Тактические приемы структурирования допроса в системе тактических приемов допроса

Для понимания места организационных тактических приемов (приемов структурирования) в системе «тактика допроса» необходимо сделать краткий экскурс в историю криминалистики.

Развитие любой науки есть реализация социального заказа общества. Именно поэтому широко известны примеры долгого непризнания результатов фундаментальных исследований в силу отсутствия социального заказа, как это случилось с открытой Д.И. Менделеевым периодической системой элементов. Одновременно с этим известно, что в истории науки время плавных исследований сменяется периодом взрывоподобного роста результативности научного поиска. Именно социальный заказ и формирует эту взрывоподобность.

Так, например, необходимость проведения различных исследований в XIX веке, связанных с выяснением особенностей психики человека, была объективно обусловлена развитием социально – экономической сферы общества того времени. Развитие капиталистических отношений, базирующихся на широком использовании технических достижений, привело к необходимости исследования важнейшего элемента процесса товаропроизводства - человека, что диктовалось потребностями поиска способов увеличения эффективности системы “человек – машина”. Таким образом, XIX век стал временем зарождения радикально новой науки о человеке - психологии. Английский философ Г. Спенсер в 1871 г. издает труд “Основы психологии”, послуживший отправной точкой для становления психологии как науки. В 1881 г. выходит первый журнал экспериментальной психологии “Философские исследования”. Социальный заказ общества на исследования человека был реализован.

Фрагментарные исследования личности потерпевшего от преступления в качестве самостоятельного научного направления в криминологии начало оформляться в 40-е гг. ХХ века с появлением работ Ганса фон Гентига и Бенджамина Мендельсона. Интенсивное же развитие оно получило только после того, как «демократические преобразования, произошедшие в мире в середине ХХ в., повлекли расширение прав и свобод человека, что нашло свое отражение в уголовном судопроизводстве, в частности, в расширении прав обвиняемого. Поэтому в механизме совершения преступления было необходимо определить роль не только преступника, но и жертвы».[34]

Высказанное мнение Дж. Гарланда о том, что развитие виктимологии - «это история постоянной переоценки идей в соответствии с меняющимися политическими условиями, изменениями на институциональном и административном уровнях, а также интеллектуальными достижениями, происходящими в смежных отраслях науки и изменяющимися идеологическими установками практических работников»[35], совершенно объективно можно распространить на любую отрасль гуманитарного научного знания.

Зная о влиянии социального заказа на развитие научного знания, становится понятным, почему в течение нескольких тысяч лет наша цивилизация, сопровождаемая феноменом преступности, не разработала научных методов противодействия преступности, вплоть до индустриальной эпохи.

Исследования в сфере расследования преступлений насчитывают более давнюю историю, чем наука о расследовании преступлении. Причем, здесь нельзя говорить о начальных, пробных попытках познания. Например:

· В 1570 году во Франции была учреждена корпорация экспертов, члены которой проводили экспертизы документов.

· В 1669 году француз Ровенно издал брошюру, посвященную исследованию документов, которая через год была признана опасной, способной стать пособием по подделке документов.

· В 1814 году во Франции выдающийся математик П.С. Лаплас в «Опытах философии теории вероятности» дает математическую интерпретацию надежности свидетельских показаний, рассмотрев проблему, до конца не решенную и сегодня.

· В 1823 г. в своей работе "О физиологическом исследовании органов зрения и строения кожи" чешский учёный – естествоиспытатель Я. Пуркинье отмечал, что папиллярные узоры на пальцах индивидуальны для каждого человека и выделил в их числе девять типов узоров.

· Необходимость криминалистического изучения сведений, характеризующих личность преступника, находила отражение и в законодательных актах. Так, например, в истории российского уголовного процесса подтверждение этому можно найти еще в законодательстве начала XIX[36], и даже XVI[37] вв., а также в трудах протокриминалистов того времени.[38]

Примерно та же история с исследованием почерка, следов животных, психофизиологических реакций на стресс у подследственных и многим иным.

