Глава 5. двуединство деятельности.

Соотношение, истинную связь между обыденными и научными понятиями можно осмыслить поразному. Одно из решений состоит в том, чтобы просто отбросить точку зрения здравого смысла в пользу утверждения теоретических представлений. Но такой сциентизм, если он отчасти и уместен в сфере негуманитарного знания, в

области гуманитарного знания (философского, педагогического, психологического), как нам представляется, глубоко неоправдан. При всей внешней респектабельности лозунга: «Наука всегда права!» — насилие над здравым смыслом в области гумани- тарного знания в действительности не лучше и не хуже обскурантизма поборников

«здравого смысла» в отношении научных понятий. Подобно тому, как вещество и антивещество,сталкиваясь, уничтожают друг друга, воинствующий сциентизм и не менее воинствующий обскурантизм, сталкиваясь, не оставляют места ни для науки, ни для здравого смысла.

Теоретические представления, бесспорно, преодолевают представления обыденного сознания, но акт их преодоления вовсе не есть акт немилосердного отрицания — «голого, зряшного». Теоретическое преодоление здравого смысла удерживает или должно удерживать в себе моменты его исходной предметной отне- сенности — моменты, закрепленные и мистифицированно освоенные в первоначальных донаучных представлениях людей. Порвать со здравым смыслом, как с чем-то заведомо несостоятельным, порочным, на корню ложным, — это значит порвать с самим предметом исследования, объявить его порочным или не стоящим внимания теоретика, поранить корни его. Теоретическое преодоление, очевидно, необходимо понимать лишь как снятие.

Наше решение проблемы имеет своим условием преодоление постулата сообразности и разграничение процессов реализации и собственно движения деятельности. Итак, вернемся к постановке все тех же вопросов.

Субъектна ли деятельность? Переформулируем этот вопрос следующим образом: если субъект — это индивид как целеустремленное существо, то всегда ли индивид действительно является подлинным субъектом (^автором) происходящего? Здесь нужно подчеркнуть, что один из ответов, если только не будут сделаны необходимые уточнения, напрашивается сам собой: конечно, не всегда! Действительно, наряду с существенными всегда могут быть найдены и совершенно несущественные, случайные проявления активности, которые не являются изначально планируемыми и не оказывают никакого заметного влияния на процесс осуществления деятельности.

Если они и не отбрасываются человеком, то исключительно в силу их видимой безотносительности к процессу целенаправленного действования. Например, решая ту или иную значимую для себя задачу, человек может импульсивно и без всякого участия сознания совершать что-то постороннее, нецеленаправленное. Его непроизвольные «действия» протекают как бы параллельно основному целенаправленному акту и являются, по существу, бессубъектными.

Точно так же бессубъектна форма осуществления целенаправленных актов, диктуемая теми или иными обстоятельствами. Речь здесь идет о крупных и мелких адаптивных операциях, извне задающих рисунок действия; по замечанию Н. А. Бернштейна, босая нога многое могла бы сообщить о неровностях почвы. В отличие от контролируемого содержания действий форма их реализации всегда в какой-то мере определяется не «изнутри» (субъектно), а «извне» — со стороны объекта. В той мере, в какой эти неизбежные привходящие моменты не оказывают существенного влияния на содержание действия, они ни в коей мере не упраздняют «субъектности» индивида, реализующего деятельность. Нас, однако, в данном случае, интересуют не случайные спутники деятельности и не неизбежные влияния на нее внешних условий, придающие деятельности тот или иной ситуативно неповторимый рисунок а именно существенные характеристики собственной динамики деятельности.

