Главные характеристики современного этапа развития науки
В ходе развития науки в последней трети XX в. были выявлены основания для создания новой научной картины мира - эволюционно-синергетической. Ее фундамент составляют ставшие общенаучными принципы развития и системности. Теоретический каркас этой картины мира определяют теории самоорганизации (синергетика) и систем (системология), а также информационный подход, в рамках которого информация понимается как атрибут материи наряду с движением, пространством и временем. Пока еще рано судить обо всем содержании эволюционно-синергетической картины мира, но некоторые ее сущностные черты можно указать. Во-первых, развитие рассматривается в ней как универсальный (осуществляющийся везде и всегда) и глобальный (охватывающий все и вся) процесс. Эта черта данной картины мира находит свое выражение в развитии концепции универсального (глобального) эволюционизма. Во-вторых, само развитие трактуется как самодетерминированный нелинейный процесс самоорганизации нестационарных открытых систем. Такое понимание процессов развития исходит из синергетики. В-третьих, утверждается фундаментальная согласованность основных законов и свойств Вселенной с существованием в ней жизни и разума.
Эти черты эволюционно-синергетической картины мира позволяют по-новому решать проблему единства мира, понять взаимосвязи между различными уровнями организации материального мира (мега-, макро- и микромиров), живой и неживой материей, природы и общества, увидеть в новом ракурсе место и роль разума во Вселенной.
В указанных выше чертах формирующейся новой НКМ отражаются и главные характеристики современной науки.
Во-первых, принцип развития (эволюции) в современной науке получил статус фундаментальной мировоззренческой и методологической константы. В общенаучной концепции универсального (глобального) эволюционизма принцип развития воспроизводится на уровне оснований науки, которая служит центром идейной кристаллизации новой научной картины мира - эволюционно-синергетической.
В рамках универсального эволюционизма происходит элиминация понятия изолированной системы, а вместе с ним - и концепции абсолютного (лапласовского) детерминизма. Теперь всякий локальный процесс эволюции (геологический, биологический, социальный и т.д.) может быть объяснен только лишь как необходимый момент единого универсального процесса развития Вселенной как целого.
Современные космологические модели вполне определенно демонстрируют эвристическую силу эволюционного подхода, предполагающего рассмотрение физической реальности с позиций принципа развития. Очевидно, что если Вселенная реконструирована в космологических моделях как развивающаяся целостность, то и конкретные формы материи (химическая, геологическая, биологическая, социальная), порожденные в едином "вселенском" процессе развития, также претерпевают направленные изменения, т.е. развиваются.
Во-вторых, во второй половине XX столетия научное сообщество в полной мере осознало целостность, а следовательно, системность Метагалактики. Принципиально важно здесь то, что центральный аспект системности Метагалактики образует универсальность процессов развития. Это синхронный аспект взаимосвязи развития и системности. Диахрония развития и системности заключается в том, что первоначально (как с точки зрения времени, так и с точки зрения субстрата) процесс развития был реализован в физической реальности. Результатом этого процесса стал субстрат химизма - атом. Наступила космологическая эпоха рекомбинации: вещество отделилось от излучения. В этом пункте единый процесс развития дивергирует: теперь он воплощается в физической и химической ветвях эволюции универсума. Пространственно-временная суперпозиция физической и химической ветвей эволюции порождает биологический модус развития. На определенном этапе своего развертывания биологическая эволюция, суперпозицируя со своим основанием - физико-химической эволюцией, "взрывается" новой ветвью развития - социальной, которая, в свою очередь, порождает новый виток эволюции - информационный (опять же через суперпозицию со своим природным основанием - единством живого и неживого).
Описанная схема есть не что иное, как предельно общий сценарий порождения и возрастания системности той части мира, которая доступна научному познанию. Причем этот процесс осуществляется в форме развития.
В основе системности изучаемых наукой объектов лежит процесс развития. Системная парадигма во второй половине XX в. приобрела статус общенаучной именно потому, что в данный период собственного развития науки в подавляющем большинстве ее сфер была осознана историчность, изменчивость их предметных областей.
Такое положение дел дает основания для принципиально важных в мировоззренческом и методологическом отношении выводов.
В современной науке развитие трактуется как нелинейный, вероятностный и необратимый процесс, характеризующийся относительной непредсказуемостью результата. В силу указанных обстоятельств прогнозирование как необходимый элемент философского и научного знания в настоящее время воплощается в форме построения возможных миров, представляющих собой набор предполагаемых будущих состояний того или иного объекта.
