Гипотетико-дедуктивная схема

Мое тройное деление - спекуляция, вычисление и эксперимент - не противоречит традиционным гипотетико-дедуктивным описаниям науки, таким как "Элементы физики" (Physics, the Elements) Н. Р. Кэмпбелла (1920, переиздано в "Основаниях науки"), и тем, которые описаны в "Научном объяснении" Брэйтвейта (1953). Кэмпбелл заметил, что даже в законченной теории теоретические утверждения не соединяются непосредственно с чем-либо наблюдаемым. Нет способа вывести экспериментальные тесты из, скажем, центральных положений классической физики. Следовательно, Кэмпбелл различает два слоя высказываний. Существуют гипотезы, а именно "предложения о некотором наборе идей, типичных для данной теории". Далее, существует "словарь" - Брэйтвейт называет его кэмпбелловским словарем - "утверждений об отношениях между этими идеями и некоторыми идеями другой природы".
Я не согласен с языковой формулировкой терминов, используемых в этом утверждении, но сама идея недалека от истины. Она ближе к реальности, чем двустадийная схема гипотез и опровержений. Кэмпбелл и Брейтвейт дают ответ на загадку. Если спекуляция предполагает качественную структуру некоей области, а экспериментирование, как я утверждаю, порой ведет свою собственную жизнь, в чем заключается их согласованность? Ответ таков: вычисление создает довольно жесткую гипотетико-дедуктивную структуру, которую иногда можно найти в элементарных учебниках. Вычислители создают словарь. Они строят семантический мост между теорией и наблюдением. Спекуляция и эксперимент не должны, по большому счету, быть тесно связанными, но тот род деятельности, который я называю вычислением, сводит их достаточно близко, чтобы увидеть количественное соответствие между ними.
Я не настаиваю на том, что классификация исчерпывается тремя пересекающимися формами научной жизни. Я говорю лишь, что более приемлемый вариант гипотетико-дедуктивного метода, включающий не два слоя, а три, является неясной, хотя и небезнадежно, мгновенной фотографией трех типов способностей, которые должны различаться в зрелых математизированных науках.

Модели

Ссылка на гипотетико-дедуктивную схему показывает, что деление на спекуляцию, вычисление и эксперимент довольно консервативно. Различные уровни теоретического утверждения, проиллюстрированные магнито-оптическим эффектом, не столь уж незнакомы. Книга Нэнси Картрайт "Как лгут законы физики" (How the Laws of Physics Lie) (1983) знаменует более радикальный разрыв с прошлой традицией. До сих пор я писал так, как если бы приведение теории в соответствие с возможными закономерностями природы являлось бы делом лишь артикулирования и вычисления. С позиции этого подхода мы начинаем со спекуляции, которую постепенно приводим в форму, из которой могут быть выведены экспериментальные тесты. Но это не так. Существует бесконечно широкое разнообразие типов деятельности, которое называется построением моделей.
Слово "модель" стало означать в науке различные вещи. В ранние дни молекулярной биологии модели молекул были подобны точным уменьшенным моделям самолетов, которые делают дети. То есть они были кусками проволоки, дерева, пластика и клея. Я видел целый чердак, забитый отвергнутыми микробиологическими моделями, изготовленными из пружинок, магнитов, большого количества фольги и тому подобного. Некоторые физики девятнадцатого века делали похожие модели внутреннего строения природы, которые можно потрогать руками, модели, построенные с помощью блоков, пружинок, веревок и сургуча. Однако в более общей форме, модель в физике - это, скорее, то, что можно держать в голове, а не в руках. Но даже и в этом случае существует странная смесь зрительного и математического. Заглянем в хороший учебник, скажем, "Волновую механику" Н. Мотта и И. Снеддона. Там мы найдем такие предложения:
"Следующая идеализированная проблема весьма поучительна, хотя и не относится ни к одному реальному физическому явлению" (стр. 49).
"Сперва будем считать, что ядро имеет бесконечную массу" (стр. 54).
"Будем считать молекулу твердым стержнем" (стр. 60).
"Теперь подсчитаем уровни энергии электрона в атоме, когда он внесен в магнитное поле. При этом не будем учитывать спина" (стр. 87).
"Для свободных частиц мы можем взять упреждающие или запаздывающие потенциалы или привести результаты к симметричному виду, что не повлияет на конечный результат" (стр. 342).
Последняя цитата явно льет воду на мельницу Картрайт. Три модели, по крайней мере одна из которых могла бы (логически) быть истинной для физического мира, используются независимо и взаимозаменяемо при решении каждой конкретной проблемы.