Когда мы переходим к анализу движения деятельности, ее становления и развития, бессубъектность деятельности превращается в совершенно особое явление, становится фактом, с которым нельзя не считаться. Субъект как бы рождается заново, на основе возникающих в деятельности предпосылок для постановки новых целей, новых задач, нового образа всей ситуации в целом. Переход из плана возможного в план действительного связан с радикальной перестройкой внешней и внутренней картин последующих актов действия. В этот

момент индивид пребывает в своеобразном состоянии, которое можно назвать переходным и которое именно в силу своего переходного характера имеет субъектно- неопределенный характер. Первый возможный здесь случай анализа касается дея- тельности, осуществляемой строго индивидуально, «наедине с собой». Становление деятельности в этом случае характеризуется тем, что в одном и том же индивиде как бы доживает свой срок автор завершающейся деятельности (он, однако, про- должает еще «жить» в установках) и нарождается автор деятельности предстоящей, будущей. Подлинное междувластие! В этот момент, точнее, на этом интервале активности, индивид бессубъектен, переход от предшествующего субъекта к будущему происходит в нем, и сам по себе этот переход не может быть определен как реализация какой бы то ни было заранее поставленной, определенной цели. Чтобы подчеркнуть эту мысль, отметим, что к моменту окончания переходного периода произошедшая перемена может быть рационализирована самим индивидом как с самого начала руководимая некоторой целью. Но если бы переход от одной цели к другой действительно был связан с действием какой- нибудь цели более высокого порядка, то тогда нужно было бы объяснить, каким образом «пробуждается» эта цель более высокого порядка. . . Следуя избранному пути телеологического объяснения переходов от одной цели к другой, мы должны были бы либо все дальше отодвигать «конечную» цель, подчиняющую себе все межцелевые переходы, в бесславные дали «дурной бесконечности», либо добрались бы, наконец, до мифической верховной цели, провозглашенной постулатом сообразности. Подобная логика рассуждений была бы подобна попыткам философов определить «цель» движения мировой истории.

Однако мы придерживаемся противоположной точки зрения, и не пытаясь искать конечную цель, управляющую межцелевыми переходами. И в этом смысле мы говорим о самодвижении деятельности. Но тогда необходимо признать, что в таком движении прежний субъект деятельности оттесняется новым, и само это обновление не предполагает существования верховного субъекта — демиурга происходящего. Факт межсубъектности (междувластия) может быть установлен не только объективно, но временами открывается также и в субъективном плане. Поэтической иллюстрацией могут служить строки японского поэта Исикава Такубоку: «Не знаю, отчего я так много мечтал на поезде поехать. Вот — с поезда сошел и некуда идти»1. И — другое свидетельство, принадлежащее известному итальянскому философу Сильвано Тальягамбе, относящееся к явлениям вполне прозаическим: «. . . Для введения и при- нятия новых факторов, новых эмпирических величин необходимо отстраниться и пренебречь данными, обосновавшими предшествующую теорию и интерпретацию. Но в ходе этого «ретроградного движения» мы попадаем в своеобразную западню: поскольку предыдущая экспликативная структураотвергнута и не выдвинуто какой-либо другой альтернативной гипотезы — вектора и конечной цели нашего поиска, постольку фрагменты наблюдения, события выглядят оторванными друг от друга, лишенными разумной связи и вообще не поддающимися прочтению»2.

Приводя столь разные по стилю изложения и тематике иллюстрации, подчеркнем то общее, что их объединяет: переживание временной невыявленности

«альтернативы» тому, что оставлено в прошлом. Перед нами, таким образом, намечающаяся феноменология транссубъектности индивида.

Второй случай касается действий индивида в условиях «непосредственной коллективности». Тот факт, что один человек, как говорят, «выполняет волю другого», не может служить убедительным аргументом в пользу бессубъектности индивида. Во-первых, индивиды, принимая к исполнению цели других людей, как правило, формулируют их по-своему, достраивают, доопределяют, руководствуясь своими ценностями, пропуская их сквозь призму своих установок, и т. п. Во-вторых, самый способ осуществления деятельности, заданной некоторой системой требований извне, обычно в значительной мере индивидуален, связан с

темпераментом человека, особенностями сознания, уже имеющимися навыками и т. п. Неслучайно в психологии выделяется особое понятие, введенное Е. А. Климовым, характеризующее своеобразие выполнения человеком заданной ему деятельности

— «индивидуальный стиль». Оно определяется как «обобщенная характеристика индивидуально психологических особенностей человека, складывающихся и проявляющихся в его деятельности, позволяющая в значительной степени прогнозировать эффективность выполнения деятельности».

