Грамматические формативы, выражающие отношения между словами

Формативы этого типа довольно резко отличаются от формативов, лежащих в основе классификации имен существительных, прилагательных и глаголов по признакам.

Возникает большой и интересный теоретический вопрос, в какой мере различные отношения зависят от признаков предметов и явлений и определяются ими.

В языкознании с давних пор установилось мнение, что так называемые грамматические значения обладают значительно большей степенью абстрактности по сравнению с значениями лексическими. A.A. Шахматов писал по этому поводу: "Реальные значения слов каждого языка так же разнообразны, как разнообразны представления, возникающие в мышлении в результате знакомства с внешним миром. Формальные значения слов, напротив, ограничиваются вообще немногочисленными категориями" [1952, 267].

Вообще само положение о том, будто свойства вещей создаются их отношениями, абсолютно неверно. У классиков марксизма на этот счет есть определенные высказывания: "...свойства данной вещи не возникают из отношения к другим вещам, а лишь обнаруживаются в таком отношении" [Маркс, Энгельс, т. 23, с. 67].

Важность категории отношения в системе материалистической диалектики неоднократно подчеркивали классики марксизма-ленинизма. Ф. Энгельс писал, что "о телах вне движения, вне всякого отношения к другим телам, ничего нельзя сказать" [т. 33, с. 67]. В. И. Ленин отмечал: "Всякая конкретная вещь, всякое конкретное нечто стоит в различных и часто противоречивых отношениях ко всему остальному... бывает самим собою и другим" [т. 29, с. 124]. Но когда заявляют, что язык есть имманентный объект, который не дан нам в непосредственном чувственном опыте, то ошибочность такой точки зрения заключается в том, что она фактически провозглашает онтологическую равноценность вещей и отношений, принципиальную неприменимость к ним критерия первичности и производства (вторичности) [Мельничук 1970, 61].

Наконец, существует взгляд, полностью уподобляющий грамматику геометрии. Согласно этому мнению, грамматика дает правила об изменении слов, имея в виду не конкретные слова, а вообще слова, лишенные какой-либо конкретности. Она дает правила для составления предложений, имея в виду не конкретные предложения, а вообще всякие предложения. Абстрагируясь от частного и конкретного как в словах, так и в предложениях, грамматика берет то общее, что лежит в основе изменения слов в предложениях, и строит из него грамматические законы. Подобно геометрии,

грамматика рассматривает не конкретные отношения конкретных предметов, а отношения вообще, лишенные всякой конкретности. Иными словами, грамматика -- это царство абстрактных отношений. Подобный взгляд в свое время был оценен критически.

"Грамматика далеко не всегда относится с бесстрастным геометрическим равнодушием к конкретной природе слов, т.е. к его лексической семантике. Известно, что в русском языке (как и во многих других) ряд словообразовательных суффиксов соединяется со словами определенной семантики. Например, суффиксы -еныш и -енок (-онок) соединяются только с основами имен существительных, обозначающих животных (гусеныш, утеныш, змееныш; козленок, орленок, волчонок, галчонок и т.д.). В соответствии с подобной дифференциацией словообразовательных суффиксов в русском языке имеются, с одной стороны, клубника, земляника, черника... с другой стороны, телятина, козлятина, курятина, медвежатина, но невозможны образования вроде клубнятина или козляника. Грамматическая категория вида в русском глаголе может получать различное выражение в зависимости от лексической семантики. Так, глаголы несовершенного вида, обозначающие процессы действия или состояния, не связанные с результатом или отдельными моментами их течения, не имеют соответствующих образований совершенного вида (непарные глаголы бездействовать, отсутствовать, присутствовать, содержать, соответствовать, стоять)... Группа бесприставочных глаголов, обозначающих движение, имеет двоякие образования несовершенного вида -- кратный и некратный -- бегать и бежать, бродить и брести, возить и везти, водить и вести, ездить и ехать и пр. Еще отчетливее зависимость грамматических правил от лексической (конкретной) семантики слов проступает в языках, проводящих деление знаменательных слов по многочисленным классам: включение слов в тот или иной класс, характеризующийся особыми парадигмами, проводится только на основе семантических признаков.

Все подобные примеры, число которых можно было бы бесконечно увеличить, свидетельствуют о том, что геометрическое определение природы грамматики нельзя признать исчерпывающим и универсальным" [Звегинцев 1962, ПО].

