Размышления о книге «перемена убеждений»

Началось с того, что я читал первые статьи Карякина о Достоевском, видел его обращенность к существенному в писателе, хотя для меня политика в его толковании перевешивала занимавшую меня религиозную философию. Потом на людях (кажется, на поминальных сборищах у Чуковских) запомнилось его мятущееся лицо с глазами как у Рогожина, издали следившего за Мышкиным (много спустя разговорились по поводу этой сцены в «Идиоте»- Карякин не соглашался с тем, что в стихах у меня -, как у Цветаевой,- рогожинский нож-садовый; каждую подробность у Достоевского он хотел понять до конца). Тема романов Достоевского, сопряженная с Карякиным, не унималась: я оказался вместе с ним и Адамовичем у Климова - мы вместе смотрели телеспектакль вытесненного из России Любимова по «Бесам». Еще бесовщина у нас в стране не утихала. Статьей о Жданове Карякин нанес по правившим бесам удар, из самых сильных.

Когда нас выбрали депутатами в разгар реформ, всю московскую многолюдную группу пригласили на встречу с Горбачевым. Тот почти никого из нас не знал в лицо. А Карякина узнал, когда он что-то спросил Горбачева сверху, с галерки, куда забрался в большом переполненном зале, Горбачев, отвечая ему, назвал его по фамилии. Разговор с Горбачевым продолжался и потом на съезде, Горбачев ему именно дал сразу же выступить, чтобы защитить Сахарова от только что прозвучавших несправедливых обвинений ветерана афганской войны-инвалида. Для защитного ответа Карякин нашел форму притчи-уподобления, стиль выводил из привычных споров на собрании в сферу, близкую к евангельской (как многое в Достоевском и в Сахарове). Позднее, сразу после подавления путча, я из короткого разговора понял, что Карякин отошел от Горбачева, которому я все еще сочувствовал, признавая огромность его первоначальной роли. Обратное было с отношением к Солженицыну: для меня он давно уже перестал быть тем лагерным светом из будущего, который было маячил в шестидесятых, а Карякин долго оставался ему предан. Ельцин, которому я не верил, скорее уводил в сторону. Продолжал нас объединять Достоевский, книгу Карякина о котором я оценил и постарался сказать об этом и в рецензии, вышедшей в «Московских новостях», и на публичном обсуждении, устроенном Мэтлоком. Наибольшая близость, долгие разговоры о Гойе и искусстве, о главных вещах в жизни пришли много лет спустя - в Переделкине. Карякин как и раньше поражал вовлеченностью в благие земные дела - мы говорили о памятнике Эрнста Неизвестного погибшим в Магадане, который Карякин помогал открывать.

К тому времени ему стало видно многое - как ему снова казалось, окончательно. Я знаю эту русскую чехарду восторгов и разочарований, сам побывал и не раз в этом бреду отказов от прошлых вер, но потому к каждой следующей отношусь все более трезво, не слишком надеясь на возможность прижизненного обнаружения полной истины. Кто знает, когда был прав Пришвин, на чей опыт ссылался Карякин - тогда ли, когда, как многие из лучших в России перед первой мировой войной, проходил искушение социалистическими видениями, позже, когда едва ли не с него написал Блок портрет «писателя, витии», тогда ли, когда потом корил Блока за «Двенадцать», как многие, не разглядев смысла поэмы? Мы видим поток меняющихся обманчивых надежд и обвинений тем, кто их разделял. Опыт Карякина учит другому - взвешанности отказа от былых убеждений, но и стремлению на новые верования посмотреть спокойным оценивающим взглядом. Карякин разделил часть своего трудного пути с поколением и со страной. К концу он стал постигать многое, что остается другим недоступным. Будем же благодарны ему за разоблачительную смелость взгляда в самого себя. Он всем нам помогает лучше понять то, что держало полстраны в слепом повиновении, мы с ним как с путеводителем можем пройти все звенья - от пражского коммунистического журнала, где трудились лучшие философы тогдашнего Союза, через отказ поддержать танки, раздавившие надежды на социализм (в человеческом облике) в той же Праге, и дальше к еще более трагическим метаниям и испытаниям лет освобождения или мечтаний о нем. Было ли освобождение? Всякий ли раз снова возникало марево, видимость оазиса посреди выжженных песков? Карякин старался в этом разобраться, не щадил себя, мучился вместе с героями Достоевского и вместе со всеми, кто в те годы не отказался пройти рытвинами этого нелегкого бездорожья. Позади было десятилетье отвергнутых мечтаний, обломков утопий, резких поворотов. Пропавшие надежды сверкают фальшивыми бриллиантами. Скажем Карякину спасибо за честность в описании бесчестности, совестливость в рассказе о бессовестных. За то, что он не потерял человеческого лица, сохранил его в годы, когда это оказалось самым трудным делом.

