Процессы, обусловленные особенностями человеческой речи

Общеизвестно, что язык самым тесным образом связан с мышлением, некоторые лингвисты даже полностью отождествляют язык с мышлением. Однако более правильным будет рассматривать язык как особый феномен, хотя и связанный с мышлением, но имеющий свои специфические особенности. Отрицание этих особенностей языка создает непреодолимые трудности для объяснения сущности происходящих в нем процессов, которые можно объяснить только особенностями человеческой речи.

К таким процессам прежде всего относятся процессы вычленения фонем из фонемно нечленимых звуковых комплексов. Как известно, все природные звуки, крики птиц и животных, шум ручьев, водо-

падов, обвалов, падающих лавин, раскаты грома и т.д. представляют фонемно нечленимые звуковые комплексы. К этой же категории звуковых комплексов относятся и выкрики человека. Эти фонемно нечленимые звуковые комплексы могли быть использованы только как чисто животные сигналы, но они явно не годились для создания слов человеческой речи по причине их низкой вариативности. Во всех языках мира происходит процесс вычленения фонем из фонемно нечленимых звуковых комплексов. Действительным средством различения звуковых оболочек слов могли быть лишь комплексы фонем, а не что-либо другое.

Язык, чтобы стать удобным средством человеческой коммуникации, должен стать линейным.

Всякое языковое выражение предназначено прежде всего для другого человека. Нужно выразить свою мысль в языковой форме так, чтобы слушающий понял. Поэтому создание языковых моделей в естественных ситуациях, способных определенным образом воздействовать на слушателя, становится возможным только тогда, когда все элементы данной модели выстраиваются в один звуковой ряд. Мало того, необходимость создания подобного рода моделей требует объективизации отдельных свойств предметов и их отношений. В нашем сознании они отделяются от их естественных носителей, находят отдельные выражения в словах и формах языка или смысловых аналогах этих форм. По этой причине в каждом языке количество слов намного превышает количество самостоятельно существующих явлений действительности. Такие понятия, как "теплота" или "твердость", "справедливость", "высота", "близость", "даль" и т.п., отдельно в природе не существуют. Теплота является производным определенного состояния молекул и неотделима от самого тела, где это движение происходит. То же самое следует сказать и о твердости. Справедливость может проявляться в поступках, представлять известный комплекс норм и т.д., но отдельно существующего предмета, который мы могли бы назвать справедливостью, в окружающем нас мире также нет.

Живая действительность в языке преображается. Все дробится на отдельные как бы изолированные или дискретно существующие элементы, многие из которых на самом деле отдельно вообще не существуют. Иначе и быть не может, так как отсутствие непосредственного созерцания требует определенной замены, известного объяснения, конструирования его несозерцаемой действительности.

Окружающая нас материальная действительность постоянно изменяется, развивается по законам диалектики, все в ней взаимосвязано, она текуча, в ней отсутствуют строго разграничительные линии. Поэтому процесс познания действительности связан с выделением каких-то отдельных предметов с их наименованием, с их отождествлением между собою, с превращением непрерывного в дискретное, текучего в жесткое [Горский 1961, 76]. Хотя все в окружающем мире изменяется и не находится в состоянии постоянства, языковая система нуждается в выражении постоянного, в отвлечении от текучего и изменяющегося.

Любой язык мира не может не быть знаковой системой. Словесный знак должен быть материальным "...в слове и в языке необходимо должен быть материальный момент. В противном случае язык не мог бы выполнять своих функций, и прежде всего свою коммуникативную функцию, так как один человек может сообщить что-либо другому лишь посредством того или иного материального процесса, воздействующего на органы чувств воспринимающего субъекта. Человек воспринимает внешний мир через ощущения, которые есть результат превращения энергии внешних раздражений в факт сознания. Поэтому мысли человека, чтобы быть переданными, должны получить материально чувственное выражение" [Бирюков 1969, 59--60].