К тому же криминалистике известны случаи в силу социального заказа игнорирования научных исследований с достаточно высоким приоритетом. Так, в начале XX века эксперименты по определению достоверности свидетельских показаний производил В. Штерн. В его опытах исследовался процесс изменения показаний свидетелей в зависимости от времени, произошедшего с момента запоминания.

Проанализировав полученные данные, В. Штерн утверждал, что свидетельские показания недостоверны, поскольку забывание есть естественный механизм психики, а воспоминание – с учетом воспринятого объема информации - лишь исключение. Впоследствии В. Штерн утверждал, что память человека не является объективным отражением реальности, а выступает, скорее, как искажение в угоду узкоэгоистическим интересам личности, ее намерениям и свойствам.

Рассматриваемый доклад вызвал активный интерес и в сообществе российских криминалистов начала прошлого века. Последователями В. Штерна в России стали профессор Петербургского университета О.Б. Гольдовский, профессора Казанского университета А.В. Завадский и А.И. Елистратов. Они самостоятельно провели серию опытов, подобных опытам В. Штерна, и сделали аналогичные выводы. О.Б. Гольдовский говорил: «Психологические основания ошибок очень различны, и вывод из сопоставления картины, воспроизведенной свидетелем, с действительностью получается очень печальный. Свидетель не дает точной копии, но лишь суррогат ее».^[39]

Однако, несмотря на экспериментальное подтверждение, научная общественность решила прислушаться к мнению не ученых, а практикующих адвокатов, которые, не проводя никаких исследований, критиковали полученные исследователями результаты. Так, например, совершенно ненаучную позицию в вопросе природы свидетельских показаний занимал известный российский юрист А.Ф. Кони. Однако соответствие заявлений последнего потребностям социального заказа общества, стоявшего на идеях гуманизации уголовного процесса, в очередной раз пересилило научную объективность. Естественно А.Ф. Кони был не один. Не проводя исследований, к его точке зрения присоединились, в частности, представители Казанского университета М.А. Лазарев и В.И. Валицкий, утверждавшие, что полученные выводы не будут иметь значения для практики, что важнейшее зло при свидетельских показаниях не непроизвольные ошибки, а сознательная ложь свидетелей.^[40] Приведенный случай - наглядный пример роли социального заказа общества (защиты прав и свобод) в научных исследованиях актуальности свидетельских показаний.

Итак, выявлен парадокс – общество, нуждаясь в борьбе с преступностью, одновременно не формирует социальный заказ на создание научной методики для этой борьбы. Действительно, «…эта борьба (государства с преступностью), неуклонная, весьма интенсивная, на которую много тратится, ради которой много крови проливается, много жизней гибнет, много сил пропадает без пользы»[41] долгое время не формировала заказ на научное знание в сфере борьбы с преступностью. Нельзя объяснить столь позднее возникновение криминалистики только научно-техническим бумом XIX века. Для разработки тактических приемов и методических начал расследования нет необходимости в высоком уровне развития теоретической базы наук о человеке, достаточно наличие полноценно обобщенной эмпирики.

Понимание этого парадокса позволит определить системообразующие аспекты социального заказа общества криминалистической науке. Несистематизированное знание о расследовании при наличии потребности в борьбе с преступностью может объясняться только существованием иных механизмов (не включающих научное познание) достаточно эффективного противодействия преступнику.

Анализ потенциала расследования вплоть до индустриальной эпохи показывает наличие только одного фактора, формирующего систему эффективного противодействия преступнику в процессе расследования. Речь идет о факторе стратификационного различия.

Период становления цивилизации характеризовался высокой общественно политической ролью представителей аристократии. Традиционно аристократы-стражники противодействовали криминальным представителям нижестоящих сословий. «Стражники» обладали более высокой степенью развития мыслительной сферы в силу:

1. Более высокого уровня образования, формировавшего более высокий уровень интеллектуальной продуктивности;

2. Более активной социальной ролью, формировавшей более высокий уровень развития коммуникативных свойств;

3. Большим разнообразием жизненных сценариев, формировавших более высокий уровень адаптации к стрессовым ситуациям.

