Бабушка, кто-то убил мою собаку
Щенка моего семилетнего внука сбил насмерть неосторожный водитель. Мальчик был так расстроен, что у него возник нервный тик, который усиливался с каждым днем, и в конце месяца школьный психолог позвонил его матери (моей дочери). Консультант утверждал, что симптом является признаком патологии1, что ребенок не справляется, не может нормально общаться, что он замкнутый и мрачный, и спросил, не могла бы мать предложить мальчику зайти на следующий день к психологу для лечения. После такого приглашения внук вообще отказался ходить в школу. Он почувствовал, что «повестка» явиться в кабинет психолога была нападением на его душу.
Я не сомневаюсь, что школьный психолог сделал бы все возможное, чтобы помочь ребенку, который явно нуждался в поддержке, но я посчитала «вручение повестки» возмутительным. Для меня было совершенно неприемлемо, что с моим внуком обращаются так, как будто он «заболел», из-за того, что он месяц горюет по своему щенку. Итак, я села в машину, проехала 200 миль, поселилась у дочери и на неделю забрала внука из школы. Мы говорили о жизни и смерти, обсуждали насущные философские вопросы: «Есть ли у собак душа? Почему существует смерть? Действительно ли все мы смертны? Даже мама и папа, и ты, бабушка? Зачем и как мне жить с мыслью о таком конце?» В последний день мы устроили прощальную церемонию и похоронили вместо тела щенка последнюю пару тапочек, которую он сгрыз. Мы вставили его фото в рамку. Мы решили, что весна – хорошее время, чтобы взять другого щенка, потому что весна – это начало новой жизни, новый щенок продолжит историю любви между людьми и собаками, подобно тому как жизнь моего внука продолжает ту жизнь, которую я получила от поколений наших предков и передала ему. Тик пропал через три дня сам собой и никогда больше не появлялся.
Конечно, проявившееся у этого мальчика «внезапное, быстрое, повторяющееся, нерегулярное, стереотипное движение лицевой мышцы»2 действительно может быть названо симптомом, однако медицинский подход к такой проблеме бывает абсолютно неуместен. Если мы говорим о симптоме, значит, предполагается, что его надо вылечить. Но что конкретно требует лечения? Чутье подсказало мальчику, что его душа не нуждается в лечении, и он совершенно обоснованно воспротивился вторжению. Модель «вылечите это» совершенно адекватна в отношении того, что годится для лечения, например, применительно к сломанной кости или больному зубу. Но симптом этого мальчика скрывал проблему, которую невозможно вылечить: ребенок узнал, что все мы смертны.
Попытка «починить душу» обесценивает жизнь, она вредна для психики и губит ростки мудрости. Дети тоже сталкиваются с глубокими философскими вопросами. Смерть щенка может заставить их задуматься о серьезных проблемах, таких как смертность, чувство трагичности жизни, страдания невинных. Когда такое важное открытие происходит в семь лет, требуется не лечение, но инициация, и именно это и устроила для мальчика бабушка, проведя с ним неделю за философскими разговорами. Инициация была противоположностью лечению. Мудрость бабушки помогла мальчику стать мудрее и осознать, что все мы смертны и что несчастья могут случиться и с хорошими существами. Что касается церемонии, то она окончательно подготовила мальчика к появлению весной другого щенка.
Клиническая компетентность школьного психолога может иметь большое значение для общества. Никто не отрицает, что медицинские исследования позволяют разрабатывать все более совершенные лекарства для лечения психических расстройств, вызванных нейрогормональными или химическими нарушениями. На примере биполярных расстройств была впервые продемонстрирована целесообразность нейрохимического подхода. Разговорная терапия не могла бы конкурировать с правильным медикаментозным лечением проблем, вызванных физиологическими причинами. Школьный врач должен распознавать детей с проблемами. Это не простая задача – отличить психическое расстройство, которое требует внимания клинициста, от философской дилеммы, для решения которой нужен разговор с мудрым взрослым. Однако умение отличать одно от другого играет существенную роль в эволюции или деградации нашей культуры.