Ноябрь 2007, США

Юра читал очень многое у Иванова, читал медленно, подчеркивая, возвращаясь, продираясь иногда через непонятое. Выступал, помнится, на презентации книги стихов Вяч.Вс. (к сожалению, я тогда не записала). Но писать о нем не решался. Вот немногое, что я обнаружила в дневнике.

Из дневника, 15 сентября 2 003

Прочитал интервью с Комой Ивановым в «Новой газете», № 67 («Ждали конца света, а свет просто остановили»).

Завидую его знаниям, эрудиции, завидую искренне и доброжелательно. Может быть, действительно, нет сейчас в России, а, может быть, и в мире, более эрудированного человека. Но вот думаю: на таком – в наше время небывалом – фундаменте – что, действительно, нового открыл он сам? Какое открытие навсегда будет связано с его именем? Какое «новое слово», по Достоевскому, принадлежит ему? Я (пока ) не знаю. Или - не понимаю.

Какова его ЭПОХА в науке? А, может быть, просто в том, что он воплотил ЭПОХУ НЕПРЕРЫВНОСТИ ЗНАНИЯ, ЖАЖДУ СИНКРЕТИЧНОСТИ ЗНАНИЯ – И НАУЧНОГО, И ЗНАНИЯ ИСКУССТВА. Совершить это (а он - совершил) куда труднее, чем было для Леонардо.

Иванов – несокрушимый столп преемственности культуры, синтеза знаний искусств и наук (как гуманитарных, так и естественных). Непревзойденный «склеиватель» «разорванных позвонков». Невероятная нравственная устойчивость – ни на йоту в этом отношении не уклонился. Воплощение нравственного достоинства познания и синтеза его, познания. СОХРАННОСТЬ, да, еще и сохранность того и другого в новых условиях – заслуга, может быть, небывалая…

Да, он очень рано понял, что такое сталинизм, ленинизм и т.п., но в общем-то это элементарно для человека культуры уровня А.А.Ахматовой.

Но тогда (по контрасту) это, конечно, подвиг. Его поведение во всем конфликте властей с Пастернаком, во время травли А.А.А. и Пастернака.

СВЕТЛАНА ИВАНОВА

И, конечно, невозможно представить Кому Иванова (так называли его в семье, так зовут его друзья) без Светланы. Удивительно и разносторонне талантливая женщина. Появилась она в жизни Юры как вихрь литературных фантазий: химик по образованию, она, конечно, прежде всего тонкий литературный критик, знаток литературы, автор прекрасных эссе об Ахматовой. Из одной ее литературной идеи – зеркала Фонтанного дома – родились совершенно неожиданно фотоработы – видения по ту сторону зеркал. А потом – удивительная компьютерная живопись, портреты писателей, художников, ученых и просто друзей. Выставки работ Светланы Ивановой (а их было уже несколько и в Переделкино, и в Москве ) поражают неодолимым стремлением художника идти все время вперед, не оглядываясь на уже сделанное. На одной такой выставке 2 сентября 2004 г. Юра Карякин обратился к ней:

БУДЕМ ЖДАТЬ НОВОГО СЛОВА

У меня, в сущности три с половиной, может быть, четыре мысли.

Первое. Без всякой ложной скромности я обязан сказать здесь о своем, действительно, остро сознаваемом невежестве как в отношении искусствоведения, а тем более в отношении художественной фотографии.