Известный психологам еще со студенческой скамьи принцип «внешнее через внутреннее», сформулированный С. Л. Рубинштейном, помогает найти верный ориентир в понимании |того, что внешние требования (задачи, цели, предъявляемые человеку другими людьми) всегда преломляются системой «внутренних условий» личности и только так превращаются в собственные ее руководства к действию. Наше внимание, однако, привлекает иной аспект деятельности, а именно характеристики ее становления, развития и видоизменения, и в данном случае — это вопрос об обусловленности движения цели индивидуальной деятельности индивида другими людьми. В советской психологии проблема обусловленности деятельности общением очень активно и продуктивно разрабатывается (см. работы Б. Ф. Ломова, А. М. Матюшкина, Я. А. Пономарева и др. ). Обширные разработки этой проблемы мы встречаем в работах зарубежных психологов (Г. Гибша, М. Форверга и др. ). Общим итогом этих исследований является положение о том, что индивидуальные возможности людей в значительной мере возрастают в условиях непосредственного взаимодействия с людьми, решающими ту же задачу. Однако эта закономерность действует, как правило, в группах высокого уровня развития (А. В. Петровский). В контексте нашего анализа выделим важное понятие, введенное Л. А. Карпенко, —

«движение мотива». Понимая под мотивом «предметнонапранлепную активность определенной силы»1, автор указывает, что в группах определенного типа (например, в группах, где учебная деятельность имеет коллективный характер) отмечается феномен развития индивидуальных побуждений к действию за счет присвоения мотивов партнеров по деятельности, что позволяет интерпретировать парадоксальный для «парной» педагогики факт повышения эффективности учебной деятельности в связи с увеличением размера группы (при традиционных методах обучения имеет место обратная зависимость)2.

Наконец, здесь же опишем гипотетическое явление, которое обозначим как феномен

«неразличимости автора». Представим себе взаимодействующих людей, вместе решающих какую-нибудь задачу. Форма их партнерских отношений может быть символизирована отметкой на некоторой условной шкале. На одном из полюсов этой шкалы — целенаправленное и одинаковым образом понимаемое обоими распределение ролей, предполагающее, что продукты активности одного из них («ассистента») выступают в качестве условия, а точнее, средства осуществления некоторой деятельности, целевой уровень которой контролируется другим индивидом («автором»). Взаимодействие между хирургом и операционной сестрой может служить примером: при одинаково ответственном отношении к делу обоих участников взаимодействия совершенно ясно, кто из них реализует уровень цели, а кто — уровень обеспечения средств. На другом полюсе шкалы мы уже не застаем «асим- метрии автора» и «ассистента». Каждый выполняет свою задачу и может лишь косвенным образом стимулировать решение задачи, стоящей перед другим. В том случае, если первый, используя что-либо содеянное вторым в виде подсказки для своего собственного действия, приходит к решению, эта подсказка может иметь в его глазах (да и в глазах самого «подсказавшего») совершенно безличный характер подобно тому, как совершенно безлична была бы для него любая другая «деталь» ситуации (предмет, движение), совсем не обязательно контролируемая партнером и притом именно этим партнером.

1 Краткий психологический словарь. М. , 1985. С. 115.

2 Пределы ее количественного роста определяются возможностями кон-

кретного метода, реализуемого в условиях коллективообразующей деятель- ности. - В. А.

Здесь также, безусловно, ясно, кто из партнеров — автор решения, а кто — фигурирует в чисто подсобной роли. Перед нами, тем не менее, случай, противоположный только что описанному: ведь «подсказка» — стихийна; а

«подсказавший» никакой персональной ответственности за нее не несет.

