Классификация естественных наук и наук о духе.

- Краткий обзор некоторых из множества классификаций имеет целью здесь дать представление не о них самих, но об их принципиальном смысле:

а) Естественные науки видят обыкновенно в трех больших, относительно строго разделенных группах: точные науки, познающие всеобщие законы (физика, химия, биология, экспериментальная психология), морфология, анализирующая формы и наружные очертания природы (минералогия, ботаника, зоология, антропология), и историческое знание о существовании всех вещей в пространстве и во времени (астрофизика, геология, география).

Науки, названные последними в каждой из этих трех групп (психология, антропология, география), имеют ту особенность, что их еще можно рассматривать как естественные науки, и однако они в то же время суть нечто совершенно иное. Психология описывает область действительности, которая может еще считаться природой только в аспекте изучения, противопоставляющем дух всем другим родам действительности, в остальном же от биологии ее отделяет заметный скачок, и сама она, со своей стороны, антиципирующе объемлет дух. Антропология и география описывают человека в его истории, познавая его как существо природы. Эти пограничные науки приводят к постановке вопросов, на которые, ввиду существования последовательности родов действительного: материя, жизнь, душа и дух, - не может быть дано удовлетворительных ответов.

Мифология природы ни в каком смысле не занимает особого места в естественнонаучном ориентировании в мире. Скорее, напротив: путь познания природы, действующего экспериментами и расчетами, статистикой и казуистикой, методами собирания, описания, отображения фактов, предполагает ее исключение. Естествознание ограничивается эмпирически-предметным; его содержания существуют, как они сами, для сознания вообще, чтобы только после отчетливо совершаемого скачка сделать содержаниями нового (природно-мифологического) сознания, которое становится возможным благодаря сознанию вообще.

б) Науки о духе не могут отделить своих предметов от тех родов действительности, которые обозначают зависимость духа в существовании, и от несущей экзистенции, которая, будучи недоступна для исследования, противостоит ему, как истина - истине. Поскольку действительность духа не может стать подлинным целым, науки о духе суть в основе своей исторические науки. Их предмет действителен в историческом самопорождении, как некоторое лишь фактическое, невыводимое из более высокого начала многообразие. В то время как естественные науки имеют своим предметом вневременный запас общих закономерностей и процессы во времени, как возможное нескончаемое повторение, субстанцию каждой из наук о духе составляет некоторый исторический мир, определение которого в среде всеобщего и закономерного лишь тем более решительно проявляет существо этого мира в его самобытности. В то время как в области естественных наук руководят работой точные науки, и даже историческое многообразие предметов природы получает смысл только в свете всеобщего, среди наук о духе руководят те, которые вновь делают доступным живому понимающему созерцанию содержание определенных моментов исторической действительности человеческого бытия, как значимые для собственного существования человека: даже абстракции всеобщего имеют здесь ценность только тогда, когда не теряют исторической краски.

Правда, для всех наук о духе основой их познания всегда бывают методы филологии. Но от критического изготовления подлинных свидетельств и сочинений, через понимание того, что действительно имеется в виду в этих свидетельствах, путь ведет к пониманию в идее и ко внутреннему преобразующему присвоению в насущно присутствующей экзистенции. В то время как исследовательские методы естественных наук относятся к самой вещи, как она одинаково доступна для каждого, филологические методы только создают предпосылку для приближения к вещи, которая, будучи сама историчной, открывается историческому сознанию на пути научного познания, однако не как научное познание. Поэтому граница убедительно доказуемого, составляющая границу филологии, оказывается подвижной в зависимости от воспринимающей способности понимающего человека. Его собственное возможное содержание позволяет ему познать то, что предстает затем в источниках доказуемо ясным для всякого, кто видит из того же содержания. Объективная острота зрения может быть, впрочем, принципиально одной и той же для всякого по отношению к чисто рациональным содержаниям, но не может быть такой для философских, мифических, религиозных, этических содержаний. Только если мы предполагаем согласие фактического и выразимого в слове знания в его общественной историчности, мы можем ограничить характер и меру того, что является в этом случае убедительным.

Поэтому самая внешняя классификация наук о духе - по отдельным историческим мирам и их географическим областям, которые могут быть перечислены только как фактические действительности, сохраняет за собой непреходящее основание. Эти миры - не только объективно рядомположенные предметы, но они составляют иерархию по их близости и отдаленности, и ценность каждого из них определяется положением исследователя. Если мы просто перечислим их: античность, на ее основании - западный мир романо-германских народов; наряду с этим Восток, Индия, Восточная Азия и т.д., то хотя это и будет совершенно лишенное мысли классифицирование, однако такое, к которому в конце концов вновь возвращается всякое подразделение, как только терпит крах. -

Однако исследование науки о духе, как ориентирование в мире, было бы слепо, если бы обращалось только к этим мирам. Миры не только находились в фактических отношениях взаимного влияния или общности происхождения; они также взаимно просветляли друг друга для наблюдателя через сравнения и контрасты; они взаимно создают фон друг для друга, на котором более отчетливо проступает существо их собственной историчности.

