Возникновение и развитие научного факта

ЛЮДВИК ФЛЕК

ВОЗНИКНОВЕНИЕ И РАЗВИТИЕ НАУЧНОГО ФАКТА

ENTSTEHUNG UND ENTWICKLUNG

EINER

WISSENSCHAFTLICHEN TATSACHE

Einführung in die Lehre vom Denksülund Denkkollektiv

Von

Dr. Ludwik Fleck

введение в теорию стиля мышления и мыслительного коллектива

Составление,

перевод с немецкого,

английского и польского языков,

предисловие В. Н. Поруса

Mit mehreren Abbildungen

Bas«! 1935

BENNO SCHWABE & Co.VERLAGSBUCHHANDLUNG

о м

нтеллектуальнои н и г и Москва 1999

ББК 87.3 Φ 71

Данное издание выпущено в рамках программы Центрально-Европейского Университета «Translation Project»

при поддержке

Центра по развитию издательской деятельности (OSI — Budapest) и Института «Открытое общество. Фонд Содействия» (OSIAF — Moscow)

ФЛΕΚ Людвиг

Φ 71 ВОЗНИКНОВЕНИЕ И РАЗВИТИЕ НАУЧНОГО ФАКТА: Введение в теорию стиля мышления и мыслительного коллектива. Составл., предисл., перевод с англ., нем., польского яз., общая ред. Поруса В. Н. — М.: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги, 1999. — 220 с.

'

ISBN: 5-7333-0018-3

Основной труд замечательного польского ученого-гуманиста, врача-микробиолога и философа Л. Флека впервые публикуется на русском языке. Т. Кун в предисловии к своей знаменитой книге «Структуры научных революций» сослался на работы Л. Флека наряду с блестящими именами А. Койре, Ж. Пиаже, Е. Мецгери др. как на теоретические источники собственных воззрений о природе научного познания и роли истории науки в формировании эпистемологических моделей. Однако эти работы имеют самостоятельное научное значение и позволяют считать Л. Флека одним из основоположников современной социологии науки и сравнительной эпистемологии. Книгу с интересом прочтут и философы, и ученые-естествоиспытатели, и историки, и все, кто интересуется историей науки, судьбой ученых и их идей.

ББК 87.3

^ф Перевод с англ., нем., польск. яз. Порус В. Н.

^ф Сост., общая ред. и предисл. Порус В. Н.

® Художественное оформление Жегло С.

• Идея-Пресс, 1999

^ф Дом интеллектуальной книги, 1999

Оглавление

В. Порус. НА ПУТИ К СРАВНИТЕЛЬНОЙ ЭПИСТЕМОЛОГИИ......7

Г. Кун. ПРЕДИСЛОВИЕ К АНГЛИЙСКОМУ ПЕРЕВОДУ........19

ВОЗНИКНОВЕНИЕ И РАЗВИТИЕ НАУЧНОГО ФАКТА

ПРЕДИСЛОВИЕ..................25

ГЛАВА 1: КАК ВОЗНИКЛО СОВРЕМЕННОЕ ПОНЯТИЕ СИФИЛИСА . . . . 27 ГЛАВА 2: ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКИЕ ВЫВОДЫ ИЗ ПРЕДСТАВЛЕННОЙ

ИСТОРИИ ПОНЯТИЯ.............17

1. ОБЩИЕ РАССУЖДЕНИЯ О ЗНАЧЕНИИ ИСТОРИИ НАУКИ.....47

2. ПРОТОИДЕИ КАК НАПРАВЛЯЮЩИЕ линии РАЗВИТИЯ ПОЗНАНИЯ. . . 50

3. УСТОЙЧИВОСТЬ СИСТЕМ УБЕЖДЕНИЙ И ГАРМОНИЯ ИЛЛЮЗИЙ . . .54

4. ВВОДНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ О МЫСЛИТЕЛЬНОМ КОЛЛЕКТИВЕ.....64

ГЛАВА 3: О РЕАКЦИИ ВАССЕРМАНА И ЕЕ ОТКРЫТИИ........77

ГЛАВА 4: ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКИЕ РАССУЖДЕНИЯ ОТНОСИТЕЛЬНО ИСТОРИИ ОТКРЫТИЯ РЕАКЦИИ ВАССЕРМАНА

1. ОБЩИЕ выводы...............Ю5

2. НАБЛЮДЕНИЕ, ЭКСПЕРИМЕНТ, опыт..........107

3.ДАЛЬНЕЙШИЕ ЗАМЕЧАНИЯ о МЫСЛИТЕЛЬНОМ КОЛЛЕКТИВЕ . . . .121 4.НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ МЫСЛИТЕЛЬНОГО КОЛЛЕКТИВА