Знак должен быть обязательно соединен со значением. Значение не должно быть отрываемо от тела знака. «... есть доводы в пользу того, что проблема значения отнюдь не может быть выделена из проблемы знака, поскольку последняя не может быть отграничена от проблемы значения. Ведь понятие знака, не имеющего значения или же "отделенного" от своего значения, сразу же теряет смысл: знак без значения не есть знак, и можно лишь весьма приблизительно характеризовать его в этом случае как "материал знака", "основу знака", "фигуру знака" и т.д. Ведь материал знака, не обладающий значением, утрачивает всякую звуковую характеристику. Знак есть органическое единство значения и носителя, т.е. вещественной основы значения. Сам же по себе носитель значения -- это что угодно, только не знак: он представляет собой сочетание звуков, черточек на бумаге, световых вспышек и т.д. Знак не может существовать без значения; только в значении коренится то, что делает его знаком.

Соответственно значение вне знака не может существовать самостоятельно, обращаться в нечто... Значение не Тождественно знаку в целом, поскольку язык есть своего рода "союз" значения и его носителя, некоторого экспонента знака и его основы» [Нарский 1969,7--8].

Важнейшей особенностью отношения знака и того, что знак обозначает, является условный характер этого отношения. Условный характер связи вытекает из отсутствия природной, причинной связи между знаком и тем, что он обозначает, а также из отсутствия детерминации между обозначаемым и знаком [Солнцев 1978, 20].

Основными признаками знака являются: материальность, обязательное наличие значения, функция указания на что-либо, обусловленная наличием значения, условный характер связи между знаком и предметом или понятием, который знак замещает. Поэтому создание знаков является важнейшей деятельностью человека в языке.

Знаковая система языка не может служить действенным средством общения, если в ней отсутствуют всеобщие значимости.

Сумма сведений о предметах и явлениях действительности, содержащаяся в головах различных людей, далеко не одинакова. Это можно легко представить при анализе хотя бы двух, приводимых ниже примеров. Обыкновенный человек, неспециалист, может знать о корабле сравнительно немного. Он знает, что корабль -- это средство перед-

вижения по воде, обычно по морям. Он может представить его внешнюю форму, матросов, его обслуживающих и т.п. Гораздо больше сведений о корабле у капитана. Он может хорошо знать его устройство, знает, что представляют машины корабля и различные навигационные устройства, приборы, облегчающие кораблевождение, лоцманское дело, методы определения погоды, различные правила вождения корабля, обнаруживает умение разбираться в картах и т.д. Однако при разговоре эти два человека могут друг друга понять, если они знают самое общее значение слова корабль.

Точно так же неспециалист может знать очень мало о таком дереве, как сосна. Он знает, что сосна -- это вид хвойных деревьев. Он, конечно, может ее отличить от других хвойных де-ревьеп, он знает, что сосна -- хороший строительный материал и любит расти на сухом песчаном месте и т.д. Однако ботаник знает о сосне гораздо больше. Он хорошо представляет ее особенности в классификационной системе, географическое распространение различных видов сосен, внутреннее строение древесины,особенности корневой системы, почвы, на которой она растет, и массу других сведений, которые у неспециалиста могут отсутствовать. Но при разговоре эти два лица могут понять друг друга, если они знают самое общее значение слова сосна.

Говорят, что знак обладает функцией указания на что-либо. Однако необходимо всегда иметь в виду, что знак указывает только на самое общее.

Характерной особенностью языка является автономность развития плана содержания и плана выражения. Единицы функционирования и "единицы развития" в языке не совпадают. В морфеме друг варьируется конечный согласный (друж-ок, друзь-я), в корневой морфеме бр-ать -- бер-у -- на-6ор изменяется гласный. Внутри первоначально единого означающего появились значения, не связанные с изменением его значения, и в этом смысле излишние, ненужные [ОЯ 1970, 179]. В результате как бы разной направленности процессов развития языковых планов создаются резкие различия в их структуре. Еще в 1929 г. С. Карцевский писал: «Обозначающее (звучание) и обозначаемое (функция) постоянно скользят по наклонной плоскости реальности. Каждое "выходит" из рамок, назначенных для него партнером: обозначающее стремится обладать иными функциями, нежели его собственная; обозначаемое стремится к тому, чтобы выразить себя иными средствами, нежели его собственный знак» [1965, 90].

