Два направления в современной физике и французский фидеизм

Во Франции идеалистическая философия не менее решительно ухватилась за шата­ния махистской физики. Мы уже видели, как неокритицисты встретили «Механику» Маха, сразу отметив идеалистический характер основ философии Маха. Французский махист Пуанкаре (Анри) в этом отношении имел еще больше удачи. Реакционнейшая идеалистическая философия с определенно фидеистическими выводами сразу ухвати­лась за его теорию. Представитель этой философии Леруа (Le Roy) рассуждал так: ис­тины науки суть условные знаки, символы; вы бросили нелепые, «метафизические» претензии на познание объективной реальности; будьте же логичны и согласитесь с нами, что наука имеет только практическое значение для одной области человеческих действий, а религия имеет не менее действительное значение, чем наука, для другой области действий; отрицать теологию «символическая», махистская наука не имеет права. А. Пуанкаре устыдился этих выводов и в книге «Ценность науки» специально напал на них. Но посмотрите, какую гносеологическую позицию приш-

ел. II—VII), к доказательству его «существования независимо от человеческих восприятий» (von Wahrgenommenwerden unabhängige Existenz). Отрицание этой «гипотезы» махистами зачастую приводит их к солипсизму (S. 78—82 и др.). Взгляд Маха, что единственным предметом естествознания являются «ощущения и их комплексы, а не внешний мир» (S. 138), Бехер называет «монизмом ощущений» (Emp­findungsmonismus) и относит к числу «чисто консциенционалистических направлений». Этот неуклюжий и нелепый термин построен из латинского conscientia, сознание, и означает не что иное, как философский идеализм (ср. S. 156). В двух последних главах книги Э. Бехер недурно сопоставляет старую, механиче­скую, и новую, электрическую, теорию материи и картину мира («кинетико-эластическое», как выража­ется автор, и «кинетико-электрическое» понимание природы). Последняя теория, основанная на учении об электронах, есть шаг вперед в познании единства мира; для нее «элементы материального мира суть электрические заряды» (Ladungen) (S. 223). «Веяное чисто кинетическое понимание природы не знает ничего иного, кроме некоторого числа движущихся вещей, называются ли они электронами или как-либо иначе; состояние движения этих вещей в каждый следующий момент времени определяется совершенно закономерно положением и состоянием движения их в предшествующий момент времени» (225). Основ­ной недостаток книги Э. Бехера — абсолютное незнакомство автора с диалектическим материализмом. Это незнакомство часто приводит его к путанице и нелепостям, останавливаться на которых здесь не­возможно.

____________________ НОВЕЙШАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЕСТЕСТВОЗНАНИИ__________________ 309

лось ему занять, чтобы освободиться от союзников типа Леруа. «Г-н Леруа, — пишет Пуанкаре, — объявляет разум непоправимо бессильным лишь для того, чтобы уделить побольше места для других источников познания, для сердца, чувства, инстинкта, ве­ры» (214— 215). «Я не иду до конца»: научные законы суть условности, символы, но «если научные «рецепты» имеют ценность, как правило для действия, то это потому, что в общем и целом они, как мы знаем, имеют успех. Знать это — значит уже знать кое-что, а раз так, — какое вы имеете право говорить нам, что мы не можем ничего знать?» (219).

А. Пуанкаре ссылается на критерий практики. Но он только передвигает этим во­прос, а не решает его, ибо этот критерий можно толковать и в субъективном и в объек­тивном смысле. Леруа тоже признает этот критерий для науки и промышленности; он отрицает только, чтобы этот критерий доказывал объективную истину, ибо такого от­рицания достаточно ему для признания субъективной истины религии рядом с субъек­тивной (не существующей помимо человечества) истиной науки. А. Пуанкаре видит, что ограничиться ссылкой на практику против Леруа нельзя, и он переходит к вопросу об объективности науки. «Каков критерий объективности науки? Да тот же самый, как и критерий нашей веры во внешние предметы. Эти предметы реальны, поскольку ощу­щения, которые они в нас вызывают (qu'ils nous font éprouver), представляются нам со­единенными, я не знаю, каким-то неразрушимым цементом, а не случаем дня» (269— 270).