В-третьих, современная наука становится человекоразмерной. В составе концепции универсального эволюционизма одно из центральных мест занимает антропный принцип. Данный принцип позволяет установить связь самых ранних стадий эволюции Вселенной и позднейшей биологической эволюции на Земле. Как следствие, человеческое бытие рассматривается как эндогенная форма бытия по отношению к миру в целом и той его части, которую называют природой. Краткая формулировка антропного принципа следующая: "Мир таков, потому что существует человек".
Действительно, в известной нам области мира - нашей Вселенной - основные параметры ее существования согласованы настолько "ювелирно", что только при этом наборе фундаментальных характеристик возможно появление и развитие жизни, тем более разумной. Так что человек не есть случайное явление. Он есть результат направленного мирового процесса самоорганизации, причем с бесконечно возрастающей "многоканальностью" согласования его параметров и уменьшающейся степенью стабильности существования новых, более сложных форм существования.
Другой аспект антропного принципа эксплицируется через поиск ответа на вопрос: "Почему природа устроена именно так, а не иначе?". Здесь речь идет о происхождении и обусловленности системы законов "нашей" Вселенной, определяющих ее эволюцию и строение. Примечательно то, что постановка этого вопроса сопровождается сменой представления об устойчивости мироздания (возведенного в абсолют классической механикой) идеей его радикальной неустойчивости. В свою очередь неустойчивость мира основана на неопределенности, имеющей место в микромире, ибо сама неопределенность микрообъектов есть следствие противоречивости движения вообще и движения элементарных частиц в частности. Отсюда вытекает вывод о том, что неопределенность есть атрибутивная черта объективного мира. Именно этот принципиальный факт установила квантовая механика. Неопределенность стала трактоваться как объективная в отличие от неопределенности во всей предшествующей физике, где она толковалась как неполнота или недостаточность знаний.
Еще один аспект антропного принципа обнаруживает себя в процессе осмысления цивилизационного кризиса. Здесь на первый план выходит обратная сторона антропного принципа: "Существование человека во Вселенной возможно потому, что она такая, какая есть". Это означает, что есть предел способов и степени преобразования человеком окружающего его мира. Сегодня, как никогда, эти пределы буквально ощутимы. Всякая экологическая проблема и есть зримое выражение этих пределов.
И все-таки антропный принцип позволяет совершенно по-новому интерпретировать место и роль человека в универсуме. Человек занимает одно из центральных мест в мире не потому, что он есть "вершина" эволюционного процесса, ведь эта "вершина" может рухнуть по причине своей собственной несостоятельности (глупости, идущей от самомнения и т.д.), а потому, что человек может стать фактором "направляемое™" или "управляемости" развития, при этом направляя последнее в сторону повышения стабильности глобальной системы общество - природа. Такое новое понимание человека в соединении с современными взглядами на развитие нашло свое воплощение в теории устойчивого развития, ядром которой является идея коэволюции природы и общества. Сущность последней состоит в том, чтобы определить согласованные с фундаментальными законами природы параметры и механизмы развития человеческой цивилизации. При этом следует учитывать то обстоятельство, что развивается не только явление, но и сущность, лежащая в его основе. Так, например, сегодня констатируется, что человечество вступает в новую стадию своего развития, названную информационной цивилизацией. Эта стадия человеческой истории характеризуется интенсивным обменом между людьми не веществом и энергией, а информацией, которая становится основным объектом человеческой деятельности. Вещество же и энергия - средства оперирования людьми информацией. Если учесть тенденцию развития информационных технологий - снижение вещественных и энергетических затрат на производство и оперирование информацией, - то можно прогнозировать снижение антропогенных нагрузок на окружающую среду, что должно привести к смягчению остроты экологических проблем в традиционном смысле. Но вместе с тем можно предположить появление экологических проблем иного рода, например загрязнение информационного пространства.
В-четвертых, в современной науке стало распространенным исходящее из синергетики представление о том, что эволюционные процессы протекают в форме самоорганизации сложных систем. Синергетические исследования возникли в конце 70-х гг. XX в. в результате открытия способностей неживых систем сохранять свою упорядоченность и переходить от менее упорядоченного состояния к более упорядоченному, например при образовании турбулентных потоков. До этого такие способности приписывались только социальным и живым системам. Другими словами, так же как в обществе и живой природе, в неживом происходят процессы самоорганизации.