Вследствие широко распространенного у нас нечеткого понимания природы грамматики В.А. Звегинцев не замечает, что он фактически говорит здесь не о грамматике, а о лексике, так как приведенные им слова не выражают никаких отношений.

Необходимо отметить, что на протяжении десятков лет критика структурализма ведется в одном и том же плане. Она всегда отталкивается от недопустимости примата отношений, провозглашения независимости их от вещей.

Прежде чем говорить об отношениях, необходимо разобраться, какие отношения существуют вообще и чем отличаются те отношения, с которыми имеет дело грамматика, от всех других отношений, в которые вступают вещи окружающего нас мира.

Классики марксизма, рассматривая отношения, имеют в виду

прежде всего отношения вещей. К. Маркс писал: "Способность вещи есть... нечто внутренне присущее вещи, хотя это внутренне присущее ей свойство может проявляться только... в ее отношении к другим вещам" [т. 26/III, с. 143]. "... свойства данной вещи не возникают из ее отношения к другим вещам, а лишь обнаруживаются в таком отношении" [т. 23, с. 67]. И здесь К. Маркс имеет в виду вещи, а не что-либо другое.

Заметим, что критики структурализма, применяя в основном правильные философские формулы, не совсем верно подходят к явлениям языка. Многие из них исходят из того, что отношения между вещами это то же, что и отношения между словами. Философские работы, посвященные категориям вещи, свойства и отношения, не дают никакого ответа на поставленный нами вопрос.

Различных отношений существует великое множество. Можно говорить о синтагматических и парадигматических отношениях, отношениях генетических, отношениях принадлежности, отношении между предметами, отношении части к целому, отношении признака к предмету, причинно-следственных отношениях, семейных, дипломатических отношениях, отношениях между полами, классовых отношениях, отношениях правовых, количественных, отношениях между звуком и значением, ассоциированных отношениях, торговых отношениях и т.д.

Отношения между вещами в очень сильной степени зависят от свойств самих вещей. Существует, например, определенное отношение между видом растения или животного и окружающей средой. Определенные виды животных и растений могут существовать только в определенных районах земного шара. Это отношение зависит от определенной физической принадлежности данного растения или животного к определенной среде. Человек может вступать во многие отношения с другими людьми, но количество и характер этих отношений во многом будет зависеть от качеств данного человека. Отношения не могут существовать сами по себе. Они могут быть только отношениями между вещами. Если вещь вступает в какие угодно отношения и отношения абсолютно индифферентны к самим вещам, то это значит, что сами вещи лишены какой-либо качественной определенности.

Как уже указывалось выше, классики марксизма, говоря об отношениях, имели в виду отношения вещей. Грамматических отношений специально они не рассматривали. А эти отношения могут иметь свою специфику.

Надо помнить, что примат свойств вещей и в этих случаях является определяющим. Возьмем для примера такое отношение, как отношение субъекта к объекту. Совершенно очевидно, что оно может существовать только в том случае, если глагол переходный. Установление обусловленности отношения здесь настолько очевидно, что даже не требует специальных исследований.

Если взять такое пространственное отношение, как местоположение одного предмета внутри другого, то такое отношение зависит только от одного свойства -- размеров, обеспечивающих

возможность вмещать один предмет в другой. Если это условие соблюдено, то вы можете помещать внутри одного предмета любой другой, наделенный какими угодно качествами. Все эти качества при соблюдении указанного условия не будут оказывать абсолютно никакого влияния на качество названного отношения.

Такое пространственное отношение, как положение предмета между двумя предметами или среди других предметов, будет еще более абстрактным. Здесь отношение будет очень мало зависеть от качества самих предметов.

Буквально то же можно сказать и о таком пространственном отношении, как движение от предмета. Здесь такое качество предмета, как его размер, не играет сколько-нибудь значительной роли.

Человек может вступать в самые различные отношения с другими людьми и предметами окружающего мира. Он может вступать в брачные отношения, завязывать торговые отношения, может стать владельцем имущества, получить какие-либо права, стать членом партии, научного общества, сберкассы, акционерного общества, заключить с кем-либо договор, стать должником кого-нибудь. Все эти разные отношения могут быть выражены одним и тем же языковым способом типа: глава семьи, владелец дома, арендатор дома, член партии, член научного общества, член сберкассы и т.д. Отсюда можно сделать один, весьма важный вывод -- отношения между словами в языке более абстрактны по сравнению с реальными отношениями, существующими между отдельными вещами.

