О философских уроках 3. Фрейда

Отношение к 3. Фрейду (и к психоанализу вообще) в современной России довольно странно.

Начнем с того, что Фрейд в моде. Его книги переиздаются (Фрейд, 1989). Выходит много литературы о психоанализе (прежде всего зарубежной, но также и отечественной). Возникло несколько психоаналитических обществ и даже исследовательских институтов. Выпускаются специальные журналы. Психоаналитическая техника используется практикующими психотерапевтами. Можно сказать, что мы переживаем своеобразную «психоаналитическую волну». Фрейдовские идеи свободно применяются политологами и журналистами для толкования нашей истории, текущих событий и действий известных политиков. Литературные критики дают толкования текстов, соединяя фрейдовские конструкции с идеями Дер-рида, Делеза и других постмодернистов. Создается впечатление, что наша культура переживает ту же «психоаналитическую революцию», которая повлияла в свое время на облик современной западной культуры.

Нужно заметить, что ранее в нашей стране отношение к Фрейду было иным. Хотя его работы широко переводились еще до революции, его идеи не получили широкого философского и культурного признания. Психоаналитическая техника использовалась рядом практикующих врачей, но ведущие теоретики-психиатры и психологи, не говоря уже о философах, его в сущности не признали. В чем тут дело? Ведь ряд принципиальных фрейдовских идей, казалось бы, резонировал с некоторыми традициями русской мысли. Это прежде всего весьма популярные в русской дореволюционной философии и даже в культуре в широком смысле, в частности, в литературе, музыке, идеи Шопенгауэра и Ницше о космической роли бессознательного начала (сам Фрейд писал о большом влиянии этих идей на формирование его концепции). Это тонкое проникновение в глубины психического бессознательного у Достоевского и других русских писателей и философов (не случаен интерес Фрейда к Достоевскому). Мне кажется, что непризнание фрейдовской концепции в России в это время объясняется тремя обстоятельствами: 1) ее сциентистским рационализмом: ведь задача психоанализа в его классическом понимании состоит в том, чтобы помочь больному справиться с силами бессознательного, поставить их под полный сознательный контроль; 2) ее биологизмом, иногда даже производящим впечатление биологического детерминизма (биологические импульсы и инстинкты, коренящиеся в Id, представляются контролирующими деятельность Эго); 3) ее индивидуализмом: социальное окружение индивида — это только источник травм и в конечном счете причина неврозов, так как именно из столкновения социальных требований с биологическими инстинктами

О философских уроках 3. Фрейда 89

и желаниями индивида неврозы и вытекают. Понятно, что такого рода идеи вступали в противоречие со всеми принципиальными установками русского религиозно-духовного ренессанса начала XX столетия.

Ситуация как будто бы радикально изменилась после революции. Во всяком случае, сциентизм и рационализм (и даже материализм) Фрейда никого уже не мог смущать, а наоборот, всячески приветствовались. Другое дело его биологизм и индивидуализм. Были сделаны однако попытки соединить Фрейда с Марксом, придав психоанализу «социальный» характер. В советской России 20-х гг. на этой почве возник даже своеобразный психоаналитический бум. Однако длился он недолго, ибо соединение несоединимого было, конечно, невозможным.

Современный психоаналитический бум в нашей стране имеет совершенно другой характер и свидетельствует помимо прочего о том, что ни русская религиозная философия, ни марксизм не определяют ныне облик нашей культуры. Нынешнее психоаналитическое поветрие — это скорее выражение желания поскорее ассимилировать то, что на Западе давно усвоено. И как это нередко бывает, делается это весьма поверхностно. Поэтому возникает та странность в нашем сегодняшнем отношении к Фрейду, о которой я говорил в начале.

Я имею в виду прежде всего то, что серьезный философский и теоретический анализ фрейдовской концепции почти не проводится. В то время, как рьяные отечественные адепты психоанализа — в основном практики, журналисты, литературные критики — исходят из того, что научность этой концепции полностью доказана (что, видимо, и позволяет им давать нередко весьма произвольные психоаналитические интерпретации), представители академической науки — психологи и философы — предпочитают не говорить на эту тему, что свидетельствует либо о том, что большого восторга психоанализ у них не вызывает, либо о том, что вопрос этот для них не очень ясен.

