Кого я ненавижу больше всего.

Конечно, чужие пороки всегда кажутся более предосудительнымии более легко исправимыми, чем собственные. Именно поэтому инадо указывать людям на их пороки, а не сосредоточиваться насобственных. При таком подходе будут основания надеяться, чтокто-то и вам поможет разобраться с вашими слабостями. Какаукнется, так и откликнется. Это называется взаимопомощью, и этопредставляется более правильным, чем выискивать «бревно в своемглазу» и бросать ближнего один на один с его недостатками, какрекомендовал один известный деятель. Может быть, это не вполнемизантропично, но, наверное, я не очень хороший мизантроп.Впрочем, со стороны виднее.

Чинуши.

Государство—это не «общее дело» (rec publica). Это компашканаглых чиновников, пасущих и стригущих население некоторойтерритории. Всё, чего они могли мне не дать, они уже не дали, так что мне ничего от них больше не нужно, а значит, не нужно и их расположения ко мне, и я могу позволить себе говорить о них то,что я думаю.Чиновники—это сословие, которое держит круговую оборонупротив остальных граждан страны. Завалившие дело чиновники неизгоняются, а переводятся на более простую работу примерно натом же уровне чиновничьей иерархии. Сынки чиновников становятсяв большинстве своем чиновниками. Если кто-то из больших чиновни-ков покидает чиновничью среду, то переходит разве что в богачи или «политические фигуры». Четыре главных занятия любого чинов-ника: 1) кого-нибудь подсиживать; 2) следить, чтобы не подсидели тебя; 3) заставлять других работать; 4) высматривать поприща, на которых можно быстрее и заметнее отличиться, заставляя работатьдругих, или спокойно и по-крупному воровать и злоупотреблятьслужебным положением. Четыре заповеди чиновника: 1) не делатьрезких движений, держать шеренгу; 2) не топить других чиновников,(разве что слегка потеснять у кормушки); 3) не допускатьтворчески соображающих людей к руководящей работе; 4) крепитьличные связи.Конечно, идея государства сама по себе вовсе не плоха, но всереальные государства, в которых мне доводилось жить, вызывалии вызывают у меня главным образом досаду и ненависть. Довольнодолго я даже считал себя анархистом—более того, поддерживалотношения с другими анархистами, публиковал статьи в анархистскомбюллетене и даже дал одному из журналов анархистское интервью.Есть в анархизме кое-что очень притягательное: тотальный ибезусловный бунт против всех государственных мерзостей.

Пролетарии.

Пролетарий --- это не только социальное положение: этопсихологический тип и, может быть, даже порода.Пролетарии начала XXI века—не то же, что любимые Марксомпролетарии середины XIX в. Марксовы пролетарии в значительнойсвоей части либо были большинством в обществе (в промышленныхстранах), либо образовывались выходцами из крестьянства—в основном более активными и более сообразительными: бегущими от идиотизма сельской жизни. В настоящее же время пролетариат—не растущая, а убывающая социальная группа—теряющая самых активных и сообразительных. Кроме того, общее вырождение челове-чества к настоящему времени зашло несколько дальше, чем во времена Маркса. Если считать башковитыми 20% населения, то в XIX веке заметная часть этих 20% приходилась на пролетариат, поскольку интеллигенция и служащие были еще слишком малочислен-ными, а в XXI веке пролетариат почти целиком входит в неполно-ценные 80%. (Мне и самому данное рассуждение представляется подозрительно простым, но заниматься улучшениями мне лень.)Во-первых, они воняют. Если не табачной копотью, то виннымперегаром. Во-вторых у них закорузлые конечности с грязныминогтями и задубленные физиономии (не столько потому, что у нихгрязная работа, сколько потому что они ленятся что-либо делатьдля содержания своего тела в порядке; а что касается их работы,то они частью сами делают ее грязною, частью не возражают, чтобыона такою была). А когда они начинают говорить, то хочетсяпозатыкать им чем-нибудь пасти—чтобы не слышать их дебильныхмыслишек, матерщины и дурного произношения.Хотя пролетарии нередко зарабатывают побольше интеллигентов,затовариваются в тех же, что интеллигенты, магазинах и толкутсяв тех же автобусах, я в 80% случаев безошибочно различаю тех идругих. Даже если пролетарий вдруг оденется в якобы интеллигент-ский костюм, его все равно можно легко распознать по вульгар-ности: то ли цвет у костюма окажется не тот, то ли ногти будутгрязные.Я совершенно не согласен с тем, что эти люди кормят меняи таких, как я. 90% их усилий тратится на обслуживание ихсобственных пороков—на поддержание в обществе образажизни, который он одобряют. Над ними постоянно нужны пастухивроде меня, потому что в противном случае они обгадятся ипередушатся, а что хуже всего, перепортят остатки естественнойсреды обитания. Работу любого из них я в состоянии освоитьза то или иное время, а работу, которую выполняю я, не осилити сотня из них, собравшихся вместе.Разумеется, в среде пролетариев, как и в среде интеллигенции,есть люди, оказавшиеся там не к месту, но я говорю о положениив целом. Упаси меня Боже, обидеть честного культурного работягуили презирать кого-то единственно за то, что он кормится простымтрудом, а не сочиняет книжки. Такое презрение—это даже ненизость, а просто глупость. Я сам достаточно помахал и мотыгой,и лопатой, и разными другими инструментами и не считаю это низазорным, ни вредным для мозгов и здоровья.