Роли моделей

Предположим, мы говорим, что существуют теории, модели и явления. Естественно было бы сказать, что модели - вдвойне модели. Они являются моделями явлений и моделями теорий. То есть теории всегда очень сложны для нас, чтобы различить их следствия, так что мы упрощаем их с помощью математически разрешимых моделей. В то же самое время эти модели являются приблизительными представлениями вселенной. В этой картине то, что Кун называет артикуляцией, частично становится делом построения моделей, которыми могут оперировать человеческий разум и известная вычислительная техника. Это приводит к следующей концепции.
1. Явления реальны, мы видим как они происходят.
2. Теории истинны, или по крайней мере нацелены на истину.
3. Модели - посредники, которые покрывают некоторые аспекты реальных явлений, соединяя их с помощью упрощающего математического аппарата в теории, управляющие явлениями.
В этой картине явления реальны, а теории нацелены на истину, часто бывая очень близкими к истине. Конечно, существуют примеры именно такого отношения. Картрайт замечает, что существуют также примеры и многих других типов отношений. Она подробно описывает некоторые из них. Здесь я упоминаю лишь два из них, не повторяя ее примеров.

Реализм о чем?

Данные вопросы тесно связаны с научным реализмом. По большому счету, Картрайт антиреалистка относительно теорий. Некоторое основание этому дают модели. Она замечает, что модели не только выводимы из теории, в которой они формулируются, но что физик может использовать в целях удобства некоторое количество взаимопротиворечащих моделей в рамках одной и той же теории. И все же эти модели - единственное доступное формальное представление феноменологических законов, которые мы считаем истинными. Она говорит, что у нас больше ничего нет, кроме этих феноменологических законов. Наше формальное моделирование этих законов все же не может быть истинным, поскольку они не являются взаимно непротиворечивыми. Нет также и хорошего основания полагать, что какой-либо из них в целом лучше, чем остальные. Ни один из них не поддерживает ту теорию, в рамках которой он выдвигается. Более того, модели часто бывают устойчивыми по отношению к изменениям в теории, то есть модель оставляется, а теория отбрасывается. В противоречивых моделях больше локальной истины, чем в более высоких теориях.
Можно сказать, что это замечание о современной стадии развития науки. Утверждается, что реалист говорит в идеале о будущем. Может наблюдаться сходимость к теориям, которые с помощью упрощающих моделей мы связываем с феноменологическими законами. Это истина, к которой мы стремимся. Я отвечаю на это, используя индуктивный вывод. Начиная с 1840 года каждый год только в каждодневной физической практике используется больше (несовместимых) моделей явлений, чем их использовалось в предыдущем году. Идеальной целью науки является не единство, а величайшая множественность.
Это замечание может сочетаться с восхищением по поводу проектов, которые пытаются объединить науку. Открытие Фарадеем магнитооптического эффекта служит уроком всем нам. Стефен Хокинг, великий космолог, назвал свою инаугурационную лекцию в Кэмбриджском университете "Виден ли конец теоретической физики?" Он считает, что да, у нас будет одна общая теория. Но тут же добавляет, что это не коснется большинства физиков, которые должны будут заниматься прикладной физикой, исследуя то, что происходит в каждом отдельном случае.

