Общая часть: знания и культура

В мир культуры, включающий в себя конструкцию физического мира, входит человек и начинает строить свой индивидуальный мир — мир, в котором живет только он. Мы начинаем с усвоения языка и знаний общества. В Древнем Египте знание накапливалось и хранилось жрецами, оно было тайной, к которой непосвященных не подпускали. В античной Греции знанием владели в основном мудрецы. Языком ученых в средневековой Европе была латынь, непонятная простым людям. В настоящее время знание доступно всем. Однако сейчас оно настолько разрослось, что ни один человек не может овладеть всей совокупностью знаний общества. Приходится выбирать.

Мы начинаем выбирать уже со школьной скамьи: одни из нас легко усваивают математику, другим она дается с большим трудом; одни легко запоминают даты и подробности исторических событий, другие вынуждены мучительно зубрить; кто‑то способен часами наизусть читать стихи, а кто‑то неспособен запомнить двух поэтических строчек, но зато легко усваивает формулы органической химии. Все мы с этим сталкивались и понимаем, что каждый человек усваивает лишь какую‑то чрезвычайно малую часть знаний общества. Через призму этих знаний он смотрит на мир и видит в нем то, что позволяют увидеть знания. Несмотря на то что знания общества доступны всем, каждый берет из них что‑то свое, поэтому даже на уровне знаний индивидуальные миры людей различны.

Над знанием надстраивается символическое значение, включаемое в смысл тех или иных слов. Если знание для всех социальных групп и слоев приблизительно одно и то же, то символические коннотации могут различаться даже в рамках одной культуры. За примерами, особенно в нашей стране и в наше время, далеко ходить не надо. Простое название нашего государства, существовавшее 70 лет, «Советский Союз» для одних людей служит символом ксенофобии, политических преследований, тоталитарного режима и т.п., для других — это символ могучей державы, дружбы народов и социальной защищенности. Каждый человек усваивает те или иные символические коннотации одних и тех же слов и выражений повседневного языка. Знания, воплощенные в языке, являются общим достоянием, поэтому создаваемые с их помощью онтологические картины будут у разных людей приблизительно одинаковыми, отличаясь лишь сферой и глубиной усвоенных знаний. Жизненные миры продавца в магазине, морского офицера, электротехника, археолога будут слегка отличаться друг от друга, но эти различия вряд ли способны серьезно помешать коммуникации и взаимной деятельности в простых житейских обстоятельствах. Однако на уровне символических коннотаций между разными группами людей одного общества возникают уже серьезные расхождения.

В индивидуальной картине мира появляется принципиально новый элемент — сознание собственного «я». Индивид строит свой мир вокруг себя и для себя — для своей жизни и деятельности. Мы определенным образом относимся к окружающим вещам и оцениваем их с точки зрения собственных специфических интересов. И эти отношения и оценки придают вещам окружающего мира эмоциональную окраску. Одни вещи нравятся нам, вызывают интерес и желание, другие — внушают страх или отвращение, третьи оставляют безразличными. Наши вкусы и предпочтения индивидуальны, поэтому жизненный мир каждого человека имеет свою особую эмоциональную окраску. В языке это также находит свое выражение в «личностном» смысле, который каждый индивид присоединяет к общекультурному смыслу используемых слов. Скажем, под «березой» все мы подразумеваем одно и то же: лиственное дерево с белым стволом, растущее в средних широтах. К этому знанию добавляется еще некий общекультурный символический смысл: береза, березка для нас часто выступает как символ женственности, гибкости, чистоты. Вдобавок к этому тот, кто вынужден заготавливать дрова на зиму, знает, что березовые дрова хорошо и жарко горят, и, говоря о березе, будет добавлять к смыслу этого слова еще и мысль о дровах. Любители березового сока или бани с березовым веником добавят свои личностные смыслы. Все мы используем словосочетание «Великая Отечественная война», но люди, родственники которых погибли на этой войне, будут вносить свою ноту смысла в звучание этого словосочетания. И так обстоит дело почти со всеми словами, относящимися к вещам и событиям окружающего нас мира. Здесь мы возвращаемся к «концептам» Ю.С. Степанова, которые «переживаются»,— они переживаются на уровне личностных смыслов. В содержание концепта включаются отношения, вкусы, оценки индивидов, поэтому у каждого человека они имеют свое специфическое содержание. Интерпретируя с их помощью внешние воздействия, конструируя предметы и ситуации, человек вносит в эти предметы и ситуации свое отношение к ним. Поэтому и получается, что каждый человек живет в своем особом уникальном мире, который он сам для себя создает[119].

