В поисках новых объяснительных понятий

Невозможность применения в микрофи­зике принципов механистического детерми­низма для объяснения мельчайших явлений была истолкована приверженцами класси­ческой науки как неудача, которую необ­ходимо во что бы то ни стало преодолеть, возвращаясь к традиционной концепции де-

¹ Гейзенберг В. Физика и философия. Гл. 2. С. 21.

терминизма. В этом отношении и Эйнш­тейн примкнул к сторонникам классической науки. Конечно, он глубоко изменил прин­цип описания движения по сравнению с ньютоновской механикой. Тем не менее он сохранил верность классической физике в том, что касается необходимости механи­стического объяснения природных явлений вплоть до мельчайших деталей:

Я мучаюсь, пытаясь вывести из диф­ференциальных уравнений общей теории относительности уравнения движений ма­териальных точек, понимаемых как оди­ночные².

Поиск такого объяснения основывается на уверенности в том, что явления должны быть детерминированы сами по себе и что простая вероятность не может относиться к природе вещей: "Бог не играет в кости"³, или, иначе, мир может быть устроен лишь в соответствии с правилами абсолютного детерминизма.

Однако до сих пор все попытки сведения наблюдаемых микрофизикой явлений к строгому механистическому детерминиз­му, похоже, оказались неудачными. Эта не­удача соответствует теоретическим обосно­ваниям принципа неопределенности, вы­двинутым сторонниками квантовой теории, в частности Плавком и Гейзенбергом. Дей­ствительно, если верно, что наблюдаемые в микрофизике явления изменяются под воздействием средств наблюдения, то в ре­зультате они принимают случайный харак­тер. Ведь случай, согласно его объективно­му определению, появляется в результате встречи двух независимых причинных ря­дов. Поэтому взаимодействие наблюдае­мых явлений и средств наблюдения в мик­рофизике несет с собой неустранимую до­лю случайности.

Конечно, можно настаивать на том, что сами по себе, независимо от условий на­блюдения, микрофизические явления детер­минированы. В самом деле, утверждение о недетерминированности этих явлений са­мих по себе звучит шокирующе для нашего разума — ведь его основной принцип гла­сит, что "ничего не происходит без основа­ния". Однако требования современной нау-

¹ Einstein A. Lettre ä Born (1926). 'Ibidem.

ки существенно экспериментальны. И по­стулировать детерминизм, скрытый за на­блюдаемыми явлениями, не имеет физичес-кого смысла — такой тезис может отно­ситься лишь к формам метафизики, окончательно отвергнутым философией со времен кантовской критики. Так что задача современной философии скорее в том, что­бы изучать новые формы исследования де­терминации в познании природы, дабы из­влечь отсюда новые понятия философии природы и духа.

а) Новый телеологизм

Уже в самой постановке проблем де­терминизма имеется двусмысленность. В самом широком смысле этого термина детерминизм означает требование дете­рминации. Это требование неотделимо от научного мышления вообще. Но оно может требовать только точности в оп­ределении явления и соотнесения его с при­чинами. Поиск исключительно механичес­кой причинности направлен лишь на одну особую форму детерминации — ту, при которой "начальное состояние... однознач­но определяет протекание процесса во все последующее время"¹. Несомненно, эта форма детерминации не подходит для микрофизики, где из-за соотношения неопределенностей детальное измерение явлений не может избавиться от неточ­ности.

Но в данном случае индетерминация оказывается результатом требования осо­бой формы детерминации, основанной на механической причинности. "Однако и в классической механике уже со времен Лейб­ница известна другая постановка вопроса, которая там также ведет к определенному ответу"². Согласно механицизму, процесс полностью определен, если "кроме конфи­гурации в один момент времени" известен и "импульс"³, воздействующий на данную систему в этот момент. Но можно также считать, что система полностью опреде-

¹ Планк М. Единство физической картины мира // Избранные труды. С. 587.

² Там же. 'Там же.

лена, если известны ее конфигурации в два разных момента при условии, что из­вестен и "вариационный принцип"⁴, объяс­няющий переход от одной конфигурации к другой.