Приближение

Отношение моделей к теории и явлениям сложны и разнообразны. Приближения кажутся более прямолинейными. Однако Картрайт показывает, что это не так. Наша обычная идея аппроксимации заключается в том, что мы начинаем с чего-либо истинного и, чтобы избежать полной путаницы, записываем уравнение, которое лишь приблизительно правильно. Хотя и есть такие приближения в сторону от истины, существует гораздо больше приближений к истине. Во множестве теорий математической физики существует структурное представление, использующее некоторые уравнения на чисто гипотетическом уровне, те уравнения, которые уже являются упрощениями неразрешимых уравнений. Для того, чтобы приспособить их хоть к какому-нибудь уровню феноменологического закона, существуют возможности бесконечных аппроксимаций. Кто-то, изрядно провозившись, обнаруживает, что одно приближение прекрасно соответствует явлениям. Теория ничего не говорит о том, что мы должны использовать именно это приближение. Теория не говорит, что оно истинно. Но оно истинно, если что-либо вообще является истиной. Картрайт утверждает, что теория сама по себе не содержит истины, она помогает нам мыслить, но является всего лишь представлением. Если и имеется какая-либо истина, то она заключается в приближениях, а не в основополагающей теории.

Мир

Картрайт заключает свое вводное эссе, ссылаясь на различение Пьером Дюгемом двух образов мысли (упоминаемое в его работе 1906 года): глубокого, но узкого французского ума и широкого, но неглубокого английского ума. (Здесь мы не будем вдаваться в отдающие шовинизмом уловки и долго задерживаться на том, что математическая физика времен Дюгема развивалась немцами, широкое физическое моделирование, на которое ссылается Дюгем, часто осуществлялось шотландцами, а Лагранж, к примеру, гордился своим итальянским происхождением).
"Французский ум [пишет Картрайт - Я. Х.] видит вещи элегантным, унифицированным образом. Он берет три закона движения Ньютона, закон притяжения и превращает их в прекрасную абстрактную математику Лагранжа. Английский ум, по словам Дюгема, - полная противоположность этому. Он изобретает нечто из шестеренок и блоков и следит за тем, чтобы веревки не перпутались. Он помнит одновременно тысячу различных деталей, не налагая на них абстрактного порядка или организации. Различие между реалистом и мной почти теологическое. Реалист думает, что Создатель вселенной работал как французский математик. Но я считаю, что у Бога неточный английский ум" (стр. 19).

Мне самому больше нравится аргентинский миф Борхеса о библиотеке. Бог не писал Книгу Природы, как представляли себе старые европейцы. Он написал библиотеку, каждая книга которой очень коротка и при этом противоречит всем остальным книгам. Ни одна книга не избыточна. Для каждой книги существует доступный человеку кусочек природы, такой, что именно эта книга, а не какая-либо другая делает возможным понимание, предсказание и влияние на то, что происходит. Это далеко от неточности, это Новое Мировое Лейбницианство. Лейбниц говорил, что Бог выбрал мир с максимизированным многообразием явлений, отбирая при этом простейшие законы. Это так, но лучший способ максимизировать явления и иметь простейшие законы - это сделать законы противоречащими друг другу, когда каждый применяется к тому или этому явлению, но ни один не применяется ко всем сразу.

• Глава 8. Аристотель. Кто чего заслуживает?// Сэндел М. Справедливость. Как поступать правильно? М.: Манн, Иванов, Фербер, 2013. С. 217-244.

Выбирая членов своей команды поддержки, высшее учебное заведение

не только укрепляет и продвигает дух школы, но и декларирует каче-

ства, которыми, как оно надеется, его студенты будут восхищаться

и которые послужат примерами для подражания. Это обстоятельство

объясняет ожесточенность спора, кроме того, оно же проясняет — что

в противном случае становится трудноразрешимой загадкой, — каким

образом у девушек, уже являющихся членами команды болельщиц

(и у их родителей), может возникать личная заинтересованность в спо-

рах, развернувшихся вокруг пригодности Колли к участию в группе

поддержки. Родители девушек, уже состоящих в этой группе, хотят,

чтобы выступления их дочерей вызывали почтение к традиционным

добродетелям и демонстрировали все их лучшие качества.

Спроведливость, телос и почести

Рассматриваемый под таким углом конфликт по поводу участницы ко-

манды поддержки Высшей школы Эндрюс в Западном Техасе оказыва-

ется кратким курсом выдвинутой Аристотелем теории справедливости.

Центральным идеями политической философии Аристотеля являются

две идеи, присутствующие в спорах вокруг Колли.

1. Справедливость телеологична. Определение прав требует

от нас определения телоса (цели, предназначения или при-

роды) рассматриваемой социальной практики.