Для того чтобы избежать расплывчатых разговоров о том, как строится индивидуальный жизненный мир человека, обратимся вновь к языку — к одному из аспектов значения языковых выражений, который с наибольшей ясностью как раз и выражает тот личностный смысл, о котором мы неопределенно упоминали выше.

9.2. Экспрессивно‑оценочные выражения

С точки зрения употребления лингвисты выделяют три разных класса слов. Во‑первых, это слова, обладающие только предметным значением и не выражающие никакого отношения говорящего к обозначаемым предметам и явлениям. К этому классу будут относиться такие слова, как «дерево», «император», «писатель», «масса», «реформа», «белый» и т.п. Выше мы говорили только о словах такого рода. И это было оправданно, ибо это — слова, с помощью которых конструируется мир знания и культуры. Овладевая повседневным и научным языком, мы делаем часть этого громадного мира знания и культуры основой своего индивидуального жизненного мира. Ко второму классу относятся слова, выражающие чистую оценку без указания объекта, к которому эта оценка относится, например «хороший», «полезный», «уродливый», «вредный», «прекрасный» и т.п. Только контекст, т.е. соединение оценки со словами первого рода, позволяет понять, к каким предметам или явлениям применяет говорящий эти оценки: «хороший писатель», «вредная реформа», «уродливая скульптура».

Наиболее интересным для нас в данном случае является третий класс, состоящий из таких слов, которые указывают на некоторый объект и одновременно выражают оценку этого объекта говорящим. Например, в «Словаре русского языка» С.И. Ожегова мы читаем: «Пособник — помощник в дурных, преступных действиях»; «Сподвижник — помощник в деятельности на каком‑нибудь поприще, соратник». Слова «пособник» и «сподвижник» по своему предметному значению совпадают — это помощник в каком‑то деле, однако они выражают совершенно разное отношение говорящего к этому «помощнику» и к самому «делу». Таковы же слова «заклеймить», «самоуправство», «сговор», «военщина», «судилище», «произвол», «лихачество» и т.п. Лингвисты называют их экспрессивно‑оценочными словами, или прагмемами[120], подчеркивая их специфически прагматическую функцию: не только обозначать какой‑то предмет, явление или передавать информацию о нем, но и выражать — положительное или отрицательное — отношение говорящего к этому предмету или явлению.

Прагмемы резко отличаются от слов первых двух классов. Слова первого класса обладают только предметным значением и могут выступать в качестве субъекта суждения. Здесь референт и смысл — указание на предмет и информация о нем — слиты воедино, в одно значение. Слова второго класса вообще не указывают на предмет, их смысл исчерпывается оценкой, и обычно они используются только в качестве предикатов. Лишь соединение слов этих двух классов способно породить суждение: «Дом — удобный», «Поступок — нравственный», «Лекарство — полезное». А вот в прагмеме предметное значение соединяется, сплавляется с оценкой — это одновременно и указание на объект, и информация о нем, и выражение отношения к нему. Поэтому прагмему можно рассматривать как «свернутое», сжатое в одно слово суждение. Обозначить какой‑то поступок словом «произвол» — значит одновременно охарактеризовать его как незаконный, несанкционированный, своевольный. Здесь в одном слове содержится и подлежащее, и сказуемое.