Согласно И. Пригожину, открытие феномена бифуркации в неживых системах стало началом проникновения идеи развития в основания современного естествознания, что указывает на тесную связь основных положений синергетики с принципами философской теории развития - диалектикой. Так, само понятие бифуркации является научной конкретизацией диалектического понятия скачка.
Основной результат развития синергетики в качестве междисциплинарного научного направления заключается в том, что самым различным (как по своей природе, так и по своим масштабам) системам присущи процессы самоорганизации, причем они протекают по общим для всех систем закономерностям, в основе которых лежат взаимодействия противоположных тенденций: устойчивости (стабильности) - неустойчивости, хаоса (беспорядка) - порядка (упорядоченности), энтропии - негэнтропии, необходимости - случайности и др. При этом синергетика исходит из того, что во Вселенной процессы развития, аспектом которого является самоорганизация, протекают в направлении возникновения более сложных систем.
В-пятых, современная наука характеризуется междисциплинарностью, представляющей собой суммарную тенденцию, детерминированную первыми четырьмя характеристиками. Именно интенсификация этой характеристики в последующем развитии современной науки может стать центральным условием построения единой картины мира, в которой синтезированы научные представления о трех основных сферах универсума - неживой природе, органическом мире и обществе.
Таким образом, следует ожидать, что в науке XXI в. доминирующей станет парадигма, основу которой будут составлять универсальные законы эволюции и самоорганизации, инвариантные к любому уровню организации реальности (физической, химической, геологической, биологической, социальной и т.д.).
11. Историческая обусловленность рационального мышления (Античность, Средневековье, Новое и новейшее время). (ОК-1, ОК -2)
Наука, как принято считать, является образцом рациональности для всех других областей применения человеческого рассуждения. Вместе с тем требование рациональности, предъявляемое к результатам научного исследования, не является самоочевидным и нуждается в комментарии. Рациональность, или разумность, является характеристикой знания с точки зрения его соответствия наиболее общим принципам мышления, разума. Поскольку совокупность таких принципов не является вполне ясной и не имеет отчетливой границы, понятию рациональности свойственны и неясность, и неточность.
Мышление человека является разным не только в разные исторические эпохи, но и в разных областях его приложения. Существенным является поэтому различие между двумя уровнями рациональности: универсальной рациональностью, охватывающей целую эпоху или культуру, и локальной рациональностью, характеризующей особенности мышления в отдельных областях теоретизирования конкретной эпохи или культуры. Универсальная рациональность предполагает, в частности, соответствие требованиям логики и требованиям господствующего в конкретную эпоху стиля мышления.
Предписания логики составляют ядро рациональности любой эпохи, и вместе с тем они не являются однозначными. Прежде всего, не существует единой логики, законы которой не вызывали бы разногласий и споров. Логика слагается из необозримого множества частных систем. "Логик", претендующих на определение понятия закона логики, а значит, и понятия логического следования, в принципе бесконечно много. Известны классическое определение логического закона и логического следования, интуиционистское их определение, определение в паранепротиворечивой, в релевантной логике и т.д. Ни одно из этих определений не свободно от критики и от того, что можно назвать "парадоксами логического следования". "Что имеется в виду, когда требуется соответствие логике? – задается естественным вопросом П. Фейерабенд. – Ведь существует целый спектр формальных, полуформальных и неформальных логических систем: с законом исключенного третьего и без него, с законом недопустимости противоречия и без него (логика Гегеля); с принципом, что противоречие влечет все, что угодно, и без него".
Особенно сложно обстоит дело с требованием рассуждать непротиворечиво, фиксируемым законом противоречия. Аристотель называл данный закон наиболее важным принципом не только мышления, но и самого бытия. И вместе с тем в истории логики не было периода, когда этот закон не оспаривался бы и дискуссии вокруг него совершенно затихали.
Относительно мягкая критика требования (логической) непротиворечивости предполагает, что если перед теоретиком встала дилемма: заниматься устранением противоречий из теории или работать над ее дальнейшим развитием, обогащением и проверкой на практике, он может выбрать второе, оставив устранение противоречий на будущее. Жесткая критика требования непротиворечивости отрицает универсальность этого требования, применимость его в некоторых, а иногда и во всех областях рассуждений. В частности, диалектика в гегелевском смысле настаивает на внутренней противоречивости всего существующего и мыслимого и считает такую противоречивость основным или даже единственным источником всякого движения и развития. Для закрытых (коллективистических) обществ диалектика является необходимой предпосылкой решения ими ключевых социальных проблем. Открытые (индивидуалистические) общества считают диалектику, постоянно тяготеющую к нарушению законов логики, интеллектуальным мошенничеством.
