Эпикурейцы, стоики. Вторая софистика.
В ту самую эпоху, когда меняется очерченная выше общая ориентация стоицизма и платонизма, эпикуреизм занимает довольно прочное положение в кругах римских интеллектуалов. Эпикурейцев изгоняли из Рима уже во II веке, но их популярность продолжала расти. Об этом мы можем судить по сочинению Лукреция «О природе вещей» (ок. 55 г. до н.э.), где он возносит в прекрасных латинских стихах хвалы своему греческому кумиру, а также ведет традиционную для эпикурейцев полемику с Платоном. Об этой же распространенности эпикуреизма свидетельствует и Цицерон, которому в свою очередь приходится вести решительную полемику с эпикуровым учением. В трактате «О высшем благе и крайнем зле» (45 год), в первых двух книгах, действие которых относится к 50 году и представляет собой беседу Цицерона с двумя достойными юношами, Цицерон излагает и опровергает учение Эпикура о наслаждении, а в трактате «О природе богов» (45-44 год), якобы воспроизводящем беседу 77-76 годов между тремя образованными римлянами, эпикурейцев представляет друг оратора Красса сенатор Гай Веллей.
Неприемлемость и прямой вред эпикурова учения очевидны для Цицерона (что не помешало ему ознакомиться с еще не изданной поэмой Лукреция и выправить её), но не меньше его раздражает невежество эпикурейцев. В ответ на речь Веллея Котта, другой участник диалога замечает: "...вы твердите словно заученный урок то, что Эпикур, зевая, набредил, а сам он, между прочим, хвалится, как мы видим из его писем, что он-то не имел никакого учителя. Да если бы он и не предупредил, я мог бы легко в это поверить... Не пахнет от Эпикура ни Академией, ни Ликеем, не чувствуется в нем даже школьного образования" (I 72). Хотя мы уже видели, что к образу Эпикура-самоучки нужно относиться осторожно, в данном случае необходимо обратить внимание на другое: изложение учения Эпикура Веллей предваряет критической сводкой платоновского и стоического учения и обнаруживает явное знакомство с доксографическими компендиями того времени, излагавшими взгляды ранних философов (18-41).
И действительно, к этому времени эпикурейцы явственно цивилизуются, и общее стремление сознательно вместить в свой кругозор предшествующую философию свойственно также и им. Об этом можно судить по библиотеке современника Цицерона друга Пизонов эпикурейца Филодема, найденной на так называемой "вилле папирусов" в Геркулануме. Библиотека дает представление о необыкновенной эрудиции ее владельца. Эпикурейцы этого периода погружены в изучение платоновской и стоической традиции, и в данном случае не так важно, что целью этих ученых штудий могла быть и полемика. Просвещенный эпикуреизм оказал несомненное влияние на поэта Горация. Отметим также, что доксографический компендий Филодема по истории философии в десяти книгах был, в частности, одним из важнейших источников для Диогена Лаэртия.
Судя по той полемике, которая велась с эпикурейским учением в I-II веках н.э. можно судить о том, что их учение прочно вошло в обиход школьных дискуссий. В частности, Плутарх Херон ейский в своих «Моралиа» опровергает ряд положений эпикурейской философии в трактатах «Хорошо ли сказано "проживи незаметно"», «О невозможности жить в удовольствие согласно Эпикуру», «Против Колота».
Известно имя еще одного эпикурейца поздней эпохи (рубеж II-III веков н.э.) — Диогена из Эноанды, составившего сводку эпикуровского учения и записавшего ее на каменной стеле, фрагменты которой были найдены в 1884 году. Но уже задолго до этого времени у эпикуровского учения и его школы не было никаких перспектив плодотворного развития.
Если тенденция популяризации философии в эпикуреизме проявилась уже у его основателя, в стоицизме с его подчеркнутой в ранний период школьной окрашенностью она развивалась постепенно, причем собственно популярной философия стоиков становится у римлян. К концу первого века образованность в Риме уже явно предполагала знакомство с философией, и такой необходимой для образованного человека философией все более оказывается стоицизм, не исключавший после Панетия и Посидония платонического влияния и могущий при необходимости заимствовать элементы эпикуреизма. Таким образом, теперь дело идет не об исключительном случае Цицерона, например, сознательно ставившего своей целью ознакомление римлян со стоицизмом и платонизмом, а о превращении философии в необходимый элемент общего образования.