2. Справедливость почетна. Рассуждения о телосе практики

(или обсуждение телоса), по меньшей мере отчасти, явля-

ются рассуждениями о том, какие добродетели следует

почитать и вознаграждать, — или обсуждением этого во-

проса.

Ключ к пониманию этики и политики Аристотеля — понимание

силы двух указанных соображений и отношения между ними.

Современные теории справедливости пытаются отделить вопросы

справедливости и прав от рассуждений о почестях, добродетелях и «мо-

ральной пустыне». Современные теоретики справедливости стремятся

к принципам справедливости, которые были бы нейтральными в от-

220 Справедливость

ношении целей и позволяли бы людям самостоятельно выбирать и пре-

следовать свои цели. Аристотель (384–322 гг. до н.э.) определенно не

верит, что справедливость может быть нейтральной в таком смысле; он

заявляет, что споры о справедливости неизбежно становятся спорами

о почестях, добродетели и природе благой жизни.

Понимание причин, по которым Аристотель считает, что справед-

ливость и благая жизнь должны быть связаны, поможет нам понять,

что составляет суть попыток разделить эти два понятия.

По Аристотелю, справедливость означает предоставление людям

того, что они заслуживают, наделение каждого тем, чего он заслужи-

вает. Но чего заслуживает человек? Каковы имеющие отношение к делу

основания заслуг или отказа в них? Ответ зависит от того, что распре-

деляют. Справедливость сопряжена с двумя факторами — благами

и людьми, которым предназначают эти блага. В общем, мы говорим,

что «равные должны иметь равное»2.

Но здесь возникает сложный вопрос: каковым именно должно быть

«равенство»? Ответ зависит от того, что мы распределяем, и от добро-

детелей, имеющих отношение к распределяемым предметам.

Предположим, мы распределяем флейты. Кто должен получить луч-

шие из них? Аристотель отвечает: лучшие флейты должны получить

те, кто лучше других играет на этом инструменте.

Справедливость дискриминирует в соответствии с заслугами, с

имеющими отношение к сути распределяемых предметов совер-

шенствами. В случае с распределением флейт таким совершенством

или заслугой, достоинством является способность хорошо играть на

этом инструменте. Проводить дискриминацию по какому-то иному

принципу, скажем, богатства, благородства происхождения или

физической красоты, или на основании случайности (как в лотерее)

было бы несправедливо.

«Благородство происхождения и красота есть более драго-

ценное благо сравнительно с искусной игрой на флейте, и они

соответственно в большей степени возвышаются над игрой

на флейте, чем возвышается флейтист своим искусством; и все

же этому флейтисту следует давать лучшую флейту»3.

Глава 8. Аристотель. Кто чего заслуживает? 221

В сравнении совершенств крайне разных качеств есть нечто за-

бавное. Возможно, даже не стоит задаваться вопросами вроде: «Ведь

я красивее, чем она, играю в лакросс*?» или: «Ведь Бэйб Рут** играл в ба-

скетбол лучше, чем Шекспир писал пьесы?» Подобные вопросы могут

иметь смысл только как салонная игра. Суть утверждения Аристотеля

такова: при распределении флейт не надо искать самого богатого или

самого красивого или даже лучшего во всех смыслах человека. Надо

искать лучшего флейтиста.

Эта мысль совсем не уникальна. Многие оркестры проводят про-

сушивания «вслепую» (исполнитель играет за занавесом), чтобы

качество исполнения можно было оценивать беспристрастно, не от-

влекаясь. Менее известна причина, которую приводит Аристотель.

Он считает, что лучшие флейты следует отдавать лучшим флейтистам

потому, что флейты предназначены для того, чтобы на них хорошо

играли.

Цель флейты — издавать прекрасные звуки. Реализовать эту цель

могут лишь лучшие флейтисты.

Кроме того, верно и то, что раздача лучших инструментов лучшим

музыкантам должна принести желаемый эффект, заключающийся в

исполнении лучшей музыки, которой будут наслаждаться все. Лучшая

музыка принесет величайшее счастье максимальному числу людей.

Но важно понять, что рассуждения Аристотеля выходят за пределы

утилитаристских соображений.

