Проблемы философского понимания

ПРИРОДЫ СНА И СНОВИДЕНИЙ

Феномен сна, на протяжении веков интересовавший человечество, по сей день является одной из самых интересных загадок человеческого бытия. Сегодня исследования сна и сновидений носят междисциплинарный характер. К ним обращаются такие дисциплины как сомнология, физиология, нейропсихология, психология и многие другие. Однако исследование этих феноменов было бы не полным без обращения к истории их осмысления. Отношение к сну и сновидениям в ту или иную эпоху, на наш взгляд, является одной из важных сторон понимания человеком реальности. Без изучения этого загадочного феномена, на который в среднем тратится около трети человеческой жизни, невозможно целостное понимание человека. Таким образом, сон является не просто проблемой естественных наук, но и проблемой культурологи и философии.

Общественное мнение XX века в связи с развитием психоанализа обращает пристальное внимание на бессознательные феномены и структуры. В XXI веке этот интерес не угасает, а психоанализ в свою очередь разрастается на множество новых актуальных во всём мире направлений. На наш взгляд, это напрямую связано с состоянием постмодерна. По оценкам многих исследователей эпоху постмодерна характеризует неомифология и обращение к архаическим мотивам, которые, как и тысячелетия назад, снова наделяются магическими чертами. В том числе, можно сказать, что это напрямую касается и интереса к феномену сновидений. По мнению исследователя Л. Гоца, характерной чертой современной культуры является тот факт, что сегодня «сновидение бурно отвоёвывает утраченные в эпоху модерна позиции <…> и переосмысляется в новых, не свойственных ему ранее качествах и формах»[125] В связи с этим возникает много вопросов о феномене сна. Является ли возрастающее внимание к феноменам сна и сновидения одним из симулякров культуры постмодерна, или же оно представляет собой попытку человечества найти духовную подпитку в архетипических константах человеческого бытия? Есть ли за сновидениями какая-либо доля реальности, и если есть, то в чём она состоит? В чём отличие современного интереса к сновидениям от интереса людей древности? На наш взгляд, ответить на вопрос о сущности какого-либо феномена можно только обратившись к его истокам. В случае феномена сна это возможно попытавшись понять отношение к данному явлению в культуре Древнего мира, к рассмотрению чего мы и перейдём ниже.

Отношение древних людей к сновидениям отражает их представления о душе, поэтому применительно к первым этапам формирования человеческой культуры ещё трудно говорить о чётком различии восприятия процессов сна и сновидений. Синкретизм и мифологический характер первобытной культуры наложили свой непосредственный отпечаток на восприятие человеком сна. Исследователь первобытной культуры Э.Тайлор пишет: «Даже бодрствующий и вполне здоровый дикарь не обладает способностью различать субъективное и объективное, воображаемое и действительное <…> Видя … вокруг себя призраки человеческих форм, он не может не верить своим органам чувств»[126].Это высказывание непосредственно относится и к первобытному восприятию сна. Первобытный человек верит как в реальность во всё, что воспринимает. Он считает, что во время сна душа выходит из тела, а сновидение – это то, что в действительности происходит с душой во время этого путешествия. Так, Дж. Фрезер приводит пример про одного слабого здоровьем индейца из племени макуши, которому приснилось, будто хозяин заставил его волоком поднимать каноэ через каскад крутых водопадов. Следующим утром индеец упрекал хозяина в бессердечии к бедному больному, которому пришлось всю ночь работать.[127]

Часто повторяющимся мотивом отношения к феномену сна в первобытной культуре является его сравнение со смертью. Если сон – это временная потеря души, то смерть – необратимая её потеря. В связи с этим существовал запрет резко будить спящего или переворачивать его тело, так как это связано с опасностью, что при внезапном пробуждении душа может не успеть вернуться в тело из своего путешествия, и тогда человек заболеет или умрёт. Заметим, что обратная аналогия характерна для христианского сознания, в котором есть сравнение смерти со сном, после которого человеческие души пробудятся для вечной жизни. Связь сна у многих «примитивных» народов с опасностью прослеживается ещё в одном проявлении. Некоторые народы считали, что во сне душа посещает умерших, или, наоборот, умершие посещают спящих. Сновидения – время, когда колдуны могут навредить душе. Во сне душа встречается с миром призраков, которые могут пугать.

Связь сна и сновидений со смертью и опасностью подтверждает и древнегреческий эпос Гомера и Гесиода. Гесиод писал, что сон и сновидения, как и смерть – дети Ночи, породившей также Разрушение, Мрак, Таната, Керр. Сон наряду со смертью обретает устрашающий характер: «Сон со Смертью – ужасные боги»[128]. По Гесиоду, Сон обитает там, где День сходится с Ночью, а согласно Гомеру Сновидения находятся непосредственно перед лугом, где летают души умерших[129].