Но еще до Лейбница Ферма и Гюйгенс открыли такой вариационный принцип в области физической оптики. Так, Ферма показал, что "если две точки находятся в различных прозрачных средах, то луч све­та, чтобы пройти от одной точки к другой, преломляется у плоской поверхности, по которой соприкасаются обе среды, таким образом, что употребляет возможно мень­шее количество времени, совершенно так же, как это происходит при отражении от плоской поверхности"⁵. Надо, однако, за­метить, что соответствующее доказатель­ство предполагает установленным закон отношения синусов. Поэтому более инте­ресным представляется обратное доказа­тельство, в котором Ферма, предполагая известным отношение скоростей в двух прозрачных средах, исходил из принципа, что "свет употребляет при этом прохожде­нии возможно меньшее количество време­ни, чтобы затем вывести из этого постоян­ство отношений синусов"⁶. Это доказатель­ство показывает, что если даны начальная и конечная точки движения, а также вари­ационный закон этого движения между крайними точками (за возможно короткое время), то промежуточная траектория мо­жет быть полностью определена (согласно закону равенства синусов).

Однако обобщение этого положения бы­ло дано лишь Лейбницем благодаря ис­пользованию исчисления бесконечно ма­лых. Доказательства Ферма и Гюйгенса ос­новывались на определении кратчайшего промежутка времени. Вместо этого чисто количественного определения Лейбниц в качестве предмета исследования взял "наиболее определенное по величине, могу­щее быть как наибольшим, так и наимень­шим в своем порядке"⁷:

"Там же.

⁵ Гюйгенс X. Трактат о свете. Гл. 3. С. 59—60 (см. там же доказательство Гюйгенса).

'Там же. С. 60.

⁷ Лейбниц Г. В. Анагогический опыт исследо­вания причин // Соч.: В 4 т. М., 1984. Т. 3. С. 132.

Так, пусть имеется... выпуклая либо вогну­тая кривая AB, а 57" — ось, с которой на кривую опущены ординаты; при этом вид­но, что ординате Q ('или R) соответствует равная ей и являющаяся как бы ее двойни­ком некоторая другая q (или г). Но име­ется особый случай ординаты ЕС, которая оказывается единственной определенной, единственной по своей величине и не име­ет двойника, поскольку две ординаты ЕС и ее сливаются, образуя одну ординату, и эта ордината ЕС оказывается наиболь­шей в случае вогнутой кривой и наимень­шей в случае выпуклой¹.

"Основанием анализа" здесь является един­ственность решения, которое только и дает абсолютную определенность, тогда как лю­бое другое решение выступает как двойст­венное и, следовательно, как недостаточно определенное.

Например, в случае отражения или пре­ломления света, если даны начальная и конечная точка траектории, а также поверх­ность отражения или преломления, то за­дача состоит в определении на этой поверх­ности точки преломления или отражения.

¹ Лейбниц Г. В. Апагогический опыт исследо­вания причин // Соч. Т. 3. С. 132.

При этом оказывается, что принцип Гюй­генса и Ферма (определение через кратчай­шее время) применим не ко всем случаям, так как "в случае вогнутых зеркал оказыва­ется, что путь отраженного луча наидлин­нейший"², как это видно на рисунке, где у вогнутого зеркала DCD' траектория АС В самая длинная и в то же время более оп­ределенная, чем любая двойственная траек­тория ADB или AD 'В. Таким образом, оп­ределенность обязательно связана не с кра­тчайшим путем, но с "уникальным, единственным, или определенным по своей величине"³. При отражении решение задачи дается лишь равенством углов падения и отражения, ибо при всяком неравенстве этих углов имеется два симметричных ре­шения или "близнецы"⁴. Также и в случае преломления решение определяется тем, что оно единственно:

...Преломленный луч, исходящий из точки, находящейся в одной среде, достигает точ­ки, находящейся в другой среде, наиболее определенным, единственным путем, не имеющим, так сказать, пути-близнеца...⁵

Правда, в случае преломления решение та­ково, что время прохождения луча является "в действительности... наиболее кратким"⁶. Но здесь это лишь следствие, а не принцип доказательства.