Смысл слов с обычным предметным значением в значительной мере зависит от контекста употребления. Например, взглянув на ряд предложений: «Эта комната свободна», «Наконец‑то я свободна!», «Сэр, это свободная страна!» — мы замечаем, как варьируется смысловое наполнение слова «свободна». Но прагмема, будучи «свернутым» предложением, оказывается в значительной мере независимой от контекста, более того, она сама задает свой контекст. Вот два предложения: «Опытный политик сумел заключить соглашение с предводителем повстанцев» и «Матерый политикан вступил в сговор с главарем бандитской шайки». Как только на место слова «политик» мы поставили прагмему «политикан», мы вынуждены соответствующим образом подбирать другие слова: вместо «опытный» — «матерый», вместо «соглашения» — «сговор» и т.д. Прагмема сама задает свой контекст. Поэтому как только мы прибегли к использованию прагмемы, так сразу же придали своему тексту или своей речи определенную — хвалебную, уничижительную, восторженную или оскорбительную — окраску, которая диктует нам подбор дальнейшей лексики. Скажем, ясно, что слова «содружество», «прогрессивный», «свободолюбие», «благотворный» не могут входить в оценочно‑отрицательный контекст, а слова «сговор», «мракобесие», «тоталитаризм», «лизоблюдство» — в оценочно‑положительный.

Когда выше мы говорили о семантических полях, то отмечали, что слова, принадлежащие одному семантическому полю, связаны несколькими отношениями: синонимии или квазисинонимии, родовидовыми отношениями, отношениями несовместимости или антонимии, наконец, отношением конверсии. Все эти отношения связывают и прагмемы, образуя особые экспрессивно‑оценочные семантические поля. Возьмем для простоты лишь отношения синонимии и антонимии, поскольку все семантические отношения здесь удваиваются. Прагмема, как мы помним, обладает двойным — оценочно‑предметным — значением, поэтому на место двух отношений синонимии и антонимии встают отношения четырех типов.

1. Предметная синонимия (совпадение или близость предметных значений) при оценочной антонимии. Две прагмемы указывают на тождественные (или сходные) объекты или явления, но оценивают их противоположным (или резко различным) образом, например: «свобода — вседозволенность», «патриотизм — национализм», «размежевание — раскол», «миролюбие — примиренчество». Слова «миролюбие» и «примиренчество» имеют приблизительно одно и то же предметное значение: склонность к миру, стремление установить мир, прекратить раздоры, ссоры. Однако оценочные коннотации этих слов прямо противоположны: миролюбие оценивается позитивно, а примиренчество — негативно. Такое отношение между словами называют «конверсией», а находящиеся в таком отношении слова — «конверсивами».

Широкая распространенность в языке конверсных отношений свидетельствует о том, что в речевом общении важным и конструктивным оказывается не только предметное значение слов, но и оценочный компонент, включенный в их смысл. Нам в разговоре часто не просто хочется сообщить собеседнику какую‑то информацию, не только указать на какие‑то объекты или положения дел, но и выразить определенное оценочное отношение к этим объектам и ситуациям. Тогда вместо нейтрального слова мы используем прагмему. Это проявляется в существовании в языке таких пар слов, как: оптимизм — прекраснодушие, собрание — сборище, воин — вояка, усилия — потуги, соревнование — конкуренция, деловитость — делячество и т.п. Для громадного числа слов, обладающих чисто предметным значением, язык находит синонимы с явным оценочным оттенком: лошадь — лошаденка, дом — домишко, лачуга, особняк. Возможно, в языке вообще нет слов, для которых мы не смогли бы найти синонимов, включающих в себя то или иное оценочное отношение.