Таким образом, на первоначальном этапе развития цивилизации (эпохи Древнего мира) у аристократов-стражников не было необходимо в разработке тактических способов противодействия преступнику - неаристократу, т.к. подавление последнего происходило в силу интеллектуального доминирования аристократа-стражника.

В Средние века аристократия теряет интеллектуальное господство в силу упадка как престижности образования, так и динамизма развития общества в целом. В принципе, в этот период создались условия для проведения исследований в области оптимизации расследования преступлений. Однако практика расследования в то время пошла по более экономичному пути, активно задействуя потенциал пыток. Сложившаяся ситуация продолжалась до середины XIX века, для которого характерными являлись следующие обстоятельства:

1. Стратификационная мобильность (состояние высокой вероятности волевого изменения социального стратоса), по сути нейтрализовавшая разницу в уровне развития отдельных сфер психики у представителей различных социальных групп;

2. Гуманизация процесса расследования, сводящая до минимума реальный фактор насилия, в том числе и психологического;

3. Появление новых сложных видов преступлений (серийные преступления, политический терроризм, мошенничество банков и фондов и проч.). «Неудовлетворительность постановки уголовного розыска, а также значительное развитие преступности и притом не только в смысле количественном, но и в отношении возрастающей утонченности способов совершения преступлений, побудили искать иных, кроме улучшения состава и увеличения количества органов розыскной деятельности, способов раскрытия преступлений, и обнаружения виновных».[42]

Названные факторы и обусловили появление в конце XIX века криминалистической науки.

Начиная с конца XIX века, исследователи-криминалисты, обобщая эмпирику расследования, разрабатывали эффективные способы преимущественно технического и тактического характера. Мы не будем оспаривать их общую эффективность, однако заметим, что базирующиеся на «следственных хитростях» тактические приемы действенны только тогда, когда лицо, на которое оказывается воздействие, о содержании этих приемов не знает.

При ознакомлении со структурой первых криминалистических и криминологических учебников, отметим наличие в них такого раздела, как «Криминальный жаргон». Почему он присутствовал в первых учебниках и отсутствует в современных? Ответ в том, что индустриальная эпоха, сгладив социально-групповую стратификацию, не отменила стратификацию культурную.

Моральное осуждение представителей криминального мира, характерное для большинства законопослушных граждан начала XX века, крайне ограничивало среду общения лиц, склонных к совершению преступлений. Изучать мир преступников как нечто нетипичное законопослушному гражданину было естественно.[43]

Также ограничению возможности общения законопослушных граждан и представителей криминального мира способствовало слабое информационное освещение процесса расследования в средствах массовой информации. Информационный изоляционизм представителей криминальной субкультуры делал действенными «следственные хитрости», рекомендуемые криминалистами. Таким образом, тактическая ориентация криминалистики начала и середины XX века на «следственные хитрости» оправдана и объективна.

Начиная с 70-х годов прошлого века в индустриально развитых государствах реализуется тенденция культурной дестратификации, сопровождаемая бурным ростом интернет-технологий. Для стран социалистического содружества в полной мере данная тенденция реализовалась в 90-х годах XX века.

Представители криминальной субкультуры не только не подвергаются остракизму, но еще и активно распространяют свою криминальную субкультуру (криминально стереотипная внешность, лексикон, музыкальные вкусы и ролевые сценарии), даже в среде работников правоохранительных органов.

В наше время представители криминального сообщества имеют полный доступ к результатам криминалистических исследований. Информация о процессе расследования, его природе и механизмах совершенно открыта и не сдерживается допусками «для служебного пользования».

