Умер ли Будда, отравившись мясом?

Известно, что многие священнослужители, монахи и учителя, принадлежащие к буддийской традиции, при определённых обстоятельствах позволяют себе употреблять в пищу мясо. В оправдание своим действиям они приводят тот факт, что однажды Будда якобы сам отведал мяса в доме одного из своих последователей, дабы не обидеть чувств хозяина. “Вот так и мы, — говорят эти люди, — смиренно и с благодарностью приемлем всё нам подносимое, не выказывая приязни или отвращения”. (“Мясо”, как позже оказалось по их версии, было несвежим и вызвало отравление, приведшее к смерти Будды.) После этого они обычно добавляют: “Также вам надлежит знать, что Будда заповедал избегать мяса лишь в том случае, если мы знаем, слышали или имеем основания подозревать, что данное животное было забито специально для нас”.

Таким образом, своим первым утверждением они противоречат исследованиям учёных, большинство из которых сходятся во мнении, что причиной смерти Будды явился не кусок мяса, а ядовитый трюфель (разновидность подземного клубневидного гриба). Вторым своим заявлением они противоречат писаниям Махаяны, которые однозначно порицают употребление мяса.

Давайте для начала расставим все точки над i в так называемом инциденте с “употреблением несвежей свинины” Буддой. В Диалогах Будды, переведённых с языка пали супругами г-ном и г-жой Рис Дэвидс, говорится следующее:

“... И тогда Чанда обратился к Благородному со следующими словами: “Не окажет ли нам Благородный честь, отведав завтра угощения в доме моём, заодно со всею братией?” — на что Благородный ответил утвердительным молчанием.

Тогда, поздним вечером, в жилище своём жестянщик Чанда приготовил сладкий рис, выпечку и немного трюфелей”.¹⁸

Термин, переведённый здесь как “трюфель”, на языке оригинала звучит как sukara-maddava. Артур Уэлей, в своей статье “Стала ли свинина причиной смерти Будды?” утверждает, что термин sukara-maddava может иметь, по меньшей мере, четыре варианта интерпретации: 1. Мягкая еда свиней (т.е. то что едят свиньи); 2. “Свиное наслаждение” (т.е. любимое лакомство свиней); 3. Мягкие части свиней, и, наконец, 4. “Истолчённый свиньями” (т.е. еда, растоптанная копытами свиней).¹⁹ Также Уэлей ссылается на работу исследователя К.Е. Неймана, который обнаружил, что:

“В трактате Нарахари Раджанигханту, среди названий лекарственных трав встречается целый ряд комплексных терминов, имеющих в своём составе слово “свиной”, как правило в качестве первого элемента. Так, sukara-kanda — это “свиной клубень”, sukara-padika — “свиная нога”, а sukareshta означает “искомый свиньями”. Нейман считает, что по аналогии с последним, sukara-maddava означает “свиное наслаждение”, что по его мнению, является не чем иным, как одной из разновидностей трюфелей”.

Далее Уэлей продолжает:

“Названия растений как правило принадлежат локальным диалектам. В свете этого вполне вероятно, что термин “sukara-maddava” языка Магадхи, мог, в более южных областях — родине Палийского Канона, — быть полностью неизвестен и вследствие этого неверно истолкован”.

Весьма показательно и то, что Эдвард Томас в своей работе Жизнь Будды, затрагивая проблему спорного термина sukara-maddava, писал: “Используемый в тексте термин, — это не очевидное sukaramamsa, означающее “свиная плоть” или “свинина”, которого мы вправе были бы ожидать, если автор имел в виду именно это”.²⁰

Г-жа Рис Дэвидс в своём Введении в буддизм подвергает эту, якобы имевшую место “свиную плоть”, ещё большему сомнению:

“Упоминание свинины (sukaramamsa) как вида пищи можно встретить в одной из малоизвестных сутр, в которой один из покровителей, приглашая Гаутаму отобедать в его доме, детальнейшим образом оглашает предполагаемое меню. При этом maddava нигде не ассоциируется с мясом, и я придерживаюсь того же мнения, что и Г-н Рис Дэвидс: этим словом обозначалось блюдо из корневищ, какими являются трюфеля, весьма любимых свиньями и поэтому прозванных “свиное наслаждение”. Нам ведь тоже известен такой корень, о чём некоторые критики должно быть не в курсе. Это так называемый “свиной орех”, чьи миниатюрные коренья ореховидной формы известны также как “земляной орех”, и которыми помимо свиней не прочь полакомиться и наша детвора”.²¹

Оставив на время в стороне доводы учёных, подумайте сами, какой здравомыслящий человек может поверить в то, что Чанда мог и вправду поднести Будде кусок свинины, когда тот почтил его дом своим посещением? Как один из последователей Будды, он, вне всякого сомнения, был хорошо осведомлён, что плоть умерщвленных животных не входит в рацион Учителя. Также весьма вероятно и то, что Чанда сам избегал есть мясо, как многие индийцы предпочитают делать и по сей день. С какой стати стал бы он тогда предлагать мясо в угощение Наипочтеннейшему, тому, чья чувствительность к страданиям живых существ была столь остра, что он отказывался даже от предлагаемого ему молока, если оно было от коровы, которая отелилась менее десяти дней тому назад?