Отсюда видно, что принцип, согласно которому природа действует "наикратчай­шими" путями, есть лишь количественное следствие принципа, по которому она дей­ствует "наипростейшими"⁷ путями. Но "на­ипростейший" означает здесь "наиболее оп­ределенный", а самый определенный — это тот, при котором устраняются другие воз­можные решения, то есть те, возможность которых остается неопределенной. Следо­вательно, принцип, согласно которому при­рода действует простейшими путями

— и который Лейбниц и Мопертюи назва­ли "принципом наименьшего действия",

— может быть выражен в терминах вероят­ности. Действительно, он означает, что из всех возможных решений природа выбира-

² Там же.

'Там же. С. 133.

"Там же.

⁵ Там же.

⁶ Там же. С. 135. ⁷Тамже. С. 129,131.

ет самую большую вероятность. Принцип наименьшего действия может, таким об­разом, быть сведен к принципу, согласно которому природа действует лишь в на­правлении наибольшей вероятности. В са­мом деле, в случаях равной вероятности невозможно прийти к определенному ре­шению.

Таким образом, может проясниться про­блема, связанная с опытами с интерферен­цией. В этих опытах обнаруживается серь­езное противоречие: "если физическая сис­тема в результате вполне определенного процесса переходит в течение определенно­го промежутка времени от одной опреде­ленной конфигурации к другой определен­ной конфигурации, то вопрос о конфигура­ции в промежуточные моменты времени вообще не имеет никакого физического смысла"¹. Действительно, там, где в на­блюдение не вписываются определенные природные действия, — например, испуска­ние или поглощение кванта света — могут определяться лишь вероятности. Так, в опытах с интерференцией прохождение фотона через одно или другое отверстие в экране соответствует лишь равной веро­ятности в пользу того или другого отвер­стия. Но это лишь виртуальность, а не реальное действие. Тем не менее процесс может считаться детерминированным в це­лом, поскольку он переходит от одного определенного состояния к другому с по­мощью столь же определенного закона из­менения.

Но такая концепция детерминизма всту­пает в прямое противоречие с собственно механистической концепцией. Согласно последней "движущая причина действует от настоящего в направлении к будущему, так что будущие состояния представляются обусловленными прошлыми состояния­ми"². Но применение принципа наименьше­го действия предполагает, что конечное со­стояние уже определено, и оно определяет вариационный закон, согласно которому

' Плат М. Единство физической картины мира // Избранные труды. С. 588.

² Planck M. L'image du monde dans la physique moderne. Science et religion. Geneve, Gonthier, 1963. P. 130; ср.: Planck M. Wege zur physikalischen Erkenntnis. Wissenschaft und Glaube. Leipzig, 1933. S. 219—222.

это конечное состояние можно достичь, ис­ходя также из определенного начального состояния. Таким образом, применение этого принципа делает "из определенного окончания то, из чего исходит развертыва­ние ведущих к нему процессов"³. Следова­тельно, налицо "формула причинности, об­ладающая явно телеологическим характе-ром"⁴ или имеющая "нечто общее

Ь) Значение натурализма

Это обращение к конечной причине представляется в физике очевидно парадок­сальным и даже неприемлемым. В самом деле, если принять вместе с Лейбницем и Планком, что свет идет самым простым путем, то придется также принять, что "фо­тоны, составляющие световое излучение, ведут себя как разумные существа", ибо "среди всех возможных кривых линий они всегда выбирают ту, которая прямее всех ведет к цели"⁶. Но эта идея для нас непри­емлема, так как природу "мы не считаем... мыслящей сущностью"⁷, но скорее "ирра­циональной силой"⁸. Причина, по которой современная физика отвергает целенаправ­ленность, заключается в том, что такое представление является антропоморфичес­ким, поскольку приписывает явно бессозна­тельным и неразумным вещам возмож-ность принятия целей и средств, ведущих к ним самыми простыми и самыми опреде­ленными путями.

Но прежде чем отбрасывать телеологи­ческую интерпретацию, следует учесть, что она "не вносит в естественные законы ника­кого противоречивого элемента"⁹. В самом деле, определение любой цели влечет за

³ Ibidem.

⁴ Ibidem.

⁵ Лейбниц Г. В. Апагогический опыт исследо­вания причин // Соч. Т. 3. С. 131.

⁶ Planck M. L'image du monde dans la physique moderne. Science et religion. P. 129.

''Кант И. Критика способности суждения. § 61 // Соч. М., 1966. Т. 5. С. 383—384.

