Философия религиозного экзистенциализма: Г. Марсель и К. Ясперс
Г. Марсель (1889-1973) относился к числу иррационалистов, поэтому он провозгласил разрыв не только с материализмом. Свое учение он характеризует как наиболее напряженное усилие порвать со всяким идеализмом, каким бы он ни был. Духовное начало, трактуемое объективно, а не субъективно, и тем самым доступное логическому анализу и рациональному познанию, неприемлемо для Марселя. Да и не в этом видит он задачу философии. Ее главным смыслом должен стать поиск ответа на вопрос, что означает для человека существование или несуществование других людей, и в какой мере он сам может считаться существующим для других? Поскольку человек постоянно общается с другими людьми (а их существование эмпирически доказуемо), то их представления о нем небезразличны для его самосознания. В результате этого человек изменяет собственное представление о себе и мучительно переживает вопрос о подлинной сути своего бытия.
На основании этих соображений Марсель приходит к выводу, что личность человека не тождественна его индивидуальному бытию: каждый человек выходит за его пределы и особым образом существует во всех тех представлениях, которые имеют о нем окружающие. Это существование именуется интерсубъективностью.
Понятие интерсубъективности играет ведущую роль в рассуждениях Марселя. На этом понятии, как он считает, строятся духовно-личностные отношения, к сожалению, подавляемые в современном обществе. Интерсубъективность позволяет воспринимать другого человека не как чуждого, а как близкого.
Высшей формой интерсубъективности является общение человека с Богом в акте веры. Убежденный христианин Марсель принимает все церковные догматы, но считает неубедительными и неэффективными всякие попытки их рационализировать. Понятия «религиозного опыта» и «свидетельства» играют главную роль при характеристике Марселем феномена религиозной веры. По его мнению, в Бога нельзя верить, не имея непосредственного религиозного опыта, а им обладают лишь верующие люди.
Марсель подчеркивает, что историческое предание, традиции, внешний авторитет нельзя рассматривать как религиозное свидетельство; бог возможен лишь как живое чувство внутри человека. В акте религиозной веры бог выступает как высшее и в то же время наиболее близкое личности бытие, которое одно только доподлинно знает, кем же эта личность является. Отношение верующего к Богу характеризуется им как вершина интерсубъективности и любви, а бог предстает как высочайшее «Ты», в постоянном взаимодействии с которым только и возможно развитие личности. В Боге осуществляется причастность каждого конкретного человека к бытию других людей.
Марсель заявляет, что ныне люди охвачены духом наживы и стяжательства, они стремятся больше «иметь», чем «быть», то есть развивать свою личность в общении с другим людьми. Подлинные формы общения заменены внешней общностью обезличенных людей, которые часто знают друг друга только по имени или по внешнему облику и которые интересуют тех, кто стоит во главе людских масс, только с точки зрения функции, выполняемой ими в социальном механизме. Оболванивающая человека пропаганда, стандартизация вкусов и мыслей, бюрократизация, концентрационные лагеря и тюрьмы, массовое истребление людей – все это справедливо воспринимается Марселем как свидетельство глубокого общественного недуга.
В отличие от Хайдеггера, К. Ясперс (1883 – 1969) считает объективное бытие независимым от человеческого сознания. Но, как говорит он, бытие нельзя рассматривать ни как завершенное целое, ни как бесконечно расчлененный в себе космос. Мир вообще нельзя мыслить как предмет, как объект познания. Это «бытие в себе». «Это в-себе-бытие, однако, недоступно мне, ибо с первым прикосновением к нему я делаю его предметом, а тем самым явлением как бытием для меня. Бытие, которое существует для себя самого...я знаю лишь во мне». А следовательно, «анализ наличного бытия есть анализ сознания». Так Ясперс формулирует невозможность познания объективного бытия и ориентирует предмет философии на анализ сознания.
Ясперс не сомневается, что «бытие в себе существует», он сомневается в том, что мы можем его знать. Это неопределимое бытие Ясперс называет «экзистенцией», а оно, в свою очередь, связано со сверхсознанием, то есть с Богом или «трансценденцией». Без Бога бытие свободно до своеволия, в то время как Бог сообщает бытию высшую разумность и рассудочность. А поскольку понятие бытия неопределимо и непознаваемо, то и свобода неопределима и, по сути, не может быть обнаружена в предметном мире. Отсюда вытекает принципиальный вывод при изучении природы человека: поскольку подлинное бытие есть бытие человека, то философия стоит перед выбором – «или человек как предмет исследования – или человек как свобода».