Интеллигенты.

Разбавление интеллигенции личностями пролетарского склада,вызванное значительным ростом потребности в простом умственномтруде, привело к интеллектуальному опрощению этой социальной группы. Интеллигенты гордятся своим образованием, хотя оно в действи-тельности представляет собой собрание всякой чепухи, да и топлохо усвоенной. Лишь одного из десятка их можно назвать умнымчеловеком, одного из сотни—незаменимым творческим работником.Большинство из них кормится выполнением несложных умственныхопераций (впрочем, пролетариям не дано и этого).Когда они начинают рассуждать о каких-нибудь принципах, ониобычно несут такой вздор, что хочется их ударить. Раздражаетне то, что они делают ошибки (в конце концов, ошибаться людямсвойственно), а то, что у них не только отсутствует культура,так сказать, умственной работы, но что они даже не желают этукультуру приобрести. Правда, те, кто желает—и к тому жеисполняет свое желание—обычно набивают свои головы такойвычурной ерундой, что лучше бы они и не желали вовсе -- илитолько желали, но не более.Интеллигенты делятся на простых и выдающихся. Выдающиеся—самые противные. Особенно если им представляется, что они—«интеллектуальная элита», «совесть нации» или что-то еще в этомроде. Те из них, кто рвется порулить на подхвате, прописываютсебя политологами; те, кто для этого трусоват или вял, подаютсяв конфликтологи; слишком же бестолковые даже для выдающихсяинтеллигентов представляют себя как культурологов.Выделяются также рафинированные интеллигенты. Это те самые,которые не замечают, когда кто-то проливает на скатерть соус.Любители почитать Джойса или Кафку, держатели сеттера, спаниеляили таксы, патологические либералы и хреновы поклонники сюрреа-лизма, которые морщатся при слове «Гитлер». Они нервны, трусливы,болтливы, манерны и самоуверенны. Получаются они обычно в третьемпоколении интеллигентов, в худшем случае во втором, а к пятомувымирают вовсе—из-за гомосексуализма, психических дефектов,малочисленности потомства.Хотя я происхожу не из рабоче-крестьянской семьи, закончилсравнительно хорошую школу и довольно приличный (не в моих,конечно, глазах) институт, осилил кучу умных книг (и даженесколько заумных), худо-бедно освоил несколько иностранныхязыков и всю жизнь обретался в среде интеллигенции, я вполнеотчетливо сознаю, что я интеллигент не вполне. Я и пресловутыйсоус в состоянии пролить на Чехова, и половину обеда потешатьсяпо поводу этого соуса. Когда кто-то рядом подпускает слишкоммного утонченности, в меня вселяется дух поручика Ржевского,и я говорю что-нибудь вульгарно-смешное. Конечно, утонченныеинтеллигенты снисходительно делают вид, что им все равно, нона самом-то деле, конечно, думают, что мое поведение вызвано неизбывной тоской по органически недоступной мне подлинной интеллигентности. * * * В любой сущности всякое ее качество может быть полезным (дляэтой сущности, для меня и т. д.) лишь в том случае, если некото-рым образом сочетается с другими качествами этой сущности. Это называют гармонией. Между