Что автор такого рассуждения может быть крупным физиком, это допустимо. Но со­вершенно бесспорно, что брать его всерьез, как философа, могут только Ворошиловы-Юшкевичи. Объявили материализм разрушенным «теорией», которая при первом же натиске фидеизма спасается под крылышко материализма! Ибо это чистейший мате­риализм, если вы считаете, что ощущения вызываются в нас реальными предметами и что «вера» в объективность науки такова же, как «вера» в объективное существование внешних предметов.

310__________________________ В. И. ЛЕНИН

«... Можно сказать, например, что эфир имеет не меньше реальности, чем какое угодно внешнее тело» (270).

Какой бы шум подняли махисты, если бы это сказал материалист! Сколько бы тут было беззубых острот насчет «эфирного материализма» и т. п. Но основоположник но­вейшего эмпириосимволизма через пять страниц уже вещает: «Все, что не есть мысль, есть чистое ничто; ибо мы не можем мыслить ничего, кроме мысли» (276). Ошибаетесь, г. Пуанкаре: ваши произведения доказывают, что есть люди, которые могут мыслить только бессмыслицу. К числу этих людей принадлежит известный путаник Жорж Со-рель, который утверждает, что «две первые части» книги Пуанкаре о ценности науки «написаны в духе Леруа» и что поэтому обоим этим философам можно «помириться» на следующем: попытка установить тождество между наукой и миром есть иллюзия, не нужно ставить вопроса о том, может ли наука познавать природу, достаточно соответ­ствия науки с нами создаваемыми механизмами (Georges Sorel: «Les préoccupations métaphysiques des physiciens modernes», P., 1907, p. 77, 80, 81*).

Но если «философию» Пуанкаре достаточно только отметить и пройти мимо, то на сочинении А. Рея необходимо подробно остановиться. Мы уже указали, что два основ­ные направления в современной физике, которые Рей называет «концептуалистским» и «неомеханистским», сводятся к различию идеалистической и материалистической гно­сеологии. Мы должны посмотреть теперь, как позитивист Рей решает задачу, диамет­рально противоположную задаче спиритуалиста Дж. Уорда, идеалистов Г. Когена и Э. Гартмана, именно: не подхватить философских ошибок новой физики, уклона ее в сто­рону идеализма, а исправить эти ошибки, доказать незаконность идеалистических (и фидеистических) выводов из новой физики.

Через все сочинение А. Рея красной нитью проходит признание того факта, что за новую теорию физики

— Жорж Сорель. «Метафизические предрассудки современных физиков», Париж, 1907, стр. 77, 80, 81. Ред.

____________________ НОВЕЙШАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЕСТЕСТВОЗНАНИИ__________________ ЗЦ

«концептуалистов» (махистов) ухватился фидеизм (стр. II, 17, 220, 362 и др.) и «фило­софский идеализм» (200), скептицизм относительно прав разума и прав науки (210, 220), субъективизм (311) и т. д. И поэтому центром своей работы А. Рей берет совер­шенно правильно разбор «мнений физиков относительно объективной ценности физи­ки» (3).

Каковы же результаты этого разбора?

Берем основное понятие, понятие опыта. Рей уверяет, что субъективистское толко­вание Маха (будем брать его для простоты и краткости за представителя той школы, которую Рей называет концептуалистской) — одно недоразумение. Правда, к числу «главных новых черт философии конца XIX века» принадлежит то, что «эмпиризм, все более тонкий, все более богатый оттенками, приводит к фидеизму, к признанию гла­венства веры, — эмпиризм, который некогда был великим оружием в борьбе скепти­цизма против утверждений метафизики. Не произошло ли это потому, что, в сущности, путем незаметных нюансов, мало-помалу, извратили реальный смысл слова «опыт»? На самом деле, опыт, если взять его в его условиях существования, в той эксперименталь­ной науке, которая определяет его и полирует, — опыт ведет нас к необходимости и к истине» (398). Несомненно, что весь махизм, в широком смысле этого слова, есть не что иное, как извращение путем незаметных нюансов реального смысла слова «опыт»! Но как же исправляет это извращение Рей, обвиняющий в извращении только фидеи­стов, а не самого Маха? Слушайте: «Опыт, по обычному определению, есть познание объекта. В физической науке это определение более уместно, чем где бы то ни было... Опыт есть то, над чем наш ум не властен, чего не могут изменить наши желания, наша воля, — то, что дано, чего мы не создаем. Опыт есть объект перед (en face du) субъек­том» (314).