СОВРЕМЕННОЙ НАУКИ ............. 135

5.0 СТИЛЕ МЫШЛЕНИЯ.............148

СТАТЬИ

НАУКА И СРЕДА.................167

ДИСКУССИЯ СТ. БИЛИКЕВИЧЕМ........... . 175

Т. Биликевич. ЗАМЕЧАНИЯ к СТАТЬЕ ЛЮДВИКА ФЛЕКА «НАУКА и СРЕДА» . . .175

Л. Флек. ОТВЕТ НА ЗАМЕЧАНИЯ ТАДЕУША БИЛИКЕВИЧА.......185

Г. Биликевич. ОТВЕТ НА РЕПЛИКУ ЛЮДВИКА ФЛЕКА........191

ПРОБЛЕМЫ НАУКОВЕДЕНИЯ.............193

Рисунки...................209

На пути к сравнительной эпистемологии

На пути к сравнительной эпистемологии

На пути к сравнительной эпистемологии

Т. Кун. Предисловие к английскому переводу

Т. Кун. Предисловие к английскому переводу

менения представлений о строении человеческого скелета, он писал: «Интеллектуальные операции указали нам путь к преодолению ограниченности наших субъективных интуитивных способностей... Каждая картинка, несмотря на содержащиеся в ней частные ошибки, может добавить некоторые истинные детали в композицию»¹. Флек не мог бы написать такую фразу точно так же, как Райхенбах не стал бы говорить о «происхождении и развитии научного факта». Но последнее выражение было названием книги Флека, и Райхенбах должен был привести его, когда упомянул об этой гравюре. Прочитав это, я сразу же понял, что книга с таким названием должна касаться как раз тех проблем, которые волновали меня. Знакомство с книгой Флека вскоре подтвердило эту интуицию, и тем самым было положено начало моим не всегда последовательным усилиям дать этой книге более широкую аудиторию. Одним из тех, кому я показал ее, был Джеймс Браян Ко-нант (James Bryant Conant), в то время Президент Гарварда, а вскоре чрезвычайный посол (High Commissioner) США в Германии. Несколько лет спустя он не без юмора рассказывал о реакции немецких коллег, которых он познакомил с этим названием: «Как возможна такая книга? Факт — это факт. У него нет ни возникновения, ни развития». Такая парадоксальность, конечно, и привлекла меня к этой книге.

Меня не раз спрашивали, что я взял у Флека, и я могу только ответить, что почти совершенно не знаю, что сказать об этом. Конечно, меня подбодрило существование этой книги, что было немаловажно, потому что в 1950 г. и еще несколько лет после этого я не знал никого, кто бы так смотрел на историю науки, как я в то время. Также весьма вероятно, что знакомство с работой Флека помогло мне понять, что проблемы, которыми я занимался, имеют фундаментальное социологическое измерение. Во всяком случае, именно в этой связи я упомянул его книгу в моей «Структуре научных революций»². Но я не уверен, что взял что-либо конкретное из книги Флека, хотя, очевидно, мог бы взять и, несомненно, должен был это сделать. В то время язык, на котором написана книга Флека, был для меня слишком труден, отчасти оттого, что мой немецкий был в не лучшем состоянии, и отчасти потому, что я не имел достаточной подготовки и не знал терминологию настолько, чтобы воспринимать дискуссию по медицине и биохимии, особенно когда эта дискуссия велась в неизвестном мне и даже как бы неприемлемом ракурсе социологии коллективного ума. Отметки на полях моего экземпляра этой книги свидетельствуют, что я обращал внимание главным образом на то, что уже было вполне понятно мне: изменения гештальтов, в которых нам является природа, возникновение трудностей в том случае, если «факты» полагаются независимыми от «точки зрения». Даже в это время, хотя я находился под впечатлением от работ Келера, Коффки и других гештальт-психологов, у меня вызывало внутреннее сопротивление (которое, конечно, испытывал и Флек) то, что они постоянно подменяли понятие «видеть» понятием «видеть

¹ Ibid.

⁷ Кун Т. Структура научных революций. М., 1979, ее. 8-9.

как». То, что я вижу, когда смотрю на известную картинку «кролик-утка», это либо утка, либо кролик, а не черточки на странице — по крайней мере, до тех пор, пока не будет сделано более сознательное усилие. Эти черточки — не факты, по отношению к которым «утка» или «кролик» выступают как альтернативные интерпретации.

