Б. Бытие и видимость (Sein und Schein)

Очевидность и привычность этого различения.

Непонимание его изначального расхождения и нерасторжимости.

Три способа видимости

Данное разделение такое же древнее, как и названное первым. Равноизначальность обоих разделений (бытие и становление, бытие и видимость указывает на их глубокую взаимосвязь, которая не разгадана до сих пор. Второе разделение (бытие и видимость) и поныне остается загадкой. Ведь для этого необходимо понять его изначально, т.е. так, как понимали греки. Для нас же, находящихся в плену почерпнутых из теории познания лжетолкований, свойственных Новому времени, с трудом и по большей части неосновательно обращающихся к простоте существенного, — это совсем нелегко.

Поначалу это различение кажется ясным. Бытие и видимость означают: действительное в отличие и в противоположность недействительному; настоящее (echtes), противопоставленное ненастоящему. В этом различении вместе с тем скрывается и оценка, дающая бытию преимущество. Как мы говорим: чудо и чудесное (das Wunderbare), точно также — видимость (кажимость) и видимое (кажимое — das Scheinbare). Часто различение бытия и видимости сводят к первому — бытие и становление. Видимое есть нечто, время от времени возникающее и также быстротечно и неудержимо исчезающее по отношению к бытию как постоянному.

Различение бытия и видимости привычно для нас, оно — одна из тех захватанных монет, которыми мы машинально обмениваемся в своей опошлившейся повседневной жизни. Когда становится невмоготу, мы используем это различение как моральное предписание и жизненное правило — избегать видимости и стремиться к бытию: «быть, а не казаться».

Однако невзирая на всю очевидность и привычность этого различия (Unterschied), мы не понимаем, насколько бытие и видимость изначально выступают друг из друга. Данное обстоятельство намекает на некую нерасторжимость. В чем она состоит? Сокровенное единство бытия и видимости следует понять прежде всего. Мы его больше не понимаем, ибо выпали из начального, исторически выросшего различия и теперь лишь тащим его за собой как нечто когда-то и где-то пущенное в обращение.

Чтобы понять это различение, мы должны и здесь вернуться к началу.

И все же, во-время избавившись от легкомыслия и суесловия, мы уже у самих себя отыщем след, ведущий к пониманию интересующего нас различия. Мы говорим: «развиднелось» (Schein), зная, что был дождь, а теперь показалось солнце. Солнце светит (scheint). Мы сообщаем: «Слабый свет свечи (Schein der Kerze) едва позволял различать предметы». Алеманнский диалект знает слово «светящееся дерево» (Scheinholz), т.е. такое дерево, которое светится (scheint) в темноте. По изображениям святых мы знаем о светящемся нимбе (Heiligenschein) вокруг их головы. Мы знаем и о святошах (Scheinheilige), которые кажутся, святыми, но таковыми не являются. Мы сталкиваемся с демонстративным, показным боем (Scheingefecht), т.е. действием, подражающим настоящему бою. Солнце «кажет» (scheint sich) себя, светясь, для того чтобы двигать Землю. То, что Луна, светящая в небе, в поперечнике всего два вершка, нам только кажется, есть кажимость. Здесь мы сталкиваемся с двумя разновидностями света и свечения (Scheinen). Они, однако, не просто стоят друг подле друга — один из них есть разновидность другого. Солнце, например, потому только может казаться (иметь видимость) вращающимся вокруг Земли, что оно сияет (scheint), т.е. светит и, светясь, является, т.е. кажет себя. Правда, в сиянии Солнца как его свечении и лучении мы в то же время познаем излучение как теплоту. Солнце светит: оно показывает себя и от этого становится тепло. Лампадный свет, отражаясь в нимбе, того, кто оным окружен, высветляет как святого.

При подробном рассмотрении мы обнаруживаем три способа видимости: 1. видимость как блеск и сияние; 2. видимость и свечение как явление, вы-свечивание чего-либо; 3. видимость как кажимость, впечатление, которое кто-то производит. В то же время выясняется: на-званное во вторую очередь «свечение», явление в смысле выказывания себя, пригодно как для видимости-блеска, так и для видимости-кажимости, и не как любое свойство, а как основа возможности оного. Сущность видимости лежит в явлении. Оно означает показывание-себя, пред-ставление-себя, близ-стояние и пред-лежание. Долгожданная книга наконец-то появилась, т.е. она предложена, наличествует, и поэтому ее можно приобрести. Если мы скажем: Луна светит, это означает не только: она распространяет свет, определенную яркость; но и: она стоит на небе, при-сутствует, она есть. Звезды светят: сияя, они присутствуют. Видимость значит здесь то же самое, что и бытие. [Стихи Сафо: άστερες μέν άμφί κάλαν σελάνναν … («Звезды вокруг прекрасной луны») и стихотворение Матиаса Клаудиаса «Колыбельная в час, когда светит Луна» («Em Wiegenlied bei Mondschein zu singen») дают благоприятный повод, дабы задуматься о бытии и видимости.]