птиц. Он даже клал ее к себе на ночь в постель. Все было напрасно. Тогда, полный отчаяния, в день, когда устраивались торжества в честь богини любви Венеры, он обратил свою мольбу (и свои дары) к богине, прося даровать ему в подруги живое существо, подобное созданному им в скульптуре идеалу. Богиня смилостивилась и вдохнула жизнь в Галатею. Та ожила, наполнилась теплом, ответила на поцелуй поцелуем. Красотою женщин восхищались и другие. Пастернак написал: «Тебе молился Поликлет».

В круг греческой мысли был вовлечен Вавилон и его культурное наследство, и Египет. Современник Аристотеля Гераклид из Гераклеи Понтийской открыл, что Земля вращается вокруг оси, а Меркурий и Венера – вокруг Солнца. Ранее считали, что Солнце, Луна и планеты вращаются вокруг неподвижной Земли. Гиппократ заложил основы современной медицины. Страбон написал свою «Географию», эту «лебединую песню эллинизма». Скопас в гигантском фризе алтаря Зевса в Пергаме изобразил битву богов и титанов, выразив сущность эллинизма лучше, чем кто-либо другой: сумятица эпохи, встреча цивилизации и варварства, конфликт добра и зла, постоянная борьба различных сил. Это не «трон Сатаны», как иногда называли его в литературе, а трон божества, имя которого классическая Греция. В нем мы видим редкую мощь, вкус, эрудицию. Многое стало прахом. Из 1100 писателей Эллады многие похожи на тень Эвридики. Об их присутствии приходится лишь гадать. Немало эллинистической литературы погибло. Как отмечал В.С. Сергеев (1883—1941), перу которого принадлежит изложение древнегреческой истории в ее наиболее фундаментальном варианте, сегодня в наших руках, увы, только обломки, хотя «раскопки в песках Египта постоянно увеличивают их число». Причины этого великого бедствия для культуры и роль в том Рима еще не достаточно ясны.

Древняя Греция стала для многих народов прекраснейшим учителем… Какую страну древнего мира ни возьмите, везде ощущалось ее влияние – в Селевкидском царстве, являвшемся преемником империи Александра Великого, в Месопотамии, Египте, Риме, Азии. На малоазийском побережье появилось немало греческих городов. Стремясь распространить греческую цивилизацию на Восток, Селевкиды основали на территории державы более 150 новых городов. Греки основывали не только города, но и царства. Так, грек Филитер стал основателем Пергамского царства, оазиса греческой культуры. Хотя Пергам перешел затем во владение Рима, он оставался греческим по духу (133 г. до н.э). Атталиды стремились превратить Пергам в «Афины эллинистического мира». Библиотека Пергама соперничала с александрийской (тут хранилось более 20 тысяч рукописей). Царский дворец являл собой настоящий музей скульптуры. Тут зародилось и искусствоведение. Гремела школа риторов, мастерские скульпторов. Те умели соединить внешний эффект и патетику. К примеру, дионисийские актеры, которым покровительствовали цари, создали в Пергаме крупнейший для своего времени центр театрального искусства. Вспомним, что пергамский царь Аталл II воздвиг в Афинах в дар городу (в память о годах учебы) монументальный памятник высокого эллинизма – афинскую Стою…

В наследии греков видим не только «злаки», но и «плевелы». Не все в полной мере смогли перенять культуру, искусство, язык греков. Даже Александр Македонский, ученик философа Аристотеля, не смог овладеть греческим стилем своего времени. Об этом можно судить по тому манифесту, что он послал Дарию после битвы при Иссе. Документ был составлен «удивительно тяжелым и плохим языком». Да и многие другие правители, скажем Деметрий, говорили по-гречески «варварским языком». Но того же Деметрия посылали в Афины, как в столицу самого культурного и просвещенного государства той поры. Он воображал себя будущим правителем настоящей эллинской империи, в столице которой будут процветать истинная культура и утонченность. Правда, его надеждам и планам так и не суждено было сбыться. Восточные деспоты не созданы для демократии. Ему вскоре надоела и демократия, и эти афиняне – с их преувеличенным представлением о собственном величии. Деметрий становился все более грубым и распущенным. Он устроил кутеж среди святынь Акрополя, пригласив с собой проституток поужинать в Парфенон (так сказать, ужин при свечах). В итоге же стал бичом своего времени.

П. Брейгель. Триумф смерти. 1562 г.