В «Одиссее» Гомера сон и сновидения чаще всего предстают как благие послания богов[130]. Интересно, что уже в этом произведении есть пример аллегорического отношения к сновидению. Это сновидение, которое видит Пенелопа: прилетает орел и заклевывает гусей – это предвосхищение расправы Одиссея над женихами. Здесь же Пенелопа сомневается в прямом толковании сна и рассуждает о лживых («тёмных») и правдивых сновидениях, которые онтологически приходят в человеческий мир из разных областей: из «роговых ворот» и «ворот из слоновой кости». Из «роговых ворот» приходят правдивые сны, которые сбываются. Из «ворот из слоновой кости» приходят лживые сны, которые неверны и несбыточны. [131] Таким образом, уже начиная с Гомера прослеживается идея о том, что сновидения могут сообщать как истинную, так и ложную информацию, и человек не знает наперёд, с каким вариантом имеет дело. Такой подход получит максимальное проявление в средневековой культуре, когда сновидения будут поделены на две основные сферы: «от Бога» и «от нечистой силы».

В «Илиаде» Гомера прослеживается образное (и категориальное) различение процессов сна и сновидения. В подавляющем большинстве случаев у Гомера речь идет о сне как физиологическом состоянии – о гипносе. Это же слово в «Илиаде» употребляется как имя мифологической персонификации Сна – Гипнос. Когда речь идет о сновидениях, употребляется слово онейрос. Онейрос также предстаёт как мифологически персонифицированная форма сновидения, которое носит имя Онейрос.

Сон-гипнос дает отдых, успокаивает, услаждает, позволяет забыть заботы, смягчает печали. Он временно «выключает» из жизни, в силу чего сном можно воспользоваться, чтобы «овладеть» персонажем или сделать что-либо в его отсутствие. Сон как мифологическая фигура – Гипнос – повелевает и богами и людьми, он может усыпить самого Зевса. Гипнос – брат Танатоса и вместе с ним переносит тела погибших; во время сна спящим могут являться души умерших. Говоря коротко, гипнос – это отдых, наслаждение, забвение, «отсутствие», бессознательность, «обратная сторона Смерти». Могущество Гипноса связано с тем, что он – вместе со своим «близнецом» Танатосом – сын Ночи, одной из древнейших богинь, близкой первородному Хаосу.

Онейрос – собственно Сновидение по-гречески – наиболее интересный персонаж, которому Зевс дает указания, в кого превратиться и кому с какой целью привидеться. Но возникает вопрос о том, зачем он вообще нужен, если боги и сами способны являться в виде сновидения? Действительно, боги пользуются своей способностью к превращениям очень часто. Тем не менее, метаморфозы не главное их занятие, боги всегда возвращаются в собственный вид, связанный с их функцией в Космосе.Даже причудливый хитроумный морской бог-пророк Протей, принимающий разные виды, чтобы избежать требования желающих получить пророчества, в котором можно увидеть некоторый аналог Онейроса в пределах яви, имеет собственный вид, в который возвращается после череды превращений.[132]Онейрос же у Гомера не описывается никак – это чистая функция метаморфозы, не имеющий образа носитель образов или их материя, из которой боги лепят что хотят в целях определенного воздействия на людей и события. Получается, что Онейрос - только носитель чужих обличий, отделенная от остальных богов и персонифицированная способность к метаморфозам, своего рода парадоксальная субстанция превращений.
Эта странная субстанция оформлена в виде бесплотного существа- призрака, который, однако, зрим воочию. Подобная зримость во сне и есть, по мнению исследователя образного мира Древней Греции А.И. Протопоповой, главный камень преткновения в вопросе о лживости или истинности сновидений и, одновременно, в вопросе о превосходстве зрения над остальными ощущениями. Зрение – лучшее, по мнению греков, из пяти чувств – во сне как бы дискредитирует себя, поскольку может оказаться причиной обмана. Образы во сне могут точно воспроизводить правду, но могут и лишь имитировать ее. Именно принципиальная способность зримого образа непосредственно «показывать» какое-либо явление открывает дорогу оборотничеству, когда то, что видится – это либо оболочка чего-то иного (например, боги в каких-то обличьях или созданные ими призраки), либо лишь кажимость, призрак, пустая форма без сути. (Средоточие этого у Гомера – Онейрос, умеющий принимать любой облик, но не имеющий собственного.) А поскольку к очевидному относятся обычно как к наиболее достоверному («видел своими глазами»), то обман облегчается этой доверчивостью видящего.[133] На наш взгляд, персонаж Онейроса – это максимальное выражение загадочности феномена сновидений.