Между тем, идеи Фрейда заслуживают самого серьезного исследования именно на эпистемологическом и методологическом уровне. Ибо его концепция не является чем-то единым, что можно либо полностью принять, либо также целиком отвернуть. Развитие психоанализа после Фрейда это подтвердило. Ряд идей классического психоанализа был отвергнут, некоторые из них были модифицированы. Предметом больших дискуссий стал вопрос об эмпирической подтверждаемое™ психоанализа. Как известно, для Поппера именно психоанализ вместе с марксизмом был любимым примером, на котором он демонстрировал действие своего принципа фальсификации: согласно Попперу основные положения психоанализа нефальсифицируемы, поэтому, заключал философ, фрейдовская теория — это типичный образец псевдо-науки (Поппер, 1983 а, с. 240-253). Я не буду специально обсуждать вопрос об эмпирическом статусе психоанализа (этим вопросом основательно занимается современный американский философ А. Грюнбаум (Grunbaum, 1985; 1993)). Скажу только, что принцип фальсификации в его попперовском варианте неприменим и к некоторым заведомо научным теориям. Хотя, конечно,

90 Часть I. Знание, человек, коммуникация

вопрос об эмпирической обоснованности психоаналитической конструкции во всех ее разветвлениях остается, особенно если учесть, что факты, на которые опирается фрейдовская конструкция, получены не в эксперименте, а в клинике, что вызывает ряд методологических вопросов.

Я хочу обратить внимание в этом тексте на другое — на то, что именно Фрейд поставил ряд проблем, которые до него в такой форме не ставились и которые оказались одними из центральных для философии и наук о человеке в XX столетии, во многом определив то, что считается их «неклассическим» характером. Эти проблемы стали сегодня даже более острыми. Остановлюсь на некоторых из них.

1. Прежде всего это проблема непрозрачности Я для самого себя. Идущий от Декарта тезис о самосознании Я как о чем-то абсолютно самоочевидном был основой всего классического понимания человека, его познания и сознания. На этом тезисе основывалась классическая психология, в том числе и на том этапе, когда она стала экспериментальной. Сегодня идея о том, что Я может быть неочевидным для себя, что оно может обманываться в отношении самого себя, признается если не всеми, то большинством философов и психологов. Между тем, эта идея означает совершенно другое понимание и человека, и наук о нем. В пользу этой идеи говорит множество фактов нашей повседневной жизни. Факты этого рода получены и в психологических экспериментах, и в клинике. Но как это возможно? Очевидно только в том случае, если допустить расщепление Я, если признать существование такого слоя в психике, который рационально неотрефлектирован, который не осознается субъектом. Этот слой психической жизни Фрейд относил к бессознательному (которое он в свою очередь подразделял на предсознание и подсознание). Революционным шагом здесь было не просто представление о наличии бессознательных процессов, так или иначе связанных с психической жизнью. О том, что работа головного мозга и центральной нервной системы, без которой психическая жизнь невозможна, не осознается, писали многие психологи и физиологи задолго до Фрейда. Однако ясно, что сама по себе работа мозга еще не есть психическая жизнь. Фрейд постулировал существование не просто бессознательных процессов, а таких, которые не сводятся к возбуждению и взаимодействию нейронов и являются именно психическими процессами, т. е., например, бессознательными желаниями, намерениями, мыслями, эмоциями и т. д. Именно такое понимание бессознательного очень долго не принималось. О невозможности существования бессознательной психики писали многие психологи и философы до недавних пор. Сейчас однако поток такого рода критики почти иссяк, ибо метафора бессознательной психической деятельности оказалась исключительно плодотворной в связи с развитием современной когнитивной науки.