В частности, о влиянии стоицизма и его влиятельности можно судить по тому, до какой степени именно стоицизм инспирировал великого эпика Вергилия, «Энеида» которого пронизана стоическим учением о роковой предопределенности мирового и исторического процесса.
Вероятнее всего к традиции просвещенного стоицизма принадлежал Арий Дидим, друг и советник императора Августа, наставник Мецената, автор сводки философских учений стоиков, перипатетиков и академиков, изложенных по школам, а в рамках школы — по проблемам (логика, этика, физика, — здесь Арий опирался на платоника Евдора Александрийского). По-видимому, Арий не испытывал никакого интереса к эпикуреизму и не излагал его.
Войдя в поле зрения образованных римлян, не стремящихся стать профессиональными ("школьными") философами, стоицизм предполагает теперь интенсивную разработку в соответствующих популярных жанрах: увещания, утешения, письма. Именно с этими жанрами мы сталкиваемся у Сенеки. Воспитатель будущего императора Нерона прежде всего развивал этическую проблематику, то есть учил цивилизованно и осмысленно реагировать на любые жизненные проявления.
Для этого в качестве основной модели поведения создавался идеал мудреца, умеющего достойно вести себя при всех обстоятельствах: перед лицом неудач, болезней, смерти. Мудрец знает, что и весь мир ждет "выжигание", и для него всегда открыто избавление от невзгод этого мира: путем самоубийства он может добровольно уйти из жизни. Философ-стоик становится нравственным руководителем для тех, кто не хочет безвольно подчиняться превратностям судьбы, но стремится понять свой рок и, поняв, любит его. Метафора философа-врача, исцеляющего души, становится чрезвычайно распространенной в этот период.
Философ-стоик, постоянно контролирующий себя и стремящийся излечить обращающихся к нему за духовной поддержкой, не чувствует необходимости писать, но устные наставления, беседы, проповеди становятся важным и культивируемым жанром. Так, неизвестны сочинения влиятельного римского стоика Мусония Рифа (ум. ок. 101 г.), ничего не писал его ученик Эпиктет (ум. ок. 140 г.); обращенные «К самому себе» составленные на греческом языке записки римского императора (161-180 гг.) Марка Аврелия свидетельствуют о том, что именно совершенный человек, а не совершенное сочинение было целью подлинного философа-стоика.
Между тем и записки Марка Аврелия, и «Беседы» Эпиктета, записанные его учеником Флавием Аррианом, стали чрезвычайно влиятельными греческими текстами, представляющими стоицизм римского периода. Имя Арриана отсылает нас к тому движению II века, которое получило название Второй софистики и самым ярким образом символизировало возвратный пафос всей греко-римской культуры, который определяет ее характер в этот период.
В Риме эта неизбежная метаморфоза всей античной культуры подготавливалась с тех самых пор, когда римляне только-только стали приобщаться к достижениям греческой культуры. Естественным и в то же время исключительным образом (ни одна другая культура, сталкивавшаяся до сих пор с греческой, этого не делала) римляне стремились обрести на латинском языке и в пределах собственной культуры то, что уже стало достоянием греков, достижения которых воспринимаются в качестве образцов. Именно это отношение к более развитой культуре как к образцу побуждает римлян уже во II-I веках до н.э. подражать грекам и соревноваться с ними. Цицерон в «Бруте» (67-68 год) говорит о римлянах, которые восхищаются греческой стариной и "хотят быть Гиперидами и Лисиями; прекрасно, но почему они не хотят быть Катонами?.. Откуда это восхищение Лисием и Гиперидом, в то время как Катон совершенно забыт?".
Сам Цицерон полон патриотического внимания к истории римского красноречия и ко всему тому, что способствует культивированию мудрости в Риме. Но вместе с тем, что занимает Цицерона, как не идея быть Платоном для римлян? И поскольку Платон написал «Государство» и «Законы», Цицерон делает то же самое. Если у греков были Гомер, Гесиод, Феокрит, то у римлян их стремится заместить Вергилий. Гораций воспроизводит поэзию эолийцев, Катулл — александрийцев, Теренций стал для римлян вторым Менандром, а Сенека с гораздо меньшим успехом стремился в своих трагедиях представить римлянам Софокла и Еврипида, решительно усовершенствовав их в стоическом духе.