Языковые отношения обладают огромной инклюзивной особенностью, т.е. они могут включать в себя, покрывать собой огромное количество самых разных жизненных отношений.

Падежные формативы и их семантические аналогии как наиболее показательный пример выражения отношений между словами

Отношения между словами познаются человеком в жизненной практике. Многократное повторение определенных отношений создает в голове человека так называемую категорию опыта. По существу это понятийная категория, которая может найти выражение в языке. Каким способом эта категория может быть изображена в языке, зависит от лингвокреативного мышления. Лингвокреативное мышление может произвести выбор средств выражения, оно может определить семантический объем категории, особенности ее сочетаемости и т.д. Многое здесь будет определяться также имманентными законами лингвистического знака. Все это можно легко понять при анализе конкретных примеров.

Обычно принято делить падежи на две группы -- так называемые субъектно-объектные падежи, куда входят именительный, родительный, дательный и винительный, и падежи местные, объединяющие самые различные падежи, имеющие пространственные значения.

Необходимо отметить, что такое разделение оправдано только с функциональной точки зрения. Что касается вопроса о происхождении этих падежей, то здесь какие-либо разграничительные линии произвести трудно, так как субъектно-объектные падежи могут происходить от косвенных. Так, например, родительный падеж в тюркских, а также в финно-угорских языках, по всей видимости, произошел от инструктива, в индоевропейских языках он в какой-то мере ведет свое происхождение от аблатива. В языке коми он отчасти происходит от инструктива и частично от аблатива. Дательный падеж, как показывает история различных языков, почти как правило, развивается на базе развития значения направительного падежа. Есть факты, указывающие на возможность возникновения винительного падежа на базе значения направительного падежа, ср. лат. Romain ire 'идти в Рим', др.-инд. gramam gaëthati 'идет в деревню'. В одном из диалектов языка коми окончание винительного падежа совпадает с окончанием дательного падежа, возникшего на базе значения направительного.

В связи с этими предварительными замечаниями полезно произвести обзор различных субъектно-объектных и местных (пространственных) падежей в широком масштабе.

Именительный падеж. Именительный падеж, как правило, не имеет никаких особых падежных окончаний. Правда, основа слова может иметь различные наращения, но эти наращения обычно не имеют характера особых падежных суффиксов.

Во многих языках мира именительный падеж обычно выступает как субъект действия.

Исключение в этом отношении может представлять встречающаяся в некоторых языках мира эргативная конструкция. Подлежащее в эргативном падеже обычно встречается в тех случаях, когда глагол является переходным, ср. груз, kacma sahli ааЪепа 'человек построил дом', каб. щ!алэм письмо итхащ 'парень написал письмо', авар, хъаравулас склад ц!унула 'сторож охраняет склад', лезг. бубади ктаб къачуна 'отец взял книгу' и т.д.

Многие лингвисты пришли к выводу, что эргативная конструкция предложения не может быть приравнена к номинативной конструкции и имеет совершенно особую сущность.

При номинативном строе языка именительный падеж не зависит от семантики глагола. Наоборот, в эргативной конструкции падеж подлежащего зависит от семантики глагола. Глагол в эргативной конструкции управляет падежами главных членов предложения, т.е. эргативным и абсолютным падежом, в котором всегда стоит прямое дополнение.

Именительный и винительный падежи в эргативной конструкции отсутствуют. Субъект, направляя действие на объект, уже получает содержание активного деятеля.

Эргативный падеж подлежащего переходного предложения отличает активное участие субъекта в им совершаемом действии. Объект в эргативной конструкции пассивен. Фактически выделяются две разновидности субъекта -- субъект действия и субъект состояния.

Следует при этом заметить, что под субъектом состояния понимается прямое дополнение. Эти две разновидности субъекта в номинативном предложении не различаются.

В структуре эргативного предложения выделяется ведущее значение не грамматической категории, а логической. Грамматическая форма обусловливает разновидности выступающего в них субъекта. Субъект оказывается также зависимым, как и объект.

В синтаксисе переходного глагола субъект перестает быть главным членом. Синтаксическая роль субъекта в эргативной конструкции принижена. Переходный глагол согласуется лишь с ближайшим объектом.