В языке постоянно противоборствуют две силы. Одна из них направлена на разрушение знака. Она порождена автономностью развития фонологического и семантического планов языка, обособленностью синтагматических и парадигматических отношений этих двух планов. Под действием этой силы постоянно перегруппировываются единицы содержания и выражения. Под действием этой силы возникает варьирование знака, а следовательно -- присутствие в языке различий плана выражения, не соотносимых с различиями плана содержания.

Другая сила направлена на объединение сторон знака, на предот-

вращение их разрыва. Она проявляется в действии аналогии, унифицирующей гетерофоны и уменьшающей тем самым алломорфию. "Слово постоянно меняет контекст. Оно допускает нулевое окружение, в котором реализуется его абсолютная форма. Отмеченная особенность слова способствует сохранению его единства, восстановлению формы элиминации тех звуковых изменений, которую оно претерпевает, попадая в ту или иную речевую позицию" [ОЯ 1970, 183].

В каждом языке проявляется недостаточность знаковой сигнализации. Употребление форм постоянно выходит за пределы одной функции, а выражение одного значения не ограничивается одной формой. В естественных языках всегда широко представлена омофония и ге-терофония (алломорфия), или иначе омосемия и гетеросемия. В них присутствуют незначимые различия формы и в то же время остаются невыраженными многие различия, существующие в плане содержания. Недостаточность средств прямой сигнализации компенсируется вовлечением в механизм дифференциации побочных, соответствующих знаков, набора переменных речевых сигналов -- экспрессивной интонации, мимики, жеста, информации о классе соседних единиц и т.п. В дистинктивный механизм языка включается также языковое значение. Смысл нередко разграничивается через речевой или ситуативный контекст. Мы различаем то значение слова стол, которое реализуется в каждом случае, опираясь либо на ту ситуацию, в которой оно было употреблено, либо по значению сопутствующего ему имени или глагола: ср. 1) деревянный стол, сесть за стол; 2) справочный Стол, паспортный стол, стол находок, обратиться к начальнику стола, 3) диетический стол, стол для больных язвой, соблюдать стол [ОЯ 1970, 13].

Для всех языков характерна тенденция к нарушению тождества единиц языка. Одним из следствий обособленности эволюционных процессов, протекающих в плане выражения и в плане содержания, является несовпадение в плане членимости языковых уровней на единицы. Другой результат этого процесса можно видеть в развертывании тенденции к варьированию единиц языка. Утрата тождества со стороны значения происходит независимо от нарушения тождества со стороны формы и соответственно наоборот. Эта особенность составляет универсальное свойство языковых знаков. "Фундаментальной чертой, присущей всем языкам, -- писал Е. Курилович, -- является отсутствие однозначного соответствия между звуковой формой слова и его назначением" [1965, 47].

Фонологизация позиционных чередований, ассимиляция и диссимиляция звуков в слове, явление сингармонизма, дифтонгизация, влияние словесного ударения на произношение звуков, в частности редукция неударных слогов, разрушение конца слова и многие другие процессы фонетического развития, постоянно нарушают идентичность форм, не затрагивает ее значения, ср. рук-а и руч-ной, хож-у и ход-ил, бег-у и беж-ал, исп. cont-ar 'считать' и cuento 'считаю', рум. гага 'страна' и (ar-ап 'крестьянин' и т.д. [ОЯ 1970, 186].

Существенным структурным качеством языка является то, что каждый языковый знак, а также элементы знака имеют отношение к

двум способам организации -- парадигматическому и синтагматическому, первый из которых предполагает выбор определенных единиц,

а второй -- их сочетание определенной степени сложности [Там же, 153].

Различным словам языка бывает присуще свойство недостаточной отмеченности. Для того чтобы обосновать этот тезис, попытаемся охарактеризовать такое явление, как глагольное действие. Глагольное действие может иметь много характеристик. Оно может быть курсивным или длящимся, может повторяться через определенный промежуток времени, совершаться мгновенно или протекать с незначительной интенсивностью, происходить в данный момент, предшествовать какому-нибудь другому действию или вообще не иметь отношения к какому-нибудь определенному моменту речи. Оно может быть направленным на какой-нибудь объект, но может и не иметь объекта. В своем значении оно может содержать модальный оттенок. Многочисленны различные локальные характеристики действия: движение от чего-либо или к чему-либо, через что-либо, вдоль чего-либо и т.д.

