ЧЕТВЁРТАЯ ОППОЗИЦИЯ – «РЕЧЬ – ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ».

Когда мы говорим, мы обращаемся к какому-либо предмету, то есть сосредоточиваем на чем-то внимание. Поэтому речь отражает действительность.

Успех коммуникации зависит от того, насколько корректно мы транслируем информацию. Например, верно ли сказать, что Нью-Йорк – столица США? Что глаголы в русском языке – склоняются? Таким образом, в рамках оппозиции речь – действительность мы вновь возвращаемся к понятию точности речи.

Рассмотрим точность как качество речи подробнее.

Точность – это такое коммуникативное качество речи, которое позволяет с наибольшей адекватностью воспроизвести в сознании адресата мысль автора речи, отразить в сознании адресата речи ее предмет (внеязыковую действительность) средствами языка.

От чего зависит точность речи? Во-первых, от знания предмета речи говорящим, во-вторых – от речевой формы передачи этого знания, в-третьих – от степени прочности речевых навыков.

В достижении точности высказывания для его автора очень важен самоконтроль. Иногда говорящий или пишущий просто не задумывается над тем, точен ли он в своем высказывании, или просто-напросто не осведомлен о предмете речи, сам того не подозревая. Вот как об этом пишет Ф. Бобров в одной из лингвистических статей (РР. 1973. № 1. С. 150): «Интересно, живым языком написана небольшая по объему книга «Голубые родники» (М., «Мысль», 1971) писателем Владимиром Моложавенко. И вдруг в книге встречаем: «… шлепали по воде уключины…» До сих пор в моем представлении уключина – это приспособление для укрепления весла на борту лодки, в которое вставляются скобки весел. Как они могут шлепать по воде?»

Если подумать, сложно определить, с какой разновидностью точности (а точнее – неточности) мы имеем дело. Это незнание понятия? Или незнание действительности?

Не достигается точность и в тех случаях, когда автор имеет субъективный взгляд на предмет речи. Например, он может упорно отстаивать свои позиции, несмотря на существование мнений, доказательно опровергающих его точку зрения. Или какой-то человек оказывается слишком доверчивым и интерпретирует некое событие с опорой на принцип доверия к источнику информации. В таком случае мы имеем дело с заблуждением автора.

Вот пример.

22 декабря 1990 г. в ночных новостях было сообщение об эксперименте по оживлению трупа. В январе же 1991 г. в печати появилось опровержение, поскольку выяснилось, что имел место розыгрыш.

У автора речи возможны различные цели, он может хотеть, чтобы адресат получил точную информацию, а может стремиться к тому, чтобы адресат получил искаженную информацию.

В речи возможно намеренное затушевывание истинного смысла явления. Например, Эрик Хан-Пира в публикации «Языковой факт и идеологическое сито» (Знамя. 1990. № 9) приводит не соответствующие действительности (в силу преднамеренной идеологизации) толкования слов в словарях. Вот пример из «Толкового словаря русского языка» под ред. Д.Н. Ушакова, который вышел в 30-е годы прошлого века:

«ОППОЗИЦИЯ. <…> Деятельность оппортунистических антиленинских группировок, боровшихся против генеральной линии ВКП(б) и против руководства партии с целью разрушения диктатуры пролетариата и восстановления капитализма и превратившихся впоследствии в оголтелую банду вредителей, диверсантов, шпионов и убийц, действующих по заданиям разведывательных органов иностранных государств».

Хан-Пира замечает: «Разумеется, слово оппозиция не имело такого значения. Интересно, что и все примеры, долженствующие проиллюстрировать и подтвердить предложенное словарем толкование слова, во-первых, содержит это слово не в процессуальном, как указывает словарь, а в предметном смысле, и, во-вторых, не подтверждают, что в самом слове «оппозиция» содержатся те семы (составные части смысла), которые так размашисто щедро сообщает словарь». Примеры эти суть следующие: «Бывшие лидеры правой оппозиции не понимают наших большевистских темпов, не верят в эти темпы и вообще не приемлют ничего такого, что выходит из рамок постепенного развития, из рамок самотека (Стлн, 1930) … XIV партсъезд поступил правильно, определив взгляды новой оппозиции как неверие в дело строительства социализма» и «извращение ленинизма» (Стлн). Троцкистскую группу, как оппозицию, мы давно уже разгромили и выкинули вон» (Стлн).

Комментарий Хан-Пиры завершается словами: «Наверняка высокая филологическая культура составителей <словаря> уберегла бы их от такого лексикографического огреха, когда бы к беспартийному авторскому коллективу для обеспечения идеологической непорочности не был приставлен опекуном историк Б.М. Волин» (с. 240).

В статье «Иронический текст» Уриель Вайнрайх (американский лингвист) указывает, что своеобразную языковую ложь представляют собой эвфемизмы, гиперболы, эллипсисы, иносказания. Для истины остается только «узенькая улочка» – простое повествовательное предложение, которое так любят логики.

Примеры

В сталинскую эпоху возникают термины-эвфемизмы:

секретный сотрудник	‘осведомитель’
воспитательное учреждение	‘тюрьма’
трудовое перевоспитание	‘каторжные работы’
социальная профилактика	‘репрессивные меры’
высшая мера социальной защиты	‘смертная казнь’

После того как перестали употреблять термин «высшая мера социальной защиты», появился и долгое время существовал термин высшая мера наказания. Точен ли он?

Слово высший ассоциируется в нашем языке с представлением о самом высоком, важном, почетном, достойном, главном. Говорят о высших достижениях, высших наградах, высших званиях. Вряд ли верно в этом свете использовать словосочетание высшая мера наказания. Больше подходит определение исключительная, т. к. оно указывает на то, что данная мера не распространяется на всех и каждого, а применяется очень редко, в виде исключения. Смертная казнь может быть заслуженной, но по своей сути она отвратительна. Именно поэтому она может считаться исключительной мерой наказания.

Таким образом, проблема нарушения точности речи может быть связана и с ролью языка в обществе. Он выступает как социальная сила и как средство навязывания взглядов. Особенно это проявляется в конфликтных ситуациях, где возможен однобокий подбор информации. Вот, к примеру, один журналист рассуждает о том, как узнать, хорош ли продаваемый покупателю товар. При этом он сводит все интерпретации реплик продавца к тому, что продавец стремится обмануть покупателя. На деле это не исключено, но необязательно так. У продавца возможна и субъективная оценка товара. К примеру, на вопрос, что за колбаса сегодня может быть по 90 рублей за килограмм, продавщица в небольшом магазине с недоумением ответила? «А что за вопрос? Я сама эту колбасу часто беру и ем на завтрак. Нормальная колбаса! Да она разлетается у нас мгновенно!»

Вот элементарный пример «внушения» ложной информации: оратор обращается к аудитории: «Господа!» Являются ли адресаты «господами»?

Наряду с умышленным неверным интерпретированием предмета речи возможно частичное сокрытие правды, использование приема умолчания.

Вернемся к образу продавца (из личного опыта общения). В одном из ростовских овощных магазинов продавщица, работающая «от выручки», заинтересована в продажах, но не хочет услышать нарекания в свой адрес от постоянных покупателей. Поэтому на вопрос, скажем, сладкие ли поступили в продажу дыни, говорит: «Я их не пробовала».