Перечитывая эту книгу заново, чего я не делал с тех пор, я нахожу в ней много мыслей, которые могли бы с пользой для дела войти в мою концепцию. Например, мне очень импонирует то, как Флек рассуждает на тему об отношении между журнальной наукой и наукой учебника (гл. 4, § 4). Последнее, возможно, вполне могло бы стать исходным моментом моих собственных замечаний о науке учебника, но Флек занимается другой проблемой — личностным, предположительным и некогерентным характером журнальной науки наряду с креативными и направленными на выявление существа дела действиями тех индивидов, которые с помощью селективной систематизации устанавливают порядок в науке и авторитет общедоступных руководств.

Я не касался этих проблем, но они заслуживают гораздо большего внимания не только потому, что могут исследоваться эмпирически. С другой стороны, если взять те проблемы, которыми я занимался, мне особенно пришлись по душе замечания Флека (гл. 4, § 3) о трудностях, связанных с обменом идеями между двумя «мыслительными коллективами», особенно (в конце параграфа) о возможностях и ограничениях участия в нескольких «мыслительных сообществах». («Одна и та же проблема может исследоваться в рамках совершенно различных стилей мышления, и это бывает чаще, чем применение к ее решению близких стилей. Чаще бывает, что врач исследует болезнь и с точки зрения клинико-терапевтической (бактериологической), и с точки зрения культурно-исторической, нежели с точки зрения клинико-терапевтической (бактериологической) и чисто химической»). И здесь Флек раскрывает широкую перспективу для эмпирических исследований.

Читатели найдут много других подобных aperçus¹ в содержательной и глубокой книге Флека. Хотя уже много воды утекло со времени ее публикации, она остается прекрасным и еще совершенно неисчерпанным источником идей. Но концепция, которая в ней выражена, не свободна от фундаментальных проблем, и я думаю, что они сосредоточены вокруг понятия «мыслительного коллектива». Меня беспокоит не то, что «мыслительный коллектив» — это гипостазированная фикция, хотя я думаю, что это действительно так. По-видимому, Флек адекватно ответил на такого рода возражение (гл. 4, § 3, прим. 1). Скорее, я нахожу это понятие внутренне ошибочным, приводящим к многочисленным трудностям в книге Флека.

Если говорить кратко, похоже, что мыслительный коллектив функционирует как некий сверхиндивидуальный разум, потому что многие люди обладают им (или он ими обладает). Чтобы объяснить его явно принудительную власть, Флек поэтому не раз обращается к терминам, заимствованным из рассуждений об индивидах. Иногда

¹ Суждений (франц.). —Прим. перев.

Т. Кун. Предисловие к английскому переводу

он пишет об «устойчивости замкнутых систем убеждений» (гл. 2, § 3; курсив мой)¹. В другом месте он говорит об этой устойчивости, как о том, что вытекает из «доверия», из зависимости от «общественного мнения», из «интеллектуальной солидарности» (гл. 4, § 3). Отвечая на действие этих сил, члены успешного «мыслительного коллектива» приходят к тому, что Флек называет «гармонией иллюзий» (гл. 2, § 3). Конечно, последнее выражение употреблено метафорически, но это опасная метафора, ибо она усиливает впечатление, что при отсутствии социального давления иллюзии можно было бы избежать: «Если бы его (Сигеля) открытие имело соответствующее влияние на ученых и должным образом распространилось в мыслительных коллективах, сегодня мы имели бы другое понятие сифилиса» (гл. 2, § 4, курсив мой).

Некоторые выражения в книге Флека характеризуют его позицию так, что она иногда сильно отличается, а иногда чрезвычайно близка к моей. Сила мыслительного коллектива, например, иногда сравнивается с «принуждением» или «внутренним ограничением» (гл. 3). В другом месте Флек пишет, что «внутриколлек-тивный обмен мыслями ipso sociologico facto — независимо от логического обоснования и содержательной стороны этих мыслей — приводит к укреплению мыслительной структуры (Denkgebilde)» (гл. 4, § 3). Эти и многие другие выражения в книге указывают на то, что результатами участия в «мыслительном коллективе» является нечто категорическое или априорное. То, чем коллектив сплачивает своих членов, есть нечто похожее на категории Канта, предшествующие любому мышлению вообще. Таким образом, сила мыслительного коллектива скорее усматривается в логике, чем в социальных отношениях, хотя эта сила имеет место по отношению к индивиду только тогда, когда он входит в группу.