Любопытно, что ни один язык мира в своей морфологической системе не выражает всех этих возможностных характеристик одновременно.

В разных языках согласно принципу избирательности в грамматическом строе получают выражение какие-то определенные черты, характеризующие действие. Все остальные черты могут не получать никакого формального выражения. Так, например, русский глагол выражает категорию вида, но есть языки, где глагол совершенно индифферентен к выражению видовых различий, законченность и незаконченность действия определяется по общему контексту; в коми языке есть специальный глагольный суффикс, выражающий действие, завершившееся только на определенное время, во многих других языках суффиксы с подобным значением вообще отсутствуют. Большинство индоевропейских языков имеют несколько прошедших времен: имперфект, перфект и плюсквамперфект, -- тогда как русский язык обходится одним прошедшим временем; в латышском и эстонском языках есть так называемое пересказочное наклонение, обозначающее действие, о котором сообщается со слов других. Подобного наклонения нет, например, в таких языках, как немецкий, английский, русский и т.д. Ненецкому глаголу свойственно специфическое наклонение -- ауди-тив, который употребляется обычно в тех случаях, когда говорящий судит о наличии действия по акустическому восприятию, например, кто-то вошел в комнату (стукнув дверью). Говорящий при этом может не видеть вошедшего. Есть языки, которые включают в состав глагольной формы показатели объекта, тогда как другие языки могут обходиться без них, глаголы в одних языках могут иметь приставки, но есть языки, в которых приставки полностью отсутствуют.

Если в языках образуются более или менее похожие по своей внутренней сущности грамматические явления, то при более внимательном их изучении между ними обнаруживаются различия. Это можно наблюдать на примере такой категории, как сослагательное наклонение: языки, имеющие для сослагательного наклонения специальную форму, не используют ее для одних и тех же целей. Поэтому, несмотря

на то, что наклонение одинаково названо сослагательным или условным в английском, немецком, датском, французском и латинском языках, оно не является строго идентичным в каждом из них. Совершенно невозможно дать такое определение сослагательному наклонению, которое позволило бы нам решить, когда следует употреблять в том или ином из упомянутых языков сослагательное наклонение, а когда изъявительное [Есперсен 1958, 50].

Одно и то же значение в языке может быть выражено разными способами.

Поясним этот тезис. Возьмем для иллюстрации довольно простой пример: 'Птица сидит на высоком дереве'. Это предложение с логической точки зрения представляет суждение, имеющее субъектно-предикатную структуру. Целевое задание этого суждения состоит в раскрытии признака определенного понятия, в данном случае птицы. Признак этого понятия 'сидит' не только раскрывается, но и получает некоторую детализованную характеристику -- локальное определение. Указывается, что птица сидит на дереве. Если транспонировать это смысловое задание в сферы различных языков и проследить, какими языковыми средствами оно может быть выражено, то оно не получит той единой схемы, которую допускает его логическая трактовка. В некоторых языках необходимо будет выразить, будет ли эта птица для говорящего определенной или неопределенной, т.е. употребить соответствующий артикль. В одних языках определенный артикль будет препозитивным, а в других постпозитивным. В тех языках, где артикль изменяется по падежам, как, например, в немецком, в им. падеже ед.числа он будет иметь особую форму, но есть языки, где определенный артикль по падежам не изменяется, например в венгерском. В языке, имеющем именные классы, слово 'птица' должно получить определенный показатель класса. Некоторым аналогом таких именных классов в русском языке является род. В тех языках, где деление имен на классы отсутствует, слово 'птица', естественно, не получит никакого классного показателя.