Тот же Сенека ополчается против авторитета Цицерона, его племянник поэт Лукан — против Вергилия. Но классицистическая реакция становится преобладающей тенденцией, и римские авторы постепенно начинают входить в число бессмертных, заслуживающих безусловного почитания и подражания: те же Цицерон и Вергилий воспринимаются как Платон и Гомер римлян, и вокруг них постепенно выстраивается универсум римской культуры.
Эта тенденция сблизить две культуры — римскую и греческую — свойственна как римлянам, так и грекам. Грек Плутарх в «Параллельных жизнеописаниях» рисует греческое прошлое в сопоставлении с прошлым римлян. В конце I века н.э. цивилизованные римляне проявляют становящийся модным интерес к греческим древностям, но уже во втором веке происходит решительная метаморфоза: Антонины и специально император Адриан на уровне империи поддерживают эту тенденцию восстановления греческой культуры. Адриан рассматривает Рим как греческий город и, в частности, создает в Риме Атенеум — центр благородных искусств, — однако не для воссоздания исконной римской культуры, а для того, чтобы в Риме развивать культуру греков. Именно в этой атмосфере и развивается Вторая софистика.
Стремление восстановить в буквальном виде традиции греческой литературы V-IV веков до н.э. приводит к появлению таких фигур, как Элий Аристид (ум. 189 г.), соблюдавший чистоту аттического стиля и воспроизводивший стиль Демосфена; он также многим обязан Платону, а из историков предпочитает Фукидида. Флавий Арриан, о котором шла речь выше, хочет быть Ксенофонтом, который написал «Воспоминания о Сократе»: именно по его образцу Арриан записывает «Беседы» Эпиктета. При этом речь идет именно о том, чтобы быть вторым Ксенофонтом, а не просто его подражателем.
Стремление восстановить чистоту греческого языка и ввести его в круг благородных забав образованного человека свойственно Лукиану из Самосаты (род. ок. 120 г.), в ряде своих блестящих безделок воспроизводившему, в частности, особенности учений современных и предшествовавших философов.
Еще раз подчеркну, что это стремление буквально возродить греческую культуру давно прошедших веков ее классического расцвета происходит в Римской империи и поощряется римскими императорами: в частности, для многих из них греческий становится вторым родным языком. Это способствует тому, что ко второму веку мы можем говорить об единой греко-римской культуре, в пределах которой и готовилось постепенно глобальное возвращение к истокам первой европейской культуры — греческой, предполагавшее вмещение всех ее достижений. Поскольку речь идет о философии, это общее возвратное движение античной культуры было связано прежде всего с деятельностью пифагорейцев, аристотеликов и платоников.
Литература:
Шичалин Ю.А. Эпикурейцы, стоики. Вторая софистика./История философии. Запад-Россия-Восток. Книга первая. Философия древности и средневековья.- М.:Греко-латинский кабинет, 1995 - с.148-152
Толкователи Аристотеля.
Пифагорейцы, своим именем всегда связанные с учителем, а не с тем местом, где располагалась школа (Академия, Ликей, Стоя), и в этом упреждают представителей прочих эллинистических школ, у которых в I веке до н.э. начинается противопоставление академиков и платоников, а также появляется глагол для обозначения тех, кто следует или подражает Аристотелю (αριστοτελιξειν). И то, и другое связывается с потребностью вернуться к подлинному учению основателя школы, которое черпается из его текстов, а не продолжать искаженную школьную традицию. Эта тенденция впервые четко проявилась у последователей Аристотеля, свою основную задачу видевших в толковании текстов учителя.
Более чем вековое почти полное исчезновение перипатетиков из школьной жизни эллинистической философии можно объяснять разными причинами, но в любом случае отсутствие в обиходе перипатетической школы специальных работ Аристотеля в области основных дисциплин и проблем философии — его "прагматий", или трактатов по логике, физике и первой философии и др., — было весьма существенным. Завещанные Теофрастом Нелею из Скепсиса, эти сочинения пролежали у его наследников без всякого применения до тех пор, пока не были куплены вместе с библиотекой Теофраста библиофилом перипатетиком Апелликоном с Теоса, получившим афинское гражданство (ум. между 88 и 84 гг. до н.э.). После захвата Афин Суллой в 86 году рукописи Аристотеля переправляются в Рим. Благодаря имевшему к ним доступ грамматику Тиранниону (ум. в Риме ок. 26 г. до н.э.), сделавшему копии, корпус школьных текстов Аристотеля попадает к Андронику Родосскому, которого поздние авторы называют одиннадцатым схолархом Перипата. Еще в 44 году до н.э. Цицерон в «Топике» (гл. 3) замечает, что большинству Аристотель неизвестен, и что сам он знает только его диалоги. Но Андроник, заново издав школьные сочинения Аристотеля, тем самым приводит к возрождению аристотелизма. Андроник использует традиционное начиная с Ксенократа деление философии на логику-этику-физику и добавляет к ним "то, что вслед за физикой" — первую философию, которой благодаря такому ее месту в издании Андроника было обеспечено имя метафизики. Практически без изменений издание Андроника дошло до нас.