Теперь предпримем следующий, чисто теоретический шаг: представим некоторый непрерывный переход между полюсами сознательного ассистирования и стихийного стимулирования деятельности другого человека. Если мы достаточно ясно вообразим себе этот переход, то мысленно мы с необходимостью должны будем убедиться в существовании особой «точки» на нашей гипотетической шкале, в которой опосредствование действий первого действиями второго носит полунамеренный — полустихийный характер1. При этом тот, кто объективно стимулировал продвижение деятельности своего партнера, не может быть четко и однозначно оценен со стороны своей ответственности за производные от его активности достижения. Факт соавторства несомненен, но мера персонального вклада в целостный эффект деятельности не определена для обоих. Субъектность каждого, таким образом, здесь имеет «размытый» характер.

1 Читатель, знакомый с элементами математического анализа, заметит, что приведенные соображения выстроены как своего рода аналог известной математической теоремы, утверждающей существование нулевого значения непрерывной функции в некоторой промежуточной точке интервала в случае, если на концах этого интервала функция принимает положительное и соответственно отрицательное значения. Правомерность этой аналогии должна быть, разумеется, обоснована специально и прежде всего — в экспери- ментальных исследованиях.

Таким образом, мы рассмотрели две разновидности интересующего нас явления

— «исчезновения» традиционного субъекта деятельности. Первая из них описывает индивида в ситуации, когда он действует как бы «один на один» с объектами, вторая

— ситуацию движения деятельности в условиях непосредственного взаимодействия с другими индивидами.

В первом случае — перед нами феномен «транссубъектности индивида», а в последнем «интериндивидуальности» субъекта. Все сказанное относилось к анализу движения деятельности в момент коренной перестройки принятой субъектом цели.

Понятно, что основные выводы проведенного анализа могут быть использованы как в тех случаях, когда исследователя интересует зарождение деятельности, так и тогда, когда в центре внимания — передача кому-либо результатов уже завершенной деятельности.

Объектна ли деятельность? Деятельность, раскрываемая в аспекте ее осуществления, может быть понятна только как проявление субъект-объектного отношения человека к миру. Индивид подчиняет своей роли вещество природы и придает активности других людей направление, соответствующее заранее принятой им цели. Такое соотнесение исходного предмета деятельности и цели и есть, собственно говоря, обнаружение субъект-объектной направленности активности человека. «Объект», как можно видеть, понимается при этом весьма широко, в частности, под категорию объектов деятельности может быть подведен и другой человек, и сам субъект деятельности, если он, например, осуществляет акты самопознания или подчиняет себя своей воле.

Но в самом акте осуществления исходного, субъект-объектного, отношения, специфика которого определяет конкретную направленность деятельности, складываются предпосылки для установления новых, субъект-субъектных, отношений, которые превращаются в основу будущих актов общения. Эти

«накопления» в деятельности, расширение (или сужение) фонда возможного общения

с окружающими могут происходить в деятельности совершенно неприметно. Важно, однако, что в процессе осуществления деятельности человек объективно вступает в определенную систему взаимосвязи с другими людьми. Иначе говоря, он никогда не производит и не потребляет предметы, которые бы затрагивали лишь его интересы и ничьи более: точно так же он не производит и не потребляет предметы, отвечающие интересам других людей и оставляющие вполне равнодушным его самого. Игрушка, взятая одним ребенком, тут же становится особо притягательной для другого ребенка; поэт, делящийся сокровенным, рискует стать объектом пародии; философ, входящий, как ему представляется, в сферу «подлинного», отъединенного от других, бытия, увлекает за собой сонм адептов. Через предметы своей деятельности человек тысячью нитей и уз связан с другими людьми: обогащает или обедняет круг их потребностей, формирует новые взгляды, расширяет или ограничивает их возможности.

Являясь продуктом деятельности других, человек есть условие их собственного материального и духовного производства, он — предмет потребности окружающих и объект их интереса. Люди погружены в океан взаимных ожиданий и требований.

Взаимосвязь между людьми в обществе — вечное условие и форма проявления их жизни. Человек, который никому-никому не нужен, — точно такой же миф, как и человек, которому не нужен никто. Речь, понятно, идет о нужде как объективной необходимости, а не о субъективном переживании и вообще не о метаморфозах субъективности.

