ГЕНРИХ МАРКС — КАРЛУ МАРКСУ, 17 НОЯБРЯ 1837 Г. 635

положить, если принять во внимание, 1) что в материале у тебя недостатка нет, 2) что твое положение достаточно серьезно, чтобы вызывать большой интерес, 3) что твой отец, быть может, несколько пристрастен в своей привязанности к тебе и т. д. и т. п. И даже после двухмесячного перерыва, — причем второй месяц принес мне множество забот и огорчений, — я по­лучаю письмо, лишенное формы и содержания, ничего не гово­рящий обрывок, никак не связанный ни с минувшими событиями, ни с будущим!

Чтобы переписка представляла интерес и ценность, она должна быть последовательной. Пишущему непременно надо иметь перед мысленным взором свое последнее послание, а также ответ на него. Твое предпоследнее письмо возбудило у меня нетерпеливое ожидание. Я написал несколько писем с просьбой прислать некоторые сведения. И вот вместо всего этого я полу­чаю бессвязное отрывочное письмо и, что много хуже, письмо, полное горечи.

Говоря откровенно, мой милый Карл, я не люблю этого новомодного словечка, которым прикрываются слабые люди, злобствующие на весь свет за то, что они без малейшего труда и усилий с их стороны не владеют роскошно обставленными дворцами, выездами и миллионными состояниями. Эта разо­чарованность мне отвратительна, и я меньше всего ожидаю ее от тебя. Да и какие у тебя к тому основания? Разве судьба не баловала тебя с колыбели? Разве природа не наделила тебя щедро своими дарами? Разве родители не окружили тебя горячей любовью? Мешало ли что-либо до сих пор удовлетворе­нию твоих разумных желаний? И не завоевал ли ты непонятным образом сердце такой девушки, что тебе завидуют тысячи? И вот первая же превратность судьбы, первое неисполненное желание уже вызывают разочарование! И это сила? Это на­зывается мужественным характером?

Ты сам в решительных словах выразил намерение обеспечить свое будущее и во имя этого ограничивать себя в настоящем. Разве ты не написал этого слово в слово? А ведь только дети сожалеют о данном ими слове, когда они начинают ощущать бремя своего обещания.

Но фортуна и здесь хранит тебя. Твоя добрая мать, у которой сердце мягче, чем у меня, и которой все еще часто вспоминается, что и мы некогда были игрушкой в руках слепого озорника, забила тревогу, а чересчур добрые родители твоей Женни захотели, не теряя ни минуты, исцелить бедное раненое сердце. Рецепт уже, верно, в твоих руках, если только, за отсутствием точного адреса, послание не затерялось,

ПРИЛОЖЕНИЯ

Времени мало, так как Софи должна до почты занести письмо господам фон Вестфален, которые теперь живут далеко. А так как об оказии мне сообщили только сегодня, то я должен кончать письмо. В сущности, мне и сейчас нечего было бы ска­зать. Самое большее, я мог бы задавать вопросы, но не хочу быть навязчивым. Пусть мой уважаемый сын соизволит разре­шить мне только одно, а именно — выразить удивление, что я все еще не получил ни одной просьбы насчет денег. Может быть, ты уже сейчас хочешь жить за счет взятой ранее слишком большой суммы? Это было бы рановато.

Милая мама все не может примириться с тем, что ты не приедешь осенью домой, как другие. Если ждать до следующей осени тебе и милой маме кажется слишком долго, то приезжай на пасхальные каникулы.

Твой преданный отец

Маркс

[ПРИПИСКА СЕСТРЫ СОФИ]

Будь здоров, милый Карл, поскорее напиши нам, что теперь ты доволен и спокоен. До пасхи, Карл, — время до тех пор покажется мне вечностью!

Впервые опубликовано в Печатается по рукописи

Marx—Engels Gesamtausgabe. „

Erste Abteilung, Bd. 1, Перевод с немецкого

Hlbd. 2, 1929 fl_a русском языке публикуется впервые

ГЕНРИХ МАРКС — КАРЛУ МАРКСУ

В БЕРЛИН

Трир, 9 декабря 1837 г.

Милый Карл!