Рассмотрим на примере тактическую рекомендацию по установлению психологического контакта на допросе, сводящуюся к поиску общей темы для разговора, не имеющей отношение к преступному событию, и близкую допрашиваемому. Целью данного приема является формирование образа следователя несколько в отрыве от исполняемых им профессиональных обязанностей. Следователь – полноценная личность, профессией своей не исчерпывающаяся – вот конечный образ рассматриваемого тактического приема. Но прием этот широко известен и со стороны допрашиваемого вполне ожидаем. Как следствие, попытка следователя найти общую тему (продемонстрировать свои человеческие качества) будет негативно воспринята осведомленным допрашиваемым, который будет уверен, что воспринимает формально ролевые свойства личности следователя, а не его личностные характеристики. Таким образом, информированность допрашиваемого о содержании тактического приема не просто понижает его эффективность, а способствует прямо противоположному эффекту.

Учитывая вышесказанное, современная криминалистика не должна ориентироваться на тактику, построенную на «следственных хитростях», т.е. таких тактических приемах, определяющим фактором которых является незнание их содержания допрашиваемым.

Придя к выводу об ограниченной эффективности рассмотренных тактических приемов, вероятно, целесообразно возвратиться к традиции исследований, базирующихся на двух аспектах:

1. На интеллектуальном превосходстве следователя над допрашиваемым. Естественно, ни поднять свой интеллектуальный уровень, ни опустить интеллектуальный уровень допрашиваемого оперативно следователь не в силах. Добиться же ситуативного доминирования вполне возможно.

2. На уменьшении защитного потенциала допрашиваемого в силу отсутствия у него информации о тактическом приеме, либо малозначительности факта владения этой информацией. В качестве примера можно привести тактические приемы, базирующиеся на таких слабо осознаваемых проявлениях психики, как социальные установки, физиологические реакции, либо иные способы стереотипного поведения. К примеру, даже если допрашиваемый знаком со способами обнаружения физиологических реакций при построении ложных показаний, это знание не будет определять его поведение, так как физиологические реакции осознанному контролю фактически не поддаются. Другим примером может выступать постановка вопросов недобросовестному допрашиваемому в обратнохронологическом порядке или в разбивку. Знание этого тактического приема допрашиваемым никак не оптимизирует его мыслительные процессы при моделировании ситуации в рамках непривычного алгоритма.

Тактические приемы интеллектуального доминирования следователя над допрашиваемым базируются на правильном использовании интеллектуального потенциала. Если мы не можем поднять свой интеллект в целом, то ситуативно оптимизировать его вполне способны. Достигается подобная оптимизация посредством концентрации внимания на как можно меньшем количестве разноплановых мыслительных операций в конкретный момент времени[44]. Допрос делится на стадии, в рамках каждой из которых следователем реализуется небольшое количество однотипных познавательных задач. В этом заключается внутренний смысл организационных тактических приемов (приемов структурирования).

Без сомнения, в отечественной криминалистике названная группа приемов ранее рассматривалась в рамках организационно-тактических приемов, но определяющей не являлась. На современном уровне развития криминалистического знания целесообразно сделать эту группу тактических приемов системообразующими для следственных действий вообще и допроса в частности. Как второстепенные будут выступать тактические приемы, направленные на варьирование защитного потенциала допрашиваемого, что сгладит эффект криминальной «просвещенности», характерный для текущего этапа развития общества. Тактические приемы, ориентированные на «следственные хитрости», становятся неким необязательным довеском, использование которого определяется сложившейся текущей ситуацией в расследовании и творческой натурой следователя.

Еще раз отметим, что мы не отрицаем значимость «следственных хитростей», но их эффективность в условиях современного информационного общества считаем недостаточно эффективной. В тактике коммуникативных следственных действий, по нашему мнению, первоочередными являются тактические приемы структурирования допроса.