Это означает, что рациональность коллективистического мышления, взятого с обязательными для него экскурсами в диалектику, принципиально отличается от рациональности индивидуалистического мышления, и что в рамках каждой эпохи намечаются два типа универсальной рациональности, различающиеся своим отношением к требованиям логики.
Рациональность не оставалась неизменной на протяжении человеческой истории: в Античности требования разума представлялись совершенно иначе, чем в Средние века; рациональность современного мышления радикально отличается от рациональности мышления Нового времени. Рациональность, подобно искусству, аргументации и т.д., развивается волнами, или стилями: каждой эпохе присущ свой собственный стиль рациональности, и смена эпох является, в частности, сменой характерных для них стилей рациональности.
Сам стиль рациональности эпохи, складывающийся стихийно-исторически, укоренен в целостной ее культуре, а не в каких-то господствующих в конкретный исторический период идеях, философских, религиозных, научных или иных концепциях. Социально историческая обусловленность стилей рациональности опосредуется стилем мышления эпохи, представляющим собой систему глобальных, по преимуществу имплицитных предпосылок мышления эпохи.
В истории рациональности отчетливо выделяются четыре основных периода ее развития, соответствующие главным этапам развития общества: Античность, Средние века, Новое время и современность. Первобытное мышление не является рациональным и составляет только предысторию перехода в гораздо более позднее время от мифа к логосу.
Универсальная рациональность, остающаяся неизменной во все эпохи, очень бедна по своему содержанию. Требования рациональности, меняющейся от эпохи к эпохе, довольно аморфны, даже когда они относятся к логике. Эти требования историчны; большая их часть носит имплицитный характер: они не формулируются явно, а усваиваются как "дух эпохи", "дух среды" и т.п.
Универсальная рациональность действует только через локальную рациональность, определяющую требования к мышлению в некоторой частной области.
Характерным приемом локальной рациональности является научная рациональность, активно обсуждаемая в последние десятилетия и представляющая собой совокупность ценностей, норм и методов, используемых в научном исследовании.
От стихийно складывающейся научной рациональности необходимо отличать разнообразные ее экспликации, дающие более или менее полное описание эксплицитной части требований к разумному и эффективному научному исследованию. В числе таких экспликаций, или моделей, научной рациональности можно отметить индуктивистскую (Р. Карнап, М. Хессе), дедуктивистскую (К. Поппер), эволюционистскую (С. Тулмин), реконструктивистскую (И. Лакатос), анархистскую (П. Фейерабенд) и др.
Локальная рациональность предполагает:
• определенную систему ценностей, которой руководствуются в конкретной области мышления (науке, философии, политике, религии, идеологии и т.д.);
• специфический набор методов обоснования, применяемых в этой области и образующих некоторую иерархию;
• систему категорий, служащих координатами мышления в конкретной области;
• специфические правила адекватности, касающиеся общей природы рассматриваемых объектов, той ясности и точности, с которой они должны описываться, строгости рассуждений, широты данных и т.н.;
• определенные образцы успешной деятельности в данной области.
Универсальная рациональность вырастает из глубин культуры своей исторической эпохи и меняется вместе с изменением культуры. Два трудных вопроса, связанных с такой рациональностью, пока остаются открытыми. Если теоретический горизонт каждой эпохи ограничен свойственным ей стилем рациональности, то может ли одна культура осмыслить и понять другую культуру? Существует ли прогресс в сфере рациональности и может ли рациональность одной эпохи быть лучше, чем рациональность другой эпохи?
О. Шпенглер, М. Хайдеггер и др. полагали, что предшествующие культуры непроницаемы и принципиально необъяснимы для всех последующих. Сложная проблема соизмеримости стилей рациональности разных эпох, относительной "прозрачности" предшествующих стилей для последующих близка проблеме соизмеримости научных теорий.
