Деонтологический проект освобождения

С понятием независимого Я связано определенное видение моральной вселенной, в которой это Я обитает. В отличие от классических греческих и средневековых христианских представлений, вселенная деонтологической этики - это пространство, лишенное внутреннего смысла, мир, "освобожденный от чар", говоря словами Макса Вебера, мир без объективного нравственного порядка. Только во вселенной, лишенной telos'a, какой она видится философам и ученым XVII века **, субъекта можно воспринимать отдельно независимо от его устремлений и целей. Только в мире, не подчиненном целесообразному порядку, принципы справедливости становятся предметом человеческого конструирования, а представления о благе - предметом индивидуального выбора. Именно в этом наиболее полно просматривается глубокое противоречие между деонтологическим либерализмом и телеологическим видением мира.

Там, где ни природа, ни космос не несут в себе внутреннего порядка, который может быть схвачен в понятиях, там конструирование смысла выпадает на долю самих людей. Это позволяет объяснить господство теории договора со времени Гоббса и соответствующее преобладание волюнтаристской, в .противовес когнитивной, этики, достигшей апогея у Канта. Если что-то нельзя обнаружить, его остается только каким-то образом создать*. В этой связи Ролз определяет свою позицию как вариант кантовского "конструктивизма".

"Стороны в исходной позиции приходят к соглашению не относительно моральных фактов, как если бы эти факты уже существовали. Неверно полагать, что занимая непредвзятую позицию, они имеют ясное и неискаженное представление об априорном и независимом моральном порядке. Напротив, (согласно конструктивизму) такого порядка не существует, а, следовательно, не существует и моральных фактов, мыслимых отдельно от процедуры в целом" **.

Аналогичным образом, у Канта моральный закон -- это не открытие, сделанное теоретическим разумом, а вердикт практического разума, продукт чистой воли. "Практические первоначальные понятия" имеют в своей основе "форму чистой воли как данную в разуме", и эта воля повелевает в силу того, что она создает законы в мире, в который еще нужно привнести смысл. Именно в этой волюнтаристской способности создавать практические предписания напрямую, без обращения к познанию и обнаруживает практический разум свое преимущество перед теоретическим. "Так как во всех предписаниях чистого практического разума дело идет только об определении воли", то этим предписаниям не нужно "дожидаться созерцаний, чтобы приобрести значение, и притом по той удивительной причине, что они сами порождают действительность того, к чему они относятся"*.

Важно отметить, что с деонтологической точки зрения понятие Я, как лишенного существенных целей и привязанностей, не означает, что мы не имеем совершенно никаких целей и неспособны ни к каким моральным узам; оно означает, что наши ценности и узы являются предметом выбора, собственностью Я, данного до всех своих целей. Аналогичное верно и в отношении деонтологической вселенной. Хотя либерализм отрицает возможность объективного морального порядка, он отнюдь не утверждает, что все сойдет (anything goes). Он утверждает справедливость, а не нигилизм. Деонтологическое понятие вселенной, лишенной внутреннего смысла, не означает, что мир не подчиняется никаким регулятивным принципам; оно предполагает, что моральный универсум населен субъектами, способными самостоятельно конструировать смыслы, т. е. агентами конструирования в случае права и агентами выбора в случае блага. Будучи ноуменальными Я или участниками в исходной позиции, мы вырабатываем принципы справедливости; будучи реальными индивидуальными Я, мы создаем свои представления о благе. Принципы, которые мы вырабатываем, будучи ноуменальным Я, ограничивают (но не обуславливают) цели, которые мы выбираем, будучи индивидуальным Я. Это и выражает приоритет права над благом.

