Разговор сАристиппом об умеренности. Рассказ Продика о Геркулесе
Еще и такой беседой, казалось мне, Сократ внушал своим друзьям желание развивать в себе умеренность в еде, питье, сладострастии, сне и выносливость в перенесении холода, жара и труда.
Узнав, что один из его собеседников в этом отношении отличается довольно большой невоздержностью, он обратился к нему с такими словами: «Скажи мне, Аристипп, если бы тебе пришлось взять двух молодых людей на воспитание, — одного воспитывать для власти, а другого так, чтобы он и не мечтал о власти, — как стал бы ты воспитывать каждого из них? Хочешь, рассмотрим этот вопрос, начиная с пищи, как будто с азбуки?» Аристипп отвечал: «Да, действительно, пища — это начало воспитания, как мне кажется: нельзя и жить, если не будешь есть». «Значит, желание вкушать пищу, когда настанет время, должно являться у них обоих?» — «Да, должно», — отвечал он. «Так вот, которого из них будем мы приучать ставить выше исполнение дела настоятельной надобности, чем удовлетворение желудка?» — «Само собой разумеется, — отвечал Аристипп, — того, который воспитывается для власти, чтобы в его управлении не оказывалось неоконченных государственных дел». — «Значит, и тогда, когда они захотят пить, то тому же нужно сообщить умение удержаться при жажде?» — «Да», — отвечал Аристипп. «И его же следует научить быть воздержным в отношении сна, чтобы быть в состоянии поздно заснуть и рано встать, и в случае надобности вовсе не спать?» — «И это тоже», — отвечал Аристипп. «Дальше, воздержность в половой страсти, так чтобы он в случае надобности и здесь не встречал помехи для своей деятельности?» — «Тому же», — отвечал Аристипп. «Дальше, не уклоняться от труда и охотно выносить его?» — «И это воспитываемому для власти», — отвечал Аристипп. «Еще. Изучение соответствующих знаний для победы над противниками, которому наиболее прилично внушить?» — «Разумеется, воспи-
тываемому для власти: без этого знания нет никакой пользы и во всем прочем», — отвечал Аристипп. «Значит, ты находишь, что человек, воспитанный таким образом, не так легко попадется в руки своих противников, как попадаются животные? Как известно, некоторые из них, влекомые зовом желудка, даже и очень пугливые, но побуждаемые жадностью, попадаются на приманку, а некоторых ловят за питьем». — «Совершенно верно», — отвечал Аристипп. «Не так ли и некоторые сладострастные животные, например перепела и куропатки, под влиянием чувства и ожидая половой страсти, идут на голос самки и, забывая об опасности, попадаются в силки?» Аристипп и с этим согласился. «Не считаешь ли ты теперь низким для человека быть в состоянии тождественном с состоянием безрассудного животного? Например, развратник входит в женскую комнату и в то же время знает, что рискует не только подвергнуться каре закона, но и быть пойманным и опозоренным. Но, несмотря на угрожающую опасность и бесчестие, несмотря на то, что есть много средств безопасно удовлетворить любовную страсть, он все-таки идет на риск. Разве это не сумасшествие?» — «И мне так кажется», — сказал Аристипп. «Дальше. При исполнении очень многих и притом самых необходимых занятий под открытым небом, каковы: военное искусство, земледелие и другие очень важные занятия, не кажется ли тебе большим недостатком то, что многие не приучены к перенесению холода и жары?» И это подтвердил Аристипп. «Так ты согласен с тем, что человеку, который намерен быть начальником, следует упражняться, чтобы легко переносить и эти неудобства?» — «Непременно», — отвечал Аристипп. «Следовательно, людей воздержных от всего этого мы причислим к способным к власти, а тех, которые не в состоянии этого делать, причислим к тем, кому и думать не стоит о власти?» Аристипп и с этим согласился. «Теперь вот о чем. Так как ты знаешь классы обоих видов людей, то сообразил ли ты, к которому классу ты по справедливости должен себя приписать?» — «Что касается меня, — отве-