Если человек знает свои слабости, он должен принять про­тив них меры. Если бы я приступил сейчас, как обычно, к письму, которое содержало бы логичные обоснования, то под влиянием любви к тебе я впал бы в сентиментальный тон и предыдущее утратило бы всякий смысл. Ты, как мне кажется, никогда не перечитываешь писем, и в этом есть своя логика, ибо зачем перечитывать, если ответное письмо не содержит ответа.

Хочу высказать тебе свои жалобы в афоризмах. И то, что я выскажу здесь, действительно является жалобой. Чтобы уяснить их самому себе и заставить тебя все это проглотить, как

ГЕНРИХ МАРКС — КАРЛУ МАРКСУ, 9 ДЕКАБРЯ 1837 Г. 637

горькую пилюлю, я буду ставить вопросы, на которые сам же a posteriori * намерен дать ответы.

1. Какая задача стоит перед молодым человеком, которого
природа безусловно одарила необыкновенными талантами,
в особенности:

a) если он, по его собственным словам, которым я, впрочем, охотно верю, чтит своего отца, а мать считает идеалом,

b) если он, не считаясь со своим возрастом и положением, связал со своей судьбой судьбу благороднейшей девушки и

c) тем самым добился того, что весьма уважаемая семья дала свое согласие на брак, который, по всей видимости и с жи­тейской точки зрения, сулит их возлюбленной дочери опасности и невеселые перспективы?

2. Имеют ли твои родители некоторое право требовать, чтобы твое поведение, твой образ жизни приносили им радость или, по меньшей мере, какие-то радостные мгновения и не причиняли бы, по возможности, горя?

3. Каковы были до сих пор плоды твоих прекрасных при­родных дарований по отношению к твоим родителям?

4. Каковы эти плоды в отношении тебя самого?

В сущности, я мог бы и должен был бы на этом кончить, предоставив тебе самому ответить на вопросы и подробно их осветить. Но я боюсь в этом деле любой поэтической жилки. Я хочу ответить на все это прозаически — в соответствии с действительной жизнью, ответить так, как все обстоит на самом деле, невзирая даже на опасность показаться слишком прозаическим моему уважаемому сыну.

Настроение у меня сейчас и впрямь не слишком поэтическое. Кашель, продолжающийся уже год, затрудняет мне ведение дел, а с некоторых пор к этому добавилась еще и подагра. По слабости моего характера все это расстраивает и раздра­жает меня больше, чем следует. Поэтому ты, конечно, можешь ожидать от меня лишь такого описания, какое в состоянии дать угрюмый, стареющий человек, раздраженный бесчисленными разочарованиями и особенно тем, что он вынужден преподнести своему кумиру зеркало, в котором он предстает в искажен­ном виде.

ОТВЕТЫ И ЖАЛОБЫ

1. Дары заслуживают, требуют благодарности, и так как прекрасные дары природы безусловно являются наивысшими, то они требуют благодарности в особенно высокой степени. Но отблагодарить природу можно, лишь употребив эти дары

• — на основании опыта. Рев.

ПРИЛОЖЕНИЯ

подобающим образом, говоря попросту — добиться того, чтобы талант приносил прибыль.

Я хорошо знаю, что на этот вопрос можно и должно ответить в более возвышенном тоне, а именно, что эти дары надлежит упо­требить для собственного совершенствования, и против этого я, конечно, не спорю. Да, эти дары надлежит использовать для соб­ственного совершенствования. Но как именно? Человек — ду­ховное существо и вместе с тем — член общества, гражданин государства. Стало быть, речь идет о физическом, нравствен­ном, умственном и политическом совершенствовании. Только если в стремления к этой великой цели будет внесена гармо­ния, может возникнуть прекрасное, привлекательное целое, угодное богу, людям, родителям и любимой, — нечто такое, что с большим основанием и в большем соответствии с при­родой можно назвать подлинно пластичной картиной, нежели встречу со старым школьным товарищем.

Но я повторяю: только в стремлении равномерно совершен­ствовать все части целого проявляется воля стать достойным этих даров. Только при такой соразмерности может возникнуть прекрасный образ, подлинная гармония.