При всей своей полезности классификация DSM остается более или менее упорядоченным набором неясных понятий вроде «расстройств настроения», «тревожных расстройств» и «личностных расстройств», хотя никто из профессионалов в области психического здоровья не знает наверняка, что это такое и какие существуют культурные и исторические предпосылки для их появления. Во введении к DSM сказано: «Термин „психическое расстройство“, к сожалению, предполагает разделение психических и физических нарушений, что является редукционистским анахронизмом, оставшимся со времен господства дуализма «разум/тело». Объемный массив данных подтверждает, что в психических расстройствах существует физическая составляющая, а в телесных нарушениях присутствует значительная психическая компонента. Проблема, поднятая термином «психическое расстройство», более понятна, чем ее решение, и, к сожалению, термин оставлен в оглавлении DSM-IV, так как ему не найдено подходящей замены. Более того, хотя это руководство содержит классификацию психических расстройств, следует признать, что не существует определения, адекватно устанавливающего точные критерии понятия «психическое расстройство»3.
История полна примеров людей с личностной организацией, которая могла бы послужить поводом для госпитализации и интенсивного медикаментозного лечения, однако плоды их деятельности стали настоящим даром всему человечеству; это Виржиния Вулф, Хелен Келлер, Альберт Эйнштейн, Леонардо Да Винчи, Оскар Уайльд, Амадей Моцарт, Джеймс Джойс, Генри Торо, Вуди Аллен. Я лично знаю нескольких безумцев, маргинальных, чудаковатых, плохо приспособленных к жизни людей, которые непременно получили бы диагноз по DSM, при этом друзья и общество ценят их за выдающиеся человеческие качества. И в то же время, к примеру, Адольф Эйхман по результатам психиатрического освидетельствования оказывается совершенно нормальным.
На протяжении последних 60 лет психологию и психиатрию снова и снова критикуют за попытки стандартизировать всех в угоду господствующим ценностям. Жан-Поль Сартр, Мишель Фуко, Томас Саас, Рональд Лэйнг, Дэниел Купер и многие другие оказали влияние на целое поколение интеллектуалов, решивших доказать относительность критерия оценки психического здоровья. Их открытия и критические идеи до сих пор актуальны, но были оценены по достоинству преимущественно профессорами университетов, оставшись почти незамеченными практикующими терапевтами, Американской психологической ассоциацией, страховыми компаниями и культурой в целом. Вот один пример: множество влиятельных компаний в США, Европе и Канаде до сих пор используют личностные тесты для определения пригодности к работе и классификации сотрудников. Тестирование проводится психотехниками, а результаты считаются объективными. Вычисления, безусловно, объективны; и статистический анализ может помочь выявить психологические нарушения или психосоциальную патологию. И все же чтобы эти тесты отвечали своей задаче (найти наилучшего кандидата на должность), необходимо иметь определение нормальной личности. У нас его нет, и мы не можем его получить, потому что как только мы пытаемся определить психическое здоровье, мы попадем на огромную территорию, которая не может быть представлена в виде точных категорий по той простой причине, что эта область постоянно изменяется. При таком тестировании простота смешивается с упрощенностью, ясность – с шаблонностью, а когда речь идет о сложности психики, упрощения совершенно неуместны.
Если бы встал вопрос, каким прилагательным лучше всего определить психику, больше всего подошло бы слово «сложная». Эта сложность неизбежна, потому что психика каждого индивида является целым миром. Сложности не избежать и по другой причине: душа никогда не застывает в неподвижности, это не фиксированный объект. Она танцует, развивается или регрессирует в процессе эволюции культуры. Например, врачу в викторианской Англии никогда не пришло бы в голову интересоваться у женщины, фригидна ли она. Хорошему доктору сексуальная холодность казалась совершенно нормальной. Представления того времени о характере женщины благородного происхождения приписывали ей природную слабость, фригидность, зависимость. Нормальной считалась женщина хрупкая, имеющая слабое либидо, совершенно неспособная оценить умение заниматься любовью. Порядочный муж не ожидал от жены проявлений чувственности. Если женщина не была готова выглядеть нимфоманкой, проституткой или сексуально озабоченной, ей не следовало показывать, что секс для нее может быть сколько-нибудь приятным занятием. Пары, которые открыли для себя способность к взаимной страсти (их было довольно много даже в викторианскую эпоху), скромно умалчивали о своем открытии. Эти обычные люди научились смотреть сквозь так называемый личностный профиль «нормальной» женщины и потому стали более свободными.