А сами греки? Не стали ли они бичом для себя и для других? Присмотримся к ним чуть внимательнее. Так ли они «человечны», как уверял нас Гегель? Ведь не только мифы их полны сражениями и жестокими сценами, но такова и повседневная политическая жизнь «демократических» Афин. Со страниц книг предстают картины жестоких политических распрей. Любая из сторон не останавливается и перед массовыми убийствами… «В Милете первое время победителем оказался народ, убивавший жен и детей аристократов; затем стали господствовать аристократы, которые сжигали живьем своих противников, освещая городские площади живыми факелами». Ликург, легендарный законодатель Спарты, создавший политические институты по образцу государственной системы Крита, принял мудрые законы (IX в. – первая половина VII в. до н.э.). Но ведь греческой мифологии известен и другой Ликург, царь эдонов во Фракии, воспротивившийся культу Диониса и загнавший бедное божество веселья, вина и удовольствий в море. О том, что представлял собой этот царь (полная противоположность первому), автор последнего эпоса античности «Деяния Диониса» Нонн из Панополя (400—470 гг. н.э.) писал:

Там обитал Арея отпрыск,

мужеубийца,

Только отцу подражавший в его

ужасных деяньях,

Беззаконник жестокий, губил

он всех чужестранцев,

Яросвирепый Ликург, умерщвлял

он странников медью,

Головы человечьи после втыкал

он в ограду…

Путников с ношей тяжелой

на перекрестке хватал он,

В мрачный дворец свозил их

и там Эниалию в жертву

Приносил, разрубая в куски…

А конечности тела

На зубцы прибивал

негостеприимного дома!

Словно воитель, удачлив

в битве с врагом ненавистным,

Что поразвесил на стенах

знаки победы в сраженьях,

Щит, шелом и панцирь

под кровлей родимого дома,

Так в обиталище сем Ликурга,

кровью омытом,

Вместо доспехов кисти

да ступни висят убиенных!

Да, здесь царило убийство…

Нет нужды вспоминать все обстоятельства, вызвавшие подобное смерти деление греческого народа, вылившееся в Пелопоннесскую войну. Однако ответственность за нее несут как Афины, так и их противники. Перикл при всех своих способностях, дарованиях не смог достичь того, к чему стремился, – Греция не стала ни единой, ни мирной. Проект панэллинского союза оказался фикцией. Напрасно в города брели его посланники. Против проекта выступили лакедемоняне. И дело не в нежелании Спарты крепить единство, а в том, что скрывали намерения Афин. А они прозрачны и ясны – диктатура. Афины, прикрываясь демократией, подавили восстание городов Эвбеи, задушили самостоятельность Ионии, всех впрягли в колесницу античного империализма. Полисы стали рабами… Боннар пишет: «Проливаемая Периклом кровь, деньги, отобранные им у союзников, отнимаемые у народа свободы – все это с каждым днем все больше приковывало его к империалистической политике. Как мог он надеяться, что поверят его предложениям о всеобщем умиротворении Греции и тому, что панэллинский конгресс в Афинах будет чем-либо иным, как не подтверждением их всемогущества, и не санкционирует главенства Афин над остальной Грецией? Плутарх несколько наивно приписывает Периклу «столь же возвышенный образ мыслей, как и величие духа». Отныне Перикл может лишь ускорить приближение войны для Афин». Но и главная тяжесть вины падает на Перикла: это он предложил Афинам принять декрет против Мегары. Та закрывала товарам и кораблям Афин выходы к рынкам Аттики. Он бросил кости политики («кости были давно брошены, и игра начата»), не поняв, что мечты быстро выиграть войну «при помощи разума и денег» – наивны, и та растянется на долгие годы и приведет греков в итоге к тотальной катастрофе и рабству. Афиняне словно специально поставили перед собой задачу уподобиться тому чудовищу – Ликургу.

И. Босх. Сад радостей земных. 1510 г.

Так ли крепки греки в философии? Сократ спас Алкивиада, вынеся его раненым с поля сражения, наставлял его и учил. Но оказалось, что недостаточно быть первым красавцем в Афинах, храбрым воином и иметь высокий рост, чтобы стать истинным философом и мудрым политиком. Беспринципный (каковы едва ли не все политики Древней Греции), Алкивиад желал очаровать всех. В итоге из него не вышел ни настоящий философ, ни великий политик: для философа он был слишком горяч и нетерпелив, для политика – одержим жаждой единоличной власти. Он не умел владеть собой и не терпел рядом с собой равных. Хотя был неплохим оратором и отличался известной ловкостью при дипломатических переговорах. Наибольшей же популярностью пользовался он в кругу гетер. Его символом стал щит, на котором был изображен Эрот с молнией. Видимо, это должно было означать, что в постели к красивым женщинам он заскакивал столь же быстро, как молния. Однако вот к Сократу захаживал редко, хотя тот относился к юноше тепло (мы любим тех, кого спасаем). И бедный Сократ гонялся за ленивцем, как «за беглым рабом».

