Объективирование в психологической, логической и метафизической речи.

- То предметное, в среде чего мы необходимо вынуждены говорить, даже если мыслим экзистенцию, не только исключается, но и совершается как объективирование, в котором узнает себя возможная экзистенция, не становясь при этом тождественной с нею. Предметное в то же самое время больше, нежели только предметность, потому что оно, исполнившись, сделалось стороной экзистенциальной возможности. Психологическая, логическая и метафизическая предметность становится, как всеобщее, одним крылом философского просветления экзистенции.

В философской мысли высказывается средствами психологического понимания, как является мотив и смысл того, что стало действительным. Сама экзистенция недоступна пониманию (Existenz selbst ist unverstehbar). Она становится доступной в понимаемости (Verstehbarkeit), благодаря которой она вступает в сферу всеобщего; но она сама есть процесс самопонимания (Sichverstehen), а именно так, что только на границе понимаемого она вновь с изначальностью выходит навстречу себе самой. Поэтому понимаемость есть в то же время сторона ее самой, в которой резонирует она сама, и все же нечто такое, что, опять-таки, нужно прослеживать до самой его границы, чтобы не потерять ее самой. Она как непонимаемость светлеет сама для себя в понимаемом, и только благодаря максимуму понимаемости впервые осознает свою подлинную недоступность пониманию. - Далее, в психологическом понимании из философского истока можно набросать борющиеся друг против друга возможности. Они предлагаются здесь как пути, между которыми нужно делать выбор. Набросок становится просветляющим экзистенцию благодаря возможности этого выбора, в котором, однако, избранная возможность как еще мыслимая остается всеобщим, понимание которого может быть выражением экзистенциального выбора, но не самим этим выбором.

В акте логического определения мы говорим о возможной экзистенции при помощи абстрактных мыслей, которые, впрочем, вместо того чтобы схватывать предмет, в употреблении вновь взаимно уничтожаются и тем самым получают просветляющую функцию. Здесь, казалось бы, конституируется некое знание, чтобы осуществляться именно в светлости незнания чего-то все же насущно действительного. Логические определения - это всеобщее, незнание же присуще в движении возможной экзистенции, впервые наполняющем определение. Ряды аргументации проходят не в линейных взаимосвязях, в конце которых стоит истина как некий результат. Между тем как мышление должно было бы иссякнуть в пустом аргументировании, это же мышление, как наполненное экзистенциальным смыслом аргументирование уже самим способом переживаемого им краха может быть выражением самопросветления возможной экзистенции. Оно не может желать доказательств при помощи доводов, но может стремиться только к убеждению силой призыва.

Средством такой отмены, которая дает в то же время осознать нечто насущное, является объективный логический круг, в котором предметно сказанное утрачивает свое основание и исчезает, тогда как остается именно то самое, о чем идет речь. Если, например, я говорю, что я как экзистенция есмь только благодаря другой экзистенции, как и другая - благодаря мне, что, стало быть, экзистенция как таковая вовсе не есть, но она есть лишь через коммуникацию и в коммуникации (daß ich als Existenz nur bin durch andere Existenz, wie die andere durch mich, daß also Existenz als solche gar nicht ist, sondern nur durch und in Kommunikation), то смысл подобной речи (solchen Sprechens) невозможно удержать как предметно значимую истину. Но это бытие-друг-через-друга Я и другого в коммуникации, мыслимое предметно, может иметь только значение логического круга. Впрочем, если полярные члены соотношения мы будем ошибочно мыслить как устойчиво сущие для себя и находящиеся во взаимодействии, то хотя в таком случае и будут возможны утверждения о доступных объективному рассмотрению процессах обмена между ними и их влияния друг на друга; но этот предметно постижимый способ бытия-друг-через-друга относился бы лишь к психологическому существованию, которое мы можем изучать именно как таковое; в этом бытии Я и другой суть две вещи, из взаимодействия между которыми они оба изменяются. Но экзистирующее бытие Я никогда не бывает прежде самим собой в подобной изолированности, но оно есть только с другим; коммуникация или готовность к коммуникации становится моментом рождения «я сам» в явлении. Если, таким образом, предпосылка двух сущих как экзистирующих (не только существующих) отпадает, то мысль об их бытии-друг-через-друга как сугубо предметная мысль становится лишенной смысла, поскольку из небытия экзистенции и посредством взаимодействия бытие возникнуть не может (da aus nichts an Existenz auch durch Wechselwirkung nichts werden kann). Однако утверждение подобных логических кругов - это попытка экспликации бытия экзистенции в коммуникации в отличие от познаваемости витального существования в присущем ему взаимодействии. Бытие из коммуникации, хотя оно и ничтожно для предметного знания, должно все же сделаться косвенно доступным для высказывания в определениях бытия-друг-через-друга, в которых совершается трансцендирование к этому первому бытию. Эта попытка наглядно представляет нашему взору то, что как предметно совпадающее просветляет осуществленную достоверность самобытия в коммуникации.