Подготовка и проведение допроса

В процессе подготовки к допросу решаются четыре основные задачи: устанавливаются цели допроса; осознается собственная роль следователя в нем; определяются тактические и психологические методы допроса (средства достижения цели); прогнозируется поведение допрашиваемого лица.[45]

Подготовка к проведению допроса нам видится состоящей из ряда узкоцелевых тактических групп приемов, куда входят: изучение личности допрашиваемого лица; содержательное обеспечение допроса; тактическое обеспечение проведения допроса; выбор времени и места допроса; выбор способа вызова допрашиваемого; ролевая организация коммуникативного процесса на допросе; техническое обеспечение допроса и обеспечение безопасности. Рассмотрим содержание названных блоков.

Изучение личности допрашиваемого лица. Перед проведением допроса у следователя должно быть сформировано представление об образе допрашиваемого. На заре становления неслучайно часть исследователей определяла предметную область криминалистики через личность преступника. Так, А. Ничефоро полагал, что основной задачей криминалистики является «применение научного знания в деле установления личности преступника, а также выяснения участия его в совершении преступления».[46]

В криминалистической литературе, посвященной изучению личности допрашиваемого, до сих пор нет единой точки зрения относительно объема изучения личности преступника вообще и допрашиваемого - в частности.[47] Значительное количество авторов учебных пособий ограничиваются лишь перечислением основных свойств личности: «Среди различных индивидуально-психологических особенностей допрашиваемого лица наибольший интерес представляют структурные образования его личности, составляющие ее направленность, мировоззрение, ценностные ориентации, потребностно-мотивационную сферу, а также характерологические особенности субъекта, которые проявляются в его самооценке, отношении к окружающим людям, в способах удовлетворения им своих материальных и духовных потребностей, а также такие черты характера, как эмоциональная уравновешенность, агрессивность, тревожность, подозрительность, трусливость и некоторые другие».[48]

Дополнительной проблемой являются источники получения информации о допрашиваемом. Практически все отечественные исследователи-криминалисты рекомендуют в целях изучения личности допрашиваемого изучать характеристики на него и заслушивать показания близких ему лиц.

Характеристика на человека выступает весьма сомнительным источником данных о нем. Причин здесь две.

1. Лицо, составляющее характеристику, как правило, не имеет развитых навыков оценки человека и способно к этому, как правило, на уровне бытовой аргументации. Если же быть совсем откровенным, то все знают о практике самостоятельного составления характеристики характеризуемым и последующего её визирования начальником, разве что после правки грамматических ошибок.

2. Содержание характеристики лица отображает мнение руководителя и нередко строится на основе межличностных отношений с характеризуемым. Возникает вопрос: зачем следователю необходима информация, данная о неизвестном ему лице неизвестным ему лицом, руководствовавшимся непонятной мотивацией. Вероятно, более оптимальным был бы запрос личного дела с места работы, учебы или службы. Как минимум, информация содержащееся в личном деле, была внесена в него на основе каких-то документов, а не чьего-то, подчас субъективного, мнения.

Неоднозначно целесообразной выступает также информация о допрашиваемом, поступающая из источников, образующих привычный круг жизнедеятельности последнего. Если отношения лица с изучаемым положительные, то в их информации, скорее всего, будет сокрыта негативная составляющая. Если отношения лица с изучаемым отрицательные, то в их информации, скорее всего, будет сокрыта позитивная составляющая. Если отношения лица с изучаемым нейтральные, то в их информации, скорее всего, будет сокрыта объективная составляющая ввиду вторичности этой информации.

Любая оценочная информация, в свою очередь оцененная следователем, может потерять всякую объективную ценность. Следователю необходима информация, не прошедшая посторонней оценки, информация фактическая. Хорошо, если она поступает от оперативных работников, проводящих наблюдение за подследственным, однако вероятность возможности задействовать этих работников по всем делам ничтожно мала ввиду их загруженности или субъективизма отношений. Кстати, если говорить об информации, полученной из названного источника, отметим, что следователю крайне полезной будет информация о типе реакции человека на стрессовые ситуации.