Эта позиция, конечно, крайне проблематична, и спорадические попытки Флека разработать ее, различая пассивные и активные элементы знания, кажутся мне туманными. «Пассивность» и «активность» — это опять-таки термины, заимствованные из индивидуальной психологии и примененные к коллективу. Значительно более полезным в этих и других пассажах было бы эпистемическое различение между знанием и мнением (belief). (Например, если «знание» заменить «мнением» в приведенном выше выражении «устойчивость замкнутых систем мнений», то «устойчивость», а может быть, и понятия «замкнутости» и «системы» стали бы излишними). Но как ни важны эти проблемы, они не могут снизить значение книги Флека¹. Трудности, о которых мы здесь говорим, стали центральными в философии после работ Витгенштейна² и все еще остаются неразрешенными. Раскрыть их на эмпирическом материале истории науки — это уже немалое достижение.

Июнь 1976

ВОЗНИКНОВЕНИЕ И РАЗВИТИЕ НАУЧНОГО ФАКТА:ВВЕДЕНИЕ В ТЕОРИЮ СТИЛЯ МЫШЛЕНИЯ И МЫСЛИТЕЛЬНОГО КОЛЛЕКТИВА

¹ Цитируя этот и следующие фрагменты книги Флека, я добавлял и выделял курсив по своему усмотрению.

² Здесь особенно следует упомянуть книгу Л. Витгенштейна «On Certaity» (Oxford, 1959).

ПРЕДИСЛОВИЕ

Перевод с немецкого по изданию: Fleck L. Entstehung und Entwicklung einer wissenschaftlihen Tatsache. Einführung in die Lehre vom Denkstil und Denkol-lektiv. Basel. Benno Schwabe. 1935. Сверен с английским и польским переводами: Fleck L. Genesis and Development of Scientific Fact. Chicago and London. The University of Chicago Press. 1979; Fleck L. Powstanie i rozwoj faktu nauko-wego. Wprowadzenie do nauki o stylu myslowym i kolektywie myslowym. Lublin. Wydawnictwo Lubelskie. 1986.

Медицинский факт имеет особое значение для наших рассуждений, благодаря своему богатому содержанию и богатой истории, а также потому, что до сих пор его не рассматривали в теоретико-познавательных исследованиях.

Что ТАКОЕ ФАКТ? В отличие от изменчивых теорий, в нем видят нечто определенное, устойчивое, независящее от субъективных взглядов исследователя. Факт — это цель любого научного исследования; анализ путей, ведущих к факту, составляет предмет теории познания.

Однако часто теория познания совершает принципиальную ошибку: она ограничивает свое рассмотрение только привычными фактами обыденной жизни или примерами, взятыми из классической физики. Поэтому ее результаты отмечены некоторой наивностью, присущей такому подходу. Более того, это становится препятствием для критического анализа механизмов познания. Например, тот факт, что нормальный человек видит двумя глазами, становится настолько привычным для нас, что как бы утрачивает свое научное содержание; мы не ощущаем своей познавательной активности. Наше познание выглядит пассивным по отношению к чему-то внешнему, что называют «бытием» или «реальностью». Мы уподобляемся тому, кто выполняет ежедневные ритуальные или привычные действия чисто механически, не ощущая своей власти над ними, не имея возможности совершать какие-либо иные действия, отличные от данных. Может быть, это легче представить по аналогии с поведением человека, захваченного каким-либо массовым процессом, например, новичка на бирже, воспринимающего катастрофическое падение курса акций как действие некоей враждебной силы, как нечто объективно существующее, и не дающего себе отчет в том, как его собственное возбуждение само является фактором усиления паники. Обыденные факты малопригодны для теоретико-познавательных исследований.

Но и факты такой науки, как физика, слишком отягощены привычным их восприятием либо затерты чересчур частым применением в теоретических рассуждениях. Поэтому, думаю, «новейший факт», т. е. не так давно замеченный и еще неиспользовавшийся в гносеологических анализах, лучше других поможет непредвзятому исследованию. Факты медицины, исключительно богатые историческим содержанием, в особенности те, значимость и релевантность которых не может быть оспорена, вполне отвечают такому требованию. Поэтому я остановился на одном из медицинских фактов, получившем наибольшее подтверждение, а именно на том факте, что реакция Вассермана имеет связь с сифилисом. Каким же образом возник и из чего состоит этот опытный факт?

Львов, Польша, лето 1934 г.

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 4

ОБЩИЕ ВЫВОДЫ

Чем глубже мы проникаем β какую-нибудь область знания, тем сильнее становится связь со стилем мышления

/СРАВНИВАЯ историю понятия сифилиса с историей открытия реакции Вас-Vj сермана, мы замечаем, что последняя требует намного больше технических выражений. Для этого необходима более серьезная подготовка: широкое специальное образование, поскольку мы здесь довольно далеко уходим из сферы обыденного опыта и вступаем в специализированный мир науки. Мы также вплотную подходим к субъекту познания (как индивидуальному, так и коллективному), нам придется также называть большее число имён. Это обычное явление. Чем глубже мы входим в какую-то область научного знания, тем теснее становится связь с мыслительным коллективом и тем более непосредственным контакт с исследователем. Коротко говоря, увеличивается количество активных элементов познания.