тем, значительное развитие какого-либокачества обычно оказывается в ущерб другим качествам. Пример:лепка фигурок из куска глины. Если фигурке сделать большую голову, в куске не останется материала на длинный хвост. Инаоборот. Или же можно рассмотреть конструирование танков. В танке всё должно быть взаимосвязано: толщина брони, размеры, вес, мощность двигателя, площадь гусениц, калибр пушки и т. п. Улучшение какого-то из этих качеств возможно лишь в ущерб другимкачествам, потому и осуществляют его лишь до некоторого предела.Люди—те же куски глины или танки: кто-то побольше, кто-то поменьше. Но у каждого поднять какое-то качество на выдающийся уровень значит оставить какие-то другие качества недоразвитыми.Отчасти просто потому, что на всё не хватит времени. В численедоразвитых качеств часто оказывается не только мускульная сила,но и что-нибудь в психике. Вообще, при слишком хилом теле трудноиметь здраво работающую голову. Поэтому интеллигент—если онвообще что-то может—это маленький танк с большой пушкой. Чтобыполучить от него толк, надо установить его в правильном месте иточно развернуть орудие, потому что сам он сделать это можетразве что случайно. Другой способ: позволить интеллигентам ездитьгде попало и целиться куда попало—на их усмотрение—норазрешать стрелять только тем, кто вроде бы установился нужнымобразом. Это называется цензурой. Чёрт бы ее побрал, конечно, потому что цензура, обслуживающая больной политический режим, неможет распознавать здравые вещи.Вот пишет человек статеечку про интеллигенцию. Могучий, раско-ванный, сочный стиль. Впечатляющая статья. Я так не умею. Я грущу по поводу своей бесталанности, но потом задумываюсь: а что застилем? А ничего особенного. Вся сила авторского интеллекта ушла в стиль. По прочтении статьи я так же богат идеями, как и до прочтения. Ну, сказал автор про некоторые неприятные особенности отечественной интеллигенции. Красиво сказал. Но не сказал, почемуя должен считать их плохими и в какой степени; почему они естьвообще; как их компенсировать или вовсе от них избавиться. Затоон, может, вдохновил меня? На что-то более конкретное? Нет, онпросто занял мое место в газете.Какой-то там популярный юморист состроумничал: интеллигент—паразит, вырабатывающий культуру. Видимо, при некоторых обстоя-тельствах это звучит смешно. Но ведь неверно: я думаю, интеллигент-- это в 90% случаев, перерабатывающий культуру в псевдокультуру. Или просто организм, размножающий псевдокультуру. Или даже неимеющий на выходе ни культуры, ни псевдокультуры, а толькодерьмо. (Пример переработчика культуры в псевдокультуру—этотсраный юморист. Если культура нужна, то вырабатывающий ее орга-низм не может быть паразитом. Или этот юморист признается в том,что он антикультурник, то есть сторонник псевдокультуры? Илипротивник культуры вместе с псевдокультурой? Это было бы ужеинтересно.) А откуда же тогда берется культура? Иногда случайнополучается в процессе производства псевдокультуры. Побочный продукт, так сказать. Ну и живучая же она потом бывает, зараза.

