Переход Исфандиара через снега

И стражи царские в обоз пошли

И вновь к царю Гургсара привели.

Три чаши дать заложнику велел он.

И выпил их Гургсар, и осмелел он.

И царь сказал: «Эй, низкий, полный зла,

Взгляни на небо и его дела!

Где твой дракон с железными когтями?

Где волки, львы и где Симург с птенцами?»

И встал Гургсар, согнул в поклоне стан:

«О муж благословенный Руинтан,

Йездан – твой щит от вражеского гнева!

Плоды приносит царственное древо.

Но завтра не помогут меч и щит,

Неслыханное завтра предстоит.

И палицею не с кем будет биться,

И в бегство ты не сможешь обратиться.

Снег высотой в туранское копье

Завалит войско славное твое!

Вас всех такой глубокий снег покроет,

Что в нем никто дороги не пророет.

Вернись теперь с опасного пути!

Мне за слова правдивые не мсти.

Погибнут все, в снегах изнемогая,

Остерегись, дорога есть другая.

А здесь от стужи лютой и ветров

Утесы треснут и стволы дерев.

Но коль снега пройдешь ты невредимый,

Увидишь даль пустыни нелюдимой.

Там так палят полдневные лучи,

Что обгорают крылья саранчи.

На всем пути, в пустыне раскаленной,

Ни капли влаги, ни травы зеленой.

Лев по пескам пустыни не пройдет,

Над ней не правит коршун свой полет.

Там вьются смерчи, движутся пески,

Как купорос, горят солончаки.

На том степном безводном перегоне

Богатыри слабеют, гибнут кони.

Но коль преграду эту победишь,

Пройдя пески, увидишь Руиндиж.

Увидишь край цветущий, непочатый.

Уходит в небо верх стены зубчатой.

Пусть войск Иран сто тысяч ополчит,

И пусть Туран сто тысяч ополчит,

И пусть залягут на сто лет осады, –

Не взять им неприступной той преграды.

Ни худа, ни добра не обретут,

Отчаяются и прочь ни с чем уйдут».

Ловя слова Гургсара чутким ухом,

Богатыри Ирана пали духом.

И молвили: «О благородный шах,

Чего искать на гибельных путях?

Тебе не станет лгать Гургсар трусливый!

А если так – едва ль мы будем живы.

Нам всем придется головы сложить,

А не войска противника разить.

Какие сам ты перенес напасти!

Ты птицу‑гору изрубил на части.

И слава всех былых богатырей

Со славой не сравняется твоей.

Всегда в бою, ты – первый неизменно,

Свидетель нам – Йездан, творец вселенной:

Великие ты подвиги свершил,

И честь у шаханшаха заслужил!

Ты нас веди окружною тропою,

И склонится Туран перед тобою.

Не ввергни в беды войско и себя!

Что делать будешь, войско погубя?

О муж! Греха на совесть не бери ты!

Пути судьбы от наших глаз сокрыты…

Мы победили, так чего искать?

Зачем на ветер жизнь свою бросать?»

Угрюмо царь Исфандиар внимал им.

Потом сказал сподвижникам бывалым:

«Зачем стращать себя? Стращать меня?

Кто дал вам волю поучать меня?

У вас к высокой славе нет стремленья!

Давайте дома ваши наставленья.

Но если ваши мысли таковы,

Зачем со мной в поход пускались вы?

Наслушались раба и от испуга

Дрожите, словно дерево под вьюгой!

Забыли вы, как царь вас одарил?

Забыли вы, что царь вам говорил?

Забыли клятву перед вечным богом

Идти за мной по боевым дорогам?

Знать, не хватило доблести в сердцах,

Мужами овладел постыдный страх!

Идите в ваши мирные владенья.

А мой удел – тревоги и сраженья.

Создатель мира – щит мой на войне,

Небесные светила служат мне!

Мне не нужны помощники другие.

Пойду в Туран – в пределы роковые,

Сражу врага иль голову сложу –

Я мужество и доблесть покажу!

И скоро долетят до вас известья,

Что нет на царском имени бесчестья.

Клянусь создавшим Солнце и Кейван,

Что этой дланью сокрушу Туран!»