Рекомендация изучения личности будущего допрашиваемого по имеющимся материалам уголовного дела также выступает формальной рекомендацией, так как обычно в уголовном деле, особенно на стадии, предшествующей допросам, информации о личности крайне немного.

Для изучения личности допрашиваемого перед допросом целесообразно руководствоваться специальными алгоритмами анализа информации, содержащей объективные сведения о человеке.

Оптимальным методом познания будет выступать биографический метод. Учитывая сомнительность тезиса о свободе воли, легче принять постулат о том, что человек, организуя свою жизнь, реализует неосознанное субъективное понимание личного предпочтения того или иного жизненного сценария. Если отвлечься от наукоемкости, то этот тезис будет звучать так: человек живет так, как ему удобно жить. Человек может иметь многие потребности-фантазии, но их реализация потребует от него излишне много усилий, поэтому эти потребности для него реальными не являются.

Совершая тот или иной выбор на протяжении всей жизни, человек реализует себе наиболее гомеостатический вариант существования, поэтому, если проанализировать эти точки выбора, будет намного легче уяснить тот комплекс психологических детерминант, что стояли за каждым из этих выборов. К сожалению, в данном алгоритме присутствует одно затруднение, которое может свести на нет весь процесс анализа. Речь идет о феномене политкорректности в системе познания человека.

Политкорректность — это проблема не столько политики, сколько любого научного знания гуманистического плана. Личность, в том числе и личность преступника, — это совокупность биологических, социальных и индивидуальных качеств. Если исследователь, боясь упреков в политической некорректности, будет игнорировать какое-либо из этих трех качеств, то исследования, им проводимые, изначально могут считаться ущербными, ибо термин определяет не столько форму, сколько содержание. Понятно, что современный настрой гуманистической науки базируется на благих желаниях не «обидеть» какую-либо социальную общность, и чем более ущербна эта общность, тем нежелательнее попытки исследовать ее объективно.

Идеи свободы выбора модели поведения (например, обоснованная целесообразность сожительства), пропагандируемые в современном обществе, позитивна особенно для лиц, имеющих проблемы с подобным выбором. Так, лица мужского пола с ярко выраженной инфантильностью, опасаясь психологической ответственности, не склонны к регистрации брака, а тяготеют к сожительству. Умение найти психологическую связь между природой сожительства и выбором человека позволит следователю во время допроса воспользоваться инфантильностью допрашиваемого в целях оказания на него воздействия.

Для объективной трактовки следователь, рассматривая биографический факт, должен задавать себе вопрос: «Какие свойства личности предопределили данный жизненный выбор допрашиваемого?». В качестве примеров подобных вопросов можно привести следующие:

· Какие свойства личности предопределили факт сожительства в течение года перед официальной регистрацией брака?

· Какие свойства личности предопределили факт рождения первого ребенка через два года после официальной регистрации брака?

· Какие свойства личности предопределили факт выбора конкретной профессии при наличии образования в иной сфере?

· Какие свойства личности предопределили факт заболеваний желудочно-кишечного тракта?

· Какие свойства личности предопределили факт сохранения стабильных эмоциональных отношений с родителями второго супруга после развода?

· Какие свойства личности предопределили факт приобретения автомашины конкретного типа, цвета, статусной принадлежности?

Крайне необходимо не ограничиваться найденным ответом на конкретный вопрос, а анализировать их в совокупности; те индивидуально-психологические особенности, которыми наиболее вероятно объяснить большинство выборов, и образуют предполагаемую модель личности допрашиваемого.

Естественно, кроме психологических данных о лице необходим сбор информации данных психофизиологической направленности, как минимум информации о травмах допрашиваемого, что рекомендовалось еще на заре становления криминалистической науки.[49]

Биографический анализ не дает абсолютную уверенность в полученных выводах, но, если его не использовать, на руках у следователя будут лишь характеристики весьма сомнительной ценности с места работа и учебы допрашиваемого.

