Господину профессору Минаеву

Господин профессор!

Надеюсь, что вы извините меня за невольное незнание имени и отчества и за то, что так бесцеремонно обращаюсь к вам, зная, как дорого для вас время. Но, узнав причину, вы, быть может, убедитесь, что я действую с единственной целью быть вам полезной в ваших исследованиях. Я, как видите, русская, но страстная буддистка и много лет нахожусь в переписке, равно как и в отношениях, с главными буддистами не только в Цейлоне, но и в Бирме и в Тибете. Как вы, вероятно слышали, я служу секретарем при Американском Теософском Обществе. Совершенно уверена, что если вам и говорили про нас, то ничего хорошего, потому что главные два буддиста или, правильнее, специалиста по буддизму, профессораУордсуорт и Махадео Морешвар Кунта, — наши враги.

Первый — право, не знаю почему, вероятнее всего, потому что трусит начальства, давно принимавшего наше невинное Общество за «русских шпионов»; а второй — потому что сделался членом Теософского Общества, еще когда мы были в Америке, рассыпался мелким бесом, когда мы сюда приехали, а потом сделался Иудой-предателем и был изгнан Главным Советом из Общества и с тех пор ругал нас исподтишка на всех перекрестках. Если я ошибаюсь, и они ничего вам не говорили, то прошу у них извинения. Но это как-то невероятно. Кроме того, вы, вероятно, взираете на нас, то есть в случае, если слыхали о нас, как на спиритов; и это несправедливо, потому что мы — первые враги спиритизма, за что Александр Николаевич Аксаков сильно ссорится с нами [...]

Извините за долгие подробности, но они необходимы хотя бы для вящего уяснения моего дела. Наше Общество, объединяющее в себе людей всех национальностей, работает более всего с буддистами Цейлона и Бирмы. Оно основано почти с единственной целью исследовать азиатские религии, а главное — буддизм. Поэтому преподобный Сумангала^[402] (над которым вы немножко посмеялись в вашей книге), Махависвата, Тевунансе и еще человек двадцать — все члены нашего Общества, считают нас своим братством, находятся в постоянной переписке с нами и если имеют какие важные рукописи, то присылают их все нам — либо для журнала нашего «Theosophist», либо для изучения. Вот уже год как они просят нас приехать к ним на Цейлон и ждут не дождутся нас. Я только на днях отослала Сумангале рукопись, которую, как он говорил, англичанам ни за что даже не покажет, не только что отдаст. Да я и очень рада этому.

Словом, если вы поживете здесь, то убедитесь, что наше Общество может быть вам более нежели полезным. Ежели желаете знать, почему такая благодать именно вам, отвечу откровенно: единственно потому, что вы — русский, родной. Я уже давно старуха и поэтому прямо говорю: чем более старею, тем более болит душа по России, которую уже, никогда не увижу. Не потому что не могла бы вернуться, а потому что поклялась не возвращаться и умереть в Индии, где меня и сожгут. Но это мне не мешает оставаться горячей патриоткой и даже быть готовой положить жизнь за родину, даже за царя, хоть я его и променяла, сделавшись американской гражданкой. Ненавидя англичан и любя русских, я, конечно, желаю услужить русской, а не их макс-мюллеровской немецко-английской науке. Поэтому и располагайте мною. Вовсе и не нужно вам беспокоиться заходить — разве что сами того пожелаете и будет вам время, а просто прикажите и напишите, что могу я для вас сделать, чем могу услужить, и все, что в моей власти будет, готова сделать.

Сумангала только что прислал диссертацию на санкрите об эзотерическом взгляде буддистов на душу человеческую и две-три другие рукописи. А также Риветт-Карнак^[403] из Часипура прислал мне в «презент» редкие, только что найденные в Барауни старые монеты времен семи разных царей: две — династии Андхва, царя, что строил пещеры Насика, остальные — Сурья и Митра династии Бхуми Митра, чрезвычайно редкие. Видите ли, до сих пор никогда не находили не только монеты времен Агни Митры, Бхуми Митры, Сурья Митры, Бхудра Гхоша, но даже сами эти имена совершенно новые в Каталоге индийских царей. Эти монеты, если вы только думаете, что мне не откажут, я хочу подарить Петербургскому музею. У меня нет коллекции, поэтому они мне не нужны, как они ни любопытны. Умру — пропадут. Вот и все.

