Сократ опровергает софиста Антифонта
Нельзя также обойти молчанием его разговор с софистом Антифонтом.
Однажды Антифонт, желая отнять у Сократа учеников, пришел к Сократу и в их присутствии сказал следующее:
«Сократ! Я был того мнения, что лица, занимающиеся философией, должны бы более или менее пользоваться благополучием; между тем я нахожу, что ты от философии получаешь совершенно противоположное. Ты живешь так, что при подобном образе жизни не стал бы жить ни один раб у своего господина: пищу и питье ты употребляешь бедные;
а одежду носишь не только бедную, но и одну и ту же как летом, так и зимой; всегда ты без обуви и без хитона. Денег ты тоже не берешь, тогда как деньги доставляют удовольствие получателю, а тому, кто их имеет, дают возможность жить более или менее независимо и приятно. Таким образом, если ты, подобно тому как учителя прочих предметов делают своих учеников подражателями, так же настроишь и своих учеников, то знай, что ты учитель злополучия».
На это Сократ отвечал следующее
«Антифонт! Кажется, ты представляешь себе мою жизнь такою плачевною, что я убежден, что ты предпочел бы скорее умереть, чем жить так, как я живу. Так вот мы рассмотрим, что ты заметил неприятного в моей жизни: то ли, что человеку, получающему деньги, необходимо отработать то, за что он получил их, тогда как мне, не получающему платы, нет надобности вести беседы, с кем я не желаю; или же ты порицаешь мой образ жизни, потому что будто бы я употребляю пищу, менее здоровую, чем ты, и менее укрепляющую? Или потому, что будто бы мою пищу труднее достать, чем твою, потому что твоя пища реже и дороже? Или же потому, что, быть может, твои приправы для тебя приятнее, чем мои для меня? Известно ли тебе, что чем более приятно естся, тем менее надобности в приправах и чем более приятно пьется, тем менее хочется того напитка, которого нет? Относительно же платья ты знаешь, что люди переменяют его ради холода и жары, а обувь надевают для того, чтобы, ввиду тех предметов, о которые спотыкаются ноги, не затрудняться на ходу. Но слышал ли ты когда, чтобы я вследствие холода более чем кто другой оставался дома или вследствие жары ссорился с кем-либо за тень, или вследствие боли в ногах не шел туда, куда мне надо? Разве ты не знаешь, что люди со слабым организмом, если только станут упражняться, оказываются в предметах своих упражнений сильнее людей крепких, но с запущенными организмами и гораздо более выносливы? И неужели ты уверен в том, что я,
приучивши себя твердо переносить все, чему подвергается мой организм, перенесу это труднее, чем ты, который не приучил себя к этому? Другое ли что ты считаешь главной причиной моей неподатливости желудку, сну и половой страсти, а не то, что у меня есть нечто иное, приятнее всего этого, что не только доставляет мне удовольствие, когда я ощущаю потребность, но и заставляет меня надеяться, что всегда будет полезно? Тем более когда ты знаешь, что человек, не уверенный в том, что он хорошо делает, остается недоволен, тогда как человек, уверенный в счастливом исходе, занимается ли он земледелием или судоходством, остается доволен, потому что чувствует благополучие. Видишь ли ты теперь, что от всего этого бывает такое же удовольствие, какое бывает от сознания, что делаешься лучше и приобретаешь лучших друзей? Я, по крайней мере, всегда так думаю. И если бы пришлось оказать помощь друзьям или государству, то у кого будет больше досуга на заботы: у того ли, кто живет, как я, или у того, кто благоденствует, как ты? Кому удобнее предводительствовать на войне: тому ли, кто не может жить без роскошной обстановки, или тому, для кого достаточно того, что есть? И наоборот, кто из них может быть скорее доведен до сдачи: тот ли, кто нуждается в предметах, которые очень трудно достать, или тот, кто довольствуется употреблением предметов, легко попадающихся? По всему видно, что ты, Антифонт, убежден, будто счастье заключается в неге и в роскоши; но я полагаю, что ни в чем не нуждаться свойственно богам, нуждаться же как можно в меньшем есть качество наиболее близкое к первому; и первое есть самое высокое, а последнее есть наиболее близкое к самому высокому».
В другой раз Антифонт, рассуждая с Сократом, сказал: «Сократ! Я могу назвать тебя человеком справедливым, но умным ни в каком случае. Да, кажется, ты и сам это сознаешь. Ты, например, ни с кого не берешь денег за собеседование, между тем как ты же не отдал бы никому даром своего платья, дома или чего-нибудь другого из имущества, что только
считаешь стоящим денег. Очевидно, что если бы ты считал свое собеседование чего-нибудь стоящим, то ты брал бы за него деньги не менее стоимости. Ты можешь быть справедливым, потому что никого не обманываешь из-за любостяжания, но не можешь быть умным, потому что ты знаешь то, что ничего не стоит». На это Сократ отвечал: «Антифонт! У нас существует мнение, что как красоту, так и знание можно направить в хорошую сторону и в дурную. Если кто продает свою красоту желающему за деньги, того называют публичным мужчиной, но, если кто, познакомившись с любителем прекрасного, сделает его своим другом, того мы считаем благонравным. Точно так же и тех людей, которые продают за деньги свою мудрость желающему, называют софистами (как и публичных мужчин), тогда как относительно того, кто, познакомившись с человеком даровитым, учит его по возможности прекрасному, мы говорим, что он занимается делом, приличным вполне образованному гражданину. Я сам, Антифонт, гораздо более рад добрым друзьям, чем иной рад хорошей лошади, или собаке, или птице; даже представляю их другим людям, которые, по моему соображению, могут помочь им в добродетели. Вместе с такими друзьями я просматриваю сокровища древних мудрых мужей, которые оставили нам последние в своих сочинениях; и если мы встретим что-либо хорошее, то заимствуем и считаем великой для себя прибылью, если бываем полезны друг другу». Когда я слышал подобные слова, то мне этот человек казался счастливцем, ведущим своих слушателей к истинному добру и красоте. Еще раз как-то Сократ на вопрос Антифонта, каким образом он, Сократ, надеется сделать других государственными деятелями, сам не занимаясь государственными делами, хотя бы и знал их, отвечал: «Антифонт! В каком случае я мог бы более выполнить политических дел: тогда ли, когда бы сам ими занимался, или же тогда, когда занялся бы тем, чтобы доставить как можно более лиц, способных взяться за это дело?»