Другой способ выражения экзистенции посредством всеобщих категорий - это логическое противоречие в высказывании, в котором, однако, становится живо присущей действительность. Напряжение между каждыми двумя взаимно противоречащими понятиями, которые именно как понятийная пара только в своей целокупности дают возможное выражение для экзистенции, выполняет свою, в данном случае адекватную, выразительную функцию тем, что делает невозможным для рассудка предметное фиксирование и категориальное определение экзистенции.

Такие понятийные пары противоположности, из которых каждая соединена экзистенциальной связью,- это, например: временность и вечность в историчном сознании; однако только временность есть объективная действительность; объективно-временная сторона, взятая сама по себе, словно бы лишается своей души; вечность для себя самой есть ничто. Одиночество и коммуникация, но то и другое как объективные не суть то, чем оба они могут быть экзистенциально; объективно, коммуникация есть лишь понимающее отношение между заменимыми субъектами, одиночество - лишь изолированность атомистического индивидуума; объективно есть одно или другое, экзистенциально же - то и другое в единстве (beides in einem). Свобода и зависимость; но только зависимость существенным образом объективна, пусть даже свобода и мыслится объективно и формально как произвол; однако подлинная свобода, которая не есть встречающаяся в мире объективная действительность, есть единение зависимости и свободы (eigentliche Freiheit jedoch, welche nicht eine in der Welt vorkommende objektive Wirklichkeit ist, ist das Einswerden von Abhängigkeit und Freiheit).

Если, далее, мышление Я разлагает это Я, как непосредственный предмет, вследствие того что высказывает бытие этой непосредственности в удвоении отнесения себя к самому себе (in der Verdoppelung des Sichaufsichbeziehens), то оно высказывает как действительность некоторого бытия нечто логически невозможное; а именно, что «Я» есть одно, которое есть два, и два, которые есть одно (daß „Ich" eines ist, das zwei, und zwei, das eines ist). - Но если через это, заключенное еще в сознании вообще, удвоение я трансцендирую к Я как возможной экзистенции в саморефлексии, то возникает пропасть диалектического кружения в противоречии между высказываниями о том, что я есмь. Я могу мыслить себя, только понимая себя как одно, и понимая себя как два существа и много существ, борющихся друг с другом, разыскивающих друг друга, говорящих друг с другом в бесконечном множестве обликов; будучи высказан себе самому, я становлюсь бытием, которое есть в каждой из своих форм и также в противнике каждой из них, и в одном и в другом, которое есть одно и не одно.

Метафизические предметы как объективность в абсолютной предметности, которые становятся темой только для метафизики, сами в методической строгости могут быть постигнуты только из просветления экзистенции. Однако в нем они уже могут быть предвосхищены (если речь идет об образах мифов, о Едином, о трансценденции), чтобы, обратив их вспять, выразить с их помощью возможности для просветления экзистенциального сознания.