Повторяю, что мы здесь окружены врагами. Я — как русская, а Общество — как изменники-буддисты и брахманы. Миссионеры нас ненавидят, а правительство, если бы только не боялось (у нас три члена либеральной партии являются членами парламента лондонского Теософского Общества, филиала нашего), то выслало бы из Индии. Но лорд Линзей, член Королевского общества и председатель Королевского астрономического общества в Лондоне, также член нашего братства, а здесь боятся разоблачений at home^[404].

Теперь, объяснив все, поистине остаюсь готовая к услугам

Е. Блаватская

Письмо 3

В.И.Прибыткову^[405]

7 апреля 1883 г.

Адьяр, Мадрас

Милостивый государь, Виктор Иванович!

С великим удовольствием получила я ваше радушное письмо. Все, что приходит мне с Родины, с которой уж никогда не увижусь, дорого мне. Поэтому я спешу ответить на все вопросы. С великим удовольствием вам дала бы (да и даю) позволение печатать все выброшенные из моих «Писем из Индии»^[406] места, коли такие найдутся. Но до сих пор Михаил Никифорович Катков еще ничего не выбросил. Только в последнем письме (в XXVI, кажется) он выпустил более половины из самого интересного, и то не отдельный рассказ, а просто часть разговора и рассуждений. Но, увидев это, я тотчас же, написала в контору, что если письмо это появится в таком же, изувеченном состоянии и в «Русском Вестнике» (где с января письма мои из «Московских Ведомостей» перепечатываются), то я писать далее или заканчивать «Из пещер и дебрей Индостана» отказываюсь, и это вовсе не пустая угроза и не каприз.

Я себя вовсе не считаю ни гением, ни Тургеневым в юбке, ни даже писательницей, потому, что и писать по-русски забываю, да никогда и языка своего хорошо не знала; но уж коль скоро мои письма печатают, то, стало быть, находят их интересными, так не для чего и выбрасывать по произволу потому только, что некоторой фракции читателей, скептикам и материалистам, не нравится. Я не для них пишу. И ни за какие деньги я не соглашусь писать для того, чтобы выкидывали. Не нравится, так и не нужно. Так и написала М.Н.Каткову и секретарю Петровскому.

Они все пристают: «Присылай побольше, да и еще». Не хочу я присылать ничего, коли так. Мне деньги их не нужны, я и так с голоду не умру, и дети у меня не плачут, потому что никаких детей, слава Богу, и нет. Я одна, а у меня вся Индия за спиной, и напиши я какую угодно глупость, так расхватают за какую угодно цену, да и еще попросят. Да мне-то с моим журналом «Theosophist» и писать нет времени. Насилу когда могу отвечать на частные письма. Поэтому, многоуважаемый Виктор Иванович, предупреждаю вас об этом, чтобы вы и не просили выброшенных мест, потому что их не будет, или же, если М.Н.Катков, имея в руках уже всю первую часть «Из пещер и дебрей [Индостана]» и, не выкинув ничего из писем, уже появившихся в «Московских Ведомостях», выкинет теперь, печатая их в «Русском Вестнике», то он не получит второй части; пусть этим и утешится.

Я не вру в «Письмах из Индии», а записываю настоящие факты, выпуская и так многое ради поблажки русской публике и ее вкусам; а стоять на задних лапках перед дураками на старости лет — не намерена. А, коли нужны вам, в самом деле, факты для вашего журнала, так лучше уж я соберусь с силами да напишу для вас одного, для «Ребуса», оригинальную, а не выкинутую историю, и даже несколько их, коли желаете. Господь с вами, никакого мне «гонорара» не нужно. Я от своих, то есть от тех коллег, что работают на одной со мною линии, еще никогда денег не брала, да и не возьму, будь вы хоть миллионер. Я и для Каткова лучше бы даром писала, нежели позволить выкидывать. Я служу идее и цели, а не деньгам. Так ему и скажите, коли знакомы с ним.