Свобода не обнаруживается ни в предметном мире, ни в мире идей, ни в мире чувств. «Нет свободы вне бытия самости. В предметном мире нет ни места, ни отверстия, где бы она могла поместиться». Свобода есть отчужденное от всего состояние. Но свободу надо познавать. Без знания нет свободы, но проблема усложняется тем, что знание также не дает свободы. Познание только раскрывает возможность действия. Среди возможностей действия познание открывает произвол. Без произвола нет свободы. Однако познание открывает и закон. Не природный закон, а социальный, который заключается в нормах поведения, свободно избираемых человеком. В сочетании произвола и необходимости выкристаллизовывается истинное понятие свободы. Свобода, таким образом, трактуется Ясперсом как свобода воли принимать решения.
В стремлении вырваться из круга «проклятых» вопросов человек обращается к трансценденции как источнику его существования. Биологически человек смертен, как и другие существа. Но экзистенциальная конечность человека не может быть завершена так же естественно, как органически-биологическая. Только человеческая конечность незавершаема. Только человека его конечность приводит к истории, в которой он впервые хочет стать тем, чем он может быть. Незавершенность есть знак его свободы.
Экзистенциализм рассматривает пограничную ситуацию, впервые ее детально исследовал К. Ясперс. Признаками пограничной ситуации являются смерть, страдание, борьба, вина. В пограничной ситуации оказывается несущественным то, что заполняло человеческую жизнь в ее повседневности. В пограничной ситуации индивид непосредственно открывает свою сущность как конечную экзистенцию, которая, по убеждению Ясперса, связана с трасценденцией. И только если индивиду эта связь представляется утраченной, он впадает перед лицом смерти в отчаяние.
Такая постановка вопроса весьма характерна для философии ХХ века, в ходе которого рухнули многие иллюзии относительно предназначения человека. Экзистенциалисты вплотную поставили вопрос о том, где, в какой сфере человек может обрести уверенность, то есть обнаружить свое истинное бытие.
Философия В. Дильтея
В.Дильтей вошел в историю философии не только как последователь направления "философия жизни", но главным образом, как яркий представитель неокантианства и основоположник описательной (понимающей) психологии (1894 год), внеся существенный вклад в формирование исторического направления методологии науки.
Развитие душевной жизни каждого человека, по Дильтею, имеет универсальный - общечеловеческий - характер и испытывает воздействие трех классов условий: состояния и развития тела, влияния окружающей "физической" среды и влияния окружающего духовного мира. Это значит, что можно "нарисовать картины возрастов жизни, в связи которых состояло это развитие, и совершить анализ различных возрастов по факторам, их обусловливающим.
В истории развития душевной жизни содержатся правила, по которым осуществляется формирование и развитие индивидов и индивидуальностей. Расы, нации, общественные классы, профессиональные организации и союзы, считает Дильтей, осуществляют добавочную надстройку над "единообразной человеческой природой".
В подходе к исследованию "единообразной человеческой природы" Дильтей намечает принципиальные различия между традиционной объяснительной психологией и его собственной - описательной. Описательная психология должна исследовать особенности человеческой природы сквозь призму индивидуальных особенностей человека, в то время как объяснительная психология имеет предметом человеческую природу вообще, без обращения к жизни человека, без понимания связей индивидуального и всеобщего.Задача описательной психологии состоит в том, чтобы перекинуть мост от объяснения природы человека к описанию истории человека, его индивидуальной, т.е. душевной жизни.
Такова главная задача и, чтобы ее решить, Дильтей выдвигает новые требования к познавательным процессам, а именно:
1. направить исследовательскую деятельность на анализ индивидуальных особенностей душевной жизни людей – предмет описательной психологии;
2. ввести "изучение общественных продуктов" как средства получения полного и достоверного знания о душевной жизни;
3. с этой целью изменить научный инструментарий: в процессе познания души человека ведущим сделать эксперимент, а прежние средства познания человека рассматривать исключительно как вспомогательные.
Объяснительная психология, выросшая на противопоставлении восприятия и воспоминания, не охватывает все психические процессы, не анализирует "всю полноту человеческой природы". Психология, ранее находившаяся в "расчлененном" состоянии, должна стать "психологической систематикой". Поэтому предметом описательной психологии является "вся ценность душевной жизни", причем как с точки зрения формы, так содержания. С другой стороны, науки о духе нуждаются в прочно обоснованной и достоверной психологии, которая сделает анализ душевной связи индивидов во всей общественной и исторической действительности - хозяйстве, праве, религии, искусстве. Анализ целостной душевной связи не должен быть искалечен односторонностью, не должен быть расчленен на неестественные составляющие. Именно такой анализ предлагает осуществить Дильтей в своей описательной психологии.