В то же время происходит иной сдвиг: растет число пассивных отношений, связывающих каждый активный элемент знания с соответствующим пассивным элементом, необходимо вытекающим из предыдущего. Мы уже назвали ранее несколько таких связей, например, использование спирта для приготовления вытяжек есть активный элемент науки, тогда как эффективность таких вытяжек — это пассивный элемент, необходимо вытекающий из подобных действий.

Эпистемологические рассуждения...

То же самое можно сказать о других областях знания. Например, в истории развития знаний о химических элементах можно выделить две фазы: предна-учную и фазу научной химии. В каждой из этих фаз имеют место как активные, так и пассивные элементы знания.

Сами понятия атома и химического элемента можно вывести из исторических и коллективно-мыслительных характеристик: они, так сказать, являются продуктами коллективного воображения. Но тот факт, что эти понятия имеют эффективное применение в химии, — обстоятельство, которое не зависит от индивидуального познающего субъекта. То, что атомный вес кислорода равен 16, — это устанавливается в соответствии с определенным и почти произвольным соглашением. Но если атомный вес кислорода равен 16, то атомный вес водорода необходимо равен 1,008. Таким образом, соотношение этих двух атомных весов является пассивным элементом научного знания.

Я хотел бы подчеркнуть, что в первой фазе истории развития химического знания количество как пассивных, так и активных элементов меньше, чем во второй. Во всяком суждении, в любом химическом законе есть пассивная и активная части. Чем глубже наука входит в какую-либо область знания, тем больше элементов обеих частей, хотя, на первый взгляд, можно было бы предположить, что возрастает только пассивная часть.

Теперь мы можем определить научный факт как понятийную структуру (Begriffsrelation), соответствующую стилю мышления, которую можно изучать с исторической, индивидуально- и коллективно-психологической точек зрения, но которую нельзя полностью реконструировать на основании только такого подхода. Здесь мы встречаемся с феноменом неразрывной связи между активной и пассивной частями знания, а также с тем, что обе эти части возрастают вместе с нарастанием количества фактов.

Следует к тому же отметить, что чем более разработана какая-то область знания, чем более она развита, тем меньше в ней наблюдается различий во мнениях. В истории понятия сифилиса мы встречаемся с весьма различными мнениями, тогда как в истории реакции Вассермана это многообразие значительно сокращается и становится еще меньше к тому времени, когда работа над реакцией подходит к концу. Если продолжить наше сравнение с постоянно флуктуирующей сетью, здесь как бы увеличивается число узловых точек и уменьшается пустое пространство, т. е. свободное течение мысли встречает больше сопротивления и ограничивается. Это очень важно, хотя применимо скорее к анализу заблуждения, чем к анализу фактов.

Эпистемологические рассуждения...

Открытие как смена стиля мышления. Научный факт как событие в истории мышления и сигнал о сопротивлении мыслительного коллектива

СУЩЕСТВУЕТ широко распространенный миф о наблюдении и эксперименте. Познающий субъект выступает подобно Юлию Цезарю, который выигрывал сражения по формуле veni, vidi, vie/¹.Человек хочет что-либо узнать — он наблюдает или ставит эксперименты, и дело сделано. Даже исследователи, которым случалось выигрывать подобные сражения, верят в эту наивную байку, когда ретроспективно смотрят на собственную работу. Правда, они иногда признают, что первое наблюдение было не совсем точным, но зато уж второе или третье «соответствовали фактам». Столь простые отношения имеют место только в некоторых, довольно ограниченных сферах научного знания, например, в современной механике, оперирующей фактами обыденного опыта, давно и почти всем известными. В новейших, далеко ушедших от обыденного опыта и все еще неясных сферах науки, где еще нужно научиться наблюдать и ставить вопросы, дело обстоит иначе (так, видимо, происходило вначале во всех областях научного знания). Так происходит до тех пор, пока традиция, воспитание и привычка не сформируют готовность к стилевому, т. е. направленному и ограниченному, восприятию фактов и деятельности. Так продолжается, пока вопросы в принципе содержат в себе ответы, и нужно только сказать «да» или «нет» или, возможно, найти количественные определения, пока методы и понятийный аппарат заменяют собой большую часть наших мыслительных действий. Вассерман и его сотрудники ставили эксперимент по методу Борде и Жан-гу, стремясь обнаружить сифилитический антиген в пораженных органах и антисифилитические антитела в крови. Их первая работа, скорее, проникнута духом надежды, чем наполнена положительными результатами. Когда речь идет об удачных и неудачных пробах, то авторы не могут определить в точности причину того и другого. Несомненно, они ошибались в оценке значения уровня титрования иммунной сыворотки, полученной из органов обезьян. Во втором эксперименте число успешных тестов, т. е. таких, результаты которых совпадали с предсказаниями, выросло настолько, что авторы решились на публикацию статистики: из 76 вытяжек из сифилитических органов сифилитический антиген был обнаружен в 64 случаях, семь вытяжек (из 76) были сделаны из мозговой ткани больных прогрессивным параличом, и все они дали отрицательный результат (по этому поводу Вейль выразил свое особое мне-