Следует, однако, заметить, что такое понимание сущности эргативной конструкции нисколько не разрешает некоторых серьезных противоречий.

Во-первых, появление в различных языках эргативной конструкции. Многие утверждают, что основной причиной образования эргативной конструкции в различных языках является наличие переходных глаголов. Эргативная конструкция предложения превращается в одно из средств выражения переходности. Так, например, Г.А. Климов, характеризуя эргативный строй, утверждает, что доминирующим в структурном механизме эргативного строя можно считать лексикализацию главных основ по принципу переходности/непереходности [1973, 3--4]. Предложение в любом языке мира по существу представляет развертывание различных признаков предмета, о котором идет повествование. Глагол -- это процессуальный признак. Если глагол сочетается с прямым дополнением, то становится абсолютно ясно, что этот глагол переходный. Переходный глагол здесь уже достаточно охарактеризован, и эргативный падеж в данном случае не нужен. Он становится совершенно лишним. Поэтому во многих языках мира существуют переходные глаголы, но сами эти языки не имеют эргативного падежа.

Во-вторых, неоформленность винительного падежа также не является показателем эргативности, так как переходные глаголы могут сочетаться с формальным винительным падежом, ср. рус. читаю книгу, потерял шапку и т.п. Вместе с тем есть языки, в которых винительный падеж отсутствует, например английский, но тем не менее переходные глаголы в этих языках существуют.

В-третьих, утверждают, что в эргативной конструкции эргатив обладает особой активностью. Но это утверждение даже не имеет достаточных логических оснований. Разве в неэргативной* конструкции абсолютный (точнее именительный) падеж не может быть активным, ср. рус. Конь бежит очень быстро; Отец мой работает изо всех сил. В эргативных языках в этих случаях именительный, или абсолютный, падеж не может быть заменен эргатив-ным. Как же все это связать с понятием активности?

Предтечей эргативной конструкции была номинативная конструкция типа Мальчик ест яблоко. Лингвотехническое неудобство этой конструкции состояло в том, что ни падеж субъекта действия, ни падеж объекта действия не были оформлены. Их функции

определялись местоположением. В языке возникла необходимость более точно их обозначить. Чтобы точнее обозначить объект действия в глагол был включен показатель объекта. Однако дистантный способ обозначения объекта все же не исключал необходимости более точного обозначения субъекта действия. В результате действия этой тенденции возник особый падеж -- эргатив.

Может опять-таки показаться, что в различных языках мира существует необычайное разнообразие падежей с самыми различными значениями. Но в действительности это не так. В языках мира встречаются падежи, обладающие наибольшей частотностью употребления. Эти падежи можно было бы назвать основными падежами. Падежи с необычными значениями встречаются сравнительно редко.

Родительный падеж. Существует во многих языках мира.Основная функция -- выражение принадлежности. На базе этого основного значения обычно развиваются все его другие значения.

Наиболее простой способ выражения принадлежности -- простое соположение двух имен существительных, не имеющих никаких специальных показателей, ср. манс. [ja wata], хант. [johan хопэт)] 'берег реки' (букв, 'река берег*), брет. репп an dragon 'голова дракона' (букв, 'голова дракон*), валл. capten y Hong 'капитан корабля' (букв, 'капитан корабль1), др.-евр. ban adam 'сын человека' (букв, 'сын человека'), индонез. rumah bapek 'сын отца' и т.д.

Такой способ выражения, по-видимому, отражает глубокую древность, когда притяжательные отношения понимались еще как пространственные и близость предмета символизировала какие-то его близкие отношения с другими предметами, и мало эффективен. Чаще всего два имени образуют так называемую изафетную конструкцию, когда они формально объединяются связующими элементами.

История различных языков наглядно показывает, что способ прямого соположения часто заменяется различными показателями род. падежа. Такими показателями могут быть даже частицы.

В современном еврейском языке появилась так называемая nota genitivi, в арамейском языке роль показателя род. падежа стало играть указательно-относительное местоимение di: арам, abuhi di malka 'отец царя' (букв, 'отец его, который царя*) [Дьяконов 1967, 393].

Сочетание типа status constructus существовало и в египетском языке. Однако наряду с этим способом в египетском языке употреблялся так называемый косвенный, или опосредствованный, родительный падеж. Косвенный родительный падеж образовывался с помощью особой частицы род. падежа --n(i).