Безусловно, анализ того или иного феномена в культуре не может ограничиться только его проявлением в мифологии, эпосе и религии. Важнейшим показателем рациональной культуры является знание, а именно наука и философия. Это, в частности, касается и осмысления процессов сна и сновидений. Анализируя философскую традицию осмысления этого феномена, можно выделить в ней два основных направления, которые мы условно определим как религиозно-мистическое и научно-скептическое.

У истоков религиозно-мистического направления стоит философия пифагорейской школы. В общем, можно констатировать, что их представления о сне ещё не отличаются от мифологической позиции. Древняя философская традиция, восходящая к Пифагору, тесно связывает сон и душу. Сон – это состояние, когда душа отделяется от тела и, созерцая небесные миры, видит сновидения. Значение сновидений зависит от чистоты души человека. По изложению Диогена Лаэртского, Пифагор считал, что «сны и знамения недугов и болезней» посылают души, которыми «полон весь воздух», и которые называются демонами и героями. При этом сны посылаются не только людям, но животным.[134]

К этому же направлению можно отнести и сократовско-платоновскую линию философии, в которой сохраняется вера в пророческий характер снов. Широко известной историей является предзнаменование, которое по легенде получил Сократ, когда накануне первой встречи с Платоном ему приснилось, будто он держал на коленях лебеденка, а тот вдруг покрылся перьями и взлетел с дивным криком: а на следующий день он встретил Платона и сказал, что это и есть его лебедь.[135]

Отличительные моменты отношения Платона к феномену сновидений приведены в его диалоге «Тимей», в котором отражены, по крайней мере, три важных мысли по интересующей нас теме. Во-первых, здесь Платон приводит попытку оптическо-физиологического объяснения процессов сновидений. Согласно античному автору, сон есть результат рассеивания запертой внутри тела силы огня, происходящее из-за того, что человек, имеющий огненною природу зрения, при закрытых глазах запирает «внутри себя силу огня». По Платону, если покой спящего достаточно глубок, то сон почти не нарушается грезами, но если внутри остались еще сильные движения огня, то они сообразно своей природе и месту порождают соответствующие по свойствам и числу изображения, отражающиеся внутри человека и вспоминающиеся им после пробуждения как совершившееся вне него.[136] Во-вторых, в этом диалоге мы находим физиологическую попытку объяснения пророческих снов. Согласно автору «Тимея», богами устроено так, что природа сновидений связана с функционированием печени человека, а характер оных в свою очередь зависит от добродетели спящего, и от той части души, которая в нём преобладает. Важно, чтобы примыкающая к печени часть души была спокойной и просветлённой разумной частью души, поскольку только в таком случае задействуется относящееся к печени свойство сладости, что вызывает пророческие сновидения. В противном случае человек во сне испытывает страх и прочие неприятные чувства, которым физиологически соответствует проявление горькой части печени и приток желчи, что «заставляет печень всю сморщиться и отвердеть». [137] В-третьих, в «Тиме» даётся аналогия жизни в мире вещей со сновидением, в котором мы видим только призраки истинного бытия «мира идей».[138] В платоновском диалоге «Тэатет», приводится подобная древневосточному учению о майе, идея о сложности дифференциации состояний сна и бодрствования. В этом произведении, аргументируя сложность всяких утверждений, Сократ приводит такую мысль: «...спорно уже то, сон ли это или явь, а поскольку мы спим и бодрствуем равное время, в нашей душе всегда происходит борьба: мнения каждого из двух состояний одинаково притязают на истинность, так что в течение равного времени мы называем существующим то одно, то – другое и упорствуем в обоих случаях одинаково».[139]

Если у Платона мы видели одну из первых в истории человеческой мысли попыток связать сон с физиологией, то его ученик Аристотель гораздо больше продвинулся в этой области. О важности феномена сна для интеллектуальной культуры Древней Греции, свидетельствует тот факт, что наиболее энциклопедически мыслящий её представитель – Аристотель оставил отдельные трактаты по данной тематике. Главными из них являются небольшие по объёму произведения «О сне и бодрствовании», «О сновидениях», «О предсказаниях во сне». Стагирит является ярким представителем научно-скептического отношения к процессам сна и сновидений.

