Эстетическая необязательность.

- Поскольку искусство получает обязательность своего содержания из религии или из философского самостояния художника (philosophische Eigenständigkeit des Künstlers), оно, как чистое искусство, форма которого, как и чистая, экзистенциально необязательная логическая значимость, обращается к сознанию вообще, необязательно (unverbindlich). Это чистое искусство воспринимает в себя все только ради его изобразимости (Darstellbarkeit). В принципе не существует ничего, что бы не могло стать его предметом; все решают здесь мастерство и форма. Поскольку это искусство, как чистая среда, не знает обязательств, не является ни религиозным, ни философским, оно не может быть ни против религии или философии, ни за них; ибо у него нет никакого собственного истока, кроме нескончаемой свободы возможного в игре.

Человек, как художник и как философ, оказывается уже неспособным по-настоящему обратиться к экзистенциально значимой пограничной ситуации, если он желает при этом другой рукой удержать отвлеченную форму или рациональную формулу. Абсолютизированные всерьез, они становятся упрямым педантством; если последней истиной оказывается комизм, он превращается в пустой балаган, как и ирония, как установка самоизоляции, становится бессодержательным истреблением. Желание изображать самый абсолют в таком искусстве, которое уже не является более религией, рождает кич, а в философии - экзистенциально безосновательные гипотезы; ибо искусство, равно как и философия, приостанавливают свой подступ к трансценденции: искусство - в необязательности формы и красоты, философия - в возможности систематически ясной мысли.

Освобождение в произведении искусства становится ни к чему не обязывающей кажимостью. Ибо в произведении есть только его собственный закон, но не закон действительной жизни. В поэзии творчество форм как бы освобождает меня от решений экзистирования, в мышлении возможностей - от овладения действительностью; вместо того, чтобы самому принимать решения, я могу давать набросок того, что могло бы быть; вместо того, чтобы обязательно быть, я могу находить удовлетворение уже в созерцании собственной фантазии. В своем рассматривающем наслаждении я могу распространяться в безграничность, испытывать все возможные для человека мотивы. Я восхищен, или в отчаянии; я вправе забыть самого себя в чистом вневременном присутствии настоящего без каких бы то ни было последствий. Из всех видов искусства музыка более всего становится таким соблазном. Платон, Августин, кальвинисты и Киркегор с пафосом осуждали музыку. В то мгновение, когда человек отдается музыке, она увлекает его, и он оказывается тем более беспомощным в существовании. Только философствование в человеке оправдывает его восхищение музыкой.

Если, обращаясь к вневременному совершенству в искусстве и, однако же, с необходимостью оставаясь фактически существованием во времени, я живу в двух мирах, то эти два мира противостоят друг другу как совершенно не связанные. Я разделяюсь на два существа: одно из них предается смутности существования, полного случайных мотивов повседневности, другое же предается радостному созерцанию далекой, блистающей ясности. Моя внутренняя деятельность уже не слышит более призыва к единству: в обоих образах своей жизни я позволяю себе расслабиться в непосредственность, я живу настроениями в повседневности и мечтателен в искусстве.

Если я отдаю предпочтение жизни в искусстве и не признаю более обязательств, имеющих силу для поступков в действительном существовании, то мы говорим, что здесь ведут эстетическую жизнь: эта жизнь распадается на частности прекрасных мгновений; в этой жизни я не только наслаждаюсь созданиями искусства, но стараюсь придать действительности моих собственных переживаний форму произведения искусства и сделать ее, как действительность, необязательной. Этой жизни знаком только закон формы особенного; она должна избирать всякий раз иное, чтобы наслаждаться его формой; новизна и перемена - ее непременное условие. В эстетической жизни человек не существует, как он сам; он не признает верности, постоянства, обязательства, разве что как однажды избранный жест и позу. Безусловное утрачено здесь; здесь являются попеременно нищета существования и освобождение силою искусства. Как в философствовании уклонение направляется к мнимому знанию, так в искусстве как эстетической жизни оно устремляется к обманам фантазии, которая в форме жеста и в игре чувств делает кажимостью обладания то, что как подлинное освобождение через чтение шифров в искусстве может быть обретено только на основании некоторого действительного содержания жизни, - того же самого содержания, которое ищет для себя ясности в философствовании.

Но необязательность искусства, без которого искусство было бы пророчеством, является для него, в отличие от философии, специфической чертой. В то время как возможность в философской мысли есть лишь призыв к воплощению в действительное самобытие, искусство позволяет вести наполненную жизнь в самой необязательности. Оно есть умышленная иллюзия внутренней взволнованности, в своем конкретном опыте, насущной действительностью самых далеких и самых глубоких бытийных возможностей.