Но если стремление, даже самое искреннее, ограничивается совершенствованием отдельных частей, оно не только не дает благого результата, а порождает карикатуры: в физической сфере — фатов, в нравственной — экзальтированных мечта­телей, в политической — интриганов, а в умственной — уче­ных медведей.

a) Да, такова цель, которую должен поставить перед собой молодой человек, если он действительно хочет доставить радость своим родителям, — причем сердце должно само подсказать ему, как много они сделали для него, — в особенности же если он сознает, что родители возлагают на него свои прекрас­нейшие надежды;

b) Да, он должен помнить, что он взял на себя обязанность, — возможно превосходящую требования, предъявляемые к чело­веку его возраста, но тем более священную, — пожертвовать собой ради счастья той, которая, будучи одарена от природы прекрасными качествами и занимая высокое общественное положение, пошла на большую жертву: променяла свое блестя­щее положение и радужные перспективы на ненадежное и не­веселое будущее, соединив свою судьбу с судьбой человека, более молодого, чем она. Создать для нее достойное ее будущее— такова простая и практическая задача, которая должна быть решена в реальном мире, а не в дымной комнате присвете коптилки, возле одичавшего ученого.

ГЕНРИХ МАРКС — КАРЛУ МАРКСУ, 9 ДЁКАЁРЯ 1837 Г. 639

с) Да, на нем лежит большой долг, и благородная семья вправе требовать большого возмещения за отказ от прекрасных надежд, столь оправданных замечательными качествами их дочери. Действительно, тысячи родителей не дали бы своего согласия. И в минуты уныния твой собственный отец готов был пожелать, чтобы так поступили и они, — слишком уж близ­ко я принимаю к сердцу счастье этого ангела, которого я люблю как родную дочь и именно поэтому тревожусь о ее благе.

В совокупности все эти обязательства образовали такие прочные узы, что одного этого достаточно, чтобы изгнать всех злых духов, рассеять все заблуждения, исправить все недо­статки, вызвать в себе новые, лучшие побуждения, превратить необузданного юношу в уравновешенного человека, отрицаю­щего все гения — в глубокого мыслителя, бесшабашного во­жака таких же бесшабашных юнцов — в человека, сознающего свою ответственность перед обществом. Такого человека, который может сохранить достаточно гордости, чтобы не извиваться как угорь, по должен обладать в достаточной степени практи­ческим умом и тактом, чтобы чувствовать, что только в обще­нии с высоконравственными людьми можно научиться искусству показывать себя с наиболее приятной и выгодной стороны, сни­скать как можно скорее уважение, любовь и авторитет и приме­нить на деле таланты, которыми действительно так щедро ода­рила его природа-мать.

Такова, коротко говоря, задача. Как же она решается?

Боже правый!!! Несобранность, беспорядочные блуждания по всем отраслям знания, смутные раздумья при свете коптилки, нечесаные волосы, одичание в шлафроке ученого взамен оди­чания за кружкой пива; угрюмое уединение вкупе с пренебре­жением всеми приличиями и даже почтением к отцу. Искусство общения с миром сведено к грязной комнате, где, быть может, среди классического беспорядка любовные письма Женни и благонамеренные отцовские увещевания, возможно написан­ные со слезами, используются для зажигания трубки, что, впрочем, было бы лучше, чем если бы они из-за еще более безответственной неряшливости попали в руки постороннего. И в этой-то мастерской безрассудной, бесцельной учености должны созреть плоды, которые освежат тебя и тех, кого ты любишь, здесь будет собран урожай, который послужит выпол­нению священных обязанностей?

3. Несмотря на мою решимость, меня глубоко огорчает, почти гнетет чувство, что я причиняю тебе боль, я снова начи­наю поддаваться слабости и, чтобы поддержать себя в подлин­ном смысле слова, принимаю предписанные мне реальные

ПРИЛОЖЕНИЯ

пилюли, проглатываю их все сразу, ибо я хочу сейчас быть твер­дым и излить все свои жалобы. Я не хочу быть мягкосердеч­ным, так как чувствую, что был слишком снисходителен, слишком мало говорил о своих претензиях к тебе и тем самым в известной степени разделяю твою вину. Я хочу и должен тебе сказать, что ты доставил своим родителям много огорчений и мало или вовсе не доставил им радости.