¹ Пришел, увидел, победил (лат.). — Прим. перев.

Эпистемологические рассуждения...

Общее определение стиля мышления и мыслительного коллектива. Общая структура и свойства мыслительных коллективов. Социальные силы, действующие в мыслительном коллективе и связывающие коллектив. Обмен идеями внутри коллектива и между коллективами.

В ПРЕДЫДУЩЕМ РАЗДЕЛЕ мы стремились показать, каким образом даже про стейшее наблюдение зависит от стиля мышления, т. е. связано с мыслительным сообществом. Поэтому мы назвали мышление коллективной деятельностью, которая не может быть локализована в границах индивида.

Коллективный труд может иметь двоякую форму: он может быть аддитивен (например, поднятие тяжестей) либо быть собственно коллективным, когда индивидуальные усилия не могут быть просто суммированы; в последнем случае речь идет об особой системе взаимодействий, которую можно уподобить футбольному матчу, беседе или игре оркестра. Обе формы имеют место в мышлении, особенно в процессах познания. Можно ли рассматривать игру оркестра как работу отдельных инструментов, без учета смысла и правил их совместного звучания? Такие же правила диктует стиль мышления. На пути к положительной, плодотворной эпистемологии мы необходимо встречаемся с понятием стиля мышления, формы которого сравниваются между собой и рассматриваются в исторической обусловленности их развития.

Как и любой стиль, стиль мышления складывается из определенного настроя и его реализации в способе деятельности. Настрой имеет две взаимосвязанные стороны: готовность к избирательному восприятию и к соответственно направленному действию. Он создает адекватные формы: религиозные, научные, формы искусства, традиции, способы ведения военных действий и пр., каждая из которых по-своему зависит от преобладания некоторых мотивов и коллективно используемых средств. Поэтому можно определить стиль мышления как направленное наблюдение вместе с соответствующей ментальной и предметной ассимиляцией воспринимаемого. Для него характерны общие проблемы, которыми занимается коллектив, общие суждения, принимаемые за очевидные, общий метод, используемый как познавательное средство. Стилю мышления могут соответствовать технический и литературный стили, свойственные данной системе научного знания.

Поскольку он является достоянием сообщества, стиль мышления получает социальную поддержку (об этом еще пойдет речь ниже). Такая поддержка свойственна всем социальным структурам. Стиль мышления развивается целыми поколениями. Он становится чем-то обязательным для индивида, он определяет

О СТИЛЕ МЫШЛЕНИЯ

Примеры и сравнения некоторых стилей мышления. Готовность к восприятию, детерминированному данным стилем. Старые и новые анатомические описания и иллюстрации как свидетельства того, что каждое наблюдение соответствует определенному стилю видения (Sinn-Sehen), а каждая иллюстрация есть не что иное, как идеограмма (Sinn-Bild). Специфический интеллектуальный настрой современной науки.

НА ФОНЕ специфической структуры современного мыслительного коллектива становится понятным его особый стиль мышления. Чтобы еще более прояснить понятие стиля мышления и приблизить его к нашей реальности, сравним одну современную научную версию с несколькими другими, более ранними.

НАУКА И СРЕДА

ПРОБЛЕМА зависимости науки от эпохи и социальной среды в наше время особенно актуальна. Дело не только в зависимости труда научных работников от социальных условий и не в том, что эти условия могут ускорять либо замедлять развитие науки. Речь идет о зависимости самого содержания науки, ее проблем и даже фактических данных. Конечно, обе эти зависимости науки от социальной среды и эпохи связаны между собой, поскольку изменение условий труда не может не сказываться на его результатах. Но людей науки больше всего интересует и беспокоит связь между научными воззрениями и характером социальной среды.