Аристотель рассуждает, исходя из цели блага и доходя до должного

распределения этого блага. И это рассуждение — пример телеоло-

гического рассуждения. Аристотель утверждает: чтобы определить

справедливое распределение блага, необходимо исследовать, постичь

телос или цель распределяемого блага.

* Лакросс (фр. la crosse — «клюшка») — командная игра, в которой две команды стре-

мятся поразить ворота соперника резиновым мячом, пользуясь ногами и снарядом,

представляющим собой нечто среднее между корзинкой, клюшкой и ракеткой.

В лакросс играют как мужчины, так и женщины. — Прим. ред.

** Бэйб Рут (Джордж Герман Рут) (1895–1948) — один из лучших американских бейс-

больных игроков, родился в Балтиморе. В 1992 г. Артур Хиллер снял о нем биогра-

фический фильм The Babe («Бэйб был только один»); в главной роли английский

актер Джон Гудмен. — Прим. ред.

222 Справедливость

Телеологическое мышление:

теннисные корты и Винни-Пух

Телеологическое мышление может показаться странным способом

размышлений о справедливости, однако оно обладает определенным

правдоподобием. Предположим, вам надо решить, как распределять

пользование лучшими теннисными кортами в университетском город-

ке. Можно отдать предпочтение тем, кто способен заплатить за пользо-

вание кортами максимальную цену (для этого достаточно установить

высокие платежи за пользование кортами), или дать возможность отли-

читься университетским «шишкам» — президенту университета или,

скажем, ученым, удостоенным Нобелевской премии. Но предположим,

что два прославленных ученых как-то вяло играют в теннис, еле-еле

перебрасывая мяч через сетку, а тут заявляется университетская ко-

манда теннисистов, которым нужен корт. Разве вы не попросите ученых

перейти на корт поменьше и не освободите лучший корт для членов

университетской команды? И разве вы поступите так не по той причи-

не, что отличные теннисисты могут лучше использовать самые лучшие

корты, которые посредственные теннисисты используют впустую?

Или представим, что на торги вынесена скрипка Страдивари и на

торгах богатый коллекционер дает за нее денег больше, чем Ицхак

Перлман*. Коллекционер хочет украсить скрипкой Страдивари свою

гостиную. Не сочтем ли мы такой расклад не слишком удачным или

даже несправедливым — не потому, что аукцион, по нашему мнению,

несправедлив, а потому, что его результат нехорош, неправилен? В ос-

нове такого отношения может лежать (телеологическое) соображение

относительно того, что на скрипке Страдивари должны все же играть

и что она не должна быть просто экспонатом.

В Древнем мире телеологическое мышление было более распро-

страненным, чем сегодня. Платон и Аристотель полагали, что языки

огня поднимаются ввысь потому, что огонь стремится достичь неба,

которое является его естественным домом, а камни падают потому,

* Ицхак Перлман (род. 31 августа 1945, Тель-Авив) — американский скрипач, дири-

жер и педагог еврейского происхождения, один из самых знаменитых скрипачей

второй половины XX в. — Прим. ред.

Глава 8. Аристотель. Кто чего заслуживает? 223

что стремятся приблизиться к земле, которой они и принадлежат.

Древние считали, что у природы есть имеющий смысл порядок. Понять

природу (и наше место в ней) — это то же самое, что постичь ее цель,

ее основной смысл.

С пришествием современной науки природу перестали рассматри-

вать как имеющий смысл порядок. Вместо этого природу начали вос-

принимать как некий механизм, управляемый законами физики. Объ-

яснение естественных явлений в категориях целей и смыслов теперь

стали считать наивным и антропоморфным. Несмотря на этот сдвиг,

соблазн рассматривать Вселенную как имеющее цель, телеологически

упорядоченное целое до конца не преодолен. Телеологическое пред-

ставление о мире устойчиво, особенно у детей, которых надо обучать

на основе и в рамках такой перспективы. Я заметил это, когда мои дети

были маленькими и я читал им «Винни-Пуха» Алана Милна. Эта книга

пробуждает детский взгляд на природу как на целое, зачарованное

и одухотворяемое смыслом и целью.