Раскрываемый в слове признак, в данном случае определенное состояние, в различных языках мира обычно выражается глаголом. В этой области мы можем найти не меньшее разнообразие. Глагольная форма может иметь специальное личное окончание, указывающее, что действие или состояние осуществляется субъектом 3-го лица. Некоторые языки мира -- китайский, японский, вьетнамский, монгольский, индонезийский, аварский и др. -- могут обходиться без личных окончаний, поскольку личные местоимения могут с успехом осуществлять ту же функцию. Есть языки, где роль личных окончаний выполняют личные префиксы. В языках, имеющих именные классы, показатель класса субъекта действия может в целях согласования наличествовать и в глагольной форме. В тех языках, где существуют особые типы спряжения для переходных и непереходных глаголов, спряжение глагола 'сидеть', естественно, будет отличаться от переходных глаголов типа 'читать' (что-либо) или 'рубить' (что-либо). В некоторых языках, например абхазо-адыгских, локальная характеристика признака может быть включенной в состав глаголь-

ной формы путем присоединения к основе глагола особого префикса, соответствующего по значению русскому предлогу на. Получается нечто вроде 'птица дерево на-сидит'. В большинстве языков мира локальная характеристика может быть выражена при помощи предлога или послелога, а также при помощи местного падежа, обозначающего местоположение на поверхности чего-либо. В некоторых языках проводится различие между действием, совершающимся вообще, безотносительно ко времени, и действием или состоянием, совершающимся или присутствующим в данный момент. По этой причине глагол 'сидеть' в данном случае будет употреблен в форме наст, времени данного момента, ср. англ. / am writing 'Я пишу в данный момент'. Что касается самой структуры этого времени, то опять-таки в разных языках, где это время употребляется, она может быть неодинаковой. Если ограничиться только теми языками, в которых не различается настоящее время данного момента, то в самой структуре настоящего времени в разных языках можно найти немало различий. В некоторых иранских языках, как, например, в персидском и афганском, настоящее время имеет специальный отличительный префикс, в ненецком, эвенкийском, хантыйском и удмуртском языках оно будет иметь особый суффикс, исторически восходящий к суффиксу многократного действия, в армянском и хинди оно будет состоять из причастия и вспомогательного глагола 'быть', в китайском и вьетнамском языках он будет представлять собой чистую основу.

Словосочетание 'высокое дерево' в разных языках также может быть выражено по-разному. В одних языках, как, например, в славянских, тюркских, финно-угорских, монгольских и т.д., прилагательное 'высокий' будет предшествовать слову 'дерево'; в некоторых языках, имеющих склонение и родовое деление имен существительных, прилагательное будет согласовано с именем существительным в падеже и роде. Можно найти языки, где члены этого словосочетания будут соединены по способу простого примыкания. В иранских языках словосочетание 'высокое дерево' образует так называемую изафетную конструкцию (ср. тадж. дарахти болан 'высокое дерево', где к слову 'дерево' будет присоединен связующий элемент и, исторически восходящий к относительному местоимению).

Каждый язык обладает большой способностью к комбинаторике. Наличие номинативных знаков и операция комбинации позволяют создать из ограниченного числа слов (50--100 тыс.) практически неограниченное число высказываний [ОЯ 1970, 154]. Один и тот же смысл может быть выражен в языке разными комбинациями слов. Любопытный пример того, как при помощи различных комбинаций слов может быть выражена по существу одна и та же мысль, приводит О. Есперсен [1958, 101]:

Не moved astonishingly fast -- 'Он двигался удивительно быстро'

Не moved with astonishing rapidity -- 'Он двигался с удивительной быстротой'

His movements were astonishingly rapid -- 'Его движения были удивительно быстрыми'

His rapid movements astonished us -- 'Его быстрые движения удивляли нас'

His movements astonished us by their rapidity -- 'Его движения удивляли нас своей быстротой'

The rapidity of his movements was astonishing -- 'Быстрота его движений была удивительна'

The rapidity with which he moved astonished us -- 'Быстрота, с которой он двигался, удивляла нас'

Не astonished us by moving rapidly -- 'Он удивлял нас тем, что двигался быстро'

Не astonished us by his rapid movements -- 'Он удивлял нас своими быстрыми движениями'

Не astonished us by the rapidity of his movements -- 'Он удивлял нас быстротой своих движений'

Огромное большинство словарного состава фразеологических и стилистических средств языка, разнообразнейшие смысловые связи каждого слова со множеством других слов данного языка позволяют путем умелого выбора слова и фразеологического окружения для него передавать тончайшие оттенки понятий эмоциональной, стилистической, эстетической окраски мысли [Богуславский 1957, 224].

Человеческая речь невозможна без известной установки на устойчивость.

