V. восемь или девять мудрых слов о том, как писать письма

Как начинать письмо

Если вы хотите ответить на другое письмо, то лучше всего достать это письмо и перечитать его заново, чтобы освежить в памяти то, на что вы собираетесь отвечать, и нынешний адрес вашего корреспондента (в противном случае вы отправите письмо по его постоянному адресу — в Лондон , хотя он предусмотрительно сообщил вам свой подробный адрес в Торквее ).

Затем следует написать адрес на конверте и наклеить марку. «Как? Надписывать конверт до того, как написано письмо !» Именно так! И сейчас я расскажу вам, что произойдёт, если вы этого не сделаете. Вы пишете письмо до самого последнего момента и вдруг, посреди заключительного предложения, осознаете, что «уже пора»! Начинается кутерьма: вы кое-как нацарапываете подпись, наскоро заклеиваете конверт, который расклеивается на почте, совершенно неразборчиво надписываете адрес и с ужасом узнаете, что забыли вовремя пополнить свой запас марок в коробочке, с безумным видом начинаете приставать ко всем домочадцам с просьбой одолжить вам марку, сломя голову бежите на почту, прибегаете туда весь в поту, еле переводя дух, когда корреспонденцию из почтового ящика уже изъяли, и, наконец, неделю спустя получаете своё письмо из отдела «мёртвых писем»[6]с надписью «Адрес неразборчив»!

Затем на листе бумаги сверху следует написать свой полный адрес. Чрезвычайно неприятно (я говорю это на основании собственного горького опыта), когда ваш друг, живущий по новому адресу, ограничивается в начале письма краткой пометкой «Дувр», полагая, что остальное вам известно из его предыдущего письма, которое вы к тому времени, возможно, успели уничтожить.

Затем следует полностью указать дату. Не менее неприятно, когда спустя несколько лет, вы пытаетесь расположить по порядку письма и обнаруживаете, что они датированы лишь «17 февраля» или «2 августа» без малейшего указания на год, по которому вы могли бы судить, какое письмо идёт раньше. И никогда-никогда (Примечание. Это замечание адресовано только дамам, ибо ни один мужчина не сделает ничего подобного.) не пишите вместо даты просто «среда», ибо «ничто не способно довести до безумия так, как подобные поступки».

Как продолжать письмо

Золотое правило, которого следует придерживаться с самого начала: пишите разборчиво . Человеческие нравы заметно смягчились бы, если бы все придерживались этого правила! Значительная часть всего, что написано неразборчиво во всем мире, написано просто слишком торопливо. Разумеется, вы ответите: «Я тороплюсь, чтобы сэкономить время». Цель, что и говорить, весьма достойная, но имеете ли вы право достигать её за счёт своего друга? Разве его время не столь же ценно, как ваше? Несколько лет назад мне довелось получать от одного приятеля письма (и, надо сказать, весьма интересные), написанные самым «зверским» из когда-либо выработанных почерков. Обычно у меня уходило около недели на то, чтобы прочитать одно письмо. Я имел обыкновение носить письмо в кармане, и вытаскивая его в свободную минуту, ломать голову над теми ребусами, из которых оно состояло. Я вертел письмо так и сяк, держал его то у самых глаз, то на расстоянии вытянутой руки до тех пор, пока до меня не доходил смысл некоторых совершенно неразличимых иероглифов. То, что мне удавалось уловить, я подписывал — уже по-английски — под строкой. Отгадав таким способом несколько мест, я получал возможность по контексту восстанавливать смысл остального, пока, наконец, мне не удавалось расшифровать всю цепочку иероглифов. Если бы у кого-нибудь все друзья писали в таком духе, то на чтение их писем у него ушла бы вся жизнь!

Этого золотого правила необходимо строго придерживаться при написании фамилии и названия мест, причём особенно неукоснительно — при написании иностранных фамилий . Как-то раз я получил письмо, в котором упоминалось несколько русских фамилий, нацарапанных тем неразборчивым почерком, каким люди обычно пишут «искренне ваш…». Разумеется, угадать что-либо по смыслу было невозможно: любой вариант был ничуть не хуже другого. Пришлось мне написать своему другу и сообщить, что я не могу разобрать ни одной фамилии!

Моё второе правило: не заполнять более полутора страниц извинениями за то, что я не ответил на письмо раньше!

Самая лучшая тема для начала — последнее письмо вашего друга. Пишите, держа его перед собой. Отвечайте на вопросы вашего друга и делайте любые замечания, которые придут вам в голову по ходу чтения его письма. Затем вы переходите к тому, о чем хотите рассказать сами. Такой порядок более вежлив и приятен для адресата, чем если вы займёте все письмо своими собственными бесценными замечаниями и лишь в постскриптуме торопливо ответите на его вопросы. Ваш друг сможет лучше оценить всю глубину сделанных вами замечаний после того , как удовлетворит свою жажду информации.