В начале книги медвежонок Винни-Пух, гуляя по лесу, подходит

к большому дубу, с вершины которого «слышалось громкое жужжание».

«Винни-Пух уселся у подножья дерева, подпер голову лапка-

ми и начал думать.

Прежде всего он сказал себе: „Это жужжание что-то означа-

ет. Ведь не может же такое безостановочное жужжание ничего

не значить. Если есть жужжание, кто-то его производит, а един-

ственная известная мне причина жужжания — это пчела“.

Затем он надолго задумался и изрек: „А единственная извест-

ная мне причина существования пчел — производство меда“.

Наконец он встал и сказал: „А единственная известная мне

причина производства меда заключается в том, что я могу его

есть“. И он начал взбираться на дерево»4.

Детский способ размышления Винни-Пуха о пчелах — хороший при-

мер телеологического мышления. Ко времени, когда мы становимся

взрослыми, большинство из нас вырастают из такого способа виденья

природы и начинают рассматривать естественный мир как обворожи-

тельный, но странный. Отбросив телеологическое мышление в науке,

мы склонны также отвергать такое мышление в политике и этике. Но

избавиться от телеологического мышления при рассуждениях о соци-

224 Справедливость

альных институтах и политических практиках нелегко. Сегодня ни-

кто из ученых, читающих труды Аристотеля по биологии или физике,

не воспринимает их всерьез. Но люди, изучающие этику и политику,

продолжают читать труды Аристотеля по моральной и политической

философии и размышлять над ними.

Каков телос университетов?

Споры об аффирмативных действиях можно переформулировать в ка-

тегориях, которые звучат как отголоски рассказа Аристотеля о распре-

делении флейт. Мы начинаем с поиска справедливых критериев: кто

имеет право быть допущенным к распределению? Пытаясь ответить

на этот вопрос, мы, оказывается, спрашиваем себя (по крайней мере,

косвенным образом): «Какова цель (или телос) университетов?»

Как это часто бывает, телос университетов неочевиден и вызывает

споры. Некоторые люди говорят, что университеты существуют, чтобы

продвигать научное совершенство, и что единственным критерием

приема студентов должен быть их научный потенциал. Другие гово-

рят, что университеты существуют также для того, чтобы служить

определенным гражданским целям, и что в числе критериев приема

в университеты должна быть, например, способность стать лидером

в обществе, характеризующемся разнообразием. Выяснение телоса

университетов представляется крайне важным для определения над-

лежащих критериев приема студентов, и это выявляет телеологический

аспект справедливости приема студентов.

Тесно связан со спорами о цели университетов вопрос о почестях:

каким добродетелям или совершенствам оказывают почет в универ-

ситетах и какие добродетели и совершенства университеты возна-

граждают? Люди, считающие, что университеты существуют для того,

чтобы отмечать и вознаграждать только научные совершенства, скорее

всего, отвергнут аффирмативные действия, тогда как те, кто считает

задачей университетов еще и продвижение определенных гражданских

идеалов, вполне могут согласиться с аффирмативными действиями.

То, что связанные с университетами споры (как и споры о команде

поддержки и флейтах) в своем естественном развитии в таком на-

Глава 8. Аристотель. Кто чего заслуживает? 225

правлении подтверждают тезис Аристотеля о доводах, касающихся

справедливости и прав, часто оказываются доводами, касающимися

цели или телоса социальных институтов. А эти доводы, в свою очередь,

отражают конкурирующие концепции добродетелей, которые эти со-

циальные институты должны почитать и вознаграждать.

Что можно сделать, если у людей нет согласия относительно тело-

са или цели рассматриваемой деятельности? Можно ли рассуждать

о телосе общественного института или цель университета может со-

держаться в любой декларации основателей или совета директоров

данного университета?

Аристотель полагает, что посредством рассуждений можно пости-

гать цель общественных институтов. Их сущность не установлена раз

и навсегда, но не является и вопросом мнений (если бы цель Гарварда

была просто и навсегда определена намерением его основателей, то

его главной целью по-прежнему была бы подготовка священников-

конгрегационалистов).