Содержательное обеспечение допроса.Содержательное обеспечение допроса ориентировано на разработку алгоритма работы со значимой для допроса информацией. Речь идет о разработке плана допроса.

Письменный план допроса целесообразно составлять всегда, независимо от степени сложности допроса, связанной с выяснением широкого круга обстоятельств, с использованием значительной исходной информации.

Считается целесообразным составление плана: содержательно - в произвольной форме, структурно - в рекомендованной. Рекомендованная структура плана включает в себя следующие блоки: обстоятельства, подлежащие выяснению; имеющиеся данные (источник, листы дела); примерные вопросы допрашиваемому. Сложность может вызвать формулировка примерных вопросов.

Сразу отметим - затруднительно заранее предусмотреть все вопросы, подлежащие выяснению. Моделируются только наиболее значимые вопросы, и вопросы, для которых особое значение имеет формулировка, очередность либо связь с предыдущими и последующими вопросами.

В тактике допроса криминалисты выделяют следующие типы вопросов, которые могут быть поставлены перед допрашиваемым: основные, дополняющие, уточняющие, напоминающие, детализирующие, контрольные, изобличающие.[50] Понятно, что детально спланировать следователь может только основные и изобличающие вопросы. Основные вопросы – вопросы, ориентированные на раскрытие значимых узловых моментов события преступления. Основные вопросы традиционно включают вопросительные формы «кто», «где», «когда», «зачем (с какой целью)», «с кем», «с помощью чего», «как». Изобличающие вопросы направлены на изобличение допрашиваемого во лжи и часто состоят из двух частей. В первой части фиксируется содержание предъявляемого доказательства, вторая содержит предложение объяснить это доказательство. «Вас видели ночью около дома убитого. Как Вы это объясните, если Вы утверждаете, что в этот день не выходили из дома?».

Формирование базы вопросов – это процесс, подлежащий научно обоснованному регулированию. К сожалению, в наше время среди следователей мало распространена практика планирования вопросов перед проведением допроса. Проведенное нами исследование показало, что только каждый четырнадцатый следователь формирует список вопросов на стадии подготовки к допросу, остальные это делают, в лучшем случае, непосредственно во время проведения допроса. Тем не менее, формирование простого списка основных и изобличающих вопросов явно недостаточно.

При подготовке к допросу следователю необходимо сформулировать не более семи основных и изобличающих вопросов. Данное количество вытекает из ранее описанного феномена так называемой «миллеровской семерки». Напомним, что семь объектов - это количество объектов, которые человек способен воспринимать без излишнего перенапряжения ресурсов психики, бытовой уровень комфортного восприятия.[51]

По нашему мнению, на каждый вопрос следователю необходимо сформулировать три наиболее вероятные ответа. Традиция сводить многообразие окружающего мира к трем вариантам есть проявление гомеостатической природы человека, следовательно, энергоэкономично.

Каждый предполагаемый ответ необходимо сопроводить вопросом следователя, вытекающим из этого ответа. Таким образом, в процессе допроса следователь будет наглядно демонстрировать свое интеллектуальное доминирование, производя впечатление специалиста, способного на решение познавательных задач в условиях ограниченного времени. Помимо этого, у допрашиваемого создастся впечатление, что следователь его полностью «просчитывает», что несколько понизит самооценку допрашиваемого, формируя неосознанное обоснование целесообразности дать искренние показания.

Тактическое обеспечение проведения допроса.В отличие от содержательного обеспечения (работы с имеющейся в уголовном деле информацией), тактическое обеспечение ориентировано на планирование действий, являющихся содержанием тактических приемов. Задача формализации алгоритма тактического обеспечения крайне сложна ввиду уникальности ситуации каждого допроса, поэтому здесь мы ограничимся перечислением действий, являющихся содержанием тактических приемов. К числу этих действий относится структурирование допроса в плане варьирования стадий местами, планирование алгоритма достижения психологического контакта, планы по предъявлению доказательств (объем, последовательность, наличие комментарием и разъяснений и пр.).