Псевдознатоки.

Псевдознатоков расплодилось особенно много после дурацкой«перестройки»—когда в эту несчастную страну пошли вонючимпотоком культурные достижения Запада. Разные там менеджеры,юристы, экономисты, политтехнологи, аналитики, специалисты подемократии и правам человека, организаторы разных шоу, курсов,конкурсов и «пирамид». Бойкие, поверхностно сообразительные,гордые своим псевдообразованием и бесконечно самоуверенные.Очкастые, нахальные, с фальшивыми улыбками, в белых рубашонках с галстуками.

Преподаватели.

А впрочем, совсем никудышный человек.Проще говоря, сумасброд. Странно, как этоиз него профессор не получился?К. Чапек. «Фабрика Абсолюта» (гл. 1).Преподаватели—одна из самых гнусных разновидностей интелли-гентов. Ввиду интенсивного упражнения языка очень многие из нихвладеют им виртуозно, и переспоривать их человеку, привыкшемуменьше говорить и больше думать, -- затруднительно. Регулярноблистая своими псевдознаниями перед глядящими им в рот студен-тами, они приобретают чрезвычайную уверенность в правильностисвоего строя мысли и в исключительности своих способностей.Когда говорят, что образование дорого стоит, меня это всегдараздражает: дорого стоит не образование, а содержание всей этойсворы «преподов» и оплата разных издержек, вызванных ихпаразитической и деструктивной деятельностью.Это они заставляли меня прожигать свою молодость на лекциях и псевдолабораторных занятиях, забивали мою голову ненужнымисведениями, радостно душили мои попытки творчества и портили мне нервы на экзаменах.Это они являются единственным препятствием реформе образования,которая ликвидировала бы такой пережиток малокнижногосредневековья, как лекции, сократила бы срок получения высшегообразования лет до трех и предоставила бы каждому одаренномустуденту возможность развиться в творческую личность.Когда они прутся в политику (а они очень любят это делать),они смердят там своим многословным вздором и сбивают справильного пути целые нации. Ни один народ не сможет зажитьдействительно хорошо, пока не покончит со своими любителямичитать лекции.Если от плохих врачей есть определенная польза—вымираниеслабых, то от плохих преподавателей есть только зло, причемзло страшное, потому что без больших натяжек на эту категориюинтеллигентов можно свалить все преступления цивилизации. Этикошмарные чудовища, эти воплощения зла, эти концентраторы иретрансляторы всякого вздора, эти попиратели здравого смысла, этипожиратели молодости—да поразит их сифилис (тех из них, у когоего еще нет), да хватит их кондрашка. Величайшим из людей будеттот, кто найдет способ освободить от них человечество. Это былобы более важное достижение, чем избавление его от чумы, оспы иполиомиелита вместе взятых. Чем больше я думаю о преподавателях,тем больше укрепляюсь в мысли, что с феноменом преподаванияв него нынешней форме надо решительно и беспощадно кончать,каких бы воплей и жертв это ни стоило. Мы имеем ситуацию«или-или»: или в обществе радикально сократится воспроизводстводураков, абсурдистов и моральных уродов, а также всякийпсевдонаучный треп, или попытка решения любой значительнойпроблемы будет вязнуть в интригах и болтовне. Гораздо дешевледержать «преподов» в концлагерях на всем готовом, чем выявлятьи исправлять ущерб, который эти люди будут причинять (даже приусловии запрета на их «работу»), если позволить им свободноболтаться по улицам.Несомненно, есть приличные люди и среди преподавателей: малоли чем приходится людям заниматься под нажимом обстоятельств. Но о своих коллегах, боюсь, они вряд ли смогут выразиться вежливее,чем я. Если, конечно, они действительно приличные люди. * * * Кстати, у Ницше («Странник и его тень», 281): «Надо допускать как можно меньше людей для посредничества между продуктивными умами и умами, жаждущими получить от них знание, потому чтопосредники почти невольно всегда подмешивают посторонние вещества в пищу, которую они приносят, затем они слишком дорого ценят свое посредничество, требуя для себя того, чего бывают лишены ориги-нальные продуктивные умы, а именно участия, восхищения, времени, денег и многого другого.»

Философы.