'Alexandre d'Aphrodise. Commentaire ä la Physique d'Aristote. II, 2, 194 b 26, in Simplicius. Commentaire ä la Physique. P. 311, 1.

⁹ Planck M. L'image du monde dans la physique moderne. Science et religion. P. 130.

собой определение механического аппарата средств, необходимых для достижения це­ли, так что механическая необходимость выступает как момент целенаправленности:

Необходимо ведь иметь в наличии мате­риал определенного качества, раз намече­на постройка дома или поставлена какая-нибудь другая цель; и сначала должно воз­никнуть и быть приведено в движение именно это, а затем уже и то, и таким способом надо идти последовательно, по­ка не будет достигнута цель и ради чего каждый предмет возникает и существует. Так же происходит и со всем, что порож­дается природой¹.

Таким образом, в человеческой технике имеет место полное соответствие между механицизмом и целенаправленностью. Но эта эквивалентность механистического и те­леологического описаний может быть об­наружена и в объяснении природы, где воз-можно и ставить вопрос "для чего" (то есть вопрос о цели, объясняющей использова­ние средств), и вопрос "как" (то есть вопрос о механически определяемом отношении причины к следствию, объясняющем дос­тижение результата):

Но [как говорят] в физике спрашивают не о том, почему есть вещи, а о том, каковы они. Я отвечаю, что спрашивают и о том и о другом. Нередко цель и употребление чего-либо позволяют догадаться, каково оно, поскольку, зная цель, легче судить о средствах. Ведь чтобы объяснить маши­ну, нет лучшего способа, чем установить ее цели и показать, как все ее детали слу­жат этой цели².

Механические отношения причины к след­ствию отличаются от отношений средств к цели лишь разным подходом ко времени: механическое отношение следует временно­му порядку, а телеологическое его перево­рачивает.

Однако этого различия достаточно, что­бы стало невозможным удовлетвориться простой эквивалентностью между механи­цизмом и целенаправленностью. Надо еще выяснить, какое из этих тесно связанных

¹ Аристотель. О частях животных. I 1, 639 b 26—30. M., 1937. С. 35.

^г Leibniz G. G. Reponse aux reflexions qui se trouvent dans le 23-e Journal des savants de cette annee touchant les consequences de quelques endroits de la philosophic de Descartes // Die philosophischen Schriften von G. W. Leibniz. Hrsg. von C. J. Gerhardt. Berlin, 1885. Bd. IV. S. 339.

понятий является основным. История физи­ческих теорий, и в частности физической оптики, достаточно убедительно показыва­ет, что механицизм не в состоянии опреде­лять явления вплоть до мельчайших дета­лей, тогда как принцип наименьшего дейст­вия, "вместо того чтобы ограничиваться только общим, нисходит и до всякой от­дельной вещи или явления"³. Так, в тех случаях, когда с помощью механицизма нельзя определить никакую траекторию, этот принцип позволяет указать определен­ную вероятность. Поэтому можно сказать, что "насколько наш ум может их постичь", законы природы могут "быть сформулиро­ваны как соответствующие действованию, направленному к некоей цели"⁴ и что имен­но в этой форме, а не в форме механисти­ческого детерминизма они "образуют раци­ональный порядок мира"⁵.

Итак, современная наука не дает основа­ний считать механицизм единственно соот­ветствующим действительной детермини­рованности природы. Наоборот, подход к природе с позиций механицизма приво­дит не к определенным результатам в ча­стностях, а скорее к простому вероятно­стному индетерминизму. Отсюда и воз­можность направить против самого механицизма обвинение в антропоморфиз­ме, обычно предъявляемое телеологизму. Антропоморфным скорее выглядит пред­ставление природы как механически опре­деленной вплоть до мельчайших деталей, поскольку оно соответствует не объектив­ному наблюдению природы, а построению простых машин, настолько примитивных, что механическая связь средств и целей — или причин и следствий — может в них быть полностью определена, как это имеет место, например, в работе часовых механи­змов.

При этом надо отметить, что работа более сложных машин, как, например, элек­тронных машин, уже не поддается такому объяснению. Операции, осуществляемые такими машинами, настолько сложны, что уже по определению исключается их де-

³ Лейбниц Г. В. Апагогический опыт исследо­вания причин // Соч. Т. 3. С. 129.

