В чем причина бездеятельности Обломова? (по роману И.А. Гончарова «Обломов»)

Роман Гончарова и его главный герой всегда вызывали противоречи­вые отклики критики. Неоднозначен и ответ на поставленный вопрос.

Вслед за Добролюбовым мы можем объяснить «лежание» Обло­мова «совершенной инертностью, происходящей от его апатии ко всему, что делается на свете. Причина же апатии заключается отчасти в его внешнем положении, отчасти же в образе его умственного и нравственного развития. По внешнему своему положению он — ба­рин... Ясно, что Обломов не тупая, апатическая натура, без стремле­ний и чувств, а человек, тоже чего-то ищущий в своей жизни, о чем-то думающий. Но гнусная привычка получать удовлетворение своих желаний не от собственных усилий, а от других развила в нем апати­ческую неподвижность и повергла его в жалкое существование нрав­ственного раба».

Приняв точку зрения Писарева, можно утверждать, что «автор за­думал проследить мертвящее, губительное влияние, которое оказы­вают на человека умственная апатия, усыпление, овладевающее мало-помалу всеми силами души, охватывающее и сковывающее собою все лучшие, человеческие, разумные движения и чувства. Эта апатия со­ставляет явление общечеловеческое, она выражается в самых разно­образных формах и порождается самыми разнородными причинами; но везде в ней играет главную роль страшный вопрос: «зачем жить? к чему трудиться?» — вопрос, на который человек часто не может най­ти себе удовлетворительного ответа. Этот неразрешенный вопрос, это неудовлетворенное сомнение истощают силы, губят деятельность; у человека опускаются руки, и он бросает труд, не видя ему цели».

Современные же критики П. Вайль и А. Генис полагают, что «Об­ломов является в роман законченным, совершенным и оттого непод­вижным. Он уже состоялся, выполнив свое предназначение только тем, что явился на свет. «Жизнь его не только сложилась, но и созда­на, даже предназначена была так просто, немудрено, чтоб выразить возможность идеально спокойной стороны человеческого бытия» — к такому выводу приходит Обломов к концу своих дней».

Как соотносятся мотивы мгновения и вечности в поэзии А.А. Фета?

Поэзия Фета наполнена «сладкими» звуками, которые передаю! красоту и гармонию окружающего мира: «Прозвучало над ясной ре­кою, / Прозвенело в померкшем лугу...». Недаром многие отмечали особую музыкальность его лирики, в которой звуки музыки тоже составляющие вечности. Все это и есть те «прекрасные мгновенья», из которых она складывается. А потому у Фета мотив мгновения не только не противостоит вечности, а становится ее органической ча­стью. Ведь выразить всю полноту мироздания возможно, лишь нау­чившись улавливать ее в каждом миге жизни. Так устроена и сама природа, и Фет призывает нас: «Учись у них — у дуба, у березы...». Но как «остановить мгновенье» и в словах выразить «невыразимое»?

Русская поэзия билась над этой загадкой еще со времен Жуков­ского, но, пожалуй, именно Фету, «певцу мгновенья», удалось вплот­ную приблизиться к ее решению. Подобно художникам-импрессионистам, он не столько передает точную картину, сколько свои впечатления, мимолетные ощущения, «мгновенные снимки па­мяти», складывающиеся в цельный и психологически достоверный поэтический образ. Например, в строке из стихотворения «Вечер»: «Прокатилось над рощей немою...» — эпитет «немою» передает не качество самой рощи, а то впечатление, которое производит на поэта особое состояние природы, когда вечером, перед наступлением ночи, в лесах умолкают голоса птиц, зверей, и кажется, что вся природа за­мерла.

На таких же ассоциативных связях «мгновенных снимков» впе­чатлений, чувств, звуков построены, по сути, все стихотворения поэта, и в их числе «самое фетовское» — «Шепот, робкое дыха­нье...». В нем отблески, тени, колыханья природы становятся в один ряд «волшебных изменений милого лица», которое, в свою очередь, начинает восприниматься как одна из теней ночи, на смену которой идет заря. И сама любовь оказывается той вечностью, «чудные мгно­венья» которой волшебная сила поэзии способна запечатлеть и пода­рить нам.

Так возникает искусство, в котором вечность и мгновение спле­таются в нерасторжимое единство. И мне кажется, что именно о та­ком художнике, как Фет, были сказаны прекрасные слова Пастернака: «^Ты — вечности заложник, у времени в плену».