В трактате «О душе» Аристотель следующим образом отличает такие состояния души как бодрствование и сон: «…бодрствование сходно с деятельностью созерцания, сон же – с обладанием, но без действования. У одного и того же человека знание по своему происхождению предшествует деятельности созерцания»[140]. Пояснение этой мысли мы находим в трактате «О возникновении животных», где Стагирит рассматривает сон как состояние животного, промежуточного между не-жизнью и жизнью.[141] Аристотель полностью отказался от идеи о том, что сновидения отражают реальность каких-либо ощущений или мнений. Он рассматривает сновидения как результат воображения, фантазийной трансформации ощущений, получаемых от органов тела. Чувственный характер сновидений связан с тем, что воздействия, которые вещи оказывают на наши органы зачастую не проходят после действительного процесса взаимодействия. Иногда мы продолжаем воспринимать предметы, когда они уже отсутствуют. Это связано с тем, что после воздействия предмета в органах чувств остаются движения незаметные нам при бодрствовании, но обнаруживаемые в состоянии ночной пассивности. Ночью, вследствие бездействия некоторых органов чувств или их неспособности проявить себя, тепло перетекает из внешних во внутренние части тела, и эти движения передаются главным началам чувственного восприятия, и там являют себя посредством возмущения успокоенного движения. [142]

Итак, Аристотель лишает сон религиозно-магического статуса и критикует сторонников мнения о пророческом характере сновидений. Предложенное античным гением сведение практически всех случаев сновидений к физиологии и психологии человека, не утратило актуальности в современной науке. Подход Аристотеля к данной теме, на наш взгляд, знаменует собой окончательный переход древнегреческого сознания от мифа к Логосу, который на долгие века определил отношение к бессознательным процессам, как к продуктам физиологии, не представляющим особого значения.

Произведённое выше краткое исследование мифологических вариантов понимания сна и сновидений в сознании древнего человека, прежде всего, показывает, что ключевым моментом древнего восприятия этой темы является идея о связи сна с божественным и потусторонним миром, вера в пророческую функцию сновидений. Специфическим мотивом древнегреческой культуры является дифференциация и сложная образная категоризация процессов сна и сновидения. Используя лингвистическую гипотезу Сэпира-Уорфа о связи языка и культуры, согласно которой наличие в языке данного народа большого количества терминов, относящихся к определённому предмету, событию или явлению, означает высокую ценность этого в данной культуре, а отсутствие в языке народа терминов, относящихся к чему-либо, значит, что это для представителей данного народа просто не существует; можно сказать, что феномены сна и сновидений были значимы для древних греков. Это, на наш взгляд, в очередной раз свидетельствует о достаточно высоком развитии рефлексии и внутреннего мира в древнегреческом мире. Другая специфическая проблема, которая появляется в рационалистической культуре Древней Греции – это проблема интерпретации сновидений, которая также связана с онтологической и категориально-образной дифференциацией сновидений, посланных из разных источников («роговых ворот» и «ворот из слоновой кости»). Такое деление сновидений заставляет задумываться об их характере. Сновидения, полученные из «роговых ворот», являются истинными, добрыми, исцеляющими. Сны, посланные через «ворота из слоновой кости» несут в себе обман, заботу и беду. Ключевым воплощением неоднозначности отношения к сновидениям является Онейрос, который посылается богами, но с целью обмана. Как пишет исследователь Э.Р. Доддс, отношение к снам – это выражение культурного стереотипа. По его мнению, мотив, «священного сна», не является только литературным. Он принадлежит к религиозному опыту всего народа, хотя поэты, начиная с Гомера, приспосабливали этот опыт для своих целей.[143] Такие сновидения играли важную роль в жизни других древних народов. И они, будучи одним из проявлений религиозного чувства, так или иначе, значимы и для многих народов наших дней.

Осуществлённый анализ идей древнегреческих философов по проблемам исследуемой нами темы показал, что эволюция отношения к сну и сновидениям одновременно представляет собой эволюцию человеческого сознания и мышления, а также представлений об изменении культурных ценностей. Мы увидели, что отношение к сновидениям претерпело переход от мистического их понимания к физиологической и психологической их трактовке. В древнегреческой философии начальное состояние такого перехода было связано с пифагорейской идеей о связи сновидений с дуалистическим восприятием отделяющейся ночью души и всегда остающегося в материальном мире тела. Промежуточное состояние этой эволюции видно на примере философии Платона, который, с одной стороны, утверждал, что сновидения происходят из мира идей, но «чистота» их восприятия связана с уровнем развития души и сопровождается физиологическими процессами функционированием печени. Аристотель полностью переводит тему сна и сновидений в научную плоскость, окончательно оформив переход к рационализму в западной культуре. Его понимание бессознательных процессов на долгое время стали парадигмой классической философии. На наш взгляд, тот факт, что ещё философы античности обращались к феноменам сна и сновидений делает эту тему одной из неотъемлемых тем философии, которую, несомненно, следует продолжать современным исследователям.