Независимо от того, кому в начале своей деятельности индивид предназначает продукты своей активности — себе или другим людям, в ходе его деятельности осуществляется перестройка как собственной его социальной позиции, так и со- циальной позиции других людей. Заметим, что утверждать первое — значит утверждать и второе, ибо социальные позиции образуют связное целое (так, изменение, к примеру, положения хотя бы одной из фигур на шахматной доске перестраивает позиции всех остальных). Целостное изменение социальной ситуации, производимое индивидом, при этом может выступать в его сознании лишь фрагментарно и, кроме того, им вовсе не планироваться. Индивид в своей деятельности косвенно производит многие преобразовании в себе и окружающих, формируя новые возможности общения между собой и другими людьми. Генерация новых ресурсов возможных межиндивидуальных взаимодействий составляет пока еще неявную, скрытую от субъекта перспективу развитии его деятельности (и развития его самого как личности).

Но вот цель деятельности достигнута. Что — за нею? Мы утверждаем, что индивид продолжает действовать над порогом ситуативной необходимости, причем делает предметом своей активности то новое, что было сформировано им косвенно, в ходе осуществлении деятельности, актуализируя накопленный потенциал рожденных ею связей и отношений его к миру.

Почему это происходит? и в каком? конкретно направлении теперь развивается активность субъекта? Будем исходить из фактов, одна группа которых имеет достаточно общий биологический характер, другая — относится только к уровню организации человеческой жизни. Опора на эти факты образует две фундаментальные посылки всего дальнейшего хода рассуждений.

Первое положение заключается в том, что индивид строит образ тех условий ситуации, в силу которых предшествовавший акт привел к индивидуально значимому эффекту, а также — образ вновь созданной ситуации. Воспроизводство таких условий может иметь как реальный (в виде практического воссоздания условий), так и идеальный характер. В последнем случае индивид осуществляет ориентировку в плане образа ситуации, связанной с соответствующим исходом. Не- гативный эффект обычно сопровождается свернутой или развернутой ориентировкой в плане образа, что не исключает в ряде случаев практическое моделирование условий, ведущих к неуспеху. В любом случае индивид расширяет

поле своего опыта.

Какова бы ни была исходная направленность деятельности, вследствие ее осуществления преобразуется жизненная ситуация субъекта, меняется круг его возможностей, его предметное и социальное окружение. Процесс реализации деятельности завершается, угасает в цели, но активность субъекта не умирает, а вовлекает в свою сферу новые элементы действительности. Акт осуществления деятельности завершен, однако движение деятельности продолжается, находя свое выражение в активности по построению образа системы условий, которые способствовали бы достижению цели: осваиваются новые возможности, порожденные в уже осуществленном акте деятельности. Оба процесса — построение образа условий, приведших к цели, и освоение новых возможностей действия — являются в широком смысле проявлениями рефлексии. Первый — это рефлексия в форме ретроспективного восстановления истории акта деятельности, второй — характеризует проспективный момент рефлексии: относится к возможному будущему. Как ретроспективный, так и проспективный акты имеют строго необходимый характер. Ретроспективный акт есть проявление общебиологической закономерности, состоящий в том, что достижение существенного для жизнедеятельности эффекта в непривычных для особи условиях (типичной чертой человеческого существования является нетипичность, новизна обстоятельства деятельности) побуждает активность, направленную на ориентировку в системе условий, ведущих к жизненно значимому эффекту и построению соответствующего психического образа. Проспективная ориентировка в системе возможностей обусловливается фактом динамики переживания потребности в ходе осуществления деятельности (известные в психологии: феномен возрастания побудительной силы мотива по мере продвижения к цели, редукция побуждения после достижения цели и т. п. ). Кроме того, фактором ориентировки является новизна в системе предметных условий, так как предметы могут открываться с новой и неожиданной стороны, побуждая активность в непредвиденном направлении.