В специальной лингвистической литературе довольно часто встречается определение языка как исторически изменяющегося явления. Некоторые лингвисты даже считают методологически непреемлемым изучение языка в чисто синхронном плане, утверждая при этом, что язык все время находится в состоянии непрерывного изменения, и результаты этого изменения нельзя сбрасывать со счетов. На самом же деле язык не только исторически изменяется. Он одновременно оказывает сопротивление какому бы то ни было изменению, стремится сохранить существующее в данный момент состояние. Эта тенденция не представляет чего-либо странного и необычного. Она порождается самой функцией общения. Говорящий на том или ином языке заинтересован в том, чтобы его поняли. Всякое внезапное и быстрое изменение языка несет в себе опасность превращения его в недостаточно удобное и пригодное средство общения, и, наоборот, стремление сохранить систему привычных и коммуникативно отработанных языковых средств общения предохраняет язык от этой опасности.

Мышление имеет свою форму -- логическую, а язык свое содержание -- значение слов, языковая семантика не изменяется в результате каждого мыслительного акта отдельного человека. Она образует устойчивую основу, исходя из которой и существует мыслительная деятельность субъекта [Кузьмин 1976, 94].

Восприятие предмета обладает известной устойчивостью, стабильностью по отношению к предмету (субъективность), что позволяет сохранять его объективное содержание в условиях естественных и искусственных искажений восприятия.

Человеческая речь невозможна без известной установки на устой-

чивость. Значение слова вбирает в себя не все свойства, признаки соотносимого с ним понятия, и поэтому является более узким по содержанию в сравнении с понятием. Именно благодаря данному свойству языковых значений возможно общение между различными людьми, ибо язык в значительной мере нейтрализует посредством общих значений слов индивидуальные расхождения в понятиях, которыми мыслит отдельный человек [ОЯ 1970, 114].

Языки мира могут образовывать отдельные типы. Особенно наглядно обнаруживают эти типы языки, подвергаемые так называемой морфологической классификации. Они отличаются друг от друга способом связи между словами и морфемами. В языках флективного типа морфемы связаны друг с другом настолько тесно, что граница между корнем и формантом становится трудно определимой, ср. др.-гр. dvdpomou 'человека'. Здесь трудно установить основу слова с показателем о. Наоборот, в языках агглютинативного типа границы между морфемами выделяются необычайно четко, ср. тур. deniz-ler-de 'в морях'. В отличие от флективных языков форманты никогда не являются слишком перегруженными.

В каждом языке непременно существуют лексико-семантические разряды слов. В одних языках эти разряды имеют определенные морфологические признаки -- такие разряды слов обычно называют частями речи. В других языках они менее отчетливо оформлены, некоторые из них даже совсем не выражены. "В западноевропейском китаеведении, -- замечает А. А. Драгунов, -- до сих пор господствует точка зрения, будто части речи должны быть всегда морфологически оформлены, но так как в китайском языке слова, как правило, такого оформления не имеют, то следовательно, в них нет и частей речи" [19S2, 15]. В. Добсон, касаясь проблемы частей речи в китайском языке, утверждает, что любое знаменательное слово в этом языке может быть и глаголом и существительным в зависимости от того, каким членом предложения оно является. Вообще существует широко распространенное мнение, что в китайском языке любое слово может быть любой частью речи [Dobson 1962, 38].

Недостаток морфологического критерия выделения частей речи состоит в том, что он не является всеобъемлющим и совершенно не пригоден для языков со слабо развитой морфологической системой. Степень обрастания функционально-семантических разрядов слов морфологическими показателями очень непостоянна. В разных языках она сильно варьирует. Если принимать во внимание только морфологические признаки, то мы неизбежно получим целую гамму частей речи, оформленных в различной степени (полностью оформленных, частично оформленных, недоразвитых частей речи, находящихся в стадии возникновения и т.д.). Поэтому основным во всех языках следует считать наличие функционально семантических разрядов слов. Слова, выполняющие функции существительных, прилагательных, местоимений, глаголов, наречий и т.д., имеются во всех дзыках мира. Существующее мнение о том, что слово в языках со слабо развитой системой морфологических средств потенциально

.40

способно выступать в форме любой части речи, совершенно ошибочно. Здесь видимость выдается за сущность, план исторический смешивается с планом синхронным.