Едва пришли к концу буйства в Бонне, едва погасили твои долги, — а их, говоря по правде, было немало, — как нас по­вергли в замешательство начавшиеся любовные страдания. И словно снисходительные родители из какого-нибудь романа, мы превратились в вестников этой любви и несли этот крест. Но, глубоко чувствуя, что здесь сосредоточено счастье твоей жизни, мы терпели то, что не в силах были изменить, и, быть может, даже играли неподобающую роль. Будучи еще юным, ты уже отдалился от своей семьи, но, рассматривая глазами родителей ее благотворное влияние на тебя, мы надеялись, что добрые результаты не замедлят проявиться. Ведь в пользу этого говорили и разум, и необходимость. И какие же плоды мы пожинаем?

Мы так и не познали удовлетворения, приносимого разумной перепиской, которая, как правило, служит утешением в раз­луке. Ибо переписка предполагает последовательный и постоян­ный обмен мнениями, взаимно и согласованно осуществляемый обеими сторонами. Мы ни разу не получили непосредственного ответа на своиписьма; ниразу твое очередное письмо не имело связи ни с твоим предыдущим посланием, ни с нашими письмами.

Если сегодня мы получалиизвестие, что у тебя появился новый знакомый, тозатем он бесследно исчезал подобно мертво­рожденномумладенцу.

Чем, собственно, занят,о чем думает, что делает наш слиш­ком горячо любимый сын, об этом изредка бросалась напы­щенная фраза и полнозвучный регистр, как поволшебству, замолкал.

Нередко мы месяцами не получали писем, — в последний раз это было, когда ты знал, что Эдуард * болен, мама недомогает и мне самому нездоровится, вдобавок в Берлине свирепство­вала холера. И словно это не требовало никаких извинений, в твоемследующем письме ни словом не упоминалось об этом. Оно содержало лишь несколько наспех нацарапанныхстрок и выдержку из дневника, озаглавленную «Визит», которому

• — Эдуард Маркс. Ред,

ГЕНРИХ МАРКС — КАРЛУ МАРКСУ,9 ДЕКАБРЯ 1837 Г. 641

я, говоря откровенно, охотнее бы указал на дверь, чем при­нял его, — бредовую стряпню, свидетельствующую только о том, что ты впустую тратишь свои дарования и не спишь ночами, порождая монстров; что ты подражаешь современным уродам, которые коверкают слова, пока сами не перестают их понимать, провозглашая гениальным творением поток слов, потому что они лишены всяких идей или содержат лишь из­вращенные идеи.

Правда, кое-что в твоем письме все же содержится: жалобы, что Женни не пишет. Ты жалуешься, хотя в глубине души ты убежден, что счастье улыбается тебе во всех отношениях. По меньшей мере, у тебя нет никаких оснований для отчаяния или разочарования. По этого тебе недостаточно, твое драго­ценное ego * жаждало прочесть то, что уже все знали (что, конечно, в данном случае вполне оправдано), и это было почти все, что уважаемый сын мог сказать своим родителям, зная, что они больны, что он огорчает их своим неразумным молчанием.

За год наш уважаемый сын, вопреки всякой договоренности, тратит почти 700 талеров, словно мы богачи, тогда как и самые богатые люди расходуют менее 500. И почему? Надо отдать ему справедливость: он не кутила, не мот. Но как может чело­век, чуть ли не каждую неделю или две изобретающий новые системы и вынужденный рвать прежние работы, на которые было затрачено много труда, — как может он, спрашиваю я, думать о мелочах? Как может он подчиняться мелочному порядку? Каждому позволяется запустить руку в его карман, обмануть его, лишь бы при этом не трогали его чертежей ²⁰¹. И, конечно, вскоре выписывается новый чек. Мелкие людишки вроде Г. Р. и Эверса могут беспокоиться о таких вещах, но ведь то простые смертные. Правда, они по своей простоте стараются усвоить смысл лекций или хотя бы слова их и найти себе покровителей и друзей, ибо экзамены принимаются людь­ми, профессорами, педантами, а порой и злопамятными под­лецами, которые любят выставлять на позор тех, кто держится независимо. Ведь величие человека заключается в том, что он творит и разрушает!!!