Мясо в качестве подношения

Любой, кто когда-либо участвовал в такухацу (проповедь Дхармы²², сопровождаемая сбором подаяний) или неоднократно бывал приглашён на трапезу в дома верующих, хорошо знает, что практически во всех случаях подносящий пищу прекрасно осведомлён, какому блюду тот или иной монах или учитель отдают предпочтение, и именно этим руководствуется при составлении меню. Особенно в случае с приглашением в дом роси²³, хозяйка не преминет заблаговременно осведомиться у его прислужника или иных лиц на предмет вкусов гостя, чтобы удалось порадовать его любимым блюдом или, на худой конец, избежать подношения той пищи, которую он не приемлет по физическим или религиозно-этическим соображениям. Так и во времена Будды, потенциальные спонсоры угощения зачастую советовались с Анандой — его прислужником.²⁴

Сколько бы раз я ни принимал участие в подобного рода трапезах с моими учителями Харада-роси или Ясутани-роси (ни один из них ни разу не был мною замечен в употреблении мяса), нас никогда не угощали блюдами из мяса или рыбы. В то же самое время, если такухацу осуществлял какой-то другой роси — большой любитель рыбы или мяса — обеденный стол ломился от подобных яств.

Тот факт, что хозяин всегда ориентируется на вкусы приглашённого монаха или учителя, мне довелось на практике усвоить во время моего первого же самостоятельного такухацу в Японии. После того, как мы с группой монахов прибыли на поезде в отдалённый городок и весь день занимались тем, что ходили по его улицам, выкрикивая “Хо!” (Дхарма), принимая подаяния деньгами, рисом и овощами, под вечер мы наконец пришли к дому верующего, который взялся угостить нас ужином. Мы пропели сутры за упокой усопших родственников хозяина, а затем были приглашены к столу. Вместо того, чтобы обнаружить на своём столике порции рыбы, яиц, суси²⁵ и кувшинчики с сакэ и пивом, которые были поданы всем монахам и роси²⁶, я, к своему немалому удивлению, обнаружил перед собой огромный бифштекс с жареным картофелем, рюмку виски и чашку чёрного кофе. Не будучи до конца уверенным, что эти гастрономические кошмары моего мрачного прошлого не являются чем-то вроде сурового “Дзэнского испытания”, и не желая обидеть хозяев, я лихо опрокинул рюмку виски, пару раз откусил от бифштекса и сверху залил всё это чашкой кофе. По прошествии нескольких часов кармические результаты²⁷ совершённого мною недальновидного поступка не замедлили проявиться: живот не на шутку скрутило. Когда появилась возможность поговорить об этом с роси, я спросил его: “Почему мне не предложили те же блюда, что и остальным?”

“Эти наивные провинциалы, — объяснил он мне, — находятся в полной уверенности, что все американцы без ума от бифштекса, виски и кофе. Чтобы выразить своё восхищение твоими усердием в следовании буддизму, они поднесли тебе напитки и блюда, которые, по их мнению, пришлись бы тебе по вкусу. Не отведав ничего из предложенного, ты без всякого сомнения обидел бы их, не воздав должное их гостеприимству”.

Это исчерпывающее объяснение положило конец моему недоумению, но никак не моей “американской карме”, ибо уже на следующем же такухацу мне опять был предложен знакомый набор из бифштекса, виски и чёрного кофе. Правда, теперь к этому прилагалась рыба. Её я съел целиком, тогда как к бифштексу и напиткам прикоснулся лишь чисто символически. Результат? Очередной приступ боли в желудке. Несомненно пришло время обратиться с этой проблемой в высокие инстанции, что я и сделал, изложив свои беды настоятелю Харада-роси. “Даже будучи в Соединённых Штатах, — жаловался я, — я всегда избегал подобной пищи и напитков, потому что их невозможно переварить. Так почему же теперь, на такухацу, я вновь должен их есть?”

“Не ешь ничего, что противоречит твоим убеждениям!” — приказал роси тоном не терпящим возражений. Несомненно, что молва об этом тотчас разнеслась среди покровителей монастыря, и уже на следующем такухацу рыба и рис пришли на смену бифштексу и картофелю фри, а виски и кофе уступили место чаю и сакэ. Всё это я поглотил с превеликим удовольствием, ничуть не отставая при этом от остальных монахов. Рыба представлялась тогда не только лучиком света на фоне скучного монастырского рациона, состоящего из варёного риса три раза в день (лишь в обед сдобренного супом мисо и горсткой овощей), но и своего рода успокоительным фактором для моих тревог о нехватке протеина, этого “великого американского пугала” (см. Приложение 1).