Новые побуждения заставляют индивида искать средства их реализации. Некоторые предметы, которые прежде не воспринимались индивидом как «средства» (будь то сфера прошлого опыта или актуально сложившаяся ситуация в результате предшествующего акта деятельности), выступают теперь в качестве новых возможностей действования как его избыточные по отношению к исходной цели деятельности возможности. В конечном счете индивид за счет ретроспективного и проспективного планов рефлексии расширенно воспроизводит исходный образ си- туации, первоначально направляющий действие, углубляет и обогащает образ мира, поэтому «деятельность субъекта богаче, истиннее, чем предваряющее ее сознание» (А. Н. Леонтьев). Ретроспективные и проспективные акты выступают в форме построения индивидом нового, оформленного с помощью использования знаковых средств, образа мира — рефлексивного образа. В силу своего рефлексивного характера расширенное воспроизводство индивидуального опыта выходит за пределы лишь индивидуальной деятельности, находя свое завершение в акте передачи инноваций опыта другим индивидам. Объяснить необходимость подобной передачи позволяет второе положение, имеющее отношение только к человеку как существу общественному.

Второе положение. Имея в виду не просто активность особи, направленнуюк определенному предвосхищаемому результату, а деятельность человека, следует исходить из факта опосредованности ее осуществления другим человеком. Являясь реализацией субъект-объектного отношения, она выполняется на основе реального или идеального взаимодействия (общения) с другим человеком, т. е. по существу реализует субъект-субъект-объектное отношение. «Производство жизни. . . — высту- пает сразу лее в качестве двоякого отношения; с одной стороны, в качестве естественного, а с другой — в качестве общественного отношения, общественного в том смысле, что здесь имеется в виду совместная деятельность многих индивидов, безразлично, при каких условиях, каким образом и для какой иели»1 (подчеркнуто мною — В. П. ). Но если так, то из этого с необходимостью следует, что индивид для того, чтобы иметь возможность опосредствовать свою деятельность усилиями другого индивида, должен сознательно или неосознанно побуждать этого другого индивида к сотрудничеству, т. е. оказывать на него прямое или косвенное влияние, транслировать ему тот или иной мотив.

Сейчас можно соединить две указанные посылки и рассмотреть, что происходит за порогом осуществленной деятельности. Индивидуально-значимое завершение деятельности радикально меняет направленность последующей активности. Теперь активность ориентирована не на исходный объект достижения, а на совокупность условий, в силу которых соответствующий результат был достигнут. Предметом активности становятся сами основания осуществленной деятельности, и так как общение с другим человеком является важной их составной частью, то и оно превращается в предмет реального или идеального воссоздания, т. е. рефлексии в двух выделенных ее формах — ретроспективной и проспективной. Рефлексия при этом касается двух «диалогизирующих» сторон: самого субъекта деятельности, а именно его знаний, способностей, побуждений, эмоций, воли, и — другого субъекта.

'Маркс К. , Энгельс Ф. Избр. произведения. Т. 1. М. , 1985. С. 21.

В ретроспективном плане индивид осуществляет здесь акты самопознания и социальной перцепции, а в проспективном плане — целеобразования и трансляции потенциальных целей другим людям. Если прежде в деятельности стимулирование другого человека занимало подчиненное место и могло даже не выступать в качестве особой задачи, то в последнем случае оно выдвигается на первое место, проявляясь в форме самоценной активности индивида.

Приметы этой самоценности мы находим уже на ранних этапах онтогенеза.

Ребенок, действуя в непосредственном контакте со взрослыми, вначале непроизвольно комментирует свои действия словом. Речь здесь выступает как

«эхо» речи взрослого и как непреднамеренный аккомпанемент собственных действий. Именно на этой стадии развития ребенка мы сталкиваемся с первыми элементами рефлексии. Это именно первые проявления рефлексии; здесь нет еще, конечно, того уровня рефлексии, который отличает взрослых и высшей формой которого является cogito, появляющаяся значительно позднее (по нашим экспериментальным данным, на рубеже подросткового и юношеского возрастов)1.