Ссылаясь на какое-нибудь место в письме друга, лучше всего точно процитировать то, что сказал он сам , а не пересказывать общий смысл своими словами. Впечатление А от того, что сказал В, в передаче А никогда не совпадает с тем, что имел в виду сам В.

Этого правила особенно следует придерживаться в том случае, если два корреспондента в чем-то не согласны друг с другом. Недопустимо писать в таком случае: «Вы совершенно заблуждаетесь, полагая, будто я сказал то-то и то-то. Я имел в виду совсем другое — и т. д. и т. п.» Переписка по спорному вопросу при таком подходе грозит затянуться на долгие годы.

Здесь уместно упомянуть ещё несколько правил, пригодных для тех случаев, когда переписка, к сожалению, превращается в спор . Первое из них: не повторяйтесь. Высказавшись один раз, ясно и со всей определённостью, по какому-то вопросу и не сумев убедить своего друга, оставьте спорную тему . Повторяя свои доводы, вы лишь вынудите его сделать то же самое. Ваш спор будет продолжаться бесконечно, как бесконечная периодическая дробь. А разве случалось вам хоть когда-нибудь слышать, чтобы бесконечные периодические дроби заканчивались ?

Ещё одно правило: написав письмо, которое, по вашему мнению, вызовет раздражение у вашего друга, хотя вы высказали все именно так, как думаете, отложите письмо в сторону до завтра . Затем перечитайте его и постарайтесь представить, что оно адресовано вам. Это нередко заставит вас переписать письмо заново, убрав уксуса и перца и добавив меда, что превратит его в гораздо более съедобное блюдо!

Если же, написав письмо в как можно более мирных тонах, вы все же почувствуете, что оно может задеть вашего друга, сохраните копию письма . Что толку несколько месяцев спустя оправдываться: «Я почти уверен в том, что никогда не говорил ничего такого. Насколько мне помнится, я сказал то-то и то-то». Гораздо лучше иметь возможность написать: «Я не употреблял таких выражений. В моем письме было сказано следующее…».

Моё пятое правило: если ваш друг допустил резкое замечание, то либо сделайте вид, что вы этого не заметили, либо ответьте, но гораздо менее резко. Если же он сделает дружеское замечание, пытаясь загладить возникшее разногласие, ответьте ему в ещё более дружественном тоне. Если бы в назревающей ссоре каждая сторона была склонна преодолеть не более трёх восьмых , а при примирении — не менее пяти восьмых пути, то примирений было бы больше, чем ссор! Ситуация здесь такая же, о какой говорит ирландец, выговаривающий своей дочери за то, что той никогда не бывает дома: «Вечно ты уходишь из дома! Раз придёшь, а три раза уйдёшь!»

Моё шестое правило (и моё последнее замечание по поводу разногласий, возникающих при переписке): не стремитесь к тому, чтобы последнее слово осталось за вами ! Сколько споров можно было бы подавить в зародыше, если бы каждый стремился к тому, чтобы последнее слово осталось за другим! Неважно, если, отвечая на упрёк, вы выскажете не все свои возражения. Пусть ваш друг думает, будто вы молчите потому, что вам нечего сказать. Лишь бы скорее прекратить спор, не выходя за рамки приличий. Помните: «слово — серебро, молчание — золото»! (Примечание. Если вы джентльмен, а ваш друг — леди, то выполнение этого правила становится обязательным: вы не должны оставлять за собой последнего слова !)

Моё седьмое правило: если вам случится в шутку высказать порицание вашему другу, то следует быть уверенным в том, что вы все достаточно преувеличили и шутка очевидна . Слово, сказанное в шутку , но воспринятое всерьёз, может привести к весьма тяжким последствиям. Мне известны случаи, когда шутливое замечание разбивало дружбу. Предположим, что вы хотите напомнить вашему другу о соверене, который вы одолжили ему, а он забыл вам вернуть. Вы пишете ему, отнюдь не вкладывая в свои слова ничего, кроме шутки : «Должен сказать, что иметь столь плохую память на долги, как у тебя, по-видимому, удобно». Не удивляйтесь, если ваш друг все же обидится на форму упрёка. Но представьте себе, что вы написали: «Наблюдая в течение продолжительного времени за твоей карьерой карманного вора и взломщика, я совершенно убедился в том, что могу питать робкую надежду вернуть соверен, некогда одолженный тебе, лишь в том случае, если прямо потребую: „Плати или я потащу тебя в суд!“»

Если ваш друг действительно друг вам, то он отнесётся к высказанному вами намёку вполне серьёзно!