Можно предположить, что историческая объективность в рассмотрении рациональности мышления возможна лишь при условии признания преемственности в развитии мышления. Отошедший в прошлое способ теоретизирования и стиль рациональности может быть понят, только если он рассматривается с позиции более позднего и более высокого стиля рациональности. Последний должен содержать в себе, выражаясь гегелевским языком, "в свернутом виде" рациональность предшествующих эпох, представлять собой, так сказать, аккумулированную историю человеческого мышления. Прогресс в сфере рациональности не может означать, что, например, в Средние века более эффективной была бы не средневековая рациональность, а допустим, рациональность Нового времени и тем более современная paциональность.
Если рациональность является порождением культуры своей эпохи, каждая историческая эпоха имеет единственно возможную рациональность, которой не может быть альтернативы. Ситуация здесь аналогична истории искусства: современное искусство не лучше древнегреческого искусства или искусства Нового времени.
Вместе с тем прогрессу рациональности можно придать другой смысл: рациональность последующих эпох выше рациональности предшествующих эпох, поскольку первая содержит в себе все то позитивное, что имелось в рациональности вторых. Прогресс рациональности, если он и существует, не является законом истории точно так же, как и неуклонный прогресс в развитии науки.
В каждой области теоретической деятельности складывается свое специфическое понимание рациональности. Можно говорить, например, о локальных научной рациональности, политической рациональности, теологической рациональности, медицинской рациональности и т.д.
В современных постиндустриальных обществах понятие научной рациональности продолжает оставаться образцом для других разновидностей локальной рациональности. В Античности таким образцом служила специфическая философская рациональность, в Средние века – теологическая рациональность. В Новое время значение научной рациональности как эталона, которому нужно следовать в других областях теоретической деятельности, заметно переоценивалось. В новейшее время заметно возрос скептицизм в отношении возможностей научного мышления решать острые проблемы социального развития, не нанося вреда природе и культуре. Однако скептицизм не достиг пока отметки, после которой могло бы наступить полное разочарование в способностях разума, действующего по аналогии с научным разумом.
Особенностью всех представлений о локальной рациональности, к какой бы области теоретизирования эти представления ни относились, является их нечеткость и неясность. Это касается и научной рациональности, хотя в случае науки в отличие от, скажем, медицины существует особый раздел знания – философия науки, призванный выявлять идеалы и нормы мышления ученого.
Трудно определить, какими специфическими признаками должно обладать мышление, чтобы его можно было считать строго научным. Нет четкой границы между научными теориями и теми концепциями, которые только внешне напоминают науку, но, по сути, не относятся к ней.
Далее рассматривается один из существенных моментов научной рациональности – постоянное использование в науке принципа упорядочения.
Этот принцип пока не был предметом детального исследования, более того, обычно он даже не упоминается при описании научной рациональности. То, что говорится о принципе упорядочения далее, является, естественно, первым подходом к этой сложной проблеме. Сразу же можно сказать, что в ней концентрируется сама суть научной рациональности.
Поскольку научное упорядочение всегда или почти всегда имеет свои "верх" и "низ", относительно которых предполагается, что "верх" лучше "низа" и должен предпочитаться ему, это упорядочение представляет собой иерархизация).
Иерархизм представлял собой один из основных принципов устройства сословного средневекового общества. Он являлся также одним из ведущих принципов средневекового мышления. Наука, насквозь пронизанная иерархиями, во многом напоминает средневековое общество, а в одном из своих крайних вариантов – в случае "нормальной" науки – и характерное для этого общества мышление.
Из многообразных типов научного упорядочения можно выделить следующие основные, как кажется, его типы:
• упорядочение истолкований истины, в соответствии с которым универсальным идеалом науки является соответствие научных положений описываемой ими реальности (истина как корреспонденция), а внутренняя согласованность утверждений (истина как когеренция), их практическая полезность и другие истолкования истины имеют лишь частное, вспомогательное значение;
• упорядоченность применяемых в науке способов обоснования знания, согласно которой эмпирическое обоснование предпочтительнее теоретического, а теоретическое обоснование лучше (или "надежнее") контекстуальных, эффективных лишь в некоторых аудиториях способов обоснования;
• упорядоченность типов научных теорий, ставящая объяснительные теории выше описательных теорий и, соответственно, предполагающая, что теория, не только описывающая, но и объясняющая изучаемые явления, предпочтительнее теории, дающей лишь систематическое описание и классификацию исследуемых объектов;
• упорядоченность типов научного объяснения, предполагающая, что объяснение на основе научного закона предпочтительнее каузального объяснения, опирающегося на выявленные причинные связи;
• упорядоченность при построении и организации знания, выделение среди научных положений, относимых к истинным, тех, которые являются просто истинными, далее тех, которые, по выражению Л. Витгенштейна, "крепко удерживаются нами", и, наконец, тех, которые особенно "крепко удерживаются нами" и отбрасывание которых грозит разрушением определенной области научной "практики" (например теории визуального восприятия в случае признания ложным высказывания "Небо голубое"; физиологии, когда отбрасывается высказывание "Отрезанная голова обратно не прирастет", и т.п.);
• упорядоченность видов научных споров, в соответствии с которой такие споры должны иметь форму дискуссии (спора об истине, использующего только корректные приемы) или, в крайнем случае, форму полемики (корректного спора о ценностях), но не форму эклектики (спора об истине с использованием некорректных приемов) и, тем более, не форму софистики (спора, целью которого является победа, т.е. утверждение собственной системы ценностей любой ценой).