Затем эгоцентрическая речь ребенка, непроизвольное рефлексивное проигрывание превращаются в преднамеренное действование ребенка, в способ общения его со взрослым. Такое «превращение» обусловлено тем, что на стадии непроизвольного словесного аккомпанемента ребенком своих действий взрослые в значительной мере воспроизводят за ребенком его речь, продолжают и поощряют ее. Для ребенка подобное поведение взрослого выступает как подкрепление, и в дальнейшем он произносит слова в расчете на то, что взрослые повторят их вслед за ним, иначе говоря, в расчете на резонанс. Рефлексия вследствие этого постепенно приобретает особую новую функцию — побуждения ответного (резонансного) действия взрослого.

Подобно ребенку, взрослый стремится к тому, чтобы разделить с близкими переживание новизны только что открытого им и познанного. Он «передает»значимые свои переживания другим людям не из стремления «самоутвердиться», не для того, чтобы покорить другого, и тем более не в обмен на какую-то иную, ценную для него вещь. Он делится с другим тем, что ценно для него самого, чтобы другой человек испытал то же, что и он сам, он производит общее. Но производство общего и есть, по существу, то, что мы можем и должны считать общением.

' П е т р о в с к и й В. А. , Ч е р е п а н о в а ЕМ. Индивидуальные особенности при организации самоконтроля внимания. — Вопр. психологии, 1987, №5. С. 48-56.

Таким образом, деятельность, осуществление которой определялось целевой ориентацией на объект, в ходе своего движения перерастает в рефлексию и далее открывается нам как трансляция другим людям приобретений собственного опыта, т. е. как общение.

Предваряется ли деятельность сознанием. Имея в виду процессы осуществления деятельности, со всей определенностью необходимо утвердительно ответить на этот вопрос. Действительно, раз целенаправленность приобретает для нас значение определяющей характеристики деятельности в синхроническом аспекте ее анализа, то сознание обязательным образом должно быть рассмотрено в качестве исходного условия протекания деятельности. «Всякая деятельность включает в себя цель, средство, результат и сам процесс деятельности, и, следовательно, неотъемлемой характеристикой деятельности является ее осознанность», — отмечают авторы статьи «Деятельность», известные философы и методологи А. П. Огурцов и Э. Г. Юдин в последнем (третьем) издании «Большой советской энциклопедии». Они, однако, не различают синхронический и диахронический планы анализа деятельности, и поэтому подобное понимание деятельности как предвосхищаемого сознанием процесса абсолютизируется, что совершенно закономерно приводит авторов к утверждению о том, что «деятельность как таковая не является исчерпывающим основанием человеческого существования. Если основанием деятельности является сознательно формулируемая цель, то основание самой цели лежит вне деятельности, в сфере человеческих идеалов и ценностей». В одной из наиболее глубоких современных разработок, специально посвященных категории деятельности в науке, Э. Г. Юдин писал: «Разгадка природы деятельности коренится не в ней самой, а в том, ради чего она совершается, где формируются цели человека и строится образ действительности, какой она должна быть в результате деятельности».

Однако, когда предметом психологического анализа становится происхождение того, «ради чего она (деятельность) совершается», и того, «где формируются цели человека и строится образ действительности», в поле зрения исследователей вновь попадает деятельность, но представленная не столько моментами реализации тех или иных содержаний сознания (целей, образов), сколько выходом за их пределы, то есть процессами прогрессивного движения деятельности. На недопустимость смешения функционального (в наших терминах — «синхронического») и генетического («диахронического») аспектов анализа при исследовании деятельности справедливо указывали В. П. Зинченко и С. Д. Смирнов в связи с изложением взглядов Э. Г. Юдина.

Мы видим, как в психологических разработках, посвященных категории деятельности, прежде всего в исследованиях представителей школы А. Н. Леонтьева, сначала имплицитно, а потом все более явно выступает идея дифференциации процессов, реализующих те или иные содержания, имеющиеся в сознании, и процессов, порождающих инновации индивидуального и общественного сознания.

Оба вида процессов характеризуют деятельность. Но первые суть процессы осущес- твления деятельности, вторые — самодвижения деятельности. В первом случае, следовательно, сознание должно быть понято как опережающее деятельность, во втором, наоборот, как производное от деятельности.