Функционально-семантические разряды слов не обладают никакой мобильностью, они совершенно стабильны.

Каждый язык имеет ярко выраженную секторную структуру. Это означает, что каждый элемент языка имеет собственную строго очерченную и строго определенную сферу действия. Если один элемент в языке выступает в роли прилагательного, то он всегда будет выступать в этой роли, так как его функция ограничена его сектором. Если другой элемент, совершенно тождественный по форме, выступает в функции глагола, то это кажущееся тождество. В функции другой части речи на самом деле выступает другой языковой элемент, строго ограниченный собственной сферой действия. С этой точки зрения утверждение о том, будто бы татарское слово матпур 'красивый' в предложениях типа матур кыз 'красивая девушка', у л матур яза 'она красиво пишет' и матурны тотыгыз 'держите красивого' выступает в функции трех частей речи -- прилагательного, наречия и существительного, по нашему мнению, несостоятельно. Это -- три языковых элемента, имеющие особые секторы. Этимологическая связь этих слов в решении проблемы частей речи не имеет абсолютно никакого значения. Следует заметить, что идея о секторной структуре языка в свое время была уже высказана О. Есперсеном. "Многие авторы, -- замечает О. Есперсен, -- охотно говорят о легкости, с которой английский язык может превращать существительное в глаголы и наоборот, но английский язык никогда не смешивает эти два класса слов, даже если он употребляет одну и ту же форму то как существительное, то как глагол: a finger 'палец' и a find 'находка' -- существительные, но finger и find в предложении You finger this and find that 'Дотрагиваешься до одного, но обнаруживаешь другое' являются глаголами и по флексии, и по функции, и по всем остальным признакам" [1958, 542.

Следует признать также совершенно несостоятельной, но, к сожалению, довольно широко распространенной среди некоторых советских и зарубежных языковедов теорию о диффузности мышления первобытного человека, которая также утверждает начальное отсутствие четко выделенных частей речи. В.А. Спиркин совершенно справедливо замечает по этому поводу: "Вряд ли возможно отсутствие морфологически оформленных частей речи трактовать в том смысле, что в мышлении человека в то время не существовало основных логических категорий: предметности, действия, качества и отношения. Без этих категорий невозможен был бы никакой акт логической мысли и, следовательно, никакое взаимное общение, людей. Эти основные опорные смысловые центры любой мысли, какой бы степенью примитивности она не обладала, являются необходимыми условиями более или менее адекватного отражения действительности и сообщения отражаемого другим людям" [1954, 72].

С этим также связана другая особенность речи. В любом языке

мира предложение строится по принципу развертывания признаков предмета. Развертывание признаков предмета оказалось бы невозможным, если бы человек был не в состоянии выделить функционально семантические разряды слов.

В языке могут сохраняться формы, которые в настоящее время совершенно утратили какое-либо значение и мотивированность. Склонение указательных местоимений в турецком языке обнаруживает в косвенных падежах какое-то наращение -л, которое в настоящее время объяснить очень трудно, ср. Ьи 'этот* -- Ьип-ип 'этого' -- Ьип-а 'этому* и т.д.

В языке имеются промежуточные образования. Резкое и внезапное изменение языковых знаков невозможно. Язык развивается исподволь, шаг за шагом, медленно и едва заметно для общества перестраивает свою структуру. Заменяя одни выразительные средства другими, он не перестает в то же время выполнять роль основного средства коммуникации. Постепенность развития языка при непрерывности выполнения им коммуникативной функции, более того, прочная связанность этих явлений (язык развивается только в процессе коммуникации) ведет к тому, что в каждом синхронном состоянии языка присутствует большое количество единиц и категорий, лишь частично изменивших свое качество, находящихся в процессе образования. Наличие переходных, промежуточных элементов резко отличает язык от искусственно созданных семиотических систем [ОЯ 1970, 171, 162].