Здесь целесообразно остановиться на требовании упорядоченности при построении и организации знания, на присущем науке стремлении выстраивать свои утверждения в цепочки, is которых всегда имеются "верх" и "низ", есть положения, которые должны быть приняты, положения, которые могут быть приняты, и, наконец, положения, которые ни при каких условиях не должны приниматься.
В общем случае иерархия – это расположение частей или элементов целого в порядке от высшего к низшему, с возрастающим значением и уменьшающимся числом членов. Примерами иерархий могут служить существующая в каждом обществе иерархия ценностей, принимавшаяся в Новое время иерархия наук и т.д.
Развитие научных теорий протекает между двумя крайними полюсами, одним из которых является "нормальная" наука – научная дисциплина, имеющая парадигму и занимающаяся устранением расхождений между нею и реальностью, а другим – "анархическая" наука, не опирающаяся ни на какую "образцовую" теорию и представляющая собой множество конкурирующих между собой концепций.
Наиболее отчетливые иерархии существуют в "нормальной" науке. В "анархической" науке иерархии, как правило, неустойчивы и являются разными в разных версиях одной и той же научной дисциплины.
Высшей целью науки является, как принято считать, истина, в силу чего в науке нет этически безразличных действий. Ученый вовлечен в увлекательную историю поиска истины, всякое отступление от этой максимы предосудительно.
Истина означает равенство принимаемых утверждений. Каждое утверждение или соответствует реальности, или не соответствует ей, и никаких промежуточных граней здесь нет. И вместе с тем в науке выделяются более фундаментальные и менее фундаментальные принципы и факты. В иерархизации положений, являющихся истинными, нет, однако, никакой мистики. Эта иерархия – одно из следствий того, что наука является человеческой деятельностью, разворачивающейся, как и всякая деятельность, во времени и требующей отделения главного от второстепенного.
В середине прошлого века в науке сложилась так называемая иерархическая модель обоснования научных теорий. Ее основным назначением было объяснение процесса выработки согласия научного сообщества по важным вопросам и снятия периодически возникающих в сообществе разногласий.
Иерархическая модель, сторонниками которой были К. Поппер, К. Гемпель, Г. Рейхенбах и др., исходила из того, что в развитых науках имеется высокая степень консенсуса относительно базисных теоретических принципов и методов. Выделялись три уровня научного знания: фактуальный (нижний) уровень, теоретический (средний) уровень и методологический (высший) уровень. В последний включались правила и принципы, регулирующие отношение теории и фактов. Предполагалось, что диссенсус научного сообщества относительно фактов устраняется благодаря консенсусу в теории, а диссенсус в теории снимается консенсусом в методологии.
Иерархическая модель хорошо соответствует интуитивным представлениям ученых о развитии науки. Обычно ученому кажется, что, если в научном сообществе возникли разногласия по поводу фактов, нужно обратиться к теоретическим представлениям об исследуемой области явлений, и эго позволит в процессе дискуссии прийти к согласию относительно истолкования фактов. Если не удается достигнуть консенсуса относительно теоретических положений, остается обратиться к правилам и принципам методологии и таким способом устранить диссенсус.
Несмотря на всю привлекательность иерархической модели в последние десятилетия она стала подвергаться все более настойчивой критике. Прежде всего обнаружилось, что между фактическим и теоретическим знанием нет ясной границы. Факты теоретически нагружены, каждая теория является одновременно и объяснением фактов, и их истолкованием, т.е. приданием им определенного смысла. Далее постепенно было выявлено, что методологические нормы и правила не являются чем-то константным – они исторически изменчивы.