Архангел Михаил, поражающий дракона

Так ли уж афиняне превозносили свободу? Для себя – да, для других – нет. Один из городов Греции не пожелал отказаться от 700-летней свободы, но решил защищаться до конца от нападения Афин. И тогда с ним поступили как худшие тираны. Когда после долгой осады Метилена сдалась, всех взрослых метиленцев было решено умертвить, детей и женщин обратить в рабство (по совету Клеона, «самого неистового» из граждан Афин). Афинянам уже мало было наказать пленников, они жаждали крови собратьев. За что же они хотели казнить невинных людей? За желание остаться свободными, за то, что те хотели отстоять свою свободу! Никто из афинян и не сомневался в характере своего господства, власти над остальными. Тот же Клеон напомнил афинянам, кем они стали в действительности – тиранами. Он сказал: не заблуждайтесь и не забывайте, что «ваше владычество над союзниками – это тирания, осуществляемая против воли ваших подданных». После долгих и бурных дебатов часть граждан Афин все же поняла, что неправа, и послала второй корабль вдогонку за первым, чтоб отменить свое преступное решение. Но когда тот прибыл, военачальник Пахет успел зачитать решение народного собрания и уже собирался выполнять приказ. Метилена находилась «на волосок от гибели». Остальных метиленцев, отосланных в Афины Пахетом, как наиболее виновных в восстании, афиняне по предложению Клеона не пощадили и казнили (чуть более тысячи). Стены города приказали срыть, заставили метиленцев выдать флот, остров поделили на 3 тысячи участков, распределенных среди жителей Афин по жребию.

Но может быть, их законодательство представляет собой образец разумных законов и является для нас примером? Стоик Хрисипп рисовал кристально чистый образ античного правосудия – серьезность, неподкупность, честность, равнодушие к лести, непреклонность к ворам и убийцам, милосердие в отношении невинных людей. Увы, все это ложь. В Греции пороки судебной системы те же, которые мы видим и в нынешних российских судах. Один из авторов писал о судьях: «Что судебная процедура вроде афинской не давала никаких гарантий справедливости приговоров, что при этом в непозволительно широких размерах действовали личные мотивы, а также политические симпатии и антипатии, это само собой разумеется». Сколько невинных жертв на совести тех же греков! Афины и Спарта коварно убили персидских послов. Согласитесь, какие уж тут правовые нормы!

Взгляните, как поступали полисы со своими героями, которым обязаны всем – жизнью, свободой, благополучием. Как поступили с Мильтиадом, творцом победы над персами в Марафонском сражении? Не дали и лаврового венка, ограничившись скромной картиной, где он изображен впереди других стратегов. На его просьбу в Народном собрании ему сказали: «Когда ты, Мильтиад, в одиночку побьешь варваров, тогда и требуй награды для себя одного». Чтобы еще более его унизить, победителя персов при Марафоне через год после триумфа направили карателем против острова Парос (тот когда-то выступил на стороне персов). Спустя месяц тот вернулся ни с чем. Афиняне тут же забыли о его мужестве и осудили полководца, обвинили в предательстве, присудили к штрафу и посадили в тюрьму, где он через год и умер от ран, полученных в сражении. Опозоренный согражданами воин был потрясен черной неблагодарностью соотечественников. Таковы судьбы многих героев, и не только в Греции, но и в современной России, которая редко их ценит.

Афиняне покидают свой город

В 406 году афинский флот сокрушил спартанскую эскадру при Аргинусских островах (близ Лесбоса). Победителям-стратегам, не успевшим подобрать раненых и убитых в море из-за разыгравшейся бури, это поставят в вину. Вместо награды за победу их судили. Евриптолем старался их защитить, говоря: несправедливо наказывать всех стратегов. Ведь это коллегия приказала Ферамену и Фрасибулу отправиться во главе 47 триэр для спасения их товарищей, оставшихся в море на тонувших судах. Однако капитаны не смогли этого сделать. Вина же стратегов заключалась в том, что они прикрыли командование флота, скрыли сей факт. Обращаясь к Народному собранию Афин, Евриптолем восклицал: «Не делайте же этого; ведь гораздо справедливее увенчать победителей венками, чем подвергнуть их смертной казни, послушавшись совета дурных людей». Собрание не прислушалось к его словам. Только двум стратегам удалось скрыться, а шестерых казнили (включая Перикла-младшего, сына великого вождя). Потом афиняне, правда, горько каялись, рвали на себе волосы, даже попытались привлечь к ответственности обвинителей, включая сикофанта Каллисфена. Но тому удалось бежать, как и нашим «героям реформ».