2. Предметная антонимия, оценочная синонимия. Это отношение противоположно конверсии: слова обладают противоположными предметными значениями, но оцениваются одинаково — положительно или отрицательно: интернационализм — патриотизм, новаторство — преемственность, объективизм — субъективизм, обелять — очернять. Слова «миролюбие» и «непримиримость» являются антонимами в плане предметного значения (стремление к миру — отказ от мира), однако оба несут в себе позитивную оценку. Это — коррелятивная связь, а соответствующие словесные пары называют коррелятивами. Они часто используются в качестве однородных членов предложения как дополняющие друг друга характеристики одного и того же явления, например: «Необходимо усилить работу по интернациональному и патриотическому воспитанию молодежи», «Как новаторство, так и традиция составляют незыблемую основу искусства». Если благодаря конверсии одно и то же явление может оцениваться противоположным образом, то благодаря корреляции противоположные явления получают одинаковую оценку.

3. Полная антонимия — противоположность как предметных, так и оценочных значений пар слов. Такое отношение называют контрарным, а слова, находящиеся в этом отношении, контративами. Например, пары слов: миролюбие — агрессивность, коллективизм — индивидуализм, новаторство — эпигонство, сплочение — раскол, интернационализм — национализм — являются контративами, поскольку члены этих пар противопоставляются не только по наличию или отсутствию какого‑то семантического признака, но и по отношению говорящего к предмету речи. «Коллективизм» — это наличие общности между людьми (или стремление к ней), которое оценивается положительно, а «индивидуализм» — отсутствие такой общности (или стремления к ней), которое оценивается отрицательно.

4. Полная синонимия — тождественность (или близкое сходство) как предметных, так и оценочных значений. Например, слова «дисциплинированность — организованность — сознательность» в сравнении с другим рядом слов «анархия — стихийность — распущенность» могут рассматриваться как взаимозаменимые и с точки зрения предметного, и с точки зрения оценочного значения. Такие слова называют субститута вам и. Они используются при словесном варьировании выражения одной и той же оценочно‑семантической модели.

Вот эти четыре отношения (наряду с другими) задают определенное оценочно‑семантическое поле, основу которого составляют четыре элемента. Эта четырехэлементная структура называется тетрадой[121]. Теперь нам нетрудно понять, как она образуется.

Возьмем, например, слово «патриотизм». Его семантическое значение — преданность и любовь к своему отечеству, своему народу. Его оценочное значение — позитивное, патриотизм оценивается как нечто положительное, желательное, даже необходимое. Обозначим наличие данного семантического значения цифрой 1и положительную оценку — также цифрой 1; тогда наше слово получит двоичную оценку (1,1).

Мы помним, что в отношении конверсии находятся слова, обладающие одинаковым семантическим значением, но содержащие разные оценки. Тогда в отношении конверсии с этим словом будет находиться слово «национализм», которое сохраняет семантическое значение (с небольшим изменением) слова «патриотизм», но оценивается отрицательно. Поэтому слово «национализм» получает оценку (1,0).

В отношении корреляции находятся слова, которые обладают противоположными семантическими значениями, но имеют одинаковую оценку. Коррелятом слова «патриотизм» будет слово «интернационализм», означающее равенство, солидарность и сотрудничество всех народов. Оно также несет в себе позитивную оценку. Поэтому суммарной оценкой этого слова будет (0,1).

Наконец, слово «космополитизм» будет конверсией по отношению к «интернационализму» и коррелятом по отношению к «национализму». Его суммарной оценкой будет (0,0).

Эти четыре слова образуют оценочно‑семантическую тетраду:
Патриотизм Национализм

(1,1) (1,0)

Интернационализм Космополитизм

(0,1) (0,0)

Пары слов «патриотизм — космополитизм» и «национализм — интернационализм» находятся в отношении контрарности — они противоположны и по семантическому, и по оценочному значению.