Историки философии издавна рассматривали философские системы на общем фоне культурной эпохи, учитывали связи между философией и природными условиями той или иной страны, ее искусством или политикой в конкретные исторические периоды. Но историки науки все же продолжали верить, что, по крайней мере, некоторые элементы «подлинной науки» не зависят от места и времени. «Подлинная», т. е. эмпирическая наука, вырастая и развиваясь с XVI века до триумфов XIX и XX веков, сама определяет свое собственное содержание.

Между тем сами ученые, специалисты из различных областей знания, все чаще признают, что содержание научных воззрений обусловлены средой, в которой они развиваются. Я напомню работу Э. Шредингера «Ist die Naturwissenschaft milieubedingt?» (1932)^г, в которой этот выдающийся физик показывает родство современной физики с некоторыми чертами современного искусства [Die reine Sachlichkeit] или с некоторыми особенностями нашей общественной жизни [Methodik der Massenbeherrschung teils durch rationelle Organisation, teils durch fabrikmässige Vervielfältigung; Die statistische Methode ein Charakterzug unserer Zeit и т. д.].

¹ Перевод с польского выполнен по изданию: Fleck L. Nauka i srodowisko // Przeglqd Wspolczesny, 1939, №№ 8-9, ss. 149-156.

² Русский перевод: Шредингер Э. Обусловлено ли естествознание окружающей средой? //Шредшгер Э. Новые пути в физике. М., 1971, ее. 22-46. — Прим. перев.

Наука и среда

Напомню еще о Я. Дембовском, его интересной статье об эволюционной теории в биологических науках, где автор доказывает, что «наука — не тепличный цветок, выращиваемый в полной изоляции от мира. Она творится людьми, живущими в обществе, и значительные общественные явления не могут не оказывать сильного и постоянного воздействия на человеческую психологию, а следовательно, и на психологию ученого»¹.

Проблема связи между наукой и культурой целой эпохи изящно и подробно рассмотрена Т. Биликевичем в книге «Эмбриология в эпохи барокко и рококо», где прослежены параллели «между понятиями этой дисциплины и соответствующими культурными реалиями»². Эта работа позволяет «с вполне специальной точки зрения пролить свет на сложное и загадочное явление интеллектуальной жизни». Как только в переходный период между барокко и рококо начинает ослабевать политический абсолютизм, вместе с влечением к индивидуальной жизненной свободе, в эмбриологии появляется открытие сперматозоидов, в которых усматривали независимую vita propria³ живых существ (анималькулисты Левенгук, Хартсукер, Эндри и др.). С ростом общественной роли женщин (кое-кто даже называл XVIII век «веком женщин») приходят овисты (Валлиснери, Бурже), а «Бюффон пошел в признании равенства полов так далеко, что даже якобы обнаружил женские сперматозоиды»⁴. Борьба преформизма с эпигенетизмом, витализма с механицизмом происходила на определенном политическом, художественном, философском и культурном фоне⁵. Каждый этап в развитии науки формируется под'влиянием всего многообразия факторов и явлений культуры данной эпохи.

¹ Я. Дембовский (1889-1963) — выдающийся польский психолог, президент Польской Академии наук (1951-1956), иностранный член АН СССР (1958). В тексте нет библиографической отсылки, неясно, о какой именно статье Дембовского идет речь. — Прим. перев.

² Büikiewicz T. Die Embriologie im Zeitalter des Barock und des Rokoko. Leipzig. 1932. [Тадеуш Биликевич — польский социолог, последователь M. Шелера, К. Мангейма и других теоретиков социологии познания. Влияние культурной среды на развитие науки рассматривалось Биликевичем как чисто эвристическое, эпистемологические проблемы решались им в духе «реалистической» теории познания. Идея Л. Флека об определяющей роли коллектива в познавательном процессе критиковалась Биликевичем как «субъективный идеализм, релятивизм и агностицизм». — Прим. перев.].

³ Здесь: жизненная первооснова (лат.,). —Прим. перев.

⁴ Анималькулисты, овисты — представители соперничающих в XVII-XVIII веках направлений в эмбриологии; анималькулисты полагали, что взрослый организм пре-добразован в сперматозоиде, овисты — в женской половой клетке, а развитие зародыша сводится только к увеличению в размерах. — Прим. перев.

⁵ Преформизм — учение о наличии в половых клетках материальных структур, предопределяющих всю полноту признаков развивающегося из них организма. Эпи-

Наука и среда

Зависимость содержания науки от эпохи и среды, тем более очевидная, чем более длительный период развития науки мы рассматриваем и чем резче заявляют о себе социально-политические условия нашего бурного времени, должна получить гносеологический смысл. Отбросив скептицизм, мы должны понять эту зависимость в ее эвристической значимости, что могло бы стать исходным пунктом позитивных исследований в отличие от поверхностных замечаний о невозможности «voraussetzungloser Wissenschaft» [беспредпосылоч-ного знания] или от меланхолических рассуждений о «неопределенности всякого человеческого знания».