чал Аристипп, — то я ни в каком случае не причисляю себя к классу желающих власти. Даже при большой трудности добывания для себя необходимого, на мой взгляд, только человеку безрассудному свойственно не довольствоваться этим и браться за доставление другим, чего им надо. И для себя многого недостает из предметов необходимых; между тем, если правитель государства не делает всего, чего хочет государство, то подлежит еще за это ответственности; следовательно, не есть ли это полное безумие? Государство даже считает себя вправе так обращаться с правителями, как я обращаюсь со своими слугами. Я, например, требую, чтобы мои слуги доставляли мне, что надо, в полном изобилии, но чтобы сами ничего не касались. Точно так же и государства полагают, что правители должны доставлять им возможно большее благополучие, но чтобы сами совершенно чуждались его. Я, по крайней мере, назначал бы таких начальников и с таким воспитанием, которые и сами желают иметь много хлопот и другим желают их доставлять; себя же я причисляю к тем, которые желают жить как можно привольнее и приятнее». Сократ на это отвечал: «Так вот, если угодно, рассмотрим, кто ведет жизнь более приятную, начальствующие или подчиненные». — «Хорошо», — отвечал Лристипп. «Так вот, прежде всего, из народов, нам известных, в Азии управляют персы. Им подчинены сирийцы, фригийцы и лидийцы. В Европе управляют скифы; им подчинены меотийцы. В Ливии управляют карфагеняне, а ливийцы им подчинены. Кто из них, по твоему мнению, ведет более приятную жизнь? Или же из эллинов, к которым ты и сам принадлежишь, чья жизнь кажется тебе более счастливою: управляющих или управляемых?» — «Не в том дело, — отвечал Аристипп, — я не причисляю себя и к рабам. На мой взгляд, есть средний путь, по которому я и стараюсь идти: не путь власти и не путь рабства, а путь свободы, который главным образом и ведет к счастью». — «Да, — сказал Сократ, — если бы этот твой путь вел не через людей, подобно тому как он не ведет через власть или через рабство,
то ты, быть может, был бы прав; но если ты, живя с людьми, не захочешь ни власти, ни зависимости, ни добровольного уважения начальников, то, полагаю, ты собственными глазами видел, как сильнейшие, и в общественной жизни и в частной, умеют доводить слабейших до слез и обращаются с ними, как с рабами. Да разве тебе не известно, что в то время как одни сеют хлеб и садят деревья, другие собирают его и рубят их и всячески притесняют слабейших и не желающих подчиниться, пока наконец не вынудят их предпочесть рабство борьбе с сильнейшими? И в частной жизни разве ты не знаешь, что сильные и могущественные порабощают и обирают робких и бессильных?» — «Да я, — отвечал Аристипп, — во избежание этого и не причисляю себя к обществу и повсюду остаюсь иностранцем». — «Положим, это ты ловко придумал. И действительно с тех пор как не стало Синниса, Скиропа и 11рокруста*, никто не наносит обид иностранцам; тем не менее в паше время люди, заведующие делами отечсхтва, не только издают законы против нанесения им обид, но сверх так называемых «сторонников» запасаются еще другими защитниками; возводят по городам укрепления, достают оружие для поражения противников; мало того, в чужих краях приобретают союзников, и, несмотря на все это, все-таки на них то и дело нападают; а ты, не имея ничего этого и проводя много времени на таких дорогах, где очень многие подвергаются нападениям, в какое ты отправишься государство, когда ты ниже всякого гражданина и когда на подобных тебе людей нападают охотники нападать, между тем как ты не ожидаешь нападения единственно из-за того, что ты иностранец? Или ты надеешься на то,
Плут, в бгюгр. Тезея, гл.. 8: «На Коринфском перешейке он (Тезей) наказал Синниса, нагибателя сосен, той же смертью, какой Синнис погубил многих». Там же, гл. 10: «Пред вступлением в Мегарскую область он умертвил Скирона, бросив его со скалы за то, что грабил прохожих». Там же, гл. 11: «Умертвил Дамаста, прозванного Прокрустом, сравнив его с длиною кровати, что Прокруст делал с другими».