Изображение отношений между прагмемами в тетраде похоже на хорошо известный логический квадрат традиционной логики. Логический квадрат демонстрирует отношения между простыми суждениями различных типов: общеутвердительными («Все лошади едят овес» — А), общеотрицательными («Ни одна лошадь не ест овса» — Е), частноутвердительными («Некоторые лошади едят овес» — I) и частноотрицательными («Некоторые лошади не едят овса» — О). Если у нас есть какое‑то одно простое суждение, то, опираясь на эти отношения, мы можем сформулировать суждения трех других типов. Тетрада предоставляет нам аналогичную возможность. Если у нас имеется слово с суммарным значением (1,1), то мы можем найти прагмемы со значениями (1,0), (0,1) и (0,0).

Пусть, например, у нас есть прагмема «новаторство» — стремление к новому (1), которое оценивается положительно (1). Суммарной оценкой этого слова будет (1,1). Конверсия этого слова предполагает сохранение семантического значения, но изменяет оценку: «авангардизм», «стремление к новшествам» (1,0). Корреляция предполагает изменение семантического значения при сохранении оценки: «преемственность», «сохранение традиций» (0,1). Наконец, контрарность меняет и семантическое, и оценочное значения: эпигонство, консерватизм (0,0).

Использование экспрессивно‑оценочных выражений

Тетрада представляет собой целостное смысловое образование, каждый элемент которого связан со всеми другими элементами. Структура тетрады показывает, каким образом происходит процесс порождения оценочно‑семантических смыслов. В своих повседневных разговорах мы далеко не всегда пользуемся оценочно‑нейтральными словами, часто мы заменяем их словами с позитивной или негативной оценкой, т.е. прагмемами. Для средств массовой информации это обычная практика. Допустим, мы хотим говорить о «стремлении к миру» (А). Тогда возможны четыре различных способа выражения этого понятия с помощью прагмем.

1. Стремление к миру можно трактовать как нечто положительное, желательное, должное и выражать это словом «миролюбие», несущее в себе позитивную оценку: (1,1).

2. Стремление к миру оценивается как нечто несвоевременное, вредное и обозначается словом «примиренчество» с негативной оценкой: (1,0).

3. Отказ от мира — антоним нашего исходного понятия — трактуется как нечто положительное, необходимое и выражается словом «непримиримость», несущим в себе позитивную оценку: (0,1).

4. Отказ от мира истолковывается как нечто гибельное, безрассудное, дурное и выражается словом «агрессивность»: (0,0).

По‑видимому, каждый из нас вспомнит множество тетрад, по‑разному выражающих одну и ту же оценочно‑нейтральную «тему»: твердость — твердолобость; щедрость — расточительность; гибкость — мягкотелость; бережливость — скопидомство; требовательность — придирчивость; доброжелательность — попустительство; бдительность — подозрительность; скромность — самоуничижение; доверие — ротозейство; гордость — зазнайство.

Тетрада с древнейших времен находила выражение в живой разговорной практике. Так, Фукидид в своей «Истории» сетует на то, что в период раздоров, вызванных Пелопонесскими войнами,

«...изменилось даже привычное значение слов в оценке человеческих действий. Безрассудная отвага, например, считалась храбростью, готовой на жертвы ради друзей, благоразумная осмотрительность — замаскированной трусостью, умеренность — личиной малодушия, всестороннее обсуждение — совершенной бездеятельностью. Безудержная вспыльчивость признавалась подлинным достоинством мужа. Забота о безопасности была лишь благовидным предлогом, чтобы уклониться от действия. Человек, поносящий других и вечно всем недовольный, пользовался доверием, а его противник, напротив, вызывал подозрения. Удачливый и хитрый интриган считался проницательным. а распознавший заранее его планы — еще более ловким»[122].

Здесь мы видим два ряда противоположных опенок, принадлежащих представителям двух враждующих партий. То. что одни считают положительным проявлением «мужества», другие клеймят отрицательно‑оценочным словом «безрассудство». Осторожное поведение его сторонниками характеризуется как необходимая «предусмотрительность», враждебная же партия обозначает такое поведение словом «трусость». Само употребление прагмем освобождает от необходимости доказательств, обоснований: ясно, что «предусмотрительность» заведомо лучше «безрассудства», а «мужество» безусловно лучше «трусости», и эта оценка уже включена в смысл используемых слов.