Правда, эти бедные молодые люди спокойно спят, разве что посвящая иногда часть ночи или всю ночь удовольствиям. Мой же деловой, талантливый Карл проводит жизнь в тяжких ночных бдениях, изнуряет свои тело и дух серьезными заня­тиями, лишает себя всяких удовольствий, — и все это ради возвышенных абстрактных умствований, но то, что он создает сегодня, он разрушает завтра и в конечном счете уничтожает

♦ — Я. Ред,

ПРИЛОЖЕНИЯ

свое и не усваивает чужое. Результатом же является хилое тело и смятенный ум, тогда как заурядные простые смертные беспрепятственно продвигаются вперед и порой лучше или по меньшей мере с большими удобствами достигают цели, чем те, которые пренебрегают радостями молодости и губят свое здо­ровье в погоне за тенью учености, — чего они, вероятно, вернее добились бы в недолгом общении со сведущими людьми и вдобавок доставили бы себе развлечение!!!

Кончаю, ибо по учащенному пульсу чувствую, что близок к тому, чтобы смягчиться, а я хочу сегодня быть безжалостным.

Должен присовокупить сюда и жалобы твоих братьев и сестер. По твоим письмам вряд ли можно заключить, что у тебя имеются братья и сестры. Что же касается доброй Софи, которая так переживала из-за тебя и Женни и так безгранично тебе предана, то когда ты в ней не нуждаешься, ты о ней не думаешь.

Я оплатил твой чек на 160 талеров. Я вряд ли могу отнести его к минувшему учебному году, ибо за него ты уже получил сполна. Впредь мне не хотелось бы часто сталкиваться с по­добными вещами.

В данный момент приезжать сюда было бы безумием! Я знаю, что ты все равно неаккуратно посещаешь лекции, хотя, вероятно, все же платишь за них, но я хочу соблюсти, по крайней мере, внешнее приличие. Я не раб общественного мнения, но и не люблю злословия на свой счет. На пасхальные каникулы можешь приехать или даже недели на две раньше, — я не такой уж педант. И, невзирая на мое сегодняшнее послание, можешь быть уверен, что я приму тебя с распростертыми объя­тиями и прижму к отцовскому сердцу, которое болит только из-за чрезмерной тревоги.

Твой отец

Маркс

Впервые опубликовано в Печатается по рукописи

Marx—Engels Gesamtausgabe. „

Erste Abteilung, Bd. 1, Перевод с немецкого

Hlbd. 2, 1929 jj_a русском языке публикуется впервые

ГЕНРИХ МАРКС— КАРЛУ МАРКСУ

ВБЕРЛИН

Трир, 10 февраля 1838 г.

Уже два месяца, как я не выхожу из комнаты, и месяц, как лежу в постели. Поэтому я тебе не писал. Сегодня я хочу побыть несколько часов на ногах и проверить, удастся ли мне

ГЕНРИХ МАРКС — КАРЛУ МАРКСУ, 10 ФЕВРАЛЯ 1838 Г. 643

написать письмо. Рука слегка дрожит, но ничего, разве только мне придется писать более кратко, чем я желал бы и должен был бы сделать.

Когда я писал тебе немного резкое письмо, я был в дурном настроении, и это надо принять во внимание. Тем не менее, я ничего не выдумал под влиянием этого настроения, быть может, лишь немного преувеличил.

Пускаться снова в рассуждения по поводу каждой жалобы я сейчас не в состоянии и вообще не могу состязаться с тобой в искусстве абстрактно рассуждать, ибо прея«де чем проник­нуть в святая святых, мне надо было бы изучить специальную терминологию, а для этого я слишком стар.

Хорошо, если твоя совесть и твоя философия мирно ужи­ваются друг с другом.

Лишь в одном вопросе все трансцендентальное, конечно, бессильно, и ты весьма благоразумно счел за благо хранить по этому поводу гордое молчание. Я имею в виду презренный металл, ценности коего для отца семейства ты, видимо, еще не осознал. Тем острее сознаю ее я, подчас я упрекаю себя за то, что дал тебе слишком много воли в этом отношении. Идет только четвертый месяц учебного года, а ты уже взял 280 талеров. Я еще не заработал столько нынешней зимой.