что государства гарантируют тебе безопасносгь при въезде и при выезде? Или ты считаешь себя таким рабом, который не может быть полезен никакому хозяину? Да в самом деле, кто захочет держать в своем доме такого человека, который вовсе не желает трудиться и думает только о роскошном образе жизни? Кстати, давай рассмотрим, как обращаются хозяева с подобными слугами. Не выгоняют ли они половую их страсть посредством голода? Не тем ли не допускают до воровства, что запирают [все места], где что можно взять? Не цепями ли удерживают их от бегства? Не ударами ли выгоняют из них лен-i юстъ? Да ты и сам как поступаешь, если кого-либо из прислуги заметишь в чем-либо подобном?» — «Наказываю всякого рода мучениями, — отвечал Арис-типн, — пока не заставлю себе служить. Однако же, Сократ, чем отличаются люди, воспитываемые для науки царствовать, которую ты, как видно, считаешь счастьем, от людей, претерпевающих бедствия в си-лу необходимости, если они добровольно переносят голод, жажду, холод, лишаются сна и терпят разного рода неудобства? По крайней мере, я не вижу разницы, добровольно ли или недобровольно одна и та же кожа получает удары, или, говоря вообще, добровольно ли или недобровольно один и тот же человек изнуряется всем этим. И есть ли что другое, кроме глупости, в этом добровольном перенесении Hci 1рият1 юстей?»
«Как можно, Аристипп! Разве ты не находишь, что в этом отношении настолько добровольное отличается от недобровольного, насколько добровольно голодающий ест тогда, когда ему угодно, так точно как и добровольно переносящий жажду и т. д.; тогда как человек, переносящий это по принуждению, не имеет права перестать [терпеть голод, жажду и т. п.], когда захочет. Кроме того, человек, испытывающий невзгоды по собственной воле, ищет удовольствие в том, что трудится, с приятной надеждой, вроде того как охотники с удовольствием трудятся в надежде на поимку зверя. Конечно, такая награда за труды ничтожна, но если человек трудится для того,
чтобы приобрести хороших друзей, или же одолеть врагов, или сделаться сильным телом и душою и хорошо управлять своим домом, благодетельствовать друзьям и приносить пользу отечеству, то как такому человеку не думать, что он с приятностью испытывает эти труды и живет в радости, когда он сам на себя смотрит с уважением и другие относятся к нему с похвалами и удивлением? Кроме того, легкие занятия и минутные удовольствия не могут доставить телу здоровья и силы, как утверждают учителя гимнастики, и душе не сообщают ничего особенного; тогда как занятия, соединенные с настойчивостью, побуждают к достижению прекрасного, по словам хороших людей. Да и Гесиод говорит в одном месте:
: Целыми кучами можно порока набрать, и не трудно: S.
. Путь к нему ровный АчЛ-м/, и нпбли.юани он обитает. *
ft Но пред дверьми добродетели бо/п бессмертные горький ;5>
Труд положили, ^ррога к ней дальняя, очень крутая, '"3>"
Жесткая даже сначала. Но если вершины достигнешь, it
Легкой дорога бывает тогда, хоть тяжелой казалась. *
(«Труды и дни», 286—287)
Это подтверждает и Эпихарм, [комический поэт, жил около 660 г. до Р. X. в Сиракузах; ученик Пифагора], говоря таким образом: >$
За труд
Все нам бот подают благие.
И в другом месте он говорит:
Ленивый! Не стремись ты к неге:жесткое получишь!
.'ИГ
И мудрец Продик в своем сочинении о Геркулесе, которое он читает очень многим, о добродетели высказывается так же. Насколько я помню, он говорит следующее. Когда Геркулес переходил из детского возраста в совершеннолетний, в тот возраст, в котором юноша становится самостоятельным и дает заметить, пойдет ли он в своей жизни по пути добродетели или по пути порока, он отправился в уедине-
ние и здесь задумался, по которой дороге отправиться. Тогда будто бы к нему подошли две женщины высокого роста. Одна из них была красивая на вид и благородного происхождения; на теле была чистота, в глазах скромность, во всей внешности приличие; в белой одежде. Другая была несколько тучна и изнежена, с нарумяненным лицом, так что казалась белее и румянее, чем в действительности; и на вид казалась выше своего роста; глаза широко раскрытые, и притом она была в таком костюме, через который особенно выказывалась ее красота. Она постоянно осматривала себя и примечала, не смотрит ли кто на нее; нередко оглядывалась даже на собственную тень.