Является ли деятельность процессом? Признак целенаправленности осуществляемой деятельности служит опорным для понимания деятельности в синхроническом аспекте ее рассмотрения как процесса. Интуитивно, и без специального анализа, ясно, что цель, направляющая активность субъекта, придает ей планомерный характер, связывает воедино все постепенно вовлекаемые в деятельность элементы внешнего и внутреннего мира индивида, прочерчивает маршрут для непрерывно следующей по нему «точки» внимания. То, что казалось раз- розненным (отдельные действия с различными вещами), теперь органически связано

друг с другом «мостиками» мысленных переходов. «Деятельность представима как процесс с привлечением механизмов сознания» (Г. П. Щедровицкий). Однако в этом пункте мы пока все еще остаемся в долгу перед исследователями, выделяющими три признака того явления, которое именуют «процессом». Что представляет собой объект-носитель процесса деятельности?Какие стороны этого объекта подвержены динамике? В чем заключается линейность и непрерывность осуществляемой деятельности?

Ни одна физическая вещь, существующая за пределами сознания субъекта, ни одна «вещь», налично существующая в его сознании, не представима в виде интересующего нас объекта-носителя процесса деятельности. Для того, чтобы такой объект предстал перед нами как объект-носитель процесса, его необходимо как-то

«соединить» с целью, представить двояким образом: с одной стороны, как нечто, налично существующее, а с другой стороны, как нечто, существующее лишь потенци- ально и в своем потенциальном бытии соответствующее цели субъекта. «Как я создаю статую? Беру глыбу мрамора и отсекаю все лишнее. . . », — раскрывает

«секреты» творчества скульптор. Мрамор, становясь скульптурой, выступает как носитель, точнее как один из носителей процесса деятельности (другие носители — орудия и сам творец). Шутка ваятеля иллюстрирует отмеченную двойственность носителя процесса деятельности. Упрощенно такой объект может быть представлен как своего рода «кентаврическое» образование, одна из частей которого существует в настоящем, а другая (предвосхищаемая согласно цели) — в будущем.

Но, конечно, подобного «кентавра» в природе не существует, и любые попытки как-то рационализировать (тут хочется сказать — «обуздать» эту метафору приводят нас к мысли, что носитель процесса деятельности не представим в виде вещи или обычного свойства какой-либо вещи. Перед нами не вещь, а особое отношение,существующее между принятой индивидом целью и наличной ситуацией его деятельности. Это отношение характеризуется, во-первых, тем, что цель, пресле- дуемая индивидом, по своему предметному содержанию не идентична наличной ситуации деятельности и даже противостоит ей (момент противоположности), и, во- вторых, тем, что цель эта может быть воплощена на основе преобразования данной наличной ситуации и, следовательно, заключает возможность (прообраз) будущего изменения, отвечающего цели (момент единства). Последнее означает, что все элементы наличной ситуации: побудительные, ограничительные, орудийные, строительные — выступают как носители особого системного качества — «быть условием осуществления цели деятельности». Это системное качество не сводится к каким-либо их физическим, натуральным свойствам. Тем не менее оно объективно существует как обусловленная природными особенностями соответствующих элементов возможность превращения их в компоненты будущего синтезируемого продукта. Итак, перед нами отношение противоположности и единства между наличными и целевыми определениями бытия индивида, между данным и заданным, актуальным и потенциальным. Системные свойства элементов наличной ситуации деятельности в процессе ее осуществления превращаются в собственные свойства продукта, воплотившего в себе исходную ее цель. Процесс деятельности, следовательно, может быть осмыслен как постепенное преодоление этого противоречия, которое тем не менее сохраняется на протяжении всей деятельности. Это противоречие и является носителем процесса деятельности.

Необходимо принять во внимание и тот факт, что цель, реализуемая индивидом, всегда многоаспектна. В ней представлены состояния субъекта, объекта, способ обращения с орудиями, последовательность операций и т. д. Поэтому противоречие, образующее основу деятельности, также многоаспектно. Каждый из аспектов этого противоречия образует тот или иной параметр динамики осуществления деятельности, конкретную «сторону процесса». Так, можно говорить о динамике представлений и аффектов индивида, о физич