Возвращение корпуса школьных сочинений Аристотеля в поле зрения его последователей дает реальную базу для разработки его учения. Андроник пишет парафраз «Категорий» и трактата «О душе». По сохранившимся у поздних авторов текстам из Андроника видно, что и для него древнеакадемическая традиция, объединявшая платонизм и пифагореизм, была известна и небезразлична; очевидно, на него влияла также и стоическая традиция.
Боэт Сидонский, ученик Андроника, также хорошо знавший учение Древней Академии, продолжил толкование «Категорий», активно привлекая и другие сочинения Аристотеля. В отличие от Андроника Боэт подчеркнуто консервативен: он отвергает новации Андроника и спорит со стоической традицией.
Трактат «Категории» одним из первых приобретает широкую популярность: против аристотелевского учения о категориях пишет платоник и пифагореец Евдор, но также создается версия «Категорий» на дорийском диалекте (датировка которой, впрочем, крайне затруднительна), приписанная пифагорейцу Архиту с целью показать, что еще до Аристотеля данная проблематика была в поле зрения самой древней философской школы. Против учения Аристотеля о категориях пишет стоик Афинодор, и если в платонизме стремление оспорить Аристотеля сопровождалось устойчивой тенденцией вместить его философию в качестве подступа к платоновской, в стоицизме главной была тенденция обособиться от аристотелизма.
Из дошедших до нас комментариев к сочинениям Аристотеля самые ранние восходят ко II веку н.э. Это комментарии к «Никомаховой этике» Аспасия Афинского и, вероятно, Адраста Афродисийского. С огромным корпусом текстов аристотелевских комментариев мы сталкиваемся только у Александра Афродисийского, возглавлявшего кафедру аристотелевской философии в Афинах между 198-209 годами новой эры. До нас дошли комментарии Александра к «Первой Аналитике» (к книге I), к «Топике», к «Метеорологике», к трактату «Об ощущении», к «Метафизике» (к книгам I-V); утеряны комментарии к «Категориям», «Об истолковании», ко второй книге «Первой аналитики», ко «Второй аналитике», «Физике», «О небе», «О возникновении и уничтожении», «О душе». Таким образом, мы видим, что почти весь корпус аристотелевских сочинений был в поле зрения школы Аристотеля на рубеже II-III веков.
Помимо этого Александру принадлежит ряд трактатов, посвященных отдельным проблемам: «О душе» (две книги), «О роке», «О смешении». Александр использует также жанр "обсуждаемых в школе затруднений и разрешений" (σχολικαι αποριαι και λυσεις) для ряда физических и этических проблем. Большое число сочинений Александра дошли только в арабском переводе: «О промысле», «О времени», и ряд других. Александру принадлежит также ряд полемических сочинений («Против Галена», «Против Ксенократа»), что является важной частью развитой школьной жизни; об этом свидетельствуют также полемические пассажи, отражающие разногласия с эпикурейцами, стоиками и платониками, в его трактатах и комментариях.
По сочинениям Александра можно судить о том, что догматическая разработка учения Аристотеля достигла к этому времени классических форм: учение Аристотеля рассматривается как самодовлеющая система взглядов, нашедших" отражение в конкретных текстах его сочинений и могущих на их основе быть объясненными и непротиворечиво изложенными. Духовный кругозор аристотелевской школы к этому времени достаточно широк: он вмещает полноту аристотелевского мира и все последующие школы, но не выходит за эти пределы, хотя и ведет внутри них самостоятельную разработку отдельных проблем.
История аристотелевской школы после Александра известна плохо: пройдет еще немного времени, и труд толкования всей предшествующей философской традиции, включая Аристотеля, возьмут на себя платоники.
Литература:
Шичалин Ю.А. Толкователи Аристотеля./История философии. Запад-Россия-Восток. Книга первая. Философия древности и средневековья.- М.:Греко-латинский кабинет, 1995 - с.152-154