Моё восьмое правило: если вы пишете в письме «Прилагаю при сём 5 фунтов стерлингов» или «Посылаю тебе письмо Джона, чтобы ты мог с ним ознакомиться», то прекратите на миг писать, достаньте документ, о котором вы упомянули, и вложите его в конверт . В противном случае вы вполне можете обнаружить, что документ остался лежать у вас на столе после того, как письмо отправлено !

Моё девятое правило: если вы исписали весь лист бумаги до конца и вам есть что сказать ещё, возьмите ещё один лист, целый, или обрывок — по потребности, но не пишите поперёк уже написанного ! Помните старую поговорку: «Что написано не вдоль, не прочтёшь поперёк». «Старую поговорку? — спросите вы удивлённо. — Так ли она стара?» Должен признаться, что приведённая мной поговорка действительно не такая уж древняя. Боюсь, что я сам её придумал, пока писал эти строки! Но все же не следует упускать из виду, что «старый» — понятие относительное . Думаю, что вы будете совершенно правы, если обратитесь к цыплёнку, только что вылупившемуся из яйца, со словами: «Привет, старина!» Ведь он действительно стар по сравнению с другим цыплёнком, который вылупился из яйца лишь наполовину!

Как закончить письмо

Если вы не уверены в том, как следует закончить письмо («ваш…», «преданный вам…», «искренне преданный вам…» и т. д.), обратитесь к последнему письму вашего корреспондента и постарайтесь ответить ему по крайней мере столь же дружественно . Даже если ваш тон окажется чуть более дружественным, то вреда от этого не будет!

Постскриптум — весьма полезное изобретение. Однако не следует думать (как полагают многие дамы), будто именно в нем и заключено основное содержание письма. Он служит скорее для того, чтобы мы могли оставить в тени всякие мелочи, о которых нам не хотелось бы поднимать шум. Например: ваш друг пообещал выполнить ваше поручение в городе и забыл о своём обещании, причинив вам большое неудобство. Он пишет вам письмо, в котором приносит извинения за свою оплошность. Было бы неоправданной жестокостью наносить вашему другу сокрушительный удар и превращать его проступок в главную тему ответного письма. Гораздо изящнее выразить упрёк, например, в следующей форме: «P. S. Прошу тебя не расстраиваться по поводу того мелкого поручения в городе. Не скрою, что ты слегка расстроил мои планы, но сейчас уже все наладилось. Я и сам частенько бываю забывчив, а, как тебе известно, тому, кто живёт за стеклом, не следует бросать камни!»

Отправляясь на почту, держите письма в руке . Если вы положите письма в карман, то, вернувшись домой после продолжительной прогулки (я знаю это по собственному опыту) и пройдя дважды мимо почты, вы все же обнаружите их в своём кармане.

VI. ПИСЬМА К ДЕТЯМ

Мэри Макдональд

Крайст Черч, Оксфорд

23 мая 1864 г.

Дорогое дитя!

У нас стоит такая ужасная жара, что я совсем ослабел и не могу даже держать в руках перо, а если бы мог, то толку все равно было бы мало: все чернила испарились и превратились в чёрное облако. Оно плавало по комнате, пачкая стены и потолок так, что на них не осталось ни одного светлого пятнышка. Сегодня стало несколько прохладнее, и немного чернил выпало на дне чернильницы в виде чёрного снега — как раз столько, что мне хватит написать и заказать фотографии для твоей мамы.

От этой жары я впал в меланхолию и сделался очень раздражительным. Подчас мне едва удаётся сдерживать себя. За примером далеко ходить не надо. Не далее как несколько минут назад ко мне с визитом пришёл епископ Оксфордский. С его стороны это было очень любезно, и он, бедняга, не имел в виду ничего дурного. Но когда я увидел своего гостя, то настолько вышел из себя, то швырнул ему в голову тяжёлую книгу. Боюсь, что книга сильно его ударила. [Примечание. То, о чем я тебе рассказал, не совсем верно, поэтому верить всему сказанному не нужно. В следующий раз не верь ничему так быстро. Ты хочешь знать почему? Сейчас объясню. Если ты будешь стараться верить всему, то мышцы твоего разума устанут, а ты сама ослабеешь настолько, что уже не сможешь поверить даже в самые простые вещи. Всего лишь на прошлой неделе один мой приятель решил поверить в Мальчика с пальчик. После долгих усилий это ему удалось, но какой ценой! У него не осталось даже сил поверить в то, что на улице идёт дождь, хотя это была абсолютная правда, — и он выбежал из дому без шляпы и зонтика! В результате его волосы серьёзно намокли, и один локон почти двое суток никак не хотел принимать нужный вид. (Примечание. Боюсь, что кое-что из сказанного не вполне верно…).] Передай Гревилю, что я продолжаю работать над его фотографией (той, которая должна быть в овальной рамке) и надеюсь выслать её через день-два. Передай маме, что, как ни жаль, никто из моих сестёр не сможет приехать в Лондон этим летом.

