Хотя, впрочем, наверное, всё это лишь эпизод
Репетиция ада.
Мы устроим побег от постылых своих двойников
Не игрушечный ветер гуляет на стыке веков
Но степной ураган разметал наши старые стены…
Надышись этим ветром, наполни им всю свою грудь
Не вернуться обратно, теперь отправляемся в путь
из своей ойкумены. И время - поддаст в зад коленом
(кажется, осень 91-го)
*****
Живу в роскошной нищете -
всё б ничего, но вот - табак! -
он - дефицит, он – раритет,
а без него не жизнь, а мрак:
Один окурочек нашёл
На мокрой, грязной мостовой.
Потом - второй, потом ещё -
Набил карман – принёс домой
Там нежно их распотрошил,
Сушу табак и жизни рад.
А кто- то ведь – что б я так жил –
Себе спокойно курит, гад,
Не экономя сигарет
И не ведя им даже счёт.
А сигарет в продаже нет -
И вот страдает наш народ
без курева. И день-деньской
Глядит на жизнь с тоской.
Я самокруточку тяну,
Вздыхая тяжко: ой- ой -ой!
Иду, иду, иду ко дну
И проклинаю жребий свой,
И жизнь моя без табака
уныла, нелегка.
***
С ублюдочной ухмылочкой
смотрело время вслед:
«Не ошибись развилочкой,
не то слетишь в кювет
Ты к эдакой-то матери
и попадёшь не в рай
тут все дороги – скатертью -
любую выбирай:
останешься на родине -
утонешь в нищете,
и ты подбит, и вроде бы
давно уже не те
друзья твои, приятели?
любовь-морковь - не та.
Завязывай, не хватит ли
изображать шута?
стрелять у всех на курево
и всякий портвешок
как это всё не здорово,
ах, как нехорошо!
Давай, езжай отседова,
где всё разорвалось.
Что будет там – неведомо,
Но не хужей, авось».
триптих
В Москве Кирилл меня встречает
на съёмной хате с бодуна.
Прошу садиться, выпить чаю
Кой чёрт нам чай-то, старина?!
Мы пьём два дня, три дня, неделю
Посуды высится гора
Веселье - вечером. Похмелье -
с утра.
2
Ещё соскабливают грязь
И кровь с асфальта после путча
Ещё народ шумит, рядясь
О том, кто прав был, кто был круче
В братоубийственной войне
Мы жили как на динамите
Казалось, что страна на дне
О, сколько нам ещё открытий
Готовил русской смуты дух,
пока молчал в ночи петух.
3
базар-вокзал Москва не верит
Ни воплям нашим, ни слезам
Смешались черти, люди, звери
Закрыт на сто замков сезам
Берешь ты на себя не много ль
Замки пытаясь превозмочь?
Луна. Глядит с тоскою Гоголь
Повсюду – Вий. Повсюду – ночь.
***
Жизнь начинается сначала
в который раз - на новом месте
бредёшь по улице устало
на грудь принявши граммов двести
в непостоянное жилище -
бульваром - к новому Арбату
и за ушами ветер свищет
и снег в лицо летит мохнатый
а за спиной - долги и смута
а впереди - декабрьский холод
но в эту самую минуту
ты ощущаешь жизни голод
стоишь, прикуривая нервно
от ветра спичку укрывая
её огонь дрожит, неверный
как жизнь - мгновенно прогорая
и оставляя запах серы.
Прикуришь ты, расправишь плечи
и дальше в путь сквозь сумрак серый
чему-то новому навстречу
***
Спиною к Гоголю, лицом я
к лихому новому Арбату
что прошлое своё не помня
летит чумной и бесноватый
на крыльях похоти и злобы
и новой роскоши мгновенной
стоят громады - небоскрёбы
пупы земли, цари вселенной.
Но это призрачное царство
тускнеет, рушится к рассвету
карман мне жгут четыре бакса
куплю бухла и сигареты
и буду пить вдвоем с Валерой -
кинооператором - полночи
пускай мне утром будет скверно
а впрочем…
***
Вслед за ночною тишиной
как пёс ночной бежит за мной
декабрьский ветер ледяной
грохочет, свищет невпопад
хохочет, завывает гулко
и гонит призраков парад
по переулку.
Старомосковские дома
вот в этом - жил когда-то Бунин
а в том – на птичьих я правах
живу, в своём полубезумье
И в тихом логове моём
куда приду я, пьян, простужен
стихи, оставленные днём
и рис на ужин
ремейк ( зарисовка. Павелецкий вокзал))
Пора каникул, отпусков настала
и чрево переполнилось вокзала.
Что может быть страшней того вертепа
средь потных тел и искажённых рож
мелькает жизнь - ужасна и нелепа
ползёт и скачет по душе, как вошь
Стоят жара и мат многоэтажный.
Нам предлагают чай и квас от жажды
но те, в чьих душах радость иль печаль
предпочитают квасу - спирт «рояль».
На площади - запруда из толпы
толпа встаёт в запруде на дыбы
берёт нас в оборот и рвёт на части
цыганка хвать на руку: «Молодой,
дай закурить, дай погадаю, стой
не уходи, не то не будет счастья!»
не останавливайся ты, не тормози -
не то прилипнет этот паразит -
заговорит до полусмерти, чую.
А деньги - те последние гроши
что ты себе на пиво отложил -
в её карман перекочуют
да что цыганка – вон - два чувака
средь бела дня на людях мнут бока
приехавшему гостю из Тамбова
тот быстро расстаётся с кошельком
точней – с барсеткой, в горле колом - ком
и слёзы на глазах. Ему херово.
Тусуются бомжи и синячьё
они везде и как бы ни при чём
смеются добродушно: «Вот растяпа,
сам виноват и варежку закрой
скажи ещё спасибо, что живой
ведь тут мааасква , а не тамбов твой-папа»
тамбовский, не пришедший в чувство толком
уже глядит на всех «мааасковских» волком
у касс – столпотворенье, вавилон
и давка, толкотня со всех сторон
хоть надорвись, кричи хоть, не кричи
икру мечи, до одури, до смерти
без очереди лезут басмачи
к заветному окну, как будто черти
скандал назрел, и час его настал
скандал поставил на уши вокзал
дошло уже совсем до драки даже
но тут успели появиться стражи
правопорядка, бойню ту прервав
и быстро разъяснив тех, кто неправ.
измят и потен, притерпев урон
выстреливаю пробкой на перрон
курю устало около вагона
пью «жигулёвское» я жадно для догона
мимо меня проходят земляки
несут, корячась, полные тюки
другие едут налегке, беспечно
двух-трёх знакомых непременно встречу -
глаза горят, и пот течёт ручьём
иной вообще обнимет горячо
и радуются, как родному брату
привет-привет, ну наконец домой?
да-да, наелись досыта Москвой
теперь – в Саратов
Всё, как всегда, но что-то тут не то
течём мы сквозь вокзала решето
а часть себя теряем в решете том
зимой и летом.
****
И я вспоминаю минувшие дни
И город, где сплошь - золотые огни
Где ведьмы шабашат на Жёлтой Горе
Совсем распоясавшись и озверев...
Я саратовчанок любил... не одну...