Тот факт, что нормальная идентичность не может быть четко определена, сам по себе не является проблемой, скорее даже наоборот. Отсутствие ясности в определениях позволяет нам исправлять свои ошибки и избегать идеологических штампов. Ужасы расизма и сексизма основаны именно на жесткости понятий. «Белые» – такие-то, а «черные» – такие-то. Арийцы отличаются от евреев. Мужчины – с Марса, женщины – с Венеры. Женщины по преимуществу настроены на природу, тело и эмоции, а мужчины больше знают об обществе, личности и мышлении. Везде сплошные стереотипы. Жесткие рамки идентичности в конце концов раскалываются на мелкие осколки, и это значительно удобнее, потому что идентичность должна быть подобна комфортной одежде, достаточно свободной, чтобы не сковывать движения и рост.
Невозможность дать определение нормальной личности лучше всего иллюстрирует история клинической интерпретации гомосексуальности. Отношение к этому явлению как к болезни остается одной из самых известных грубейших ошибок в истории психологии, причем принятых с удивительной легкостью, хотя этот пример убедительно показывает ненаучность основ DSM. Это увлекательная история с драматическим концом. До издания DSM в 1968 году гомосексуальность (женская и мужская) считалась болезнью. Психологи опубликовали огромное количество теорий о возможных причинах этого «заболевания». Типичный пример – много раз переизданная работа Фрэнка С. Каприо4, которая содержала ложные доказательства, сфабрикованные клинические случаи и много истерии по поводу предполагаемой опасности гомосексуальности для общественной морали. Причиной часто считалось неправильное воспитание (обвинения в нем обычно были адресованы матери). В случае мужской гомосексуальности мать подозревалась в соблазняющем поведении, вызывающем у сына инцестуальную панику; альтернативная версия состояла в том, что мать была слишком властной, что привело к возникновению у мальчика страха кастрации. В случае с женской гомосексуальностью мать обвинялась в эмоциональной холодности, которая заставляла дочь тосковать по женскому вниманию, путая близость с матерью с сексуальной близостью.
Психологи делали себе карьеру, рассуждая о патологии гомосексуальной личности и о том, что за ней стоит: неспособность к взрослению и соответствию требованиям традиционной гендерной роли; бессознательный страх беременности и деторождения; зависть к мужчинам (у женщин); зависть к женщинам (у мужчин); травмированные дочери отвергающих отцов; травмированные сыновья, чьи отцы были слишком жесткими; влюбленные, травмированные неудачными гетеросексуальными отношениями; «гадкие утята», нуждающиеся во внимании; регрессировавшие нарциссические личности, способные проявлять интерес лишь к собственному образу в однополой любви.
Тот факт, что гомосексуальность существовала всегда, во всех обществах, во все времена, показывает, что явление может быть вполне естественным, даже не будучи статистической нормой. Природа и культура часто противоречат друг другу, и психологи, будучи вписанными в культуру, часто принимают свои предубеждения за истину. Для того, чтобы данное противоречие было замечено и вызвало полемику, понадобилось восстание геев и лесбиянок. Многие из них были хорошо образованы, успешны и устали от стереотипов. Они нашли себе союзника в лице такого автора, как Томас Саас5, который усомнился в правильности существующих взглядов и провозгласил, что страх перед гомосексуальностью имеет такую же силу и основу, как и страх перед ересью. Саас также предположил, что врачи со своим фальшивым определением «нормальности» взяли на себя роль священников, заставляющих бунтующую часть общества не отбиваться от стада.
Только в процессе работы над изданием DSM 1973 года (собственно, DSM-IV ) так называемые эксперты Американского Психиатрического Общества (АРА) решили поставить этот вопрос на голосование. Тринадцать из пятнадцати человек были готовы переписать теорию гомосексуальности и представить ее как-то иначе6.