Фидий. Статуя Прадье. Париж

Вспомните судьбу Сократа. Он проявил себя как смелый воин и великий философ. В военном походе он превосходил всех: был неутомим и терпелив, мужественен и отважен, стойко переносил невзгоды. В мороз ходил босиком по льду, носил легкую одежду, не щадил себя в битвах и всегда был готов прийти на помощь товарищу. Как сказал о нем один древний автор, по делам его «нет подобного Сократу между людьми – ни из древних, ни из современников». Это был если не сверхчеловек, то идеальный человек. «Сократ представляет сочетание в себе божественных и человеческих черт любви, что приближает ко Христу этого наилучшего и по жизни и по учению язычника». И вот «своему Христу» греки поднесли яд, как евреи некогда казнили Христа. Казнили за то, что он якобы направлял юношей на пагубный путь. Либаний опровергал нелепое обвинение: «Но правда – какой она была и есть в том, что никогда не направлял Сократ юношей – ни словами, ни делами – на путь пагубный. Все это ложные обвинения и исходят от людей, кои не стоят мизинца ответчика. Желая избавиться от досадившего им соотечественника, выдают они себя за героев и вгоняют сограждан в страх, пугая бедствиями, что обрушатся непременно на государство, если они… не предадут происходящее огласке. О, если бы все недоброжелатели города хоть каплю на Сократа походили! Глубока и покойна была бы уверенность афинян в благополучии и безопасности державы, когда б раздавались на площадях и рынках речи, подобные Сократовым, – вел он их открыто, у всех на виду…» («Апология Сократа»). Правда, затем афиняне, по словам Диогена Лаэртского, приговорили обвинителей Сократа к изгнанию, а Диодор говорит о казни этих людей без суда и следствия. Плутарх же сообщал, что обвинители Сократа якобы повесились, так как не могли вынести всеобщего презрения афинян, лишивших их «огня и воды». Фемистий в одной из речей говорит, что один из самых злостных обвинителей, Анит, был побит камнями. Сведения эти носят, вероятно, легендарный характер. К тому же Сократу, как и казненным стратегам, не легче, что их обвинителей потом казнили или подвергли всеобщему презрению. Осуждение тех, кто обрек на смерть великих людей, никак не извиняет, конечно же, вины самих афинян. На могиле Сократа, кроме плиты с изображением, установят колонну с сиреной, видно, как признание явной вины, что не вняли некогда голосу Сократа. Ох, уж эти запоздалые дары и награды великим! Сколько в них ничтожества и фарисейства. И разве жалкие подачки иных наших олигархов, составивших такие состояния, что не снились и Крезу, снимают с них вину за то, что, даже став сверхбогачами, они выделяют гроши на развитие науки, культуры и образование. Ныне президент переломил ситуацию!

Фидий. Афина Промахос

Или вспомните, как афиняне поступили с Анаксагором, философом, говорившим, что мир создали не боги, а Разум. Его обвинили в безбожии. Тогда такое заявление считалось преступлением, и за него запросто могли осудить на смерть. Другу и учителю Перикла пришлось уйти в изгнание, поселиться на азиатском побережье Геллеспонта. Неподалеку от того места ему и пришла в голову мысль о том, что звезды, солнце и луна ничем не отличаются от земной материи. Перед смертью он обратился к властям города Ламсака с просьбой: «Пусть день моей смерти будет ежегодно отмечаться как праздник детей! Пусть в этот день ребятишки не ходят в школу, а посвящают его играм и забавам!» Те пошли навстречу его просьбе.

Фемистокл

Афиняне изгнали Алкивиада, одержавшего ряд побед над Спартой, хотя тому были некоторые основания. Обвинили в нечестности Фидия. Судьи проверили вес золотой одежды, щита и шлема созданной им статуи Афины и не обнаружили хищения, однако клевета осталась. Великого скульптора обвинили и в неуважении к богам. Изобразив на щите богини битву греков с амазонками, он будто бы придал одному из персонажей собственные черты, а в образе Тесея с копьем запечатлел законодателя и правителя Афин – Перикла. Изображение в образе богов или рядом с богами смертных считалось у греков серьезнейшим преступлением. Сломленный и опозоренный перед всем миром, несчастный Фидий вскоре заболел и умер.

Великого баснописца Эзопа, раба и калеку, отпущенного на волю и посланного Крёзом в Дельфы, жители Дельф по какой-то не очень ясной причине, как гласит легенда, сбросили со скалы (начало VI в. до н.э.). Возможно, причина в том, что он упрекал жрецов дельфийского храма в тунеядстве (а вовсе не из-за того, что поэт якобы украл золотую чашу из святилища). Видимо, Эзоп не всегда и сам следовал своим мудрым советам. Он говорил: «Когда ты при царском дворе, то все, что ты слышишь, пусть в тебе и умрет, чтобы самому тебе не пришлось безв