Эти два обстоятельства заставили отказаться от иерархической модели. Снова оказался открытым вопрос о том, благодаря чему во многих научных дисциплинах длительные периоды царит консенсус, а если диссенсус все же возникает, он довольно быстро устраняется.
Были предложены новые более тонкие истолкования иерархизации положений научных теорий.
В частности, Л. Лаудан модифицировал иерархическую модель, объединив в один уровень эмпирическое и теоретическое знание. В фактуальное входят "не только утверждения о непосредственно наблюдаемых событиях, но и утверждения о том, что происходит в мире, в том числе и утверждения о теоретических и ненаблюдаемых сущностях". Консенсус научного сообщества реализуется на трех уровнях: фактуальном, методологическом и аксиологическом. Дискуссии относительно эмпирических данных и фактов, а также теорий, принимаемых научным сообществом, являются, таким образом, "фактуальными разногласиями" и "фактуальным консенсусом". К методологическому уровню относятся регулятивные правила и предписания, определяющие стратегию и тактику принятия научным сообществом фактов и теорий. Эти правила и предписания исторически изменчивы, в силу чего возможны споры об их эффективности. Аксиологический уровень определяет фундаментальные цели и ценности научного познания. Предполагается, что фактуальные разногласия устраняются на методологическом уровне, а методологические разногласия – на аксиологическом уровне.
Однако эта модификация иерархической модели не принимает во внимание того, что споры возможны не только относительно фактов и теорий, но и по поводу понимания целей и ценностей науки. Кроме того предполагается, что нельзя решить разногласия на более низком уровне, не имея консенсуса на более высоком уровне.
Учитывая это, Лаудан отверг и модифицированную иерархическую модель, а вместо нее предложил "сетчатую модель" научной рациональности. "Сетчатая модель, – пишет он, – очень отличается от иерархической модели, так как показывает, что сложный процесс обоснования пронизывает все три уровня научных состояний. Обоснование течет как вверх, так и вниз по иерархии, связывая цели, методы и фактуальные утверждения. Не имеет смысла далее трактовать какой-либо из этих уровней как более привилегированный или более фундаментальный, чем другие. Аксиология, методология и фактуальные утверждения неизбежно переплетаются в отношениях взаимной зависимости".
Имеются и другие концепции упорядочения утверждений научных теорий. Эти концепции конкурируют между собой, и ни о каком более или менее единодушном принятии какой-то из них, напоминающем признание иерархической модели, не может быть и речи. Проблема иерархизации научных утверждений и связанный с ней вопрос о путях достижения консенсуса в науке остаются, таким образом, открытыми.
В заключение обсуждения темы научной рациональности можно еще раз подчеркнуть те особенности социальной философии, которые определяют своеобразие присущей ей рациональности.
• Социальная философия соединяет вместе науки об обществе как бытии и науки об обществе как становлении, в силу чего она требует одновременного применения и внутреннего подхода к исследуемым социальным явлениям, и внешнего подхода к ним. Человек строит определенные планы на будущее, преследует определенные цели, руководствуется некоторой системой ценностей и т.д. Рассматривать людей и их сообщества подобно тому, как рассматриваются небесные тела, деревья, виды животных и т.д. – значит, упускать самое важное и самое специфическое в жизни общества. Социальная жизнь всегда является реализацией определенных идей и ценностей, вырабатываемых обществом. Человеческая история творится самими людьми, и в основе их творчества лежат их представления об истине, добре, справедливости, свободе, более совершенном устройстве общества и т.д. Как показывает последующих ход событий, чаще всего эти представления являлись ошибочными или утопическими. Тем не менее понимание определенной эпохи или определенного общества окажется заведомо неполным, если не принимать во внимание тс идеи, которыми направлялась деятельность людей данной эпохи или данного общества. Это понимание будет неадекватным и в том случае, если исследователь, анализирующий некоторое общество, не будет отдавать себе отчета в том, что он сам принадлежит к определенной эпохе и является членом конкретного общества, разделяет идеи и ценности своего времени и никогда не окажется способным выйти из своего "настоящего".
• Социальная философия связана с социальной деятельностью людей и имеет своей конечной задачей рационализацию последней. Это означает, что социальная философия должна включать явные и неявные ценности и оценки, без которых невозможны никакие проекты совершенствования общества. Сама идея, что существующее общество может быть в каком-то отно<