Наилучшие пожелания твоим папе и маме и самые нежные приветы тебе и другим детям. Остаюсь преданный тебе друг

Чарлз Л. Доджсон

P.S. Единственная неприятность, которая приключилась со мной в пятницу, — полученное от тебя письмо. Вот так-то!

Мэри Макдональд

Крайст Черч, Оксфорд

14 ноября 1864 г.

Дорогая Мэри!

Давным-давно жила-была маленькая девочка, и был у неё ворчливый старый дядюшка — соседи звали его Скрягой (что они хотели этим сказать, я не знаю). Как-то раз эта маленькая девочка пообещала своему дяде переписать для него сонет, который Розетти написал о Шекспире, и своего обещания, как ты знаешь , не выполнила. Нос у бедного дядюшки стал расти все длиннее и длиннее, а характер — портиться все сильнее и сильнее. Но почтальон день за днём проходил мимо дверей дядюшки, а сонета все не было…

Здесь я прерву свой рассказ, чтобы объяснить, как люди в те далёкие дни отправляли письма. Ворот и калиток тогда ещё не было, и поэтому столбы у ворот и калиток не должны были стоять на одном месте и носились вперёд и назад, где им только вздумается. Если кому-нибудь нужно было послать письмо, то он просто прикреплял его к столбу, который нёсся в подходящем направлении (правда, иногда столбы ни с того ни с сего меняли направление, и тогда возникала ужасная путаница), а тот, кто получал письмо, говорил, что оно «доставлено письмоносцем ».

Все делалось очень просто в те давние дни. Если у кого-то было много денег, он просто клал их в банку, закапывал её под забором, говорил: «У меня деньги в банке» и больше ни о чем не беспокоился.

А как путешествовали в те далёкие времена! Вдоль дорог тогда стояли шесты. Люди влезали на них и старались удержаться на самой верхушке как можно дольше, а потом (обычно это происходило очень скоро) падали оттуда. Это и называлось путешествовать .

Но вернёмся к нашему рассказу о плохой девочке. Заканчивается он, как и следовало ожидать, тем, что пришёл большой серый ВОЛК и… Нет, я не в силах продолжать. От девочки не осталось ничего, кроме трёх маленьких косточек. Что и говорить, грустная история!

Твой любящий друг Ч. Л. Доджсон

Мэри Макдональд

Крайст Черч, Оксфорд

[5 декабря 1864 г.]

Дорогая Мэри!

Я уже давно должен был написать тебе, чтобы передать мою благодарность за сонет. Пожалуйста, не думай, что я не писал — ещё как писал! Сотни раз. Трудность была лишь в том, чтобы направить письмо куда следует. Сначала я направлял письма с такой силой, что они пролетали далеко мимо цели — некоторые из них потом подбирали на другом конце России. На прошлой неделе мне почти удалось попасть в цель и написать на конверте «Эрлз Террас, Кенсингтон», но я перебрал с номером и поставил 12000 вместо 12. Поэтому если ты спросишь на почте письмо с № 12000, то, смею думать, они отдадут тебе его. После этого здоровье моё сильно пошатнулось и я стал направлять письма так слабо, что они едва долетали до конца комнаты. «Оно ещё лежит у окна. Самбо?» «Да, масса, оно, чуть не вылетело в окно». Ты, должно быть, думаешь, что мой слуга негр, но это не так. Просто мне так нравятся негры, что я научил его говорить на ломаном английском и дал ему имя Самбо (его настоящее имя Джон Джонс). Каждое утро я начищаю ему физиономию сапожной щёткой. Он говорит, что ему нравится говорить на ломаном английском, но не нравится ходить с черным от ваксы лицом. «Странная фантазия», — сказал я ему.

Я намереваюсь приехать в город на несколько дней перед Рождеством и зайду к вам минут этак на 5 или около того. Знают ли твои папа и мама мисс Джин Ингелоу? Мне известно, что она живёт в Кенсингтоне.

Твой любящий друг Ч. Л. Доджсон

Димфне Эллис

[Крофт Ректори], Дарлингтон

3 августа 1865 г.

Дорогая Димфна!

Альбом с фотографиями, автографами и всем прочим прибыл благополучно, только железнодорожные служащие (которые внимательно прочитали его) заявили, что с твоей подписью ценность альбома стала «больше 10 фунтов стерлингов» и что его следовало «отправлять заказной бандеролью». Я сказал клерку, что это чепуха и что в Крэнбурне твою подпись оценили меньше, чем в 2 пенса, но он лишь мрачно покачал головой и сказал, что «в этом он разбирается лучше».