Особенно нагляден процесс распада status constructus в современных арабских диалектах. Отношение род. падежа выражается в живых говорах простым контактом предыдущего определяемого с последующим определением. Например, bayt al mal 'дом денег' (т.е. казначейство). Однако наряду с этим простейшим средством выработалось и другое (более сложное, но и более четкое): опре-

деляемое, обязательно снабженное артиклем, соединяется с определением посредством слова, обозначающего имущество; особенно распространено mata, mta (Магриб), ta перед согласными и tie перед гласными (Мальта), beta (Египет), taba (Сирия); особо mal (Месопотамия), hagg (Аравия), hona (Судан): is-stamparija ta gvern 'правительственная типография'.

В Марокко для этой же цели пользуются еще относительным местоимением di или d, иногда в распространенной форме dial, например, sura dial blad или sura dial I-blad 'план города' [Юшманов 1938, 31].

В современном амхарском языке возможна конструкция, напоминающая древнесемитский status constructus, например, feres bet 'лошадь дом' = 'конюшня'. Обычно же род. падеж предваряется относительным местоимением, который становится как бы предлогом, например, пэ-nygus bet 'царя дом' = 'дворец' [Юшманов 1959, 20].

В языке тигринья принадлежность может выражаться, как в древне-семитских языках, путем непосредственного соположения двух имен существительных, например biet feres 'конюшня' (букв, 'дом лошади'), gual Gebru 'дочь Ибру' (Джебраила) и т.д. Вместе с тем существует другой способ выражения этих отношений посредством слова nay (первоначально 'вещь1), например gual nay Gebru 'дочь Джебраила' [Rossini 1940, 106].

В современном яванском языке значение принадлежности может выражаться простым соположением двух существительных, например omah bepak 'дом отца' [Теселкин 1961, 37], но оно может выражаться и суф.-е, например omah-e bepak 'дом отца' [Там же, 38].

Рассматривая способы выражения род. падежа в пехлевийском и ранненовоперсидском, П. Хорн указывает на способ простого соположения двух имен существительных, когда управляемое (sub-stantivum rectum) находится перед управляющим (substantivum re-gens), например Eren xu&ai 'властитель Ирана'. Следует при этом иметь в виду, что в древнеперсидском был род. падеж. Очевидно, способ простого соположения установился после исчезновения древне-персидского родительного падежа. Ярким доказательством невыразительности способа простого соположения является возникновение в пехлевийском языке и окончательное развитие в новоперсидском языке так называемой изафетной конструкции.

Сущность этой конструкции состоит в том, что управляемое и управляющее связываются между собой посредством так называемой идафы /, развившейся из относительного местоимения hya 'который', ср. совр. перс, kisvar-i Iran 'страна Ирана, страна, которая Ирана'. Роль идафы в данном случае совершенно аналогична d в арамейском и сирийском, которое также восходит к относительному местоимению со значением 'который'[Horn 1901, 108].

В кабардинском языке отношение принадлежности может быть выражено простым сопоставлением двух имен существительных, например унагъуэ мылчку 'имущество семьи', къуажэ щ!алэгъ\'а.1Э 'молодежь села'. Маловыразительность этой конструкции была при-

чиной появления своеобразной изафетной конструкции, передающей эти отношения более четко, ср. унагъуэм и мылъку 'имущество семьи' (букв, 'семья ее имущество^, кьуажэм и щ!алэгъуалэ 'молодежь села'.

Форма родительного падежа может возникнуть на основании переосмысления значения относительного прилагательного. Таким путем возник, например, родительный падеж в маратхи [Bloch 1919, 207].

Относительное прилагательное и родительный падеж имеют точки соприкосновения в семантическом плане, поскольку они оба могут выражать идею принадлежности, ср. фин. Karjalan joet 'реки Карелии' и karjalainen 'карельский', т.е. 'принадлежащий к Карелии'.

Д.В. Бубрих предполагает, что родительный падеж в финском языке произошел от локатива. Ход ответвления генетива понятен: isän talo означало сначала 'дом у отца', а потом стало означать 'дом отца'. Идея связи вещей по месту дала начало связи вещей по принадлежности [Бубрих 1955, 12--13]. Следует заметить, что и комитатив также предполагает связь предметов по месту, ср. отец с плугом, дом с окнами. На основании этих конструкций могли возникнуть в отдельных языках конструкции с родительным падежом, типа плуг отца и окна дома. По-видимому, таким путем возник родительный падеж в тюркских и угрофинских языках.