Необычные способы отражения действительности могут проявляться только в языке. В этом отношении большой интерес представляет так называемая звукосимволика, когда определенные звукосочетания начинают применяться для выражения свойств различных процессов, предметов и явлений, ср. чув. пелт -- подражание миганию лампочки, паль -- подражание горению небольшим пламенем, лик -- подражание мигающей лампе перед затуханием, торр -- подражание остолбенению, мётел -- подражание медленному движению, лакаш -- подражение прихрамыванию, лап-лап -- подражание горению, когда образуются широкие и плоские языки пламени, копир -- подражание быстрому скоплению в одном месте, тар-тар -- подражание дрожанию и подражание бессмысленному взгляду; тат. пылт иту -- подражание миганию, голт иту 'вспыхнуть', лус-лус йвгеру 'бежать мелкой трусцой'; бур. бун-бун шогшохо 'ехать мелкой рысцой', налбага-налбага хиидхээ 'развеваться (о материи)', мар. лый-лый -- о плавном движении, виж-вуж 'быстро, мигом', льоп-льоп -- о состоянии человека, промокшего во время дождя, коми-зыр. гумыль-гамыль керны 'быстро проглотить', ливгд-зэрд 'идет тихий дождь', удм. луть-луть мыныны 'идти с усталым видом', шер-шер кыльыны 'лежать неподвижно' и т.д.

Можно предполагать, что в основе звукосимволики первоначально лежало звукоподражание.

Особый интерес представляет так называемая эмотивность. У человека не может быть эмоций, не связанных с мышлением, для него характерно эмоциональное мышление [Шаховской 1983, 8]. Эмоции

являются формой отражения действительности, поэтому среди сфер познания человека имеется и эмоционально чувственная сфера [Там же, 9]. Эмоциональное является частью интеллектуального, эти два аспекта составляют единство, расчленяемое в рамках единого содержания лишь условно, поэтому элютивное значение вряд ли существует в чистом виде. Это лишь компонент смыслового содержания языковой или речевой единицы, окрашивающей эмоциональностью ее самостоятельное значение [Там же, 10].

Язык развивается стихийно. В развитии языка нет ни предварительного плана, ни строгого учета того, что было в нем уже создано. Такая стихийность имеет определенные последствия. В языке наблюдаются случаи плеоназма, или излишнего нагромождения языковых средств, обладающих одной и той же функцией. Турецкое словосочетание bizim balikfimiz 'наши рыбаки' фактически изображает принадлежность дважды ('наши рыбаки наши*), русское выражение исключение из партии также выражает процесс изъятия дважды, в глагольной приставке из и в предлоге из. В предложении Я выхожу из леса (если учесть, что форма леса когда-то была формой отложительного падежа) процесс выхода даже обозначен трижды. Такой же плеоназм существует в выражениях: разделить на части, наткнуться на камень, входить в город, приближаться к городу и т.д. В форме греческого аориста от глагола ypdqxo 'писать', е-урап-оа 'я написал' отнесенность этого времени к плану прошедшего фактически выражена трижды. На эту соотнесенность, во-первых, указывает аугмент е-, затем показатель аориста -о- и так называемое вторичное личное окончание -а.

Стихийность ведет к тому, что слово, имеющее в языке определенное значение, может создаваться в языке дважды и более раз. В коми-зырянском языке некогда существовало слово тыл 'огонь', позднее его сменило слово би с тем же значением. В древнегреческом языке существовали слова ббсор 'вода', о1ко<; 'дом', СХт) 'лес', Тллсх; 'лошадь* и орех; 'гора'. Казалось бы, в каком-либо новом наименовании этих необычайно устойчивых понятий не было абсолютно никакой необходимости. Тем не менее в истории греческого языка эти изменения произошли.

В настоящее время признано, что вариативность является сущностным свойством всех компонентов и уровней системы языка. Вариативность -- свойство языковой системы, которое проявляется не только на всех уровнях языка, но и во всех типах его функционирования. Вариативность есть способ существования и функционирования всех единиц языка. Каждая единица существует в виде множества экземпляров и обладает определенной функцией. Соответственно этой функцией обладает и каждый ее экземпляр. При реализации функции используется один и только один экземпляр данной единицы, который и является ее вариантом.

"Экземплярное" существование единицы языка позволяет рассматривать каждую единицу как множество, как класс ее вариантов, а саму эту единицу как инвариант, абстрактное, с