Кстати сказать, когда я попросил тебя прислать список твоих имён, я имел в виду полные имена, а ты прислала мне загадочный перечень инициалов, которые настолько озадачили меня, что я почти не сомкнул глаз ночью. Например, что означает «Ф» перед «Димфной»? Фатима, Фенелла или Феодора? Может быть (я не смею и надеяться на столь красивое имя), Фоскофорния?

Я так сожалею, что заставил тебя скучать после отъезда! Теперь мне совершенно ясно, что я не должен был приезжать. Но наша внезапная дружба была столь ужасной, что смею думать, ты столь же внезапно забудешь меня. Поэтому выше голову. Боюсь, тебе придётся с неделю или около того подождать фотографий.

С наилучшими пожеланиями м-ру и м-с Эллис и любовью к несчастным маленьким оборвышам[7](как там их бедные босые ножки?).

Остаюсь преданный Вам Ч. Л. Доджсон

Уне Тейлор

Крайст Черч, Оксфорд

16 ноября 1865 г.

Дорогая Уна!

Твои подруги, большие девочки, испортили книжки, которые они очень любили, не так ли? Теперь я, наконец, знаю, отчего портятся некоторые маленькие девочки: от того, что кто-то их очень любит. Разве не замечательно для тебя, что тебя никто особенно не любит — ведь иначе, как ты понимаешь, тебя могли бы испортить? («М-р Доджсон, не говорите, пожалуйста, глупости!»)

А теперь посмотрим на эту книгу и, если ты не признаешь, что картинки в ней красивее, чем в старой книге, я говорю, если ты не признаешь, то протри свои глазки и посмотри ещё раз, ибо это будет верным признаком того, что у тебя не все в порядке со зрением. («М-р Доджсон, я же просила Вас не говорить глупости!»)

Остаюсь твоим преданным другом Ч. Л. Доджсон

Мэри Макдональд

Крайст Черч, Оксфорд

22 января 1866 г.

Дорогая Мэри!

Я очень рад, что тебе понравилась новая книжка «Алиса в Стране Чудес», и я с большим удовольствием отправился бы в Лондон и снова увидел всех вас и Снежинку[8], если бы у меня было время, но, к сожалению, его у меня нет. Кстати сказать, теперь твоя очередь навестить меня. Я твёрдо помню, что в последний раз гостем был я. Как только ты приедешь в Оксфорд, найти мои апартаменты не составит никакого труда. Что же касается расстояния , то от Оксфорда до Лондона оно такое же, как от Лондона до Оксфорда. Если в твоём учебнике географии об этом ничего не говорится, то он безнадёжно устарел и тебе лучше раздобыть другой учебник.

Я долго ломал себе голову над тем, почему ты называешь себя противной девчонкой за то, что долго мне не писала. Противная девчонка? Как бы не так! Что за глупости? Стал бы я называть себя противным, если бы не писал тебе лет этак с 50? Ни за что! Я бы начал своё письмо, как обычно:

«Дорогая Мэри!

Пятьдесят лет назад ты спрашивала, что делать с котёнком, у которого заболели зубы, а я только сейчас вспомнил об этом. За пятьдесят лет боль могла пройти, но если же зубы у котёнка все ещё болят, то сделай следующее. Выкупай котёнка в заварном креме, затем дай ему 4 подушечки для булавок, вываренных в сургуче, а кончик его хвоста окуни в горячий кофе. Боль как рукой снимет! Это средство ещё никогда не подводило».

Поняла? Вот как надо писать письма!

Я хотел бы, чтобы ты сообщила мне фамилии твоих двоюродных сестёр (думаю, что это были твои кузины), с которыми мне довелось однажды вечером встретиться у вас дома. Звали их Мэри и Мэй. Передай, пожалуйста, своему папе, что я прочитал «Алек Форбс» и в восторге от него. Я очень хотел бы встретить Анни Андерсон в реальной жизни. Где она живёт?

С наилучшими пожеланиями папе и маме и любовью к твоим братьям и сёстрам остаюсь

твой любящий друг Чарлз Л. Доджсон

Анни Роджерс

[1867 г.]

Дорогая Анни!