Деонтологическая вселенная и обитающее в ней независимое Я, вместе взятые, задают перспективу освобождения. Освобожденный от диктатов природы и санкций, налагаемых социальными ролями, деонтологический субъект водворяется на место суверена, становится творцом всех существующих моральных смыслов. Как обитатели мира, лишенного telos'a, мы вольны создавать принципы справедливости, не подвергаясь ограничениям со стороны априорно заданного ценностного порядка. Хотя принципы справедливости, строго говоря, не являются предметом выбора, определяемое ими общество "наилучшим образом соответствует добровольной модели общества"**, ибо они создаются актом чистой воли или актом конструирования, а не соответствуют априорно данному моральному порядку. Будучи независимыми Я, мы вольны выбирать свои цели и устремления, не подвергаясь ограничениям со стороны такого априорного порядка, со стороны обычаев, традиций или унаследованного нами социального статуса. Если наши представления о благе не противоречат справедливости, то какими бы они ни были, они имеют ценность уже в силу того, что мы выбрали их. Мы являемся "самопорождающими источниками обоснованных требований"*.

Итак, справедливость -- это добродетель, воплощающая деонтологическую перспективу освобождения и позволяющая ее постепенно реализовать. Она воплощает эту перспективу, ибо заключает в себе те принципы, которые, с деонтологической точки зрения, конструируют суверенный субъект, находясь в ситуации, предшествующей созданию любых ценностей. Она позволяет постепенно реализовать эту перспективу, ибо справедливое общество, вооруженное такими принципами, направляет выбор каждым человеком своих целей таким образом, чтобы они согласовывались с аналогичной свободой для всех. Граждане, подчиняющиеся принципам справедливости, получают, таким образом, возможность осуществить деонтологический проект освобождения - реализовать свою сущность "самопорождающих источников обоснованных требований", насколько позволяют обстоятельства. Итак, приоритет справедливости одновременно выражает и дает дальнейшее развитие освободительным устремлениям, представленным в деонтологическом мировоззрении и концепции личности.

Однако деонтологическое видение ошибочно, как в рамках собственных теоретических построений, так и в более общем смысле -- как объяснение нашего морального опыта. В рамках собственных построений деонтологический субъект, лишенный всех возможных определяющих его (constitutive) привязанностей, не столько освобожден, сколько обескровлен (disempowered). Как мы видели, ни право, ни благо не допускают "волюнтаристского" выведения, предполагаемого деонтологией. Агент конструирования в действительности ничего не конструирует, а агент выбора в действительности ничего не выбирает. Под вуалью неведения заключается не договор или соглашение; если там что-то и происходит, так это некоторое открытие. При "выборе исключительно на основе предпочтений" (purely preferential choice) происходит не столько выбор целей,сколько подбор для уже Существующих желаний, недифференцируемых по своей ценности, наилучших доступных средств для их осуществления. Для участников в исходной позиции, равно как и для тех, кто руководствуется обычной практической рациональностью, момент освобождения оказывается постоянно ускользающим и недостижимым; суверенный субъект чувствует себя беспомощным в ситуации, которую он должен был бы подчинить себе.

Моральная хрупкость деонтологического Я проявляется и на уровне первопорядковых принципов. Мы обнаружили, что не обладающее, по существу, никакими качествами независимое Я слишком бедно для того, чтобы иметь достоинства в обычном смысле этого слова. Любое достоинство предполагает богатое и сложное Я, способное обладать тем, что его определяет, а деонтологическое Я совершенно не способно обладать чем-то подобным. Признавая этот недостаток, Ролз мог бы в качестве определяющего основания права выбрать законные ожидания. Если мы не способны иметь достоинства, то, по крайней мере, мы имеем право на то, чтобы социальные институты уважали ожидания, которым они сами дали повод.

Однако принцип дифференциации требует большего. Его отправной точкой служит соображение в деонтологическом духе, предполагающее, что все наши достоинства только случайным образом оказались нашими, а в конце принимается, что эти достоинства образуют общее достояние и общество имеет преимущественное право на их плоды. Таким образом, деонтологическое Я или лишается своей силы и возможностей, или отрицается его независимость. Мои жизненные планы или отдают на милость институтам, учрежденным для реализации "наиболее важных и независимых целей"*, которые могут совпадать, а могут и не совпадать с моими собственными целями, или я должен считать себя членом сообщества, частично определяемым этими целями, и в этом случае я перестаю быть необремененным никакими определяющими меня приверженностями. В любом случае принцип дифференциации противоречит освободительной направленности деонтологического проекта. Мы не можем одновременно приписывать справедливости приоритетное значение и принимать принцип дифференциации как принцип справедливости.