Выбор времени и места допроса.Выбор момента и места допроса частичноопределяется законом (ст. 187 УПК РФ):

1. Допрос проводится по месту производства предварительного следствия. Следователь вправе, если признает это необходимым, провести допрос в месте нахождения допрашиваемого.

2. Допрос не может длиться непрерывно более 4 часов.

3. Продолжение допроса допускается после перерыва не менее чем на один час для отдыха и принятия пищи, причем общая продолжительность допроса в течение дня не должна превышать 8 часов.

4. При наличии медицинских показаний продолжительность допроса устанавливается на основании заключения врача.

Выбор времени также может определяться и биофизическим фактором. Исследования А.Н. Хоменко наглядно показывают эффективность хронобиологической оптимизации психологического потенциала подследственного для решения криминалистически значимых задач.[52]

Рассчитаны закономерности суточных ритмов: наибольшая работоспособность наблюдается с 10 ч. до 12 ч. и с 15 ч. до 18 ч.; американские учёные определили время суток, в которое наступает выраженная сонливость: 9 ч. утра; с 13 ч. по 14 ч. и 21 час. Соответственно, в определённые периоды человек может допускать большее количество ошибок, что связано с ослаблением внимания. Общеизвестно, что есть люди утреннего типа – «жаворонки», дневного – «голуби» и вечернего – «совы». Подтверждено, что, например, «совы» в утренние часы делают в 1,5 раза больше ошибок в тестах на внимание, чем «жаворонки».[53]

Решение вопроса о месте допроса (по месту производства расследования или по месту нахождения допрашиваемого), зависит от каждой конкретной ситуации и крайне вариативно для следователя.

Исследуя значение организационного фактора выбора времени проведения допроса, И.Н. Якимов и П.П. Михеев указывали, что причинами ложных показаний на следствии, в частности, являются желание свидетелей избавиться от допроса как неприятной процедуры, связанной с потерей времени, и боязнь дальнейших вызовов и судебной волокиты.[54] В целях недопущения подобного следователь должен жестко выдерживать временные рамки запланированных мероприятий, чтобы не допустить нецелесообразного ожидания допрашиваемого в приемной.

Никогда не потеряют актуальности рекомендации проводить допрос:

• лиц престарелого возраста следует допрашивать по месту их жительства;

• больных - по месту нахождения;[55]

• находящихся в отдаленной местности - по месту их пребывания, не затрудняя ситуацию необходимостью преодоления значительных расстояний, принимая во внимание временные и материальные затраты[56].

В целом же необходимо отметить, что установка следователя на удобство проведения допроса в «казенной» обстановке, очень часто оказывается несостоятельной.[57] Удобство здесь характерно только для допрашивающего.

Для значительного количества допрашиваемых атмосфера государственного учреждения является непривычной, нежелательной, стрессообразующей. Классическими представителями такой группы являются несовершеннолетние допрашиваемые.

Ролевая организация коммуникативного процесса на допросе. Подготовка следователем помещения должна определяться не столько принятой нормой комфортности и эстетичности (светло, свежо, чисто, аккуратно), сколько ролевой позицией следователя.

Необходимо отметить один крайне важный аспект поведения следователя во время допроса. Речь идет об актерской игре. Несмотря на то, что в специальной литературе этот вопрос напрямую не освещен, процесс взаимодействия в процессе допроса предполагает высокую интенсивность задействования актерских навыков следователя в случаях, диктуемых тактической целесообразностью. Однако реально ли такое задействование? Способность к актерской игре, как и волевые, эмоциональные и познавательные способности, может быть не развита у конкретной личности, а если говорить откровенно, то существует небольшое количество психологических типов (сензитив, истероид, иногда эпилептоид), способных к убедительной актерской игре, не имея на то должного уровня познания в актерском ремесле. Стоит ли говорить, насколько нелеп следователь, психологически неадаптированный к данной деятельности при попытке актерской игры на «бытовом» уровне.

Однако безот