Дильтей исходит из предположения, что возможно принципиальное восприятие внутренней жизни человека уже потому, что каждый человек знает собственные душевные состояния: чувство удовольствия, волевой импульс, мыслительный акт и другие. Причем, утверждает Дильтей, "никто не подвержен опасности смешать их между собой". Из существования такого знания Дильтей делает заключение о его возможности. Можно поэтому заключить, что в этом исходном аспекте своей философии Дильтей придерживается индуктивно-эмпирического характера аргументации, что повлияло на всю философскую концепцию В. Дильтея.
Герменневтика
Слово для Гадамера существует лишь в единственном числе (singulare tantum), другое же, которое мы находим в словаре среди множества, он называет значимым моментом речи. Слово (singulare tantum) – это проявление, произведение Языка – единства мысли всех людей, и истинный способ его существования. Это слово есть идеальный смысл, который Язык адресует нам посредством материальной речи, а также молчанием, мимикой, жестами и другими знаками. Уметь понимать, интерпретировать обращенное к нам слово, уметь входить в мир "герменевтического свершения" – это необходимая, повседневная задача каждого человека и, особенно, философа – герменевта, призванного углублять теоретические и практические познания в этой области.
Слово "язык" тоже омонимично. Язык как "единство мысли всех людей" является "домом и истиной Бытия". Он включает в себя все то от Бытия, что доступно человеческому пониманию и существует, чтобы это Бытие явить каждому человеку посредством родного языка и родной речи. Язык содержит принцип нашего единства и равенства. Другой язык – родной, этнический – это лишь одно из множества мировидений, миросозерцаний.
Далее мы рассматривали аналогию между словом и Словом божественным, их сходство в творчестве и воплощении. Для Гадамера Слово Нового Завета стоит за словом (singulare tantum). Именно это "единое Слово Божие" является Корнем древа Языка – Традиции, ветви которого – этнические языки-традиции. Причастность к последним позволяет нам присутствовать в отдаленном прошлом и, более того, приходить к самому Корню благодаря "via hermeneutica".
Философская герменевтика Х.Г. Гадамера глубока и богата. Мысль философа проникнута христианской верой и содержит характерное вертикальное и горизонтальное измерение. Сама сущность образования и цель – делать себя "во всех отношениях духовным существом", т.е. подниматься к всеобщему, к тому Образу, по которому мы сотворены и который носим и пестуем в душе. Образование – это путь уподобления Образу, путь нелегкий, путь за Словом, а значит – и герменевтический.
"Слово Божие стало человеком, Сын Божий делается Сыном Человеческим, чтобы человек, обретя слово и, будучи усыновленным, стал Сыном Божиим".
71. "Интегральный гуманизм" Ж. Маритена.
Философия человеческой личности и свободы Ж. Маритена – это часть его концепции, тесно связанная с философией истории. В свою очередь философия истории Маритена играла значительную роль в предпринятых философом попытках обновления католической мысли, которые вначале были приняты в штыки богословами-догматиками. Но впоследствии, уже в 50-60-х годах, созданная Маритеном программа "интегрального гуманизма" была встречена с сочувствием.
Маритен стремился интегрировать изначальные религиозные, как он полагал, основания ("трансцендентные основания") и многоразличные феномены европейского гуманизма. Вместе с тем, он отмечал, что интеграция не предполагает некритического отношения к традициям гуманистической мысли и культуры. Откровенный индивидуализм и "антропоцентризм" европейского гуманизма был объявлен неприемлемым. Главное – в том, что светский, т.е. "антропоцентрический гуманизм", смещал акценты: о "трансцендентных основаниях" забывали или принижали их; на первый план выступали наука, техника, которым придавалось самостоятельное значение. На начальном этапе развития антропоцентризма, в XVI–XVII вв. обнаружился, а на втором этапе, в XVIII–XIX столетиях, завершился процесс оттеснения на задний план или перечеркивания религиозных оснований европейского гуманизма. Плата за это – всесторонний кризис, который в XX в. (в третьем периоде развития истории Нового времени) охватил бытие и культуру человечества. Выход Маритен видел в утверждении геоцентрического гуманизма.
Маритен призывал современников и потомков глубоко, ответственно осмыслить разрушительные последствия гуманизма без Бога и с помощью специальных мер терпеливо двигаться к "интегральному гуманизму", восстанавливая или вновь закладывая "трансцендентные основания" жизни и культуры. Он призывал преодолеть "злопамятство против христианского мира", которое связано с противоречиями христианской истории, а не с самим христианским идеалом.
Концепция интегрального гуманизма Маритена органично вплетена в ткань более широкого религиозно-философского видения культуры и целостной философии истории. Культура понимается как одна из вершин, достигаемых человеком на пути его совершенствования. Творческая деятельность, воплощающаяся в творении культуры, носит на себе отпечаток "трансценденталий божественного бытия – Истины, Красоты и Блага".