Когда они начали приближаться к Геркулесу, то первая шла тем же шагом, но вторая, желая опередить, подбежала к Геркулесу и сказала следующее: «Геркулес! Я вижу, что ты раздумываешь, по которой дороге направиться в жизни. Если ты сделаешь меня своей подругой, то я поведу тебя по дороге самой приятной и самой удобной. Ты испытаешь все удовольствия и проживешь, не зная огорчений. Ты не будешь думать ни о войне, ни о хлопотах, а будешь только думать, что бы выбрать приятное из пищи или из напитков, чем насладить свое зрение или слух, с какими мальчиками наиболее испытать удовольствия, как мягче поспать и как легче всем этим воспользоваться. Если у тебя явилось сомнение в недостаточности тех [источников], откуда все это будет браться, не думай, что за доставлением этих телесных и душевных удовольствий я поведу тебя путем труда и бедствий. Нет, ты будешь пользоваться трудами других, не получая отказа ни в чем, где только можно будет извлечь какую-либо прибыль, так как я даю право своим друзьям со всех сторон получать пользу».
Геркулес, выслушав это, спросил: «Женщина! Как твое имя?» — «Мои друзья, — отвечала она, — называют меня Счастьем, но ненавистники, клевеща, Порочностью».
В это время подошла другая женщина и сказала:
«И я пришла к тебе, Геркулес, потому что знаю твоих родителей и еще во время твоего детства я узнала твои дарования. Поэтому я надеюсь, что если ты направишься по дороге, ведущей ко мне, то непременно сделаешься ревностным тружеником в деле хорошем и честном; я же за добрые деяния окажусь в еще большем почете и блеске. Не стану обманывать тебя россказнями об удовольствиях, но опишу тебе жизнь так, как ее боги устроили. Из того, что есть доброго и хорошего, боги ничего не дают человеку без труда и забот. Таким образом, если ты хочешь, чтобы боги были к тебе милостивы, ты должен почитать их; если желаешь, чтобы тебя любили друзья, ты должен делать им добро; если стремишься к уважению со стороны изве-СТ1 loi'o пхударства, ты должен приносить пользу этому |чк ударстиу; если ты хочешь удивить своей дея-телы кктыо nc'io ;>)лл;|ду, ты должен стараться благодетельствовать неси Элладе; если хочешь, чтобы земля давала тебе обилы |ую жатку, ты д< шжсч i отдаться земле; если находишь, что тебе следует мгшлскать богатства из стада, ты должен заботиться о стадах; стремишься ли достигнуть славы путем войны и быть в состоянии доставлять свободу друзьям и порабощение врагам, ты должен изучать военные науки у людей знающих и упражняться в их применении. Если же ты желаешь быть силачом, ты должен приучать тело повиноваться рассудку и развивать его посредством труда и пота».