⁴ Planck M. L'image du monde dans la physique moderne. Science et religion. P. 130. ^!Ibid. P. 131.

тальныи анализ: определены лишь началь­ные элементы и правила их комбинации в зависимости от требуемых результатов. Природу можно сравнить именно с такой машиной, работа которой детерминирова­на в соответствии с правилом, позволяю­щим перейти от начального к конечному состоянию, а не в соответствии со знанием механических деталей отдельно взятых процессов.

По поводу форм рационализма, которые исключают целенаправленность из приро­ды на том основании, что природа не обла­дает умом или является иррациональной силой, можно заметить, что научный раци­онализм не может допускать без противо­речия, что природа иррациональна. Напро­тив, наука ищет основание явлений, то есть она стремится познать природу как рацио­нально определенный процесс. Но правиль­ная связь средств ради цели есть, очевидно, более рациональный процесс, чем чисто случайное перекрещивание механических причин, производящих следствия вслепую.

Тем не менее если можно определить природу как действие, направленное к цели и детерминированное ею, то все же нельзя считать, что устремленность к цели в при­родных процессах имеет намеренный ха­рактер. Несомненно, это и хотел сказать Кант, говоря, что природа не является "мыслящей сущностью"¹. Если природу можно рассматривать как сам по себе раци­ональный процесс, то тем не менее нельзя эту рациональность считать самосознаю­щей. В человеческом же действии целена­правленность сознательна. Человеческое техническое действие — это процесс, на­правленный к цели, поскольку сознание це­ли предзадает совокупность операций:

Но и самый плохой архитектор от наилуч­шей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове. В конце процесса труда получается результат, ко­торый уже в начале этого процесса имелся в представлении человека, т. е. идеально².

А это предсуществование цели в форме ее сознательного представления в мышлении

¹ Кант И. Критика способности суждения. § 61 // Соч. Т. 5. С. 384.

² Маркс К. Капитал. Кн. 1. Гл. 5 // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 189.

есть то, что обычно требуют для определе­ния целенаправленности процесса.

Но отсюда видно, что обычное опреде­ление конечной причины носит антропо­морфный характер. То, что называют "це­ленаправленностью", есть не что иное, как субъективная целенаправленность, то есть сознательное представление цели, при ко­тором человеческий ум решает вопрос о выборе средств для достижения данной цели. Однако природа демонстрирует нам явные примеры отношений средств к цели, когда мы не можем предполагать ни созна­ния, ни рефлексии, ни использования средств на основе технического решения:

Яснее всего это выступает у прочих живых существ, которые производят [вещи] без помощи искусства, не исследуя и не сове­туясь, почему некоторые недоумевают, ра­ботают ли пауки, муравьи и подобные им существа, руководствуясь разумом или чем-нибудь другим. Если постепенно идти в этом же направлении, то мы обнаружим, что и в растениях полезные [им части] возникают с какой-то целью, например листья ради защиты плода. Так что если по природе и ради чего-нибудь ласточка строит гнездо, а паук [ткет] паутину и рас­тения производят листья ради плодов, а корни растут не вверх, а вниз ради пита­ния, то ясно, что имеется подобная причи­на в [вещах], возникающих и существую­щих по природе³.

Если паук, ткущий паутину, приспосабливает средства к определенной цели, хотя мы и не можем всерьез полагать, что он сознательно и обдуманно ставит цель для своих действий; если вообще живые существа обнаруживают организацию, в которой части действуют как органы, то есть как орудия или вообще средства для достижения определенных це­лей, как, скажем, зубы для разжевывания или глаза для того, чтобы видеть, хотя мы и не можем считать, что внутри организма некое сознательное намерение подготовило орга­ны для их функции, — тогда надо перестать определять целенаправленность только че­рез сознательное представление цели, опре­деляющей сознательный поиск средств:

Странно ведь не предполагать возникно­вения ради чего-нибудь, если не видишь, что движущее [начало] обсудило решение⁴.

³ Аристотель. Физика. II 8, 199 а 20—30 // Соч. Т. 3. С. 99.

"Там же. 199 b 26—28. С. 100.

Бывает, что и в технической деятельности, которая считается образцом целесообраз­ного действия, человек "не обсуждает"¹

— и это именно тогда, когда нахождение решения совершается инстинктивно, то есть через спонтанное связывание средств и целей, что характерно для производства и порождения в природе. Таким образом, следует высвободить понимание целена­правленности из ее узкого определения

— как только сознательной и обдуманной целенаправленности. В самом общем смысле и в том виде, как его можно об­наружить при изучении природы, можно назвать "соответствующим цели" "всякое производство, осуществляемое правиль­ным образом ради определенного резуль­тата"², — независимо от намеренного и со-знательного характера определения средств и целей.

Отказ от использования понятия целена­правленности или целесообразности при объяснении природы основывается глав­ным образом на стремлении избежать вся­кого антропоморфизма. Но целенаправлен­ность не может быть исключена из челове­ческого мира, поскольку она явно характеризует человеческое действие, что наблюдается в самом простом опыте. В частности, учет целенаправленности не может исключаться из морали. Поэтому Декарт, изгнав из физики рассмотрение ко­нечных причин³, согласен на введение их с точки зрения морали и религии:

С точки зрения нравственной мысль о том, что все создано Богом ради нас, и благочестива и добра (так как она еще более побуждает нас любить Бога и возда­вать ему хвалу за его благодеяния)...⁴

Но эта вторая точка зрения несовместима с той, которая предписывает совершенно выбросить "из нашей философии разыска­ние конечных целей"⁵. Поэтому в этой пер­спективе идея целенаправленности пред-

¹ Аристотель. Физика. II 8, 199 b 28 // Соч. Т. 3. С. 100.

² Alexandre d'Aphrodise. Commentaire ä la Physique d'Aristote. II 2, 194 b 26, in Simplicius. Commentaire a la Physique. P. 311, 23—24.

³См.: Декарт Р. Первоначала философии. Ч. I. § 28//Соч. Т. 1.С. 325.

"Там же. Ч. III. § 3. С. 387.

⁵ Декарт Р. Начала философии. Ч. I. § 28 // Избр. произв. М., 1950. С. 438.

ставляется верной лишь в известном смысле"⁶, то есть по мере соображений лишь субъективного благочестия, а не на основе рассмотрения подлинной природы вещей:

Поскольку нет в мироздании ничего, что не могло бы нам так или иначе послужить (хотя бы для упражнения нашего ума и для того, чтобы воздавать хвалу Богу при созерцании его творений)...⁷

Рассуждения о целесообразности выглядят в данном случае как чисто нравоучитель­ные, и "было бы... дерзко выдвигать такой взгляд при обсуждении вопросов физи­ки..."⁸ Но если таким образом противопо­ставлять поиск конечных причин в морали и их исключение в физике, то стремление к моральному благу оказывается чем-то чисто субъективным, не имеющим подлин­ного основания в природе вещей:

...Как те древние, которые усматривали во вселенной только взаимодействие частиц, к чему, по-видимому, склонны те умы, в коих преобладает имагинативная спо­собность, поскольку они полагают, что следует обходиться только математичес­кими принципами и что нет никакой нуж­ды ни в принципах метафизических, кото­рые считают химерами, ни в принципах блага, которые они относят к области че­ловеческой морали, как будто совершенст­во и благо являются лишь неким особым результатом наших мыслей, а не находят­ся во всеобщей природе'.

Самая четкая форма этого противоречия наличествует в кантовской философии, где природа, понимаемая как чисто механичес­кая, абсолютно противополагается царству нравственных целей в непримиримом кон­фликте.

Однако в третьей кантовской критике была предпринята попытка перебросить мост через эту пропасть, осмысливая со­гласно категории целесообразности одно­временно человеческое искусство и технику природы¹⁰. И все же, вследствие идеалисти­ческих предрассудков Канта, его критика не

⁶ Декарт Р. Первоначала философии. Ч. III. § 3 // Соч. Т. 1. С. 387.

⁷ Там же.

⁸ Там же.

⁹ Лейбниц Г. В. Апагогический опыт исследо­вания причин // Соч. Т. 3. С. 128.

¹⁰См.: Кант И, Критика способности сужде­ния. § 76 // Соч. Т. 5. С. 433.

смогла ни нащупать подлинную связь чело­веческой и природной продуктивности, ни придать целесообразности подлинно объек­тивный статус. Тем не менее его попытка свидетельствует о невозможности придер­живаться только противоположности меж­ду человеческим действием и производи-тельностью природы. Она также подсказы­вает, что разрешение конфликта между механицизмом и целесообразностью зави­сит от точного анализа смысла и значения человеческой техники.

Действительно, техническое производ­ство демонстрирует тип производства, ясно определенного в соответствии с целена­правленностью, способ действия которого, однако, чисто механический и природный. В технической деятельности "веществу при­роды" человек "сам противостоит как сила природы", приводя в движение "принадле­жащие его телу естественные силы"¹ — си­лы его рук, как и силы его мозга. В то же времятехническое действие использует за­коны природы, так что нет никакой раз­ницы "между машинами, сделанными ру­ками мастеров, и различными телами, со­зданными одной природой"²:

И ведь несомненно, что в механике нет правил, которые не принадлежали бы фи­зике; поэтому все искусственные предметы вместе с тем и предметы естественные. Так, например, часам не менее естественно показывать время с помощью тех или иных колесиков, из которых они состоят, чем дереву приносить плоды³.

Но в техническом действии механицизм имеет лишь тот смысл, что он позволяет определить средства достижения цели. По­этому если ряд операций и орудий, исполь­зуемых в технической деятельности, ска­жем, в медицине, образует целиком естест­венный процесс, то надо также считать естественным процессом связь всех этих операций с определенной целью, в данном случае с задачей сохранения здоровья. Эта цель может, следовательно, быть приписа­на и природе, когда вводятся в действие естественные средства и операции, реально

¹ Маркс К. Капитал. Кн. 1. Гл. 5 // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 188.

² Декарт Р. Первоначала философии. Ч. IV. §203//Соч. Т. 1. С. 418—419. ³Там же. С. 419.

содействующие восстановлению и поддер­жанию здоровья организма.

Таким образом, когда Аристотель ис­толковывает природу исходя из характе­ристик человеческого действия, то это не антропоморфическое понимание природы, а, наоборот, осознание существенно при­родного характера человеческого произ­водства. "Делается же ради чего-нибудь, следовательно, и по природе существует ради этого"⁴. Техника действует как при­рода, а природа — как техника: "... как делается [каждая вещь], такова она и есть по [своей] природе, и, какова она по [своей] природе, так и делается..."'. Надо заметить, что и в самом человеческом производстве использование законов природы может дать основание для чисто механического толкования изготовления искусственных предметов:

В настоящее время полагают, что [сущес­твование] по необходимости заключено в [самом] возникновении, как если бы кто-нибудь вообразил, что стена возникла в силу необходимости потому, что тяже­лые [предметы] по своей природе стремят­ся вниз, а легкие — на поверхность, в ре­зультате чего камни и основание оказа­лись внизу, земля по своей легкости — наверху, а на поверхности — преимуще­ственно дерево, как самое легкое. Конеч­но, стена возникла не без этих материалов, однако и не благодаря им — разве только с их материальной стороны, — но ради укрытия и охраны⁶.

Дом строится в соответствии с законами тяжести: камень для фундамента, кирпич для стен, дерево для крыши. Однако под­линное основание его устройства — не тя­готение, а соображения укрытия и защиты. Также и в организованной продуктивности природы подлинное основание следует ис­кать в достигнутой организации; вне же учета цели упорядоченное совместное дей­ствие детерминирующих причин остается совершенно необъяснимым. Таким обра­зом, будучи само естественным производ­ством, человеческое производство дает ключ к пониманию производительности природы. Действительно, всякое производ-

⁴ Аристотель, Физика. II 8, 199 а 11—12 // Соч. Т. 3. С. 98.

⁵ Там же. 9—10.

«Там же. 9, 199 b 35—200 а 7. С. 100.

ство выступает как механическая деятель­ность, детерминированная целями, так что целенаправленность и детерминация бла­гим и лучшим заключены сначала в приро­де вещей, а уж затем обнаруживаются в де-ятельности и морали людей.

Надо, однако, уточнить, что человечес­кое производство глубоко отличается от природного. Дело в том, что различные причины производства — материя и идея, цель и производящая причина — сливают­ся в природе, но четко разделены в тех­ническом производстве. Действительно, в человеческом производстве материя от­лична от идеи, которая ее преобразует и оформляет, так как идея находится в со­знании работника, а материя — это внеш­ний объект, которому труд придает извне форму, каковую он не принял бы сам собой. В природном же производстве сы­рой материал не отличается от идеи. Опять же в человеческом производстве цель — удовлетворение человеческой по­требности — отличается как внешняя зада­ча от идеи — принципа внутренней ор­ганизации изготовляемого предмета, тогда как в природе вид представляет собой одновременно и цель порождения, и прин­цип организации, в соответствии с кото­рым оно происходит. Наконец, в челове­ческом производстве агент преобразования и используемые им орудия внешни по отношению к изготовляемому предмету, который ведет себя по отношению к ним как просто пассивный материал, тогда как при порождении природного существа ак­тивный агент — это семя, которое хотя и происходит от другого индивида, но тем не менее является для порождаемого ин­дивида "его подспудным принципом как его составная часть"¹.

Итак, четко внеположенными по отно­шению друг к другу являются лишь причи­ны человеческого производства, и этим оно отличается от производства в природе. Но это различие техники и природы не должно заслонять их существенное тождество. В тождестве техники и природы коренится глубокое единство системы причин, ибо всякое производство — естественное или искусственное — это преобразование мате-

¹ Aristote. Problemes. XIV 10, 923 b 33.

рии, являющееся механическим действием, регулируемым в соответствии с целью. В человеческом же производстве идея от­личается от материи, а цель — от средств и производящих механизмов. Поскольку здесь идея и цель также существуют раз­дельно, человеческое производство — это природное производство, ставшее созна­тельным. Это высшее отличие, это мыслен­ное осознание идеи и целенаправленности составляют превосходство человеческой де­ятельности над просто природным произ­водством.

Единство человеческого и природного производства выражается в том, что "ис­кусство... подражает"² природе. Это под­ражание не сводится к рабскому копирова­нию форм и механизмов, уже реализован­ных в природе, но означает, скорее, глубинное тождество процессов, телеологи­чески направляемых в природе, как и в ис­кусстве. Но сознательность и преднамерен­ность человеческой деятельности приводят к тому, что она "завершает то, что природа не в состоянии произвести"³. С этой второй стороны производительная деятельность человека выглядит как вступающая в кон­фликт с природой и представляющая собой антиприроду:

В самом деле, часто природа производит противоположное тому, что нам полезно. Ведь природа ведет себя всегда совершен­но одинаковым образом, тогда как полез­ное для нас все время изменяется. Поэ­тому, когда нужно было бы сделать нечто вне природного порядка, эта трудность заводит в тупик, и тогда необходимо ис­кусство. Потому мы и называем ту часть искусства, которая оказывает помощь при подобных трудностях, искусством машин. Здесь все происходит как в поэме Анти­фона: "Мы побеждаем искусством там, где нас побеждает природа". Это, напри­мер, тот случай, когда маленький одолева­ет большого или когда малая сила приво­дит в движение большие массы, и почти все те случаи, когда мы говорим о пробле­мах механики⁴.

Но поскольку техническая деятельность ис­пользует законы природы, в ней нет ничего антиприродного, скорее она представляет

² Аристотель. Физика. II 8, 199 а 15—16 // Соч. Т. 3. С. 98.

³ Там же.

⁴ Aristote. Mecanique. 847 а 13—24.

собой сознательное завершение природы. А это завершение природы представляет в технике прежде всего практический ин­терес. Но оно имеет смысл и для теории, поскольку осознание естественных механи­змов в технической деятельности приводит к естествознанию.

с) От материи к духу

Итак, научное и философское понимание природы оказываются тем более глубоким, чем более развита производительная дея­тельность человека. В этом причина, по которой такое понятие, как материя, несет в себе столько двусмысленностей и неяснос­тей: в ходе исторического развития челове­ческого производства оно соответствовало самым разным стадиям опыта и разным интерпретациям. В простейших, доистори­ческих формах производства, а также в ре­месленном труде материя — это просто сырой материал, противостоящий форме. Так что именно в ремесленном опыте коре­нятся различение и противопоставление ма­терии и идеи, которым соответствуют

— в зав