Когда мужи на шаха посмотрели,

Презренье, гнев в глазах его узрели

И головы склонили перед ним:

«Прости нам – слугам преданным твоим!

Глава ты нашим и телам и душам.

Мы поклялись – и клятвы не нарушим.

В беде, в бою не устрашимся мы.

За жизнь твою, о царь, боимся мы.

Средь нас, пока мы живы, ни единый

В беде, в бою не бросит властелина!»

Услышав эти речи, славный шах

Раскаялся душой в своих словах.

Хвалу иранским воинам воздал он.

«Ничем не скроешь доблести! – сказал он.

И если рухнет вражеский оплот,

Вас всех награда царственная ждет.

Все тяготы вознаградятся ваши,

Дома у вас наполнятся, как чаши!»

Так, за беседой ночь на мир сошла,

Дыханьем гор прохладу принесла.

И под карнай, под грохот барабана

Все всколыхнулось воинство Ирана,

И тронулось в поход во тьме ночной,

Как пламя по сухой траве степной.

Когда заря нагорье осветила,

Ночь власяницей голову укрыла

И, погоняя черного коня,

Бежала от блистающего дня.

Вот подошли полки, шумя, как море,

К дневной стоянке на степном просторе.

Был день весенний, словно дар творца,

Отрадный и пленяющий сердца.

Шатры по всей долине забелели,

Наполнить чаши кравчие успели.

Вдруг леденящий ветер с гор подул,

Тревогой дух царя захолонул…

Весь мир затмила туча тенью черной,

Исчезли очертанья грани горной,

Из тучи повалил косматый снег,

Столбами закрутил косматый снег.

Три дня, три ночи не переставая,

Свирепствовала буря снеговая.

В шатрах промерзших люди полегли

И двигаться от стужи не могли.

Скажу: утком был воздух, снег – основой.

Царь стыл, беспомощен в беде суровой.

Сказал Пшутану: «О, как тяжело!

Какое злое горе к нам пришло!

Как мужественно шел я в пасть дракона,

А здесь ни меч, ни щит – не оборона!..

Молитесь же! Взывайте к небесам!

Да слышит вас творец великий сам!

И если он не сжалится над нами,

Мы все бесследно сгинем под снегами».

Наставник шаха на путях добра –

Пшутан молился в темноте шатра.

Все войско к небу простирало руки,

Моля об избавлении от муки.

И вдруг повеял теплый ветерок,

Очистил небо. Заалел восток.

Сердца надеждой утро озарило,

И войско бога возблагодарило.

И учредили пир богатыри.

Три дня вкушали мир богатыри.

Потом сошлись князья по зову шаха.

И он сказал носителям кулаха:

«Обоз оставим. Налегке пойдем –

С оружьем, в снаряженье боевом.

Чтоб не страдать от голода и жажды,

По сто верблюдов в полк возьмите каждый.

На них навьючьте бурдюки с водой,

Зерно коням, бойцам – мешки с едой.

В укрытье здесь оставьте груз излишний.

Врата удач откроет нам всевышний.

А кто не верит в помощь неба, тот

Ни счастья, ни добра не обретет.

Мы одолеем с помощью Йездана

Могущество язычников Турана!

И станет каждый всадник наш богат,

Когда оплот Арджаспа будет взят».

Когда в багрец вечерний облачилось

И на закат светило дня склонилось, –

Навьючили верблюдов и пошли

В неведомую даль чужой земли.

Когда в походе полночь миновала,

Протяжно в небе цапля закричала.

Услышав цаплю, гневом вспыхнул шах.

Велел Гургсара притащить в цепях.

Сказал: «Ты клялся мне, что край безводен,

Непроходим и к жизни непригоден?

Но цапли водяной я слышал крик.

Тебя погубит лживый твой язык!»

Гургсар ответил: «Здесь, в степи спаленной,

Есть где‑то родники воды соленой.

И есть потоки ядовитых вод,

Но только зверь из них да птица пьет».

Царь молвил: «Этот пленник, чуждый чести,

Я вижу, помышляет лишь о мести».

И быстро он вперед повел войска.

Душа – отважна, вера в нем крепка.

Седьмой подвиг