Вы пишете, что вам обещали для «Ребуса» статью о нашем Обществе? Смотрите, как бы не подвели вас, напечатав то, чего нет. Один разве А.Н.Аксаков знает приблизительно правду о Теософском Обществе. Вон «Кавказ»^[407] напечатал (перепечатав из «Allgemeine Zeitung») чушь о том, что мы, то есть полковник Олькотт и я, отреклись от христианства и собираемся обратить в буддизм всю Индию. Очень похоже на то! Ведь одна из самых строгих статей в нашем Уставе угрожает каждому члену, который осмелится не только проповедовать, но даже и возносить свою собственную религию над религией брата своего сочлена, позорным исключением, изгнанием из Общества.

Наше Общество — чисто философское и научное. Мы обязаны уважать всякую веру, не проповедуя ни одной. В Обществе у нас много горячих христиан и столько же горячих язычников, буддистов, индусов, огнепоклонников, магометан и прочих, и все живут мирно, ибо каждый член помнит заповедь Конфуция^[408], а затем Христа: не делай другому того, чего не хотел бы, чтобы тебе делали, то есть не ругай веру брата твоего, уважай его мнение, ибо иначе он и твою ругнет и забудет к ней уважение. А что касается нашего отречения от Христа, то это все вранье и сплетни. От Христа никто из нас — ни полковник Олькотт, ни я — не отрекались, а от нынешнего, фарисейского, изолгавшегося христианства, от мертвой буквы оного и тысячи и одного противоречивых догматов отказались и отказываемся денно и нощно. Мертвая буква убивает дух; вот мы и стараемся убить эту букву, наступая ей и на хвост, и на голову. А затем, пусть о нас думают что хотят добрые люди. Клеветники только сами себя секут, как унтер-офицерша Подшлепкина^[409].

Засим извиняюсь за болтовню, прошу верить в искренность и уважение вашей далекой соотечественницы

Елены Блаватской

Постараюсь прислать для «Ребуса» что-нибудь на следующей неделе.

Письмо 4

Редактору «Times»^[410]

7 октября 1884 г.

Милостивый государь!

В Мадрасе распространились безосновательные и возмутительные слухи о заговоре, в который я будто «бы вступила» с господами Куломбами для обмана публики таинственными явлениями.

Относительно этих обвинений я скажу, что приписываемые мне письма написаны не мною. Некоторые мысли, изложенные в них, действительно были мною высказаны, но они настолько затемнены разными вставками, что смысл их совершенно извращен. Подделыватели писем до того грубо невежественны, что приписывают мне, например, отзывы о Лахорском махарадже, тогда как в Индии каждому школьнику известно, что такой особы не существует. Что же касается обвинений в том, что я будто бы обманывала ради денежных средств, для Теософского Общества, то я никогда никаким образом не выманивала и не вымогала денег ни для себя, ни для Общества и смело предлагаю всякому попытаться доказать противное, если я не права. Деньги я получаю только за мои литературные произведения и еще доходы с наследственного имения, которое я получила раньше, чем посвятила свою деятельность Теософскому Обществу. Теперь я беднее, чем была в то время, когда основала Общество.

Ваша покорная слуга

Е. Блаватская

Письмо 5

В.И.Прибыткову^[411]

[Февраль 1886 г.

Вюрцбург]

Честное слово, Виктор Иванович, ни одной черточки нет, ни большой, ни малой. Пишу в Лондон, чтобы оттуда прислали. Коли есть и если получу, вышлю тотчас же.

Бедный И.С.Аксаков^[412] — что это за лютая судьба России! Все, что в ней хорошего, честного, благородного, все ее самые горячие защитники — все это вымерло и умирает. Будто какой Молох^[413] ненасытный парит с разинутой пастью над славянской землей. Остаются да преуспевают одни Иуды: Петки Каравшовы да Баттенберги^[414] — польская зраза с колбасой. Горько и противно стало жить, особенно в связи с тем, что женщина. Что может старая больная баба сделать в моем положении, кроме чувства одной бессильной злобы? Будь я мужчина, я бы всех этих болгарских Иуд «братушек» задушила бы, кажется, в котле с мамалыгой.

Болит у меня сердце и по России, и по Аксакову, хотя я и не знала его. А дорог он всем русским был как защитник. Хоть бы уж мое бесполезное сердце скорее лопнуло — надоело жить!

Будьте здоровы.

Письмо 6^[415]

МЛ. Каткову

Париж