Это поистине ужасно. Ты не имеешь ни малейшего представления о той печали, которая охватила меня, пока я пишу. Мне пришлось воспользоваться зонтиком, чтобы слезы не капали на бумагу. Ты приезжала вчера фотографироваться? И ты очень рассердилась из-за того, что меня не оказалось дома? Вот как было дело. Я отправился на прогулку с Бибкинсом, моим закадычным другом Бибкинсом. Мы отмахали много миль от Оксфорда — пятьдесят или сто, не помню. И в тот момент, когда мы пересекали поле, на котором паслось множество овец, мне внезапно пришла в голову одна мысль, и я спросил торжественно: «Добкинс, который сейчас час?» «Три часа», — ответил Фипкинс, несколько удивлённый моим тоном. Слезы потекли у меня по щекам. «Это тот самый ЧАС», — сказал я. «А скажите, скажите мне, Хопкинс, какой сегодня день недели?» «Разумеется, понедельник», — ответствовал Лупкинс. «Это тот самый ДЕНЬ!» — простонал я. Я заплакал. Я зарыдал. Овцы сгрудились возле меня и стали тереться своими нежными носами о мой нос. «Мопкинс! — воскликнул я. — Вы мой самый старый друг. Не обманывайте меня, Нупкинс! Который сейчас год?» «Думаю , что 1867-й», — отвечал Пипкинс. «Это тот самый ГОД!» — вскричал я так громко, что Тапкинс упал в обморок. Все было кончено: меня привезли домой на тележке в сопровождении верного Уопкинса, разобранного на несколько частей.

Когда я немного оправлюсь от потрясения и проведу несколько месяцев на морском курорте, я непременно навещу тебя и назначу другой день для фотографирования. А пока я ещё слишком слаб, чтобы писать самому, и поэтому за меня пишет Зипкинс.

Твой несчастный друг Льюис Кэрролл

Агнес Арглз

Крайст Черч, Оксфорд

28 ноября 1867 г.

Дорогая мисс Долли!

Я получил важные сведения от одного моего друга — некоего мистера Льюиса Кэррола, престранного человека и большого любителя нести всякую чепуху. Он сообщил мне, что когда-то ты попросила его написать ещё одну книгу вроде той, которую ты прочитала, — забыл, как она называется, что-то о лисе.

— Передайте ей, — сказал он, — что я только что написал небольшую повесть, которая напечатана в «Журнале тётушки Джуди», и заказал один экземпляр для неё.

— Прекрасно, — заметил я, — и это все, что вы хотели сообщить мне?

— Передайте ей ещё одно, — сказал он, и несколько слез скатилось по его щекам. — Я очень надеюсь (так ей и передайте), что она не рассердилась на меня за все те глупости, которые я наговорил о её имени. Вы ведь знаете, что иногда…

— Всегда, — поправил его я.

— … иногда я несу чепуху, и, если она рассердилась, то, надеюсь, что на этот раз простит меня!

Тут слезы хлынули на меня проливным дождём (я забыл сообщить тебе, что, разговаривая со мной, он высунулся из окна, под которым я стоял), и я промок почти насквозь.

— Немедленно прекратите, — пригрозил я, — или я ни о чем не сообщу ей!

Он втянул свою голову и закрыл окно.

Если ты вздумаешь написать ему письмо, то лучше всего пришли это письмо мне.

Преданный тебе Чарлз Л. Доджсон

Мэри Макдональд

Крайст Черч, Оксфорд

30 ноября 1867 г.

Дорогая Мэри!

Я не видел тебя так давно, что опасаюсь, как бы ты не воспользовалась представившейся возможностью, не «выросла большой» и не стала воротить нос от моих писем, восклицая:

— Какая несносная композиция! Любящий тебя дядюшка! Вот еще! Любящий тебя смычок! Напишу-ка я ему ответ в третьем лице ! «Мисс М. Макдональд свидетельствует свое почтение и выражает удивление по поводу того, что… и т. д. и т. п.»

Посылаю тебе новый номер «Журнала тётушки Джуди» вместе с твоим экземпляром «Алисы», так как в этом журнале напечатана повесть того же автора. Мои наилучшие пожелания твоим папе и маме и сердечный привет братьям и сёстрам, если они у тебя есть.

Остаюсь любящим тебя дядюшкой

Ч. Л. Доджсон

Димфне Эллис

2 декабря 1867 г.

Уважаемая мисс Димфна!

Поскольку мистер Доджсон попросил меня написать вам вместо него, извещаю вас, что он послал вам номер «Журнала тётушки Джуди», чтобы вы могли прочитать небольшую повесть, которую он написал о Бруно и обо мне. Дорогая мисс Димфна! Если вам доведётся побывать в нашем лесу, я буду очень рад повидать вас и покажу вам красивый сад, который Бруно разбил для меня.

Любящий вас крохотный эльф

Сильви

Агнес Арглз

4 декабря 1867 г.

Достопочтенная леди!