В следующем 1974 году голосование было проведено среди 10000 членов АРА, и 58 процентов поддержали позицию лидеров. Голосование! Какой любопытный способ утверждения научных принципов! Странно, что они не диагностировали сами себе «расстройство мышления», то есть бессознательную склонность психологов считать болезнью любое неодобряемое ими поведение. Тот факт, что понятие психического здоровья определяется голосованием, не только ставит под сомнение претензии DSM на научность, но и вызывает в памяти псевдонаучную риторику врачей Средневековья. Они тоже устраивали состязания в красноречии вместо того, чтобы провести четкий эксперимент, и боролись за социальное влияние, решая, что нужно королю: кровопускание, чистка кишечника, банки или все это вместе. Они говорили, говорили, говорили, и длинные рукава их мантий развевались на ветру. Когда им надоедало распушать перья, они приходили к согласию по поводу той или иной процедуры. Было безопаснее согласиться, чем продолжать спор перед королем, особенно если того продолжали мучить боли.
Точно так же члены АРА до 1974 года, вероятно, чувствовали, что проще считать гомосексуалистов больными людьми, потому что, утверждая иное, они пошли бы против господствующего в обществе мнения и рисковали бы быть причисленными к тем, кого они защищают. Зато после 1974 года они уже рисковали быть воспринятыми как предубежденные против набравшего силу меньшинства. Результат голосования было несложно предвидеть.
Психологи в организациях, слепо применяющие так называемые «личностные профили», чтобы решить, кого принять на работу, а кого нет, кого понизить, а кого повысить в должности, работают по принципам, сходным с псевдонаучной логикой DSM . Это может быть не очень заметно благодаря тому, что их предубеждения облечены в сложную статистическую форму. Мультифакторный анализ, позволяющий компьютеру проверить корреляцию 200–300 ответов одного испытуемого с ответами нескольких тысяч других людей, случайно отобранных в качестве «нормы», действительно является мощным математическим инструментом. Этот математический процесс статистической проверки совершенно непогрешим. Что не может быть проверено, так это модель, скрывающаяся за фасадом так называемой «нормальной личности». Именно на этой невидной глазу модели базируется и составление опросника, и толкование статистических результатов. Вместо несуществующего определения нормальной личности, тесты, как и Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройст вам (DSM ), используют статистическое среднее. Другими словами, чтобы решить, кто годится на ту или иную должность, а кто нет, пользователи тестов полагаются на некий усредненный портрет . В качестве примера снова возьмем гомосексуалистов. Они были и до сих пор остаются «отклонением», поскольку, как популяция, находятся не в центре статистической кривой. Но это всего лишь статистически значимое явление, как, например, люди, не различающие цвета, или рыжеволосые. Если статистическое отклонение приравнять к психологической ненормальности, то гомосексуалисты оказываются за пределами нормы. Аналогично кандидат с личностным профилем, который не полностью соответствует статистическому портрету, сталкивается с той же проблемой, и ему отказывают в должности.
Пока у нас есть четкая идея, что именно измеряет тест, и мы знаем, как назвать то, что мы пытаемся измерить, тестирование полезно. Если нам известно, что в среднем секретарь печатает Х слов в минуту, мы можем применить тест, чтобы посмотреть, сможет ли кандидат на эту должность показать результат не хуже. Мы знаем, что меряем: скорость работы на клавиатуре. Многие вещи могут быть измерены, если существует стандарт сравнения, с которым мы согласны: математические способности, словарный запас, кругозор в определенной области, навыки работы с компьютерной программой, точность при работе с калиброванным инструментом, способность следовать сложному ритму на тамтаме или запомнить последовательность шагов в хореографии, диапазон и высота голоса и т. д. Измерение может быть точным и не менее полезным, чем изобретение весов для торговцев. Ведь для того, чтобы договориться о цене за фунт картошки, нужно знать, что такое этот самый фунт. Проблема с «нормальной личностью» заключается в том, что она не может быть взвешена. Это понятие невидимо, эфемерно и переменчиво.
Клиницисты руководствуются относительно надежными критериями оценки ненормальной личности, потому что мы приняли стандарты развития человека. Если, например, пятилетний ребенок имеет меньший словарный запас, чем большинство двухлетних детей, мы можем утверждать, что уровень развития вербальных способностей пятилетнего ниже нормы, потому что у нас есть стандарты. Аналогично, если взрослый человек не в состоянии понять простые инструкции вроде «зеленый свет означает, что можно идти» и «на красный надо остановиться», здравый смысл подсказывает, что следует отказать этому человеку в выдаче водительских прав. Некоторые психологические нарушения столь же очевидны: если человек не может пожать другому руку без панической реакции, мы усматриваем в таком поведении ненормальность . Знание о том, что считается ненормальным, полезно и значимо не только для работодателей, но и для общества в целом.