Некоторые исследователи связывали суф. род. п. -нь в мордовских языках с суффиксом относительного прилагательного -нь на том основании, что в мордовском и марийском языках относительные прилагательные и родительный падеж имеют одинаковые суффиксы; ср. эрзя-морд, кевень 'камня' и 'каменный', г.-мар. пун 'дерева' и 'деревянный*.

Родительный падеж может возникнуть в результате переосмысления отложительного падежа, или аблатива. Таким, например, является по происхождению родительный падеж на о в славянских и балтийских языках.

В языках аналитического строя значения родительного падежа могут выражаться предложными конструкциями. Чаще всего в таких конструкциях фигурирует предлог, имеющий значение 'от' или 'из', ср. van в голландском, fun в идиш, de в романских языках, af в норвежском, of в английском, min в арабском и т.д.

В различных языках мира для выражения функции родительного падежа широко используются частицы, ср. вьет, sach cua sinhvien 'книги студента'.

Дательный падеж. Как показывает история различных языков, дательный падеж чаще всего возникает в результате переосмысления значения направительного падежа, ср. тат. урман-га 'в лес', но кыз-га 'девушке', аз. амбара 'в амбар', но сээта 'на часы', мар. чодралан 'к лесу', но йолташлан 'товарищу' и т.д.

Возможно также происхождение окончания дательного падежа из послелога, ср. эрзя-морд, кудо-нень' дому', где в окончании -нень скрыт послелог тэн 'к'.

Основное значение дательного падежа -- значение косвенного

объекта, но в некоторых языках дательный падеж может иметь несколько значений. Дательный падеж в корейском языке характеризуется следующими значениями: 1) значение косвенного объекта, предмета, на который направлено действие (дательный направления); 2) значение места действия или местопребывания, местонахождения, места обнаружения чего-либо (дательный места); 3) значение времени (дательный времени); 4) значение причины (дательный причины) [Мазур 1962, 40].

В грузинском языке дательный падеж имеет значение винительного. В кавказских языках дательный падеж также употребляется вместо именительного, когда в роли сказуемого выступает глагол чувственного восприятия. Основной грамматической чертой, присущей глаголам verba sendend! в этих языках, является постановка субъекта в дательном падеже в отличие от глаголов переходных (с субъектом в им. и эрг. падежах) и непереходных (с субъектом в им. падеже). Ср. груз. BavXvs deda h-u-qvars 'Ребенок любит свою мать' (букв. 'Ребенку любится мать1). Аналогичное построение предложения при инверсивных глаголах наблюдается почти во всех иберийско-кавказских языках с развитой системой склонения [Гецадзе 1979, 107--108].

В некоторых языках наблюдается тенденция к слиянию дательного падежа с родительным. Так, например, уже в древне-болгарском языке принадлежность предмета могла выражаться и родительным и дательным падежом [Meyer 1920, 71]. Затем дательный падеж, особенно дательный приглагольный, все чаще и чаще стал выражаться аналитической конструкцией с предлогом не. Поскольку дательный падеж мог вообще заменять родительный, то конструкция с предлогом на совершенно вытеснила родительный падеж [Там же]; ср. совр. болг. Цель и задачи на историческата грамматика.

В современном румынском языке формы дательного и родительного также совпадают, например: damn 'господин' -- damn 'господина' или 'господину', casa 'дом' -- case 'дома' или 'дому'. Исторически форма damn восходит к латинской форме дат. п. ед. ч. dominas [Rothe 1957, 64], а форма case - к латинской форме дат. п. ед. ч. casae [Там же, 98]. Совпадение форм родительного и дательного падежей наблюдается также в албанском языке, например mail 'горы' и 'горе', shoku 'товарища' и 'к товарищу'. Исторически форма родительно-дательного падежа современного албанского языка восходит к дательному падежу [Baric" 1959, 26].

Винительный падеж. Существуют языки, в которых винительный падеж не имеет специального форматива. Его функции определяются порядком слов, ср. англ. / take the key 'Я беру ключ', болг. Майката дава хляб на детето 'Мать дает хлеб ребенку', осет. Гал дон аназы 'Вол (бык) воду пьет', фр. Nous avons pris une chambre 'Мы взяли комнату', индонез. saya membeka pinta 'Я открываю дверь', вьет, toi ru con 'Я баюкаю ребенка' и т.д.