Известно, когда фотография возникла, то вместе с ней возникла и мысль: фотография убьет искусство. Все вы знаете, что есть огромная литература об этом дурацком противопоставлении. Равно, как все вы знаете. Что на самом-то деле, просто возникла новая область искусства, ничего и никого не убивающая, ничего и никого не отменяющая – фотография художественная. Правда, сначала она была (как бы это сказать?) фотографией натуралистической. Речь идет об искусстве, об утонченности, о смелости глаза фотографа, который, благодаря таланту и интуиции, благодаря глазу своему, научился выбирать, отбирать, угадывать моменты, мгновения, секунды, проявления человеческих эмоций, и не только человеческих, но если угодно, вообще природных. И, действительно, некоторое время фотография соперничала и с живописью и с графикой. Сейчас все это противопоставление далеко уже позади. И художественная фотография стала абсолютно полноправным направлением истинного искусства. Я мало знаю историю этого искусства. Только обрывочно. Но чувствую, догадываюсь, что творения Светланы не просто внутри этого нового искусства, но и какой-то новый этап в его развитии. У нее здесь свое место. Пусть гениально найденный момент личности, момент живой природы будет самым точным и открывающим наши, как сказано в «Гамлете», «духовные очи» на самих себя. Но здесь, на этой выставке, по-моему происходит нечто новое, которое я бы выразил в таких словах, что слышал неоднократно от людей, повидавших себя в этих фотографиях, - себя и других – «Я еще никогда не знал себя такого. Я еще не знал о себе таком».

Я, я, я…что за дикое слово

Неужели вон тот – это я.

Разве мама любила такого?

Добавил бы: разве «я,я,я» знал себя такого, какого, может быть, впервые и увидел на этих фотографиях. Тут не просто зеркало, а зеркало волшебно-художественное, обнажающее духовность или анти-духовность человека. Это снято какой-то скрытой духовной камерой. Ювелирная точность, абсолютный слух и, одновременно, мировоззренческий, мироощущаемый масштаб…А если еще попытаться глубже вникнуть. – какой перед нами вырисовывается духовный автопортрет художника.

Второе. Фотографии эти, искусство это, - серийно, многосерийно. Это настоящее исследование духовных характеров.

Каких характеров? Прежде всего, близких художнику людей, буквально окружающих его.

Третье. Но, мерещится мне, что не избежать ей, Светлане Ивановой, и еще одной серии, а именно – серии изображения любимых или не любимых ею художников или мыслителей. Каким образом она будет это делать – откуда мне это знать! Тут могут быть и Гомер, и Данте, и Гете, и наши – от Пушкина – до…поэтов серебряного века, да и до нашего века, как его назовут?

Вот вам, например, портреты Достоевского, написанные Корсаковой и Неизвестным. И сравните их с фотографиями. Все говорит само за себя.

Я мечтаю увидеть этих творцов ее глазами. И убежден, что мне (и другим) откроется нечто такое, на что мы были слепы или близоруки.

Четвертое. Не жена Вячеслава Всеволодовича Иванова, пусть она на меня не обижается, я убежден, не могла создать такие творения. Хотя далеко не всякая жена могла бы такое создать. В ее творчестве ощущается Брак, союз духовный, в истинном смысле этого слова, когда истинная любовь только усиливает врожденный талант.

А в общем я хочу сказать, что «правду говорить (по словам Иешуа из Булгакова) легко и приятно». Но скольких трудов и мук ей это все стоило – мы можем только догадываться.

ФАЗИЛЬ ИСКАНДЕР

Фазиля считает Юра своим близким другом, родным человеком. Они много говорили, им всегда интересно друг с другом. А вот писать о нем – почти не писал. Собрала из дневников некоторые заметки.

26 октября 1986

Из дневника. Записал кое-что из того, что говорил на творческом вечере Фазиля в ЦДЛ.

Сегодня у нас праздник не социальной, но «духовной справедливости». Праздник духовного труда и дань духовному труду.

Очень люблю «Сто лет одиночества» Маркеса и разделяю многие высокие похвалы в его честь. Но вот кажется мне, что мы слишком щедры всегда к иностранным именам. А для меня лирическая эпопея о Сандро – выше, глубже, общечеловечнее. Вот уж поистине Фазиль – по Толстому – глубоко в себя копнул и как общо вышло! И сегодня можно признать: это классика.

Когда читаешь его, с тобой происходит нечто необъяснимое, непостижимое: будто после пропыленной городской суеты и душной атмосферы попадаешь в горы, к солнцу, к морю и… «успокоиваешься», как говорили в 19 веке.

Поражает его неискоренимая и растущая с годами доброжелательность.

Фазилю – 57 лет. Вот человек, который ни разу не солгал.

4 января 2 002 года

Идем в гости к Фазилю и Тоне Искандер. Приготовили им в подарок фотокопию (компьюторную) иконы в рамке

РОДНЫМ ИСКАНДЕРАМ:

СНИМОК ИКОНЫ