Да, мы стоим у крутого поворота в развитии науки, перед нами раскрываются совершенно новые, ни с чем не сравнимые перспективы. Немудрено, что «респектабельные», то бишь консервативно настроенные ученые боязливо щурятся от этой ослепительной новизны, тогда как шустрые политики, напротив, наперебой подхватывают новости науки, превращая их в демагогические лозунги. Например, из факта социальной, коллективной природы познания выводят насквозь политиканский тезис о социально-классовой обусловленности научного знания, а другое, враждующее с этим, политическое направление создает мировоззренческий миф о национальном и расовом духе, пронизывающем все культурные эпохи.Если всякое знание зависимо от среды, то почему бы не обернуть смысл этого высказывания: к произвольно изменяемой среде подверстать и соответствующее знание — ведь все равно никакой объективной науки нет! И значит, физика или химия могут быть «левыми» или «правыми», пролетарскими или национальными и т. п. Можно учредить плановое хозяйство в сфере мысли, из бюрократических центров управлять творчеством, упразднить интеллектуальную свободу, вытеснить пропагандой независимое

движение идей в обществе.

Все это было бы смешно, когда бы не было так опасно. Невежды или полуневежды, краем уха слышавшие о влиянии специальной кормежки на выведение пород лошадей, тут же бросаются выкармливать пегасов... Из множества опасностей, стоящих за этим, одна наиболее очевидна: растет поколение будущих научных работников, впитавших в себя мысль о том, что нет истины, как она понималась в старом, добром смысле учеными-специалистами. Утратив доверие к разуму, одни становятся фанатиками, другие — циниками, убе-

генетизм — противоположное преформизму учение о постепенном и последовательном новообразовании органов и частей зародыша из бесструктурной субстанции оплодотворенного яйца. Витализм — объяснение биологических явлений наличием в организмах нематериальной, сверхъестественной силы. Механицизм — здесь: учение о принципиальной объяснимости биологических явлений через физические (механические) закономерности неживой природы. — Прим. перев.

Наука и среда

дившись в том, что нет столь большой глупости, которая не могла бы снискать всеобщее одобрение благодаря умелой и назойливой пропаганде.

Вот почему сегодня проблема зависимости знания от среды и эпохи особенно актуальна.

Но понимание этой зависимости, часто встречающееся у некоторых авторов, скорее, образное, литературное, чем научное, понимание, основанное на интуитивном схватывании некоторых сходств (у Шредингера это сходство между гладкими поверхностями в архитектуре и вакуумными объемами в физике, у Биликевича: Kampf zwischen Verstand und gefähl [борьба рассудка и чувства] в жизни и Kampf des Mechanismus mit dem Vitalismus [борьба механицизма и витализма] как аналог современного политического абсолютизма) и связей (например, уже названная связь между ростом индивидуализма в общественной жизни и открытием сперматозоидов) — такое понимание недостаточно для научного исследования. Оно слишком книжно, произвольно, убедительность подобных аналогий чаще всего зависит от литературных достоинств текстов, в которых они приведены, но, будучи извлечены из этих текстов и подвергнуты беспристрастному анализу, они сразу теряют эту убедительность. Предмет исследования растворяется, исчезает, как призрак при свете дня. Сохраняя трезвость мысли, нам трудно понять, при чем тут индивидуализм, когда речь идет об открытии сперматозоидов, какая связь между социальным явлением и наблюдением капли семени под микроскопом?

Да, конечно, сегодня мы знаем, что стоит взглянуть на эту каплю в микроскоп, чтобы увидеть сперматозоиды. Но первое наблюдение, открытие, не могло бы состояться, будь наблюдатель в обычном, так сказать, неразбуженном состоянии ума. Нужен особый, беспокойный настрой, чтобы искать нечто новое. Но чтобы увидеть нечто новое, нужна некая направленная готовность мысли. И это беспокойство, и эта готовность возникают под влиянием среды. Смутные контуры нового наблюдения приобретают четкость предмета целенаправленного исследования, внимание сосредоточивается на этом предмете, выделяет его, характеризует так, чтобы вызвать соответствующие размышления у других людей — все это очевидным образом зависит от среды. Среда — это услышанные кем-то высказывания, ежедневный обмен мнениями, дурные и приятные впечатления повседневной жизни, это образование, получаемое в научных школах, и т. п. Действие такого р<