С лингвистической точки зрения такое положение, по-видимому, не является особенно удобным. В ряде языков появляется показатель

винительного падежа, если он приобретает особое значение. Так, например, в тюркских языках и абсолютном большинстве угро-финских языков особый показатель винительного падежа появляется обычно в тех случаях, когда винительный падеж обозначает определенный объект, ср. тат. Без бу кызны курдек 'Мы видели эту девушку', эрзя-морд. Сон нолдызе лишменть 'Он отпустил лошадь' (мне известную), удм. Коля тон та газетъесыз люкыли 'Коля, ты распредели эти газеты'.

Нечто подобное наблюдается также в монгольских, новоиндийских и иранских языках.

В истории различных языков винительный падеж довольно неустойчив. Древний винительный падеж во многих языках исчез. Так, например, винительный падеж на -т, свойственный некогда древнеиндийскому, исчез во всех новоиндийских языках. Исчез древний винительный падеж в семитских языках, характерный для латинского языка винительный падеж на -т исчез в романских языках. Нет никаких следов древнеперсидского и авестийского винительного падежа в современных иранских языках. По-видимому, в древности не было специального винительного падежа в финно-угорских и тюркских языках.

Основная причина такой неустойчивости заключается в том, что винительный падеж достаточно надежно выражен порядком слов. Именно такая позиция винительного предохраняет его от смешения с именительным. Дополнительное его обозначение становится как бы лишним. Этим объясняется также тот примечательный факт, что показатели винительного падежа часто имеют непадежные значения.

Некогда присущий древнееврейскому языку специальный винительный падеж с окончанием -а исчез, но позднее эта утрата была частично восполнена. Если винительный падеж относится к неопределенному имени существительному, то он не имел специального окончания. Если же существительное, выступающее в функции винительного, было определенным, то перед ним появлялась особая частица eth, так называемая nota accusativi [Klima, Segert 1956, 83].

Аналогичное положение существовало и в сирийском языке. Винительный падеж, выражающий неопределенный объект действия, не имел никакого окончания. Если объект действия был определенным, то перед ним употреблялся предлог /[Brockelmann 1968, 115].

Винительный падеж, выражающий функцию определенного объекта действия, получил в амхарском языке специальное окончание -п. например: beth-h- n ayebu 'Дом твой видел я', т.е. 'Я видел твой дом' [Юшманов 1959, 26].

В древнеперсидском языке некогда существовал винительный падеж. Позднее древняя система падежей стала разрушаться. В средне-персидском она полностью утратилась.

Однако форма винительного падежа, полностью совпавшая с формой именительного, не стала универсальным средством выражения объекта действия. По-видимому, порядок слов в предложении ока-

зался недостаточным. Но здесь опять-таки стали развиваться показатели непадежных значений. В современном персидском языке винительный падеж иногда выражается послелогом -га. По мнению многих исследователей, этот послелог указывает на определенный объект.

Иногда показатель винительного падежа -га выступает в роли дополнительного средства, выделения прямого объекта. В языке белуджей винительный падеж совпал с именительным. В случаях, когда возникает необходимость в выделении объекта действия или нужно избежать смешения, в роли винительного употребляется косвенный падеж с частицей -га [Geiger 1901, 239].

Есть языки, в которых винительный падеж имеет тотальное оформление и употребляется во всех случаях. К таким языкам принадлежат японский, русский, чеченский и др.

В некоторых языках показатель прямого объекта глагольного действия может быть выражен дистантным способом, ср. абх. [s-ab at' м i-i-goyt] 'Мой отец лошадь берет' (букв, 'мой отец лощадь ее он берет'). В данном случае объект аГхэ 'лошадь' имеет повторение в виде показателя объекта в самой глагольной форме: первое / в i-i-goyt выступает показателем объекта, относящегося к классу не-человека.

Нечто подобное происходит и в палеоазиатских языках, ср. чук. Гым-нан ты-пэля-гъа-н оргор эмнун-кы 'Я оставил нарту в тундре'. Глагольная форма ты-пэля-гъа-н также представляет комплекс, состоящий из следующий частей: т(ы) -- субъектный префикс 1-го лица глагола в прошедшем времени и // -- объектный суффикс 3-го лица ед. числа. Таким образом, предложение 'Я оставил нарту в тундре' принимает вид: 'Я оставил ее нарту в тундре'.