Поэтому путь исследования пролегает здесь через некое всеобщее духа вообще. Мы прослеживаем языки, нравы, способы хозяйствования, политические формы, религию, искусство и науку, философствование, - во всех этих мирах, чтобы в сравнении отыскать или предположить общее между ними. Эти пути к тому, чтобы сделать всеобщее само по себе предметом изучения, представляют собою, правда, полезные подспорья, имеющие служебную функцию, между тем как, представляясь в качестве цели, они получают лишь иллюзорный характер значимого познания - нередко в мнимом сродстве с естественными науками. Однако, так же, как рядом с точными естественными науками исторические науки о природе описывают многообразие во временном изменении и в пространственном оформлении вещей, не становясь все же, при всем богатстве своего содержания, центром и средоточием естествознания; так, напротив, рядом с историческими науками о духе выступают эти систематические науки о духе, которые устремляют взгляд на дух в общем виде, на долговечные формы и необходимости духовной действительности, хотя и не становятся оттого существенным средоточием исследования в науках о духе. Математике, как органону естествознания, соответствовала бы всеобщая наука о духе. Если эту последнюю науку пытаются представить в виде понимающей психологии, в виде универсальных учений о структуре, в опытах установления всякого рода элементов и законов, то эта наука вскоре необходимо впадает в бессодержательный схематизм. А потому классификация наук о духе вытесняет на свою периферию эти всеобщие науки о духе, которые ни в какой форме не обретают самостоятельности, и которые, скорее, содержатся в самих исторических исследованиях. Подлинный предмет этих наук есть абсолютно историческое в его многообразии, в котором забытое снова становится насущной действительностью, а действующее в настоящем со временем забывается. Науки о духе - это историческое движение незамкнутого духа в его историчном сознании себя самого.

Если путь исследования приводит, в конце концов, к бытию единого духа, который достиг проявления в этом историческом многообразии, то науки создают наброски образов целокупности (Bilder von Ganzheiten), которые, в конце концов, снова разрываются на части. В тесной взаимосвязанности языка, нравов, религии, способа хозяйствования, политической формы и т.д. в каждом историчном народном духе мы видим этот дух вместе с другими народными духами, как часть порождающего себя единого духа человечества. Задача постижения духа, как целого, в его истории становится идеей универсальной истории духа, которая, неуловимая для конкретного исследования историка, всякий раз находила осуществление только в философии истории; это осуществление есть не знание о едином духе, но - сам по себе историчный - способ присутствия всякого духа во мне, деятельно закругляющем свой мир в некоторое целое; оно есть философская объективация сознания бытия в историчной форме, которая есть в то же время конкретная форма присвоения его человеком, экзистирующим в настоящем. Поскольку исследователи в науках о духе высказывают свои мысли, проясняющие истоки, овладевающие универсальной целостью духа, -они находятся в философии, принимают ее веру, без которой их исследование осталось бы лишенным истинной пробы;

в) Все классификации естественных наук и наук о духе оказываются относительными. Каждая классификация терпит неудачу, если желает быть единственной истинной классификацией. Все они кончают перечислениями, наружным сводом материальных областей. Все они или улетучиваются в не определимых далее универсальных категориях, или растворяются в нескончаемом ряду особенного. Мы задаем теперь вопрос о смысле классификаций; окончится ли все этим общим разрушением систем, или этот отрицательный результат есть явление чего-то положительного?

Как мир не замыкается в завершенном целом, так не получает его и ориентирование в мире при посредстве наук. Имеющая множество измерений систематика наук есть лишь всегда историчное выражение современной действительности научного исследования, стремящейся по трансцендентному побуждению к взаимосвязанности всякого знания. То самое, что никакая систематика не может стать окончательной, позволяет все же экзистенции, - которая как возможность сама универсальна, - выразить свое принятие на себя всякой возможности знания также и в признании последних опытов завершения простого каталога знаний. Так же точно, как я должен любить каждую являющуюся передо мной экзистенцию, так я должен овладевать всяким возможным знанием. Исконная воля к знанию знает о важности всякого доступного знанию содержания. На свете нет ничего абсолютно неинтересного. Из диалектического обращения экзистенциального незнания о подлинном возникает интерес ко всякому факту знания. Систематика наук, не допускающее завершения предприятие, есть воля к соединению (Ineinsfassung) всего того, что содержательно могло бы вступить в раздвоение субъекта и объекта.

Даже наука о том, что поначалу не стоит нашего знания, создает возможности для существенного знания. Самое главное - это точка, на которой экзистенция обнаруживает во всем доступном нашему знанию (in allem Wißbaren) то, что стоит знать (das Wissenswerte). Но фактически эта точка чаще всего бывает скрыта в темноте. Область достойного знания остается ограниченной в силу узости кругозора исторически определенной экзистенции.