Никто, я думаю, не оказал всем смертным столь дурнойуслуги, как те, кто научились философии словно некомупродажному ремеслу и живут иначе, чем учат жить.Сенека. «Письма Луцилию» (108).Я ничего не имею против Сократа или Дэвида Юма. Я обожаюАристотеля и Шопенгауэра. Я почти до слез восторгался некоторымитекстами Ницше. Но я при случае душил бы голыми руками тех, ктос апломбом называют себя «профессиональными философами». Мерзкаяпорода абсурдизаторов, лезущих в систему высшего образованияи отравляющих молодежь своими претенциозными вздорными фикциями.Гнусные черви на трупах великих мыслителей прошлого. Как ловкоони прикрываются славой покойников! Как самозабвенно презираютони профанов, не желающих разбираться в их заумной галиматье! Каклихо отшивают они всякого, кто дерзает ставить под сомнениецелесообразность их существования!Есть настоящие философы. Их мало. Они создают философскиесистемы. В крайнем случае разбирают отдельные фундаментальныевопросы человеческого существования, к примеру: роль игры вжизни людей (Хейзинга), роль агрессии (Лоренц), феномен Запада(Зиновьев). Некоторые из них очень мутные и вредные (Сартр,Камю), но хотя бы добросовестные и смелые. И есть «профессио-нальные философы». Их много. Они тоже пишут книжки: преимущест-венно «учебники философии» и, как правило, в соавторстве. Браться за фундаментальные вопросы им нельзя—разве что пересказывать, каковы мнения об этих проблемах у настоящих философов. И уж совсем нельзя им разрабатывать философские системы. Если кто-то из них нарушает указанные «нельзя», он вылетает из «цеха». Возможно, он станет настоящим философом (и будет мыкаться как почти все настоящие философы), но он уже не сможет зарабатывать на жизнь преподаванием якобы философии.Главное для «профессиональных философов»—держать шеренгу и поддакивать себе подобным. Главное для настоящих философов—быть сами по себе и слать всех подальше. Две эти группыпротивоположны одна другой по своим установкам и взаимновраждебны.Как есть наука и псевдонаука, так есть философия и псевдофило-софия. XX век—век расцвета псевдофилософии. Можно даже говорить о глубоком упадке философии, о расстройстве системы саморефлексии общества. Демагогия, абсурд, муть и заумь—вместо четких правдивых ответов, ориентированных на практи-ческий эффект.Чем туманнее и заковыристее псевдофилософ, тем значительнее онрангом в сонме собратьев. Чем проще и доходчивее пишет автор осложных вещах, тем он им ненавистнее. Но, конечно, вполне воз-можно, что я ошибаюсь, когда полагаю, что философская система должна быть понятна (по крайней мере, в какой-то «вводной» своей части) любому среднесоображающему и среднеобразованному человеку, а иначе она попросту не нужна.Единственный способ возродить философию—это изгнать псевдо-философию из высших учебных заведений. Студенты могут ограни-чиваться прочтением двух десятков действительно философских иполезных для жизни книг (сегодня они их не читают!), а такжезнакомиться с коротким докладом о том, что такое философия,какой хорошей она была и почему ее вытеснила псевдофилософия.Сваливание в одну кучу настоящих философов и «профессиональныхфилософов» (= преподавателей якобы философии) идет от последних.Они и само название «профессиональный философ» выдумали(противно-лживое) -- так как любят при случае выдавать себяза настоящих философов, поскольку в глубине души сознают ихогромное интеллектуальное и нравственное превосходство над собой.«Профессиональный философ»—это звучит гордо. Это некакой-нибудь шаромыжник, шлифующий линзы для очков, как Спиноза.И не какой-то там недорезанный филолог-пенсионер, закончившийжизнь в сумасшедшем доме, как Ницше.О том, насколько понятной должна быть философская система длясреднего интеллектуала. В философской системе надо различатьпонятность и приемлемость. Если система не понятна длябольшинства думающих культурных людей, значит, она плохо изложенаили представляет собой и вовсе чушь. Если она для своегораспространения нуждается в посредстве «профессиональныхфилософов», значит, она дойдет до «конечного потребителя» лишь виспорченном виде. А если она приемлема для большинства, то надо,конечно, подозревать, что она старовата и уже не отвечаетситуации в обществе. Запаздывание в распространении философскихсистем, отвечающих текущим и назревающим потребностям общества,вызывается не только тем, что они слишком непривычны, но и тем,что их распространению препятствует масса «профессиональныхфилософов», для которых эти системы—вызов. Кстати, философскиехалтурщики и абсурдисты любят оправдывать феноменом запаздываниянеприятие их пачкотни критически мыслящими людьми.Псевдофилософия—последнее прибежище неудачников из числа псевдообразованных амбициозных интеллигентов.У псевдофилософов есть множество оправданий своей очевиднойбесполезности (неочевидной вредности—если копать глубже).Одно из них—миф о том, что они работают не на текущий день,а на далекое будущее (вперед лет на 50..300). Труженики, матьих растак. Можно подумать, в текущем дне нет насущных проблем,требующих предельного мозгового напряжения и хотя бы в принципедопускающих решение, эффекта от реализации которого не надо ждать50..300 лет. Кстати, некоторая часть этих проблем—следствиедеструктивной деятельности псевдофилософов и мутных философов,когда-то много «поработавших» на будущее лет 50..300 назад.