Мистер Льюис Кэрролл попросил меня сегодня утром написать тебе вместо него и сообщить тебе вот о чем. Прежде всего он очень признателен за твоё чудесное письмо, посылает тебе свою фотографию, чтобы ты больше не гадала, как он выглядит, и надеется получить от тебя твою фотографию. (Мистер Льюис Кэрролл считает, что мне не следовало делать в конце это замечание, и предпочитает закончить предыдущую фразу словами «как он выглядит».) Затем он очень хотел бы знать, сколько тебе лет. Я сказал ему, что спрашивать леди о её возрасте невежливо, на что он заметил:

— Эта леди очень молода и не станет возражать против моего вопроса.

Бруно говорит, что ему очень хотелось бы показать тебе наш сад, который стал теперь «ещё красивее». Бруно устроил в саду небольшую бухточку — ты даже не представляешь, как красиво он все сделал.

Бруно просит передать тебе свой привет. Мистер Льюис Кэрролл также хотел бы передать тебе привет, но я сказал ему, что этого не следует делать, так как ему было бы лучше передать тебе «наилучшие пожелания», если уж ему так хочется, но он в ответ сказал только:

— Только я не передам ей ничего, — и ушел.

Не очень-то вежливо с его стороны?

Любящий тебя крохотный эльф

Сильви

Маргарет Каннингхэм

Февраль 1868 г.

Мисс М. Каннингхэм, должнику мистера Ч. Л. Доджсона

Счёт

_____Фунтов стерлингов. Шиллинговю. Пенсов

За одну похищенную перчатку по цене 4 шиллинга пара ___ 0. 2. 0

За боль от потери _____0. 3. 8½

За доставленное беспокойство ____ 0. 4. 4½

За причиненные неприятности ____ 0. 14. 7

За время, потраченное на поиски вора ____ 0. 1. 6

Итого 1 фунт 6 шиллингов 2 пенса

Получено с благодарностью Ч. Л. Доджсон

Неизвестному адресату

Крайст Черч, Оксфорд

9 февраля 1868 г.

Сэр!

Если беседа, которую я имел прошлым вечером у проректора Оксфордского университета, может служить достаточным оправданием моей дерзости, я осмелюсь побеспокоить вас, обратившись к вам с одним вопросом. Вы оказали бы мне важную услугу, если бы сообщили, где и как я мог бы раздобыть фотографию некоторого величественного сооружения — церкви или храма (чего именно, я не помню), о котором мне довелось слышать в Индии, должно быть в Калькутте (но где именно, я не уверен). Знаю лишь, что оно было воздвигнуто в память какой-то царственной особы, все из белого мрамора и по словам тех, кто его видел, представляет собой несомненно великолепнейший образчик архитектуры такого рода, лучше которого нет во всем мире[9].

Надеюсь, что моё описание позволит вам идентифицировать это сооружение, ибо я забыл, от кого мне стало известно об этом сооружении, и тем самым утратил всякую надежду раздобыть желаемое — фотографию этого сооружения. Будучи фотографом-любителем я имею сотни своих собственных фотографий, но охотно собираю любые хорошие или интересные фотографии, если они мне встретятся. Примите мои извинения за беспокойство. Остаюсь преданным вам

Ч. Л. Доджсон

Маргарет Каннингхэм

Чарл Стрит, Хэймаркет, Лондон

7 апреля 1868 г.

Дорогая Мэгги!

Боюсь, я очень плохой корреспондент, но надеюсь, что ты не перестанешь писать мне из-за этого. Я завёл себе записную книжку и постараюсь внести в неё и самого себя, если только не забуду, когда мой день рождения, но такие вещи легко забываются.

Кто-то сказал мне (думаю, какая-то птичка), что у тебя есть более удачные фотографии, на которых изображена ты. Если это действительно так, то, надеюсь, ты позволишь купить несколько таких фотографий. Фэнни заплатит тебе за них. Но как ты можешь, о Мэгги, просить у меня мою фотографию, которая была бы лучше той, которую я послал тебе! Ведь это самая лучшая фотография, которая была когда-либо сделана! Какая осанка, какое достоинство, какая благожелательность, какое…! По секрету скажу тебе (и прошу не говорить об этом никому!), что сама королева прислала попросить у меня одну такую фотографию, но так как уступать в подобных случаях — против моих правил, я был вынужден ответить: «Мистер Доджсон свидетельствует Её Величеству своё почтение и с сожалением сообщает, что неукоснительно придерживается правила не дарить своих фотографий никому, кроме юных леди ».

Мне сказали, что мой ответ вызвал неудовольствие Её Величества, и она заметила:

— Я вовсе не так стара, как кажется.

Разумеется, не следует вызывать неудовольствие Её Величества, но тут, как ты знаешь, я ничем не мог помочь.

Любящий тебя друг

. . . . . .

Агнес Арглз

Крайст Черч, Оксфорд

17 апреля 1868 г.

