Причастность видимости бытию как явлению. Заблуждение как переплетение бытия, несокрытости и видимости
При разъяснении сущности инфинитива речь шла о таких словах, которые представляют έγκλισις, от-клонение, падение (casus). Теперь нам ясно: видимое как разновидность бытия есть то же самое, что падение. Эта разновидность есть разновидность бытия в смысле рас-прямленного-в-себе-стояния. Оба отклонения от бытия получают свое определение из бытия как постоянства стояния-в-свете, что значит - явление.
Теперь следует пояснить: самому бытию как явлению сопричастна видимость. Бытие как видимость не менее могущественно, чем бытие как несокрытость. Видимость совершается в самом сущем вместе с ним самим. Но видимость не только проявляет сущее как таковое, каковым оно, впрочем, не является, видимость не только искажает сущее, кажимостью коего она является, - она сама прикрывается при этом как видимость, поскольку проявляет себя как бытие. Так как видимость-кажимость, по существу, сама себя искажает (verstellt) в прикровенности (Verdecken) и искажении (Verstellen), то мы и говорим с полным правом: видимость обманчива. Этот обман заключается в самой видимости. Только потому, что видимость обманчива, она может обманывать человека и тем самым вводить его в заблуждение. Но самообман есть лишь один среди прочих способов, сообразуясь с которыми человек вращается в перекрещенном троичном мире бытия, несокрытости и видимости.
Это как бы пространство, которое открывается в перекрестьи бытия, несокрытости и видимости, я понимаю как заблуждение (Irre). Видимость, ложь, обман, заблуждение находятся в определенных отношениях друг с другом, — отношениях сущности и свершения, которые ложно растолковывались нам психологией и теорией познания и которые мы в связи с этим едва ли с подобающей ясностью распознаем и признаем в повседневной сиюбытности как нечто, имеющее силу. Нужно было прежде всего разъяснить, каким образом на основе греческого понимания бытия как φύσις и только исходя из оного, и самая истина в смысле несокрытости, и видимость в смысле определенного способа восходящего самопоказывания с необходимостью относятся к бытию.
§ 43. Философская мысль в начале философии (Парменид) как открытие трех путей: к бытию и несокрытости, к небытию,
К видимости
Так как бытие и видимость нераздельны, как нераздельные всегда соседствуют и в этом соседстве всегда готовы к переходу от одного к другому и тем самым к постоянному смешению и от оного - к возможности заблуждения и смешения, то в начале философии, т.е. при первом раскрытии бытия сущего, главное усилие мысли должно было состоять в том, чтобы укротить нужду бытия в видимости, отличить бытие от видимости. Это требует утвердить преимущество истины как несокрытости по отношению к сокрытости, открытия (Entbergen) по отношению к сокрытию (Verbergen) как прикровению и искажению. Но отличая бытие от иного и закрепляя его как φύσις, мы производим различение бытия и небытия, одновременно различая также небытие и видимость. Эти различия не совпадают друг с другом.
Раз уж отношения между несокрытостью, видимостью и небытием таковы, то для человека, который оказывается посреди раскрывающегося бытия и из такого положения всегда так или иначе выказывает свое отношение к сущему, необходимы три пути. Человек, если он черпает свою сиюбытность в ясности бытия, должен осуществить его, привести к стоянию, выдержать его в видимости и вопреки ей и в то же время вырвать видимость и бытие из бездны небытия.
Человек должен различать эти три пути и определить себя сообразно с ними и по отношению к ним. В раскрытии и прокладывании этих трех путей и состоит мысль начинающейся философии. Различение ставит человека как обладающего знанием на эти пути и на их скрещение — и тем самым в необходимость постоянного избирательного решения. Вместе с ним и начинается собственно история, вместе с ним и в нем решается и участь богов. [В связи с этим решение означает здесь не приговор и выбор человека, а разделение названной совместности бытия, несокрытости, видимости и небытия.]
В качестве древнейшего прокладывания этих трех путей дошла до нас философия Парменида в уже названном поучении. Обозначим эти три пути, приведя в качестве примера несколько отрывков из данного поучения. Полное толкование здесь невозможно.
Фрагмент 4 в переводе гласит:
«Итак, я говорю: возьми ж под свою защиту слово, которое
ты слышишь (о том),
Какие пути как единственные для вопрошания нужно узреть.
Один: каково оно есть (что оно, бытие, есть) и сколь
небытие невозможно.
Это — стезя установленного доверия и ведет она как раз
к несокрытости.
Иная — как несть бытие и также — как небытие
необходимо.
Сие, так возвещаю я, есть тропа пешеходная, к которой
вовсе нельзя обратиться,
Но ведь ты и не можешь ни знакомство водить с небытием,
ибо вовсе оно непостижно,
Ни означить его словами».
Здесь прежде всего четко отсоединены друг от друга два пути:
Путь к бытию; он есть и путь в несокрытость. Этот путь неминуем.
Путь к небытию; хотя пройти его нельзя, именно потому данный путь как непроходимый может стать достоянием знания, как раз в том отношении, что ведет он в небытие. Этот отрывок предоставляет нам, помимо всего прочего, древнейшее свидетельство философии о том, что в единстве с путем к бытию должен быть осмыслен путь в ничто; что, помимо этого, было бы небрежением вопроса о бытии, — поворачиваться к ничто спиной, уверяя, что ничто с очевидностью не есть. (То, что ничто не есть нечто сущее, ни в коей мере не исключает того, что оно на свой лад относится к бытию.)