Одним из важных элементов гуманистической доктрины Маритена явилась ее антифашистская направленность. Фашизм точно анализировался Маритеном как деградация культуры, цивилизации европейского человечества, как тяжкая плата и кара за присущую им противоречивость, двойственность, внутреннюю надломленность.
Неотомизм Э. Жильсона
Этьен Жильсон – видный представитель неотомизма, крупнейший в XX в. специалист по истории средневековой философии – автор книг, многие из которых приобрели широкую известность и стали классическими пособиями по истории средневековой философии и неотомизма: "Философия св. Бонавентуры" (1924); "Св. Фома Аквинский" (1925); "Методический реализм"; "Бог и философия" (1941); "Томизм. Введение в философию св. Фомы Аквинского" (1942); "Философия средних веков" (2 тома, 1944); "Дух средневековой философии" (1948); "Христианский экзистенциализм" (1948); "Христианство и философия" (1949); "Дунс Скот, введение в его основополагающие тезисы" (1952); "Метаморфозы града Божьего" (1953); "Данте и философия" (1953); "Церковь обращается к современному миру" (1954); "История христианской философии в средние века" (1955); "Живопись и реальность" (1958); "Философия и теология" (1960); "Массовое общество и его культура" (1967); "Трудный атеизм" (1979).
Неотомизм есть возрождение и преобразование в новых исторических условиях наследия Фомы Аквинского и других классиков средневековой теологии и философии. Так, в учении Фомы Аквинского (1225-1274) Жильсон выдвигает на передний план универсальный замысел, удавшуюся, как он полагает, попытку гармонического объединения религии и философии, веры и разума. Другой вершиной католической мысли средневековья Жильсон считает философию св. Бонавентуры (1221-1274), представителя поздней схоластики, одного из великих Учителей Церкви, главу ордена францисканцев. В его учении особо подчеркивается значимость метафизики, тесно объединенной с христианской мистикой. Бонавентура – в толковании Жильсона (несколько отличающемся от подхода ортодоксального томизма) – признает существенные различия между верой и теологией, с одной стороны, и разумом и философией, с другой стороны. Но следуя традициям католической философии, он отказывает философии в какой бы то ни было автономии. Если бы философия исходила только из разума, она вела бы к заблуждениям. И потому истинную философию может создать только разум, озаренный божественным светом. В философии Бонавентуры Жильсона привлекает также удачный, по его суждению, синтез томистской и августинистской традиций. Сам Жильсон предпринимает современную интерпретаторскую попытку объединить учения Фомы Аквинского и Бонавентуры.
Обсуждая вопрос об очевидных различиях философских позиций выдающихся католических мыслителей, Жильсон высказывается в пользу плюрализма именно философских идей и взглядов. Если основополагающие "истины веры" объединяют и должны объединять католических теологов, то разъединяющие их расхождения по частным, в том числе философским, вопросам вполне допустимы и даже неизбежны. Ибо в философии главные орудия – теоретические доводы, доказательства. Всякие запреты и директивные рекомендации в философии бессмысленны. Итак, теологи, замечает Жильсон, не должны надеяться на то, что люди, направляющие свой умственный взор на проблему бытия, придут к согласию. Тем самым становится ясно, что теология должна представить философии большую свободу исследования. Однако и философы должны, согласно Жильсону, в конечном счете признать преимущество веры, откровения перед разумом.
Важнейший для неотомиста Жильсона предмет исследования - существенное различие между христианским Богом как Богом религии и "философским богом", т.е. образом и понятием бога в нерелигиозной философии. Из своих историко-философских размышлений Жильсон делает следующие выводы. Естественная теология должна опираться в первую очередь не на позитивную науку и не на рационалистическую философию, а на религиозно-экзистенциальную метафизику, т.е. метафизику, обращенную к личности, к ее существованию и опыту, особенно связанному с "откровением" Бога, его "явлением" человеку. Согласно Жильсону, христианская мысль по самой своей сути является экзистенциальной и, быть может, "самой экзистенциальной" среди других форм философии, претендующих на решение экзистенциальных проблем личности.
Размышления Жильсона, спроецированные на историю мысли, тем не менее были подчинены современным, до сих пор актуальным задачам неотомистской философии и главной из них - обновлению идеи христианского Бога в условиях, когда вера в него оказалась подорванной. Жильсон увидел аналогию между XX в. и греческой древностью. В наше столетие люди, отвергшие христианского Бога, начали суеверно обожествлять то слепую Эволюцию, то якобы благодетельный Прогресс, то Равенство и Демократию. Разуверившись и в них, безверие изобретает все новые и новые божества. Особая опасность для культуры, религии, философии исходит скорее не от неверующих ("агностиков", по обычной западной терминологии), а от "псевдоагностиков", которые владеют научными знаниями, но проявляют полное бессилие в вопросах, ответы на которые можно дать, лишь обладая философской и теологической культурой.