Совершенно другое дело, когда рассматриваются стандарты для нормальной личности. Все стандарты нормальности были разработаны так же, как разрабатывался DSM. Поэтому, если вы гей, то каждый вечер вы отправляетесь в постель с клеймом больного человека. Но вдруг однажды вы просыпаетесь и узнаете, что создатели DSM проголосовали за смену социальных ценностей и признают вас нормальным! Ой! Мы признаем, что ошибались, теперь вы можете выйти из подполья. Мы просим прощения за причиненные вам оскорбления, изоляцию и страдания. Кто следующий? Чтобы решить, нормальна ли гомосексуальность (или нормально ли женщинам быть фригидными, или соответствует ли группа, раса, пол желательному профилю), надо сначала иметь рабочее определение нормального, психологически здорового человеческого существа. Однако определение того, что представляет собой нормальное человеческое существо, было и остается несовершенным. Это несовершенство – вопрос не для статистики, а для философии, поскольку оно связано с эволюцией всей человеческой культуры. Это определение не может и не должно диктоваться какой-либо организацией, церковью, обществом, объединением, министерством или комиссией специалистов. Диапазон между приемлемым и неприемлемым для «нормальной личности» неразрывно связан с историей, верой и эволюцией культуры. Он не имеет отношения к клиническим критериям или ненормальному поведению. Определение ненормальности – прерогатива клиницистов и представителей нейронаук, в то время как определение нормы зависит от того, какой миф имеет наибольшую власть. Фрейд считал, что религия есть культурный невроз, болезнь, которую, возможно, вылечит история, когда человечество достигнет большей зрелости. Верующие, естественно, имеют иное мнение, и дискуссия продолжается до сих пор.
Практические психологи виновны в нарушении культурных границ каждый раз, когда отвечают на вопрос о том, что такое «нормальность», исходя из медицинской модели «ненормальности». Множество глупостей, изрекаемых самопровозглашенными специалистами по психологии, не воспринимаются как ерунда, потому что мы убеждены, что у них есть адекватная модель нормальности и морали, хотя она никогда не будет четко определена. Благодаря этому морализаторство воспринимается как психологические советы. Допустим, ведущий ток-шоу на радио заявляет: «Если в течение нескольких месяцев ваш молодой человек не предлагает вам выйти за него замуж, у него, возможно, какая-та проблема, может быть, он не способен брать на себя ответственность. В таком случае вам следует бросить его!» Поучение замаскировано под психологический комментарий и потому незаметно. Некоторые из лжеэкспертов по душевным вопросам ухитрились убедить СМИ в том, что они имеют законное право говорить от лица всего профессионального сообщества, потому что используемый ими язык естественных наук якобы может объяснить душевную жизнь так же, как и жизнь клетки. Они делают вид, что знают, что такое «нормальность», и за счет этого претендуют на владение средством от всех болезней души.
Некоторые из них просто добродушные, приветливые самозванцы, не подозревающие, что их взгляд на проблему выражает скорее самомнение и снисходительность, а не сочувствие. Их слова – это слова Матери: «Иди ко мне, я Хорошая грудь». Другие, более авторитарные в своих методах, говорят голосом Отца, вцепившись зубами и когтями в свои псевдонаучные теории: «Ты страдаешь, потому что …» В отличие от политиков, которые для создания определенного образа манипулируют людьми совершенно сознательно, используя софистику и ложное сочувствие, большинство наших самопровозглашенных экспертов по вопросам внутреннего мира на самом деле не понимают псевдонаучной природы своих теорий. Политики могут вешать лапшу на уши, пока сохраняют свою должность. В психологии шарлатанов терпят, пока они способны производить впечатление своим жаргоном, популярным также среди представителей страховых компаний и социальных служб. Хотя все политические партии в той или иной степени участвуют в выгодных лишь им самим аферах, рядовые граждане получили в наследство от предыдущих поколений здоровое сомнение в политических обещаниях. У нас есть большой опыт распознания политических мошенников и политических гениев, некоторые из которых изменили человечество к лучшему. А вот для разоблачения диктаторов в области психики у нас часто не хватает бдительности, потому что они оперируют терминологией естественных наук, обещая «исцелить» душу.