Но ты неправ, выдумав, будто я тебя не понимаю или не­дооцениваю. Ни то, ни другое. Я отдаю должное твоему сердцу, твоей нравственности. Уже в первый год твоей юридической карьеры я дал тому неопровержимое доказательство, даже не потребовав объяснения по одному очень неясному пункту, несмотря на всю его сложность. Это объяснялось исключительно верой в твою высокую нравственность, и, благодарение богу, я продолжаю в это верить. Но вера не делает меня слепым, и я складываю оружие только из-за усталости. Верь всегда и никогда не сомневайся в том, что ты занимаешь большое место в моем сердце и являешься одним из сильнейших рычагов моей жизни.

Твое последнее решение весьма похвально и хорошо продумано. Это умно и похвально, и если ты выполнишь обещание, то оно, вероятно, принесет прекрасные плоды. И будь уверен, что не один ты приносишь большую жертву. Это же относится и ко всем нам, но разум должен востор­жествовать.

Я устал, милый Карл, и вынужден закончить. Сожалею, что не мог написать так, как я бы этого хотел. От всего сердца обнял бы тебя, но мое болезненное состояние делает это невоз­можным.

ЙРПЛОЖЁНЙЯ

Твое последнее предложение относительно меня сопряжено с большими трудностями. Какими правами я располагаю? Какая у меня есть опора?

Твой преданный отец

Маркс

[ПРИПИСКА МАТЕРИ]

Милый, дорогой Карл!

Твой дорогой отец впервые ради тебя взялся за перо. Доб­рый отец очень слаб. Дай бог, чтобы к твоему благородному, доброму отцу поскорее вернулись силы. Я, дорогой Карл, пока здорова, покорна судьбе и спокойна. Милая Женпи от­носится к нам, как любящее дитя к своим родителям, во всем принимает живое участие и нередко подбадривает нас своим милым детским нравом, своей способностью видеть во всем светлую сторону. Напиши мне, милый Карл, что с тобой было и совсем ли ты поправился. Меня больше, чем всех, огорчает, что ты не приедешь на пасху. Чувства берут верх над разумом, и я сожалею, милый Карл, что ты слишком благо­разумен. Не суди о моей глубокой любви по размерам этого письма; бывает подчас, что человек много чувствует, но вы­разить может мало. Будь здоров, милый Карл, напиши скорее своему доброму отцу, и это, несомненно, ускорит его выздоров­ление.

Твоя неизменно любящая мать

Генриетта Маркс

[ПРИПИСКА СЕСТРЫ СОФИ]

Тебе будет приятно, милый Карл, получить весточку от отца. Мое длинное письмо кажется мне теперь настолько маловажным, что я не знаю, прилагать ли его, ибо боюсь, что оно не стоит платы за его пересылку.

Папочке лучше, да и пора. Скоро уже восемь недель, как он лежит. Только последние дни он стал подниматься, чтобы дать проветрить спальню. Он сегодня сделал усилие над собой, чтобы дрожащей рукой написать тебе несколько строк. Бедный папочка сейчас очень нетерпелив, и это неудивительно. Всю зиму он не вел никаких дел, а потребности возросли вчетверо. Я каждый день пою отцу и читаю ему вслух. Пришли же мне поскорее романс, который ты мне давно обещал. Напиши поскорее, это всем нам доставит радость. Каролина * нездорова,

* — Каролина Маркс. Р«в.

ЖЕННП ФОН ВЕСТФАЛЕН — КАРЛУМАРКСУ, 24 ИЮНЯ 1838 Г. 645

и Луиза * тоже в постели. У нее, по всей вероятности, скар­латина. Эмилия ** бодра и весела, а Иетта *** в не слишком приятном расположении духа.

Впервые опубликовано в Печатается по рукописи

Marx—Engels Gesamtausgabe. „

Erste Abteilung, Bd. 1. Перевод с немецкого

Hlbd. 2, 1929 jj_a ру_сском языке публикуется впервые

ГЕНРИХ МАРКС — КАРЛУ МАРКСУ

В БЕРЛИН 2оа

16 февраля [1838 г.]