Так каким же образом можно рассуждать о цели социальной практи-

ки в условиях разногласий? И каким образом вступают в игру концеп-

ции почета и добродетели? Самый определенный ответ на эти вопросы

Аристотель дает в своем обсуждении политики.

Какова цель политики?

Когда мы сегодня обсуждаем дистрибутивную справедливость, нас

интересует главным образом распределение доходов, богатств и воз-

можностей. У Аристотеля дистрибутивная справедливость касалась,

преимущественно не денег, а должностей и почестей. Кто должен

иметь право на власть? И как должна распределяться политическая

власть?

На первый взгляд, ответ очевиден: разумеется, поровну. Один че-

ловек, один голос. Любой другой способ будет дискриминационным.

Однако Аристотель напоминает, что дискриминация присуща всем

теориям дистрибутивной справедливости. Следует задать вопрос:

какие ее формы действительно справедливы? Ответ зависит от цели

рассматриваемой деятельности.

226 Справедливость

Прежде чем у нас появится возможность сказать, каким образом

следует распределять политические права и власть, надо постичь цель

(или телос) политики. Надо поставить вопрос: «Для какой цели суще-

ствует политическая ассоциация?»

Может показаться, что на этот вопрос дать ответ невозможно. Разные

политические сообщества заботятся о разных вещах. Одно дело —

спорить о целях флейты или университета. Несмотря на простор для

разногласий на периферии, их цели более или менее ограничены. Цель

флейты каким-то образом имеет отношение к исполнению музыки,

а цель университета как-то связана с образованием. Но можно ли по-

настоящему определить цель политической деятельности как таковой?

Сегодня мы не думаем, что у политики как таковой есть какая-то

конкретная, содержательная цель. Мы полагаем, что политика от-

крыта многим целям, которые могут выражать граждане. Разве это

не причина того, что мы проводим выборы, на которых люди могут

в определенные моменты выбирать цели и задачи, к решению которых

они хотят коллективно стремиться? Придать какую-то цель политиче-

скому сообществу заранее стало бы узурпацией права граждан прини-

мать самостоятельные решения. Это было бы и угрозой навязывания

ценностей, которые разделяют не все граждане. Наши колебания от-

носительно наделения политики определенными телосом или целью

отражают озабоченность свободой личности. Мы рассматриваем по-

литику как процедуру, которая позволяет личностям самостоятельно

избирать свои цели.

Аристотель рассматривал политику иначе. Для него цель политики

заключается не в установлении структуры прав, которые нейтральны

по отношению к целям, а в формировании хороших граждан и в вос-

питании добропорядочного характера.

«В противном случае государственное общение превратится

в простой союз. Да и закон в таком случае оказывается про-

стым договором... гарантией личных прав; сделать же граж-

дан добрыми и справедливыми он не в силах... В этом же ска-

зывается необходимость заботиться о добродетели граждан

тому государству, которое называется государством поисти-

не, а не только на словах»5.

Глава 8. Аристотель. Кто чего заслуживает? 227

Аристотель критикует двух основных претендентов на политиче-

скую власть — олигархов и демократов. Он говорит: и те и другие вы-

двигают притязания, но эти притязания частичны, неполны. Олигархи

утверждают, что править должны богатые. Демократы же утвержда-

ют, что свободное рождение должно быть единственным критерием

предоставления гражданства и политической власти. Но обе группы

преувеличивают свои претензии потому, что неверно толкуют цель

политического сообщества.

Олигархи ошибаются потому, что политическое сообщество не может

заниматься только охраной собственности и продвижением эконо-

мического процветания. Если бы эти две цели были единственными

целями политического сообщества, тогда собственники заслуживали

бы самой большой доли политической власти. Со своей стороны, де-

мократы ошибаются потому, что цель политического сообщества не

сводится только к тому, чтобы обеспечивать господство большинства.

Под демократами Аристотель разумеет тех, кого мы бы назвали сторон-

никами мажоритарного правления. Он отвергает мысль о том, что цель

политики заключается в удовлетворении предпочтений большинства.