Дорогая Долли!

Ты даже не представляешь, как мне пригодился твой подарок по пути в Лондон! Может быть, ты обратила внимание на старую леди, которая сидела рядом со мной в купе? Я имею в виду старушку с крючковатыми глазами и темно-синим носом. Так вот, как только поезд тронулся, она спросила у меня (кстати сказать, её манера говорить заронила у меня подозрение, что эта старушка — не такая уж леди ):

— А что, эти три юные девы на платформе, которые прижимали к глазам носовые платочки, действительно проливали хрустальные слезы или только притворялись?

Мне не хотелось поправлять её даже своей правильной речью, поэтому я ответил:

— Они проливали настоящие слезы, мэм, но их слезы совсем не хрустальные!

— Молодой человек! — воскликнула пожилая леди. — Вы обижаете меня, — и принялась плакать.

Я попытался успокоить её и сказал как можно более радостным тоном:

— Прошу вас, не лейте хрустальные слезы. Не угодно ли лучше глоточек бренди?

— Нет! — отказалась она. — Не бренди, а поэзии, дайте мне поэзии!

Тут я достал подаренную тобой книжку и дал старой леди, и она читала её всю дорогу и только время от времени всхлипывала. Вернув мне книгу, пожилая леди сказала:

— Передайте той юной леди, которая подарила вам её (я вижу, её зовут Долли), что поэзия — это вещь! Пусть она читает стихи и не льёт хрустальные слезы!

С этими словами старая леди сошла с поезда, повторяя про себя:

— Это голос Омара![10]

Поэтому я и решил написать тебе и сообщить, чтó сказала старая леди.

Передай Эдит, что я пошлю ей ключевое слово, если ей захочется поупражняться в шифровании, но, боюсь, родителям это не очень понравится.

Как поживает Фокс?

Мой привет Лили[11].

Некоторые дети имеют пренеприятнейшее обыкновение вырастать и становиться большими. Надеюсь, ты не сделаешь ничего такого к нашей следующей встрече.

С наилучшими пожеланиями всему вашему семейству

любящий тебя Ч. Л. Доджсон

Эдит Джетт

Крофт Ректори, Дарлингтон

30 августа 1868 г.

Дорогая Эдит!

Я буду в Лондоне на этой неделе, возможно, в четверг или позже, и если ваше семейство будет дома, я загляну к вам на минутку, но прошу тебя не входить в комнату, так как я терпеть не могу встречаться с детьми.

Любящий тебя Ч. Л. Доджсон

P. S. Маргарет[12]шлёт тебе привет. Моё направление — Уитби, Ист. Террас, 5.

Мэри Макдональд

Крайст Черч, Оксфорд

13 марта 1869 г.

Нечего сказать! Ты бесчувственная юная леди! Заставив меня в эти недели ждать ответа, ты преспокойно пишешь о чем-то другом, как будто ничего особенного не произошло! Я писал или написал (заметьте, мадам, что я пишу в прошедшем времени: весьма возможно, что я никогда не стану писать об этом впредь) тебе 26 января, предлагая прислать экземпляр немецкого издания «Алисы». И что же? Дни проходили за днями, ночи — за ночами (если я правильно помню, каждая ночь отделяет друг от друга два дня или что-нибудь вроде этого), но ответа все не было . Неделя проходила за неделей, месяц за месяцем, я постарел, отощал и загрустил, а ОТВЕТА ВСЕ НЕ БЫЛО. Мои друзья стали поговаривать о том, что волосы мои поседели, что от меня остались кожа и кости, и отпускать тому подобные приятные замечания, и… Но я не буду продолжать, ибо вспоминать об этом слишком тяжело. Скажу лишь, что за все эти годы беспокойства и ожидания (которые прошли с 26 января сего года — видишь, как быстро течёт время у нас в Оксфорде!) ОТВЕТА от юной особы с каменным сердцем ВСЕ НЕ БЫЛО!

А потом она спокойно пишет:

— Приезжайте посмотреть регату! Будет столько народу!

На это я отвечаю со стоном:

— Видно, мне на роду написано терпеть такое! Роду человеческому свойственна неблагодарность , но из всего человечества самая неблагодарная, самая чёрствая, самая… Перо моё отказывается писать, и я не скажу больше ни слова!

P. S. Боюсь, что меня не будет в городе, иначе я с удовольствием воспользовался приглашением, хотя бы для того, чтобы сказать тебе: «Неблагодарное чудовище! Прочь с глаз моих!»

Агнес Арглз

Честнатс, Гилдфорд

18 мая 1869 г.

Дорогая Долли!

Посылочка с анемонами и орхидеями пришла в Крайст Черч как раз вовремя, и я смог захватить ее с собой. Все цветы я перед