Дорогой Карл, приветствую тебя несколькими словами. Больше я пока еще написать не могу.

Твой отец

Маркс

Впервые опубликовано в Печатается по рукописи

Marx—Engels Gesamtausgabe. ^ _

Erste Ableitung, Bd. 1, Перевод с немецкого

Hlbd. 2, 1929 д₀ русском языке публикуется впервые

ЖЕННИ ФОН ВЕСТФАЛЕН — КАРЛУ МАРКСУВ БЕРЛИН

Нидербронн, 24 июня 1838 г.

О том, что она осталась позади, эта юдоль скорби, старое церковное гнездо **** с его человечеством в миниатюре, скажет тебе название местности вверху настоящего письма ²⁰³. А дальше оно должно рассказать тебе о нашей поездке в Вогезы, о моей внешней и внутренней жизни в маленьком приветливом ку­рортном местечке. Но сначала ты должен замереть и прислу­шаться, дорогой моему сердцу возлюбленный, прислушаться к милым приветам любви, которые оно несет тебе, к сладким, нежным словам любви, которые оно нашептывает тебе. — Дорогой Карл, если бы ты сейчас мог быть со мной, если бы я могла покоиться на твоей груди, смотреть вместе с тобой

* — Луиза Маркс. Ред. ** — Эмилия Маркс. Ред.

••* — Генриетта Маркс, сестра Карпа Маркса. Ред. • •»• „^ имеется в виду Трир. Ред,

ПРИЛОЖЕНИЯ

на веселую, приветливую долину, на прелестные луга, на горы с их поросшими лесом вершинами! Но, ах! Ты так далеко, так недосягаемо далеко. Напрасно ищет тебя мой взор, на­прасно я простираю к тебе руки, напрасно призываю тебя всеми сладкими словами нежнейшей любви. Взамен я должна покрывать горячими поцелуями немых свидетелей твоей любви, прижимать их к сердцу вместо тебя, орошать их своими слезами. Карл, присылай мне чаще этих вестников любви, пиши мне чаще. Я нуждаюсь в этом, нуждаюсь больше, чем я это в со­стоянии выразить. Это единственное, что я имею, что может ободрить тоскующую душу, единственное, что мешает мне всецело предаться горю, отчаянию. Я все еще не могу прийти в себя, все еще не в силах спокойно и стойко выносить мысль о невосполнимой утрате. Все видится мне таким печальным, таким зловещим, все будущее представляется мне таким мрач­ным; ничто не улыбается мне в будущем, не радует меня впе­реди. Даже светлое прошлое рождает лишь горестные воспо­минания, и, увы, каждый час безрадостного настоящего снова и снова заставляет проводить грустное сравнение между нашим былым богатством и теперешней нищетой. Каждый день, каж­дое мгновение напоминают мне, что отныне все стало иным, чем оно было некогда, что прошлое никогда не вернется, что нет уже с нами чудесного человека *, благословившего нашу любовь, что ему уже не суждено посылать благотворные, живительные лучи во тьму настоящего, что он навеки отнят у нас, навеки ушел.

Нынешний день особенно ярко воскрешает передо мной его дорогой, чудесный образ. Сегодня ровно год с тех пор, как мы вместе были в Кюренце **. Мы были совершенно одни и два или три часа говорили о важнейших явлениях жизни, о благороднейших, священных интересах, о вере и любви. Он говорил чудесные драгоценные слова, запечатлевшиеся золотой заповедью в моем сердце. Он говорил со мной с такой любовью, сердечностью, с таким проникновением, на которые способны лишь столь богатые натуры. Мое сердце преданно отозвалось на эту любовь и сохранит ее вечно! — Бывает любовь, простирающаяся за пределы нашего бытия, любовь бесконечная, и она принадлежит ему. В тот день он был на­строен очень печально и серьезно; он много говорил о внушаю­щем опасения состоянии Эдуардхена ***, уже тогда совершенно ясно предвидя печальные последствия этого, а также жаловался

* — Генриха Маркса. Ред.

** — предместье Трира. Ред.

• »• — Эдуарда Маркса⁸⁰*. Ред,