Еще одно оправдание псевдофилософами их заумной, непонятно к чему клонящей болтовни—утверждение о благотворности культиви-рования многих «направлений мысли» ввиду неясности, какое из нихболее правильное. Можно легко согласиться с тем, что такой яснос-ти нет, но никак нельзя согласиться с тем, что псевдофилософы представляют разные «направления мысли»: на самом деле они пара-зитируют на настоящих философах в рамках каждого «направления», а заодно и дискредитируют последних. И кстати, они при всякомподходящем случае яростно набрасываются на представителей МОЕГО «направления мысли» (точнее, на меня самого) -- наверное, потому,что паразитирование на таких, как я, им представляется беспер-спективным.Также выдвигается иногда аргумент, что для того, чтобы где-топроклюнулся какой-нибудь гений, надо терпеть большое количествопопыток разных сомнительно одаренных личностей сотворить что-тозначительное. Именно так и обстояли бы дела, если бы главнойзаботой этих личностей не было дружное и энергичное воспрепят-ствование людям, которые пробуют сказать что-то существеннорасходящееся с тем, что вещает их сложившийся коллектив.С точки зрения псевдофилософа, человек, заявляющий о бесполез-ности (надо бы: вредности) псевдофилософии, -- филистер: распро-страненная разновидность людей, характеризующаяся невосприимчи-востью к заумным идеям. Именно вследствие огромной численностифилистеров псевдофилософы оказываются людьми исключительными—избранными, так сказать. Филистеры лишены способности смотретьдалеко вперед, вглубь и вверх—иначе говоря, ущербные существа,напрашивающиеся на сострадание и не способные протянутьсколько-нибудь долго, если псевдофилософы перестанут думать завсех. Филистеры бывают двух разновидностей: те, которым нет деладо псевдофилософов, и те, кого псевдофилософы раздражают.Последняя разновидность филистеров—малочисленная, но затоочень гнусная и очень вредная для человечества, потому что онаназывает псевдофилософов шарлатанами и хочет, чтобы их не было(или чтобы они, по крайней мере, не лезли в учителя жизни, незабивали информационные каналы своим бредом и не требовали за него деньги у общества).Среди псевдофилософов надо различать слегка припыленныхимитаторов и тех, кто отдаются псевдофилософствованию со страстьюи с убеждением в своей призванности. В последнем случае я склоненсчитать псевдофилософствование своеобразным психопатологическимкомплексом, соединяющим нарушения восприятия и критическогомышления с малопрогредиентной манией величия и психопатичностьюистерического типа (вот загнул!). Личности, отягощенные указаннымкомплексом, склонны много читать (и—хуже того—помнитьпрочитанное), выискивать и подхватывать наиновейшее, всюду лезтьсо своим неравнодушным мнением. Они любят выражаться вычурно, собилием малоупотребляемых терминов и говорить сложно о простом.Способность усложнять простое они считают своим достоинством.Страстные псевдофилософы—мазохисты. Они любят быть гонимыми.Это возвышает их в собственных глазах до таких фигур, какМартин Лютер, Джордано Бруно или даже Иисус Христос. Поэтомуони намеренно прутся туда, где можно получить щелчок по носу.Ввиду неспособности создать какой-либо фундаментальный текстони, чтобы оправдать свое существование на этом свете, лезутв публицистику и в политику, выдают себя за методологов,политологов или культурологов, читают лекции, пристраиваютсяредакторами, создают школы чего-нибудь, в которых извращают мозгимолодежи. Им кажется, что, пребывая в гуще жизни и раскрывая глазаалчущим правды, они реализуют свою высокую миссию: «учат думать»или что-то в этом роде.Слегка припыленные имитаторы в это время усиленно занимаютсякомпиляцией и издают толстые «основы», «введения», «курсы»,«общие теории» и прочую дребедень с псевдознаниями, забивающуюкнижные прилавки и отвлекающую от настоящей литературы тунесчастную молодежь, которая вследствие неспособности решитьпроблемы секса и карьеры возгорелась приобщиться к мудрости.Что же касается действительных, здравых философов, то онивидятся людьми ленивыми, умеренно сторонящимися общения иширокого внимания, в прохладных отношениях с властями, внепартий, недоверчивыми, консервативными, критичными,сомневающимися, слегка ворчливыми, зарабатывающими не философией,пишущими просто и немного, а также умеренно склонными кпостроению «систем» (потому что «системы» экономят мозговыеусилия). Довольно близкими к указанному типу представляютсяСенека, Спиноза, Шопенгауэр и я. * * * А может быть, настоящий философ это даже не столько тот, кторазрабатывает новые системы или решает отдельные существенные,но слишком сложные проблемы общего характера, сколько тот, ктопридерживается (и на словах, и на деле) старых проверенныхсистем, слегка подправляет их соответственно меняющимся условиями накапливающемуся общественному опыту их применения и защищаетих от новых попыток дискредитации. Ведь человечество по своейсути за последние 2000 лет изменилось мало, а значит, не моглосильно измениться также правильное и неправильное, то бишьдобродетели и пороки.