Тогда Порочность, прерывая ее, как говорит Про-дик, сказала следующее: «Замечаешь ли ты, Геркулес, какой трудный и далекий путь к радости указывает тебе эта женщина? Я же поведу тебя по легкому и краткому пути к счастию». Добродетель отвечала: «Несчастная! Что у тебя хорошего? Имеешь ли ты понятие о приятном, когда ты для него не хочешь ничего делать? Ты не ожидаешь даже желания приятного, и прежде чем желать, ты уже удовлетворяешься всем. Ты ешь, прежде чем почувствуешь голод, и пьешь, прежде чем почувствуешь жажду. Для того чтобы с аппетитом есть, ты придумываешь разные поварские ухищрения; а чтобы пить с удовольствием, ты
Античность
готовишь себе дорогие вина и летом бегаешь за льдом; а для того, чтобы с приятностью уснуть, ты готовишь не только мягкие постели, но и подушки и качающиеся кровати. Самого сна ты желаешь не вследствие усталости, но вследствие того, что тебе нечего делать. Что же касается любовных наслаждений, то ты вызываешь их прежде потребности, пользуясь всеми средствами и обращаясь с мужчинами, как с женщинами. Ты так воспитываешь своих друзей, что ночью предаешь их позору, а днем заставляешь спать в самое полезное время. Будучи бессмертна, ты прогнана из coi ша богов и i юходишься в презрении у че-cTi ibix людей. Ты не слышишь самого приятного для слуха — похвалы себе, и не видишь самого приятного для зрения, так как ты никогда не видела собственного хорошего поступка. Кто станет верить каким-либо твоим речам? Кто удовлетворит какую-либо твою просьбу? Какой здравомыслящий человек решится принадлежать к твоему сборищу? Юноши у тебя все слабые телом, а сделавшись стариками, они [живут] с слабой душой. Без труда, блестящие, [блестящие, потому что афинские щеголи сильно намазывались разными душистыми мазями], проживают и молодость, в трудах и изнурении проводят старость, стыдясь прошлого и изнемогая под бременем настоящего, быстро пролетевши через то, что было приятного в молодости, и оставивши на старость одни тяжести. Тогда как я причастна к богам, причастна и к честным людям. Без меня не совершается хорошее дело ни божеское, ни человеческое; более всего мне воздаются подобающие почести и у богов, и у людей. Я желанная помощница у художников, верный страж домов у хозяев, благосклонная помощница мирных занятий, крепкая союзница на войне и наилучший товарищ в дружбе. Мои друзья всегда наслаждаются пищей и питьем, потому что они воздерживаются от них до того времени, пока им не захочется. Сон у них приятнее, чем у людей нетрудившихся, и они не приходят в негодование, когда лишаются его, а с другой стороны, из-за сна не упускают обязанностей. Юноши рады похвалам старших, а старшие до-
вольны почтением юношей. Они с удовольствием вспоминают о прошлой деятельности и с удовольствием исполняют настоящую, потому что посредством меня они любезны богам, дороги друзьям и чтимы отечеством. Когда же наступает предопределенная кончина, они не лежат в могилах забытые и неоцененные, но вечно живут в воспоминаниях, прославляемые в песнях. Вот если так потрудишься, Геркулес, сын хороших родителей, то достигнешь возможного счастия».
Так приблизительно рассказывал Продик о воспитании Геркулеса Добродетелью. Конечно, он украсил свои мысли гораздо более изящными выражениями, чем это я сделал. Тебе же, Аристипп, следует подумать об этом и постараться позаботиться о том, что приго-дито! i» жи:н m i гл будущее время.
сЛампрокпом л о признательности к родителям т
fc
Заметивши однажды, что его старший сын Лам-
прокл дурно обращался с матерью, Сократ сказал ему: «Сын мой! Известно ли тебе, что некоторых людей называют неблагодарными?» — «Как же», — отвечал Лампрокл. «Но заметил ли ты, за какие поступки так называют?» — «Конечно, — отвечал Лампрокл. — Тех облагодетельствованных людей, которые, имея .возможность оказать признательность, не оказывают ее, называют неблагодарными». — «Значит, ты находишь, что неблагодарные принадлежат к числу неспраисдлиных?» — «Да, я так полагаю», — отвечал Лампрокл. «1 1о задумывался ли ты вот над чем: так ли неблагодарность предосудительна по отношению к друзьям и законна по отношению к врагам, как, например, продажа в рабство предосудительна по отношению к друзьям и законна по отношению к врагам?» — «Да, я задумывался над этим, — отвечал Лампрокл, — и нахожу, что, если человек не старается быть благодарным по отношению к тому, от кого он получил благодеяния, будет ли это друг или враг, он несправедлив». — «А если так, то неблагодарность
будет чистейшей несправедливостью?» Лампрокл согласился с этим. «Стало быть, чем более человек облагодетельствованный оказывается неблагодарным, тем более он несправедлив?» Лампрокл и с этим согласился. «Так кто же и от кого, — продолжал Сократ, — получает большие благодеяния, как не дети от родителей?» <...>
Определение понятий: