Соотнесение с трансиенлентным в экзистенциальном анализе

Фундаментальные условия экзистенции представляют собой структурную модель современного экзистенци­ального анализа, которая лежит в основе понимания психических нарушений, их диагностики и терапии (Langle, 2002a). Остановимся более подробно на этой модели и продемонстрируем, что все четыре условия экзистенции не могут быть объяснены только с психоло­гической точки зрения, поскольку в конечном итоге они переходят в трансцендентальное отношение, которое мы можем интуитивно почувствовать на психологичес­ки-субъективном уровне. «Существование каждого че­ловека не замкнуто само на себя, оно на всех уровнях устремлено в бесконечное» — так формулирует подоб­ное переживание Ясперс (1974, S. 13). И продолжает: «Объемлющее (Umgreifende) — это то, что лишь дает о себе знать, проявляясь в предметах и намечаясь на го­ризонтах, — само же оно, однако, никогда не становит-

ся предметом. Объемлющее не само является, а из него является для нас все другое. Одновременно благодаря Объемлющему все веши есть не только то, чем они не­посредственно кажутся, благодаря Объемлющему ста­новится прозрачной их суть» (там же, S. 14). Уенность осознания подобной широты заключается в том, что Объемлющее «сохраняет свой потенииал в состоянии готовности» (там же, S. 23). Поэтому «мышление об Объемлющем, расширяя пространство, раскрывает душу для восприятия изначальности»⁴ (там же).

Завершение или, во всяком случае, углубление экзи­стенциально-аналитической работы и состоит в том, чтобы почувствовать связанность с чем-то большим, с трансцендентным. Лишь при этом условии становятся действительно прочными предпосылки для внутреннего и внешнего диалога, то есть для соотнесения с миром, с жизнью, с самостью и с будущим.

От любого направления психотерапии следует ожи­дать, что оно имплицитно установит связь с соседними областями, в том числе и с духовным измерением бы­тия, если оно рассматривает страдающего человека как целостного. Иначе это будет не психотерапия, а всего лишь психотехника⁵.

⁴ Под «Обьемлюшим», согласно философии Карла Ясперса, можно
понимать бытие в его тотальности и всеохватности. Обьемлюшее ле­
жит в основе всего видимого, стоит за всем видимым и проявляет
себя через видимое, но никогда напрямую. Все, что есть, в том числе
и мы сами, происходит из Объемлющего, которое содержит сущность
всех вешей, основы нашего существования и наши возможности. ■—
Примеч. научн. рел.

⁵ Для Ясперса страдание, вина, смерть, борьба и случайности
являются основными данностями бытия, которых человек не может
ни избежать, ни изменить, и поэтому столкновение с ними он называ­
ет «пограничными ситуациями» {Jaspers, 1986, S. 20).

Обратимся же к тем связям, которые экзистенциаль­ный анализ устанавливает с духовной сферой, и по­смотрим, где заканчивается его область действия и где он граничит с трансцендентным.

Случай из практики

Эрика (имя изменено), пятидесятилетняя женщина, замужем, имеет сына, в прелсуииилальном состоянии, по направлению психиатра попадает к психотерапевту. «Это последняя по­пытка, — говорит она, — от которой я, однако, ничего не жду». Она просто поддалась уговорам психиатра, к которо­му испытывает определенное доверие. Эрика разочарована в жизни. Эта проблема существует у нее, начиная с самых первых детских воспоминаний, а так как в последнее время разочарование усиливается, стано­вясь все невыносимее, она чувствует, что силы ее на исходе, а надежда на то, что положение может измениться в лучшую сторону, отсутствует. Ей даже не интересно заниматься этой проблемой дальше.

С того самого времени, как она себя помнит, Эрика страдает от тяжелых страхов: страха оказаться в чем-то виноватой,

Они нужны для того, чтобы радикальным образом потрясти субьек-та в его бытии и таким образом пробудить для экзистенции (Jaspers, 1956, I, S. 56). Единственная имеющая смысл реакция на пограничные ситуации состоит в том, чтобы не избегать, а открыто идти им на­встречу, дабы наша экзистенция могла состояться. «Познать погра­ничные ситуации и Существовать— это одно и то же» {Jaspers, 1956, II, S. 204).

Концепция фундаментальных мотиваций в своей глубине также содержит опыт познания некой границы, правда, у этой глубины нет такого (типичного для экзистенциальной философии) трагического ха­рактера. «Опыт границы» в фундаментальных мотивациях тоже ведет к «пробуждению для экзистенции», аналогично переживанию погранич­ных ситуаций, о которых говорит Ясперс. Мы предполагаем, что опыт пограничных ситуаций приводит к познанию тех же содержаний, кото­рые описаны в фундаментальных экзистенциальных мотивациях.

страха, что у нее что-то не получится, страха не иметь права на существование, страха находиться среди людей. Еше до поступления в школу, когда ей было шесть лет, она долгое время находилась в детском психотерапевтическом стацио­наре: ее страхи были столь велики, что она не могла ходить в детский сад. К этому страху перед окружающим миром присоединилась высокая чувствительность к состоянию и по­требностям других людей, благодаря которой она почти ав­томатически развила «рефлекс помогающего». Будучи ребенком, Эрика уже была в услужении у своих родителей и всегда рассматривала как нечто само собой разумеющееся, что она должна делать все для семьи. Когда в двадцатилет­нем возрасте это стало для нее невыносимым, она рискнула осуществить попытку бегства и неожиданно для всех вышла замуж за человека, которого едва знала. Но вместо того что­бы увести из среды, которая делала ее больной, брак на са­мом деле снова вернул ее в лоно родительской семьи. Муж не мог заботиться о содержании семьи, и функцию зараба­тывания денег она взяла на себя, вновь начав трудиться в хозяйстве родителей. Она работает там и сегодня. В течение пятидесяти лет она ищет защищенность, семью и любовь. Сейчас она живет в двух семьях — в собственной и той, где выросла, и, несмотря на это, у нее нет чувства защи­щенности. Ее окружают люди, которые постоянно от нее что-то требуют, и только. Так как чувство ее самоценности нарушено, она не может оказывать сопротивления другим. Глубокий стыл перед тем, чтобы показать свои истинные чув­ства и желания, заставляет ее внутренне прятаться. Стыд вы­зывает огромный страх того, что она действует другим на нервы. В целом же она чувствует, что «ее присутствие в этом мире неуместно». Однако она не справляется не толь­ко с другими людьми и с окружающим миром, но в столь же

малой степени — с самой собой. «Мои самый большой враг— это я сама. В своем перфекционизме я отвергаю лю­бое сочувствие и сострадание».

За выходяшими на передний план стыдом и страхом скрывается нарушение личности с проблематикой са­моценности и неуверенности в себе. В начале тера­пии самым важным для Эрики было то, чтобы она смогла говорить о своем страхе и имела возможность вступить в диалог с кем-то, кто ее выслушает, кто сможет ее понять, не будет ни в чем упрекать и предъявлять какие-либо требования. Ей нужен был диалог с кем-то, кто зашитил бы ее также и от соб­ственных упреков; кто, подобно зеркалу, отразил бы ее самоценность и с пониманием и любовью обратил ее внимание на необходимость заботы и ответствен­ности по отношению к самой себе, поддержав ее пер­вые шаги на этом пути.

Несмотря на теплую атмосферу терапевтических бе­сед, Эрика вновь и вновь склонялась к суициду, когда внешние обстоятельства давали для этого повод. Пози­тивный опыт в терапии и облегчение, наступавшее бла­годаря терапии, создавали сильный контраст с ее реаль­ной жизнью, из-за чего пережитая боль становилась полностью ошутимой. Эрика видела и чувствовала, на­сколько «бесполезно прожитой» была ее жизнь, и как все могло бы быть иначе, если б ее хоть немного пони­мали. С этого момента терапия стала казаться ей бес­смысленной, потому что страдание из-за нее станови­лось только сильнее, безвыходность ситуации — еще очевиднее, а сознание потерянной жизни — более яв­ным и беспощадным. Она чувствовала, что еше не до-

росла до того, чтобы что-либо изменить, и стремилась лишь к покою и спасению от тягот жизни, вновь и вновь планируя самоубийство. В течение многих недель она была близка к тому, чтобы прервать терапию.

Эрике требовались мое полное принятие и поддерж­ка. Мы увеличили частоту терапевтических сеансов, и она согласилась на временный прием антидепрессанта. Ао сих пор она отказывалась от него, потому что боя­лась располнеть. Эрика признала, что несоизмеримо и безответственно так мучиться и даже рисковать жизнью только потому, что хочется избежать прибавки несколь­ких килограммов. Однако для меня в связи с размышле­ниями о приеме медикаментов речь в большей степени шла о ее решении. Принимать медикамент — это было первое решение в направлении жизни, в направлении належлы, в направлении попытки изменений.

Вот так, маленькими шажками, принимая небольшие решения, мы продвигались вперед. Произошел ее пер­вый разговор с сыном — первый в ее жизни, который выходил за сугубо деловые рамки. Посчитав, что это пойдет ей на пользу, она поехала в отпуск одна — пер­вый раз в жизни, тем самым осмелившись отграничить­ся от мужа. Постепенно она становилась иенной для самой себя, стала больше оглядываться на себя, на свои чувства и желания, находясь в постоянном диалоге с внешним миром и занимая определенную позицию по отношению к нему. Это принесло Эрике первое облег­чение.

Однако подлинное излечение можно будет считать достигнутым лишь тогда, когда Эрика сможет ошутить всю глубину ценности жизни. Когда она сможет почув­ствовать, что жизнь в своей основе хороша, что в том,

что живешь, есть нечто очень ценное, и хотя жизнь пе­реполнена проблемами и пока еше далека от того, что­бы считаться хорошей, она, несмотря ни на что, хороша в сушности, — лишь тогда Эрика сможет прийти к реше­нию в пользу жизни.

Экзистенциальный анализ запрашивает именно эту экзистенциальную решимость, рассматривая человека как того, кто принимает решения и несет ответствен­ность перед самим собой. Благодаря атмосфере тера­певтических бесед и тому, что в них обсуждается, Эрика должна узнать и почувствовать, что для нее хо­рошо — быть здесь, быть в этом мире. При этом ориен­тирами служат фунламентальные экзистенциальные мотивации, показывающие условия, которые необходи­мы для осуществления экзистенции. В случае если одно или несколько из этих условий выполнено в недостаточ­ной степени или нарушено, реализованность экзистен­ции находится под угрозой или утрачивается.

Рассмотрим теперь по отдельности эти четыре фун­даментальные условия экзистенции.

Первое фунламентальное условие экзистенции: «мочь быть» в мире

Первое условие возникает на основании простого фак­та, что я пришел в этот мир, родился. Теперь я здесь — что дальше? Могу ли я осилить бытие-в-мире, справить­ся с ним? Понимаю ли его? Я здесь: «Я не знаю откуда, не знаю куда, и меня удивляет, чего я так радуюсь» — так звучит немецкий стишок XII века. Я есть, я суще­ствую — да как же это возможно? Насколько глубокие возникают вопросы, когда я обращаюсь к этому, каза­лось бы, «само собой разумеющемуся» факту! Стоит

только заняться им всерьез, как я начинаю чувствовать, что едва ли в состоянии его осмыслить. Мое бытие предстает передо мной, подобно острову в океане не­знания, вплетенное в системы взаимосвязей, которые меня превосходят. Самая разумная и традиционная ус­тановка по отношению к непостижимому — удивление. Собственно говоря, я могу только уливляться тому, что я вообше есть.

Однако я действительно есть. И это ставит меня пе­ред фунламентальным вопросом: я есть — но могу ли я быть? Могу ли я вообше занять место в мире — при тех условиях, в которые он меня ставит, и тех возможнос­тях, которые у меня есть? Для этого мне необходимы три веши: пространство, опора и зашита. Достаточно ли у меня пространства, чтобы быть здесь? Что дает моей жизни опору? Чувствую ли я защищенность, принимают ли меня другие люди, есть ли у меня родина, дом? Если у меня этого нет, то возникают беспокойство, неуверен­ность, страх. Если есть, то я доверяю миру, а также себе и, вероятно, Богу. Сумма подобных опытов дове­рия составляет фунламентальное ловерие — доверие по отношению к тому, что я ощущаю в своей жизни как последнюю опору.

Фундаментальное доверие представляет собой глу­бинную структуру первого базового условия экзистен­ции. Его детальное рассмотрение ставит нас перед следующими вопросами: если рухнет все, что у меня есть, все, чему я доверяю — партнерские отношения, работа, здоровье... — какая опора у меня останется? Останется ли у меня еше что-то — «последнее» дове­рие, «фундаментальное доверие», которое сопровожда­ло бы меня до самой смерти, — или больше не будет

уже ничего, и я буду ошушать себя словно падающим в пустоту?

На что опирается в конечном итоге доверие:

- на меня самого?

- на других людей?

- на что-то большее, лежащее в основе всего?

Ошушение, что нас поддерживает нечто всеобъем­лющее, мы можем назвать переживанием «основы бы­тия». Это первая составляющая фундаментального доверия, ведущая к чувству: «Есть что-то надежное, на что я всегда могу положиться, даже если мне предстоит умереть». При этом не имеет значения, что именно вос­принимается как основа бытия — некая идея, мировой порядок, космический закон, Бог, — главное, что чело­век дает свое согласие на нее положиться. Так, если че­ловека поддерживает идея о том, что душа не умирает после смерти, эта идея и будет для него основой бытия. Было бы его согласие на это. Согласие — вторая состав­ляющая фундаментального доверия. Мы принимаем бы­тие как целое, ибо испытываем свою принадлежность

к нему и, что бы ни произошло, чувствуем: «Этот мир хорошо держит меня, я в "надежных руках"».

Опыт переживания основы бытия ведет к позиции спокойствия и служит предпосылкой для развития фун­даментального доверия. Этот глубочайший онтологичес­кий опыт дает опору и позволяет сказать «Да» бытию-в-мире и его условиям — внутренне согласиться с тем, что есть. Я могу принять это как данное, а то, что явля­ется тяжелым, в конечном итоге могу вылержать.

Основа бытия подобна почве, в которую уходят кор­ни дерева (этот образ восходит к Хайдеггеру [1979]). Мы не можем объять основу бытия — мы можем только

вновь и вновь соотноситься с ней, припадать к ней и, подобно корням дерева, вбирать из ее глубины пита­тельные вещества, чтобы нести их наверх, в «просвет бытия».

Основа бытия — психически постижимый феномен, к которому можно приблизиться посредством пережи­вания, философской рефлексии или теологически-рели­гиозного описания. Этот феномен играет важную роль в переживании веры.