Семантический объем винительного падежа в разных языках может быть неодинаков. В финском языке винительный падеж употребляется менее часто, чем в русском языке, поскольку он выражает действие, достигшее предела, ср. Lain kirjaa 'Я читал книгу'. Более узкую сферу употребления имеет винительный падеж также в эвенкийском языке, поскольку с ним конкурирует винительный неопределенный. В русском языке винительный падеж употребляется для выражения категории одушевленности, ср. вижу стол, но вижу мужчину. Основным стимулом ее возникновения явилась необходимость различения падежа действующего лица (именительного) и падежа объекта действия (винительного), после того как формы этих падежей совпали у основ мужского рода на -о. -и, -i. Возникновение необходимости в различении падежа объекта далее объясняется тем, что русский язык имеет свободный порядок слов. Это значит, что место, которое занимает слово, не содержит указания на его синтаксическую функцию. Так, например, в предложении Мать любит дочь слово мать является субъектом действия. Поскольку в этих двух функциях могли выступать только одушевленные имена существительные, то создание особого винительного падежа для одушевленных имен существительных муж.

рода (например: Жена уважает мужа) способствовало хотя бы частичному устранению нежелаемой омонимии форм именительного и винительного падежей [Виса" 1970, 117--118].

В испанском языке перед прямым дополнением, называющим лицо, употребляется предлог а, например: Ayer Fernando encontre a su hermano 'Вчера Фернандо встретил своего брата' [Виноградов 1965, 230].

В румынском языке винительный падеж существительных, обозначающих живые существа, обязательно имеет перед собой предлог /><•-; Eu vadpefratre 'Я вижу брата'[РРС 1941, 385].

Пространственные падежи. Местный падеж. Довольно широко распространен в различных языках мира. Чаще всего он выражает местонахождение предмета внутри другого, предмета, ср. эрзя-морд. кудо-со 'в доме', луг.-мар. эн эр-ыште 'в реке', фин. talo-ssa 'в доме', коми-зыр. керка-ын 'в избе, в доме', венг. vâros-ban 'в городе', осет. ком-ы 'в ущелье', тамил, витт-ил 'в доме', тур. ev-de 'в доме', эвенк, бира-ду 'в реке', монг. жил-д 'в году', манс. хап-н 'в лодке', эст. raama-tu-s 'в книге' и т.д.

В некоторых языках существует местный падеж, означающий нахождение предмета на поверхности другого предмета, ср. венг. lov-on 'на лошади',фин.talo-lla 'на доме', осет. зэхх-ыл 'на земле'. В корейском языке местный падеж раскрывает значение места -- конкретной пространственной характеристики, например: Ури-нын пан-ес ир-ханда 'Мы работаем в комнате'[Мазур 1962, 47].

В аварском языке существует местный падеж, который выражает преимущественно пребывание внутри предмета, представляющего собой собирательное единство (росуль 'в ауле"), или внутри какой-либо сплошной среды (салуль 'в песке', лъелъ 'в воде5) [Саидов 1967, 731]. По-видимому, такое же значение имеет так называемый вещественный падеж в чеченском языке. Вещественный падеж, отмечает А.Г. Мациев, выражает в основном свои значения -- пребывание, нахождение, а также движение предмета внутри сплошной массы другого предмета (обычно жидкости) [1961, 579]. В аварском языке различается также местный падеж, обозначающий пребывание в предмете, имеющем внутри пустоту, которая может быть вместилищем для чего-либо, например: roqob 'в доме', qanssinib 'в сундуке'[Жирков 1936, 164].

Разновидностью местного падежа является так называемый про-латив, или продольный падеж, обозначающий движение вдоль чего-нибудь, ср. коми-зыр. вор-in1' 'в лесу', удм. луд-эти 'по полю'.

Эвенкийский язык различает так называемый направительно-про-дольный падеж. Имя существительное в направительно-продольном падеже имеет значение места или предмета, по краю которого, вдоль которого, над которым совершается действие: Орон курек.ш хуктыдерен 'Олень бежит вдоль ограды'; Би дэтыкли даримасиним 'Я объезжаю тундру по краю'[Константинова 1964, 59].

Направительный падеж. Основная функция направительного падежа -- обозначение напр<