Другое дело, как понимать бессознательное и подсознание. Обязательно ли связывать его деятельность с системой Id, с его биологически определенными импульсами и даже инстинктами (в том числе жизни и смерти), как это делал сам Фрейд? Обязательно ли принимать

О философских уроках 3. Фрейда 91

фрейдовское учение о механизмах защиты, о репрессиях и о цензуре во всей его полноте? Я думаю, что нет. Я думаю, что процесс взаимодействия сознания и бессознательного может быть понят и иным образом, например, в рамках построения субъектом собственного Я, в ходе которого он отстраняет, отделяет от себя неприемлемые для него свои мотивы, выводит их за рамки саморефлексии, в известном смысле слова дезинтегрирует самого себя. В этом случае подсознание выступает не как внешняя по отношению к Я сила, а как своеобразный продукт само-отчуждения субъекта. Близкое к этому понимание развивается сегодня в проекте «дискурсивной психологии» Р. Харре и Дж. Джиллета (Harre, Gillett, 1994). К сходным идеям приходил в свое время и Сартр в рамках своего «экзистенциального психоанализа» (Сартр, 2000, с. 561—578). Существуют и другие возможности понимания.

Нужно заметить, что сегодня проблема сознания стала одной из самых обсуждаемых в современной литературе по когнитивной науке и по философской психологии. Хотя классическая философия исходила из тезиса о предельной ясности сознания в акте самосознания, и классическая психология переняла от философии этот тезис, в понимании того, что такое сознание, ясности было немного. Ряд классиков психологии вообще считали, что сознание является лишь фоном, на котором разыгрываются психические процессы и поэтому само по себе не может быть предметом научного исследования и даже не может быть определено. Ныне преобладает мнение, что мы подошли к такому рубежу в изучении работы психики, когда можно и нужно делать сознание предметом научного анализа. Но в этом случае сразу же возникает и вопрос о взаимоотношении сознательных и бессознательных процессов. Соответствующие концепции ныне широко обсуждаются (например, теория Д. Дэннета, в которой размывается грань между сознательными и бессознательными процессами и ставится под вопрос тезис о единстве сознания (Dennett, 1993)).

Именно Фрейд открыл ту область, исследование которой сегодня является одной из самых перспективных в науках о человеке.

2. Другое интересное открытие Фрейда, связанное с первым — это возможность объединения причинного объяснения с объяснением на основании мотивов в том случае, когда речь идет о бессознательных психических процессах. Обычно эти два типа объяснения различаются. Причина действует как некая слепая сила, независимая от нашего сознания. Если в процессе рассуждения человек совершает логическую ошибку, это значит, что имеются какие-то причины этого факта. Но не мотив, ибо мотив предполагает сознание, а вряд ли человек нарушил в данном случае правила логики сознательно. Конечно, осуществление мотива предполагает действие некоторых причинных механизмов, ибо иначе нельзя было бы понять, каким образом наличие мотива вызывает определенные действия человека. Однако мы различаем объяснение на основании причин и на основании мотивов (об этом писал Витгенштейн, и ряд его учеников разрабатывал эту тему). Между тем, в случае бессознательных

92 Часть I. Знание, человек, коммуникация

психических процессов объяснение на основании причин и на основании мотивов объединяется (Wittgenstein, 1982, р. 1-11). С одной стороны, эти процессы не контролируются сознанием. Поэтому они действуют причинным образом (я совершаю некоторое действие не потому, что сознательно хотел его совершить, а потому, что меня толкает на это некий мой бессознательный импульс). С другой стороны, эти процессы — результат вытеснения того, что могло быть мотивом действия. Поэтому они сохраняют нечто от мотивов, т. е. имеют смысл (я совершаю некое действие не только потому, что меня толкает к нему некий слепой импульс, но потому, что я сам бессознательно стремлюсь совершить это действие). А это значит, что проникновение в область бессознательного имеет определенное сходство с истолкованием мотивов действий человека, т. е. с герменевтическим анализом. Хотя речь может идти не о полном уподоблении работе герменевта, а именно только о сходстве. Ведь герме-невт имеет дело с сознательно написанным текстом или же с сознательно совершенным поступком. Бессознательные процессы не таковы. Поэтому они и могут принимать характер слепых сил. (Нельзя согласиться с П. Ри-кером и Ю. Хабермасом, что психоанализ — это просто герменевтическая процедура.) Фрейд, таким образом, показал возможность такого знания, которое, не будучи естественнонаучным в привычном смысле этого слова, вместе с тем не разделяет особенностей классического гуманитарного знания. Это еще одна проблема, которая нуждается в серьезном обсуждении.