Приведенный пример показывает, что в реальной жизни тетрада почти никогда не используется целиком, во всей своей полноте. Обычно в процессе дискуссии или для внушения определенного отношения берется контрарная или конверсная пара: мужество — трусость, осторожность — безрассудство, щедрость — скопидомство и т.п. Это наводит на мысль о том, что тетрада представляет собой скорее теоретическую конструкцию, а не живой факт естественной речи. В реальном речевом общении на поверхность обычно выступает какая‑то пара антонимов: щедрость (1,1) — бережливость (0,1), новаторство (1,1) — традиция (0,1), в которой противопоставляются слова, оценивающие противоположные явления одинаково позитивно. В процессе идеологического использования к ним добавляются слова, дополняющие первоначальную пару антонимов до полной тетрады: расточительность (1,0) — скопидомство (0,0), модернизм (1,0) — консерватизм (0,0). Но если вспомнить, что каждая конкретная прагмема имеет множество синонимов — как в семантическом, так и в оценочном значении,—то мы можем отвлечься от конкретных слов той или иной тетрады и представить ее в виде схемы, в которой 1, стоящая на первом месте, представляет наличие некоторого признака; 0 на первом месте представляет отсутствие этого признака или противоположный признак; 1 на втором месте представляет положительную оценку; 0 на втором месте представляет отрицательную оценку семантического признака. Тогда в самом общем виде тетрада будет выглядеть следующим образом:

1,1 1,0;

0,1 0,0.

Каждая важная оппозиция, укорененная в нашей культуре, способна породить множество конкретных тетрад, слова в которых варьируются в зависимости от сферы применения, сохраняя в то же время смысл исходной фундаментальной оппозиции. Возьмем, например, пару фундаментальных философских категорий‑антонимов: свобода — необходимость. Признаки, образующие их семантическое значение, противоположны, поэтому если признак наличия свободы мы обозначим как 1, то семантическое значение необходимости будет предстаатено как отсутствие свободы, т.е. в виде 0. Оценочное значение обоих слов яатяется позитивным, т.е. 1. Но и «свобода» и «необходимость» имеют множество синонимов или близких по значению слов:
свобода (1,1) — воля, свободолюбие, свободомыслие, бунтарство, мятежность, активность, самостоятельность, инициатива, почин, демократия, энтузиазм, самоуправление, самоуправство и т.п.;
необходимость (0,1) — порядок, организация, дисциплина, плановость, централизм, детерминизм, сознательность, ответственность, бдительность, исполнительность, законность и т.п.

Теперь к первоначальной паре антонимов добавим слова с противоположной (отрицательной) оценкой. Свобода с отрицательной оценкой может быть представлена словом «анархия», также имеющим множество синонимов:
анархия (1,0) — своеволие, произвол, вседозволенность, распущенность, стихийность, плюрализм, либерализм, самоуправство, волюнтаризм, попустительство, безнадзорность, хаос и т.п.

Необходимость с отрицательной оценкой можно обозначить словом «подчиненность» и его синонимами:
подчиненность (0,0) — гнет, насилие, угнетение, закрепощение, принуждение, подневольность, деспотизм, тирания, авторитарность, тоталитаризм, зависимость и т.п.

Пример показывает, что любая фундаментальная оппозиция, выраженная оценочно‑нейтральными или оценочно‑позитивными словами, способна породить огромное количество квазисинонимичных тетрад. Большая часть слов повседневного языка имеет прагматические квазисинонимы — слова с тем же семантическим содержанием, но включающие в себя еще и — позитивную или негативную — оценку этого содержания. В зависимости от того, какие слова вы используете для указания на предметы и явления окружающего мира, эти предметы и явления будут окрашиваться в розовые или черные тона, приобретать привлекательный или отталкивающий вид.