Однако в осмыслении двух названных путей заключено размежевание с третьим, который по-своему противоречит первому. Третий путь выглядит как первый, но он не ведет к бытию. Благодаря этому возникает кажимость, что он якобы тоже есть один из путей к небытию в смысле ничто. Фрагмент 6 жестко разводит два пути, показанные во фрагменте 4, путь к бытию и путь в ничто. Но вместе с тем, в противовес второму пути, пути в ничто, недоступному и поэтому безнадежному, показан третий путь:
«Потребны суть и собирающее поставление (das sammelnde
Hinstellen), и разумение (Vemehmen): сущее в его бытии;
Именно у сущего есть бытие; у небытия нет «есть»; и я
обращаюсь к тебе, чтоб тебе возвестить об этом.
Прежде всего удержу я тебя от такого пути вопрошанья.
Но также и от иного пути, который, как видится, люди
невежественные,
о двух головах, себе готовят; ибо ненахождение себя
есть мерило для них в их блуждающем восприятьи; их туда
и сюда бросает,
особенно тупо и слепо, без толку; клан тех, которые
не различают,
для которых устав: наличное и не наличное суть одно и то же
и не одно и то же, — и которых в тупик и превратность
ведет тропинка».
Только что названный путь — есть путь мнения (δόξα) в смысле кажимости, мнимости. На этом пути сущее выглядит то так, то эдак. Здесь каждый раз господствуют только воззрения. Люди скользят туда и сюда, с одного воззрения на другое. Так они смешивают бытие и видимость.
Этим путем идут постоянно, так что люди окончательно теряются на нем.
Тем более потребно знать этот путь как таковой, чтобы бытие раскрывалось в видимости и вопреки ей.
Указание на этот третий путь и его подчиненность первому мы находим соответственно во фрагменте 1, ст. 28 — 32:
«...Но ведь потребность велит (тебе, поскольку ты нынче
вступаешь на путь к бытию) нее познать:
и шаровидно-совершенной несокрытости бестрепетное сердце,
и воззренья людей, коим доверие к несокрытости не присуще.
Но при этом при всем ты должен, однако, выучиться также
тому, как сияюще-зримое может в сем сохраниться,
дабы с видимостью сообразуясь, пройти (по-своему) через
все, участвуя в его завершеньи».
Третий путь есть путь видимости и именно такой, что видимость познается на нем как сопричастная бытию. Для греков приведенные слова имели силу изначальной точности. Бытие и истина черпают свою сущность из φύσις. Самопоказывание видимого непосредственно относится к бытию и в то же время (в самой основе) не к нему. Поэтому видимое должно одновременно выставлять себя как простая кажимость и проделывать это постоянно.
Троичный путь содержит единое в себе указание:
Путь к бытию неминуем.
Путь к ничто недоступен.
Путь к видимости всегда доступен и проторен, но обойти
его можно.
Действительно знающий человек поэтому — не тот, который слепо гонится за истиной, а лишь тот, который постоянно знает обо всех трех путях: пути бытия, пути небытия и пути видимости. Знание, сознающее свое превосходство, а всякое знание есть превосходство, даруется только тому, кто воодушевленно бросался на приступ пути бытия, кому не чужд ужас второго пути к бездне ничтойности и кто все же, подчинившись постоянной потребности, вступил на третий путь, путь видимости.
В это знание входит то, что греки называли в свое великое время τόλμα: одновременно отважиться на бытие, небытие и видимость, решиться ввести сиюбытность в раз-личение бытия, небытия и видимости. Основываясь на таком отношении к бытию, один из их величайших поэтов Пиндар говорит (Нем. III, 70): έν δέ πείρα τέλος διαφαίνεται в дерзающей попытке посреди сущего проявляет себя завершенность, ограничение состоявшегося (к стоянию приведенного) и наступившего, т.е. бытие.
Здесь явно чувствуется та же исходная позиция, которая проглядывает в уже приведенных словах Гераклита о πόλεμος. Размежевание, т.е. не просто ссора и тяжба, а спор между спорными, вводит существенное и несущественное, высокое и низкое в свои межи и проявляет его.
Поразительна здесь не только зрелая уверенность этого глубинного отношения к бытию, но и богатство его форм в слове и камне.
Заключим объяснение противоположности, т.е. одновременно — единства бытия и видимости словами Гераклита (фр. 123): φύσις κρύπτέεσθαι φιλεί, бытие [восходящее явление] склонно к самосокрытию [утаиванию себя — Sichverbergen] в самом себе. Так как бытие значит: восходящее явление, выход из сокрытости, оно чревато сокрытостью, для него существенно происхождение из нее. Такое происхождение лежит в сущности бытия, в сущности являющегося (явления) как такового. Бытие тяготеет к своему происхождению, будь это в великом утаивании и умалчивании или же в пошлейшем искажении и прикровении. Непосредственная близость φύσις и κρόπτεσθαι выявляет в то же время сокровенную близость бытия и видимости как их противоборство.