Обе стороны упускают из виду высшую цель политической ассо-

циации, состоящую, по мнению Аристотеля, в воспитании добро-

детели граждан. Государство не создается «в целях предотвращения

взаимных обид или для удобств обмена»6. По Аристотелю, политика

касается чего-то более возвышенного. Ее суть — обучение тому, как

вести благую жизнь. Цель политики — не меньше, чем предоставле-

ние людям возможности развивать характерные для них способности

и добродетели — размышление об общем благе, обретение практи-

ческих суждений, соучастие в самоуправлении, забота о судьбе со-

общества в целом.

Аристотель признаёт полезность других, более низких форм ассоци-

ации — таких как оборонительные союзы и соглашения о свободной

торговле. Но он настаивает, что такие ассоциации не равны подлин-

ным политическим сообществам. Почему не равны? Потому что их

цели ограничены. Организации вроде НАТО и Североамериканского

соглашения о свободной торговле занимаются обеспечением только

безопасности или экономических отношений; они не создают общий

228 Справедливость

образ жизни, формирующий характер членов таких соглашений. То же

можно сказать о городе или государстве, заботящемся только о безопас-

ности и торговле и безразличном к нравственному и гражданскому

образованию своих членов. «Раз они [люди] и после объединения от-

носились бы друг к другу так же, как и тогда, когда жили раздельно», их

ассоциацию нельзя считать государством или политическим сообще-

ством, пишет Аристотель7.

«Государство не есть общность местожительства, оно не создается

для предотвращения взаимных обид или ради удобства общения...

также не ради взаимного торгового обмена и услуг». Это условия не-

обходимы, но недостаточны для полиса. «Целью государства является

благая жизнь; и все упомянутое создается ради того же… И государ-

ственное общение существует ради прекрасной деятельности, а не

просто ради совместной жизни»8.

Если политическое сообщество существует для продвижения благой

жизни, то каковы последствия этого тезиса в плане распределения

должностей и почестей? С политикой дела обстоят так же, как и с флей-

тами: Аристотель выводит надлежащий способ распределения долж-

ностей и почестей из цели, заключающейся в благе. «Те, кто вкладывает

большую долю для такого рода общения» — это люди, превосходящие

других гражданской добродетелью и лучше всех размышляющие об

общем благе. Люди наивысшего гражданского совершенства — а не

богатые, не наиболее многочисленные и не самые красивые — и яв-

ляются теми, кто заслуживает наибольшей доли политического при-

знания и влияния9.

Поскольку цель политики — благая жизнь, высшие должности и по-

чести должны доставаться людям вроде Перикла*, то есть людям, кото-

рые превосходят других гражданской добродетелью и лучше остальных

сограждан обнаруживают общее благо. Собственники должны иметь

влияние. Порой известное влияние должны иметь и мажоритарные

соображения. Но наибольшим влиянием должны пользоваться люди,

которые обладают качествами характера и суждениями, позволяющи-

* Перикл (др.-греч. Περικλῆς, от περί + κλέος, — «окруженный славой»; около 494–

429 гг. до н.э.) — афинский государственный деятель, один из «отцов-основателей»

афинской демократии, знаменитый оратор и полководец. — Прим. ред.

Глава 8. Аристотель. Кто чего заслуживает? 229

ми им решать, надо ли вступать в войну со Спартой, когда надо вступать

в эту войну и как в нее надо вступать.

Причина, по которой люди, подобные Периклу (и Аврааму Линколь-

ну), должны занимать высшие должности и получать высшие почести,

не сводится только к тому, что такие люди станут проводить мудрую

политику и улучшать положение всех сограждан. Дело еще и в том, что

политическое сообщество существует, по меньшей мере отчасти, чтобы

прославлять и вознаграждать гражданскую добродетель. Предостав-

ление общественного признания людям, проявляющим гражданские

совершенства, служит образовательной роли, которую выполняет хо-

роший полис. И тут снова мы видим, что телеологический и почетный

аспекты справедливости развиваются параллельно.

Можно ли быть хорошим человеком,

не участвуя в политике?

Если Аристотель прав в том, что цель политики — благая жизнь, легко

сделать вывод, что люди, проявляющие наибольшую гражданскую

добродетель, заслуживают высших должностей и почестей. Но прав ли

Аристотель относительно того, что политика существует ради благой

жизни? Это в лучшем случае сомнительное утверждение. Сегодня мы

рассматриваем поли