3. Фрейд поставил под вопрос тезис о единстве Я, тот тезис, который был бесспорным для всей классической мысли. Я, как показал Фрейд, сложно внутри себя, многослойно, не в ладах с собою. Вместе с тем весь смысл разработанной им теории и техники психоанализа состоял в том, чтобы дать средства для восстановления этого единства. Пациент в сотрудничестве с психотерапевтом получает возможность проникнуть в глубины своего бессознательного, вывести на свет сознания то, что таилось в темной глубине психики, и тем самым овладеть неподконтрольными разуму собственными стихийными импульсами. Превращение больного в разумного человека, владеющего самим собой, и есть задача психоанализа как теории и врачебной практики. Если разумное индивидуальное Я, сознающее свое единство и контролирующее само себя, не всегда является фактом нашей жизни, то это во всяком случае идеал с точки зрения Фрейда.

Легко видеть, что революционный разрыв с рядом традиций европейской философской и научной мысли сочетается у Фрейда с приверженностью к некоторым основополагающим идеям Просвещения. Это понимание гуманизма как овладения внешними человеку природными и социальными силами и контроля за ними с помощью специальных технических систем. Это представление о человеческой свободе как о полной независимости от внешних сил (в том числе и от других людей). Фрейд распространяет эту идею на самого человека: овладение индивидом бессознательными силами собственной психики и контроль за ними с помощью разработанной им техники психоанализа.

О философских уроках 3. Фрейда 93

В контексте того, что происходит в современной культуре, в это понимание необходимо внести серьезные поправки. Они могут делаться по-разному и на разных основаниях.

Можно сделать упор на том, что включенность современного человека в разные не интегрированные между собой потоки коммуникации вообще ставит под вопрос достижение единства Я. В этом случае считается, что существуют не только плохо ладящие между собою Я и Id, но что Я вообще распадается. Я как некое единство вообще исчезает, и в этом нет ничего плохого, считают представители этой позиции, ибо единство сознания, центрирующегося вокруг Я, не только не является фактом современной жизни, но не может быть и идеалом. Такая позиция развивается сегодня рядом философом и психологов, в частности, американским социальным психологом К. Джердженом (Gergen, 1991).

Мне представляется, что отказ от идеи единства Я чреват серьезными последствиями, ибо влечет за собой пересмотр не только некоторых идей Просвещения, но многих основ европейской культуры в целом и ставит под сомнение возможность ответственного поведения. Я думаю, что более перспективной является концепция, согласно которой Я может быть понято как результат коммуникативных отношений с другими. В рамках этих отношений Я не только существует, но и поддерживается. Единство Я тоже может существовать (или может разрушиться) только в этом контексте. В этих же коммуникативных рамках может быть понято и взаимоотношение сознания как специфического дискурсивного образования с нерефлектируемыми слоями психики. Такой подход, сохраняя идею единства Я как некоего заданного нашей культурой идеала, позволяет показать его сложность и многослойность, возможность коллизий между его разными слоями и вместе с тем зависимость этого единства от взаимоотношений Я и других. Подобный подход развивается ныне рядом исследователей в разных странах.

Словом, и в этом отношении Фрейд задал такую проблематику, которая является сегодня очень актуальной и которая вместе с тем оказалась более сложной, чем это ему представлялось.

Главная заслуга Фрейда, как мне представляется, заключается в том, что он сумел разрушить некоторые глубоко укорененные традиции мышления в науках о человеке и по существу открыл новый континент проблем. Что касается его решений, то одни из них выдержали проверку временем, другие нет. Лучшая форма уважения к наследию этого великого человека — обсуждение поставленных им проблем, критический анализ как его, так и других решений. А проблемы эти связаны, ни много ни мало, с современным пониманием человека.