Вот вам образчик защиты махизма Реем! Как гениально прозорлив был Энгельс, охарактеризовавший новейший тип сторонников философского агностицизма и фено­менализма кличкой: «стыдливые материалисты». Позитивист и ярый феноменалист, Рей — превосходный

312__________________________ В. И. ЛЕНИН

экземпляр этого типа. Если опыт есть «познание объекта», если «опыт есть объект пе­ред субъектом», если опыт состоит в том, что «нечто внешнее (quelque chose du dehors) существует и существует необходимо» (se pose et en se posant s'impose, p. 324), — то это, очевидно, сводится к материализму! Феноменализм Рея, его усерднейшее подчер­кивание, что нет ничего кроме ощущений, что объективное есть общезначимое и пр. и т. п., — это все фиговый листочек, пустое словесное прикрытие материализма, раз нам говорят:

«Объективно то, что дано нам извне, навязано (imposé) опытом; то, чего мы не про­изводим, что произведено независимо от нас и что в некоторой степени производит нас» (320). Рей защищает «концептуализм», уничтожая концептуализм! Опровержение идеалистических выводов из махизма достигается только тем, что махизм истолковы­вается в смысле стыдливого материализма. Признавши сам различие двух направлений в современной физике, Рей трудится в поте лица своего над тем, чтобы стереть все раз­личия в пользу материалистического направления. Например, относительно школы не­омеханизма Рей говорит, что она не допускает «ни малейшего сомнения, ни малейшей неуверенности» в вопросе об объективности физики (237): «здесь (т. е. на почве учений этой школы) вы далеки от всех тех обходных путей, через которые вы были вынуждены пройти с точки зрения других теорий физики, чтобы прийти к утверждению этой объ­ективности».

Вот эти-то «обходные пути» махизма и прикрывает Рей, набрасывает на них флер во всем своем изложении. Основная черта материализма — именно та, что он исходит из объективности науки, из признания объективной реальности, отражаемой наукою, то­гда как идеализм нуждается в «обходных путях», чтобы «вывести» объективность так или иначе из духа, сознания, из «психического». «Неомеханистская (т. е. господствую­щая) школа в физике, — пишет Рей, — верит в реальность физической теории в том же смысле, в каком человечество верит в реальность внешнего

____________________ НОВЕЙШАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЕСТЕСТВОЗНАНИИ__________________ 313

мира» (р. 234, § 22: тезис). Для этой школы «теория хочет быть снимком (le décalque) с объекта» (235).

Справедливо. И эта основная черта «неомеханистской» школы есть не что иное, как основа материалистической гносеологии. Никакие отречения Рея от материалистов, никакие уверения его, что неомеханисты тоже, в сущности, феноменалисты и т. п., не могут ослабить этого коренного факта. Суть различия неомеханистов (материалистов более или менее стыдливых) и махистов в том и состоит, что последние отступают от такой теории познания и, отступая от нее, неизбежно оступаются в фидеизм.

Возьмите отношение Рея к учению Маха о причинности и необходимости природы. Только на первый взгляд, — уверяет Рей, — Мах «приближается к скептицизму» (76) и к «субъективизму» (76); эта «двусмысленность» (équivoque, p. 115) рассеивается, если взять учение Маха в целом. И Рей берет его в целом, приводит ряд цитат и из «Учения о теплоте» и из «Анализа ощущений», специально останавливается на главе о причин­ности в первом из названных сочинений — но... но остерегается привести решающее место, заявление Маха, что физической необходимости нет, а есть только логиче­ская! На это можно только сказать, что это не истолкование, а подкрашивание Маха, что это — стирание различий между «неомеханизмом» и махизмом. Вывод Рея: «Мах продолжает анализ и принимает заключения Юма, Милля и всех феноменалистов, по взгляду которых причинность не имеет в себе ничего субстанционального и является только привычкой мышления. Мах принимает основную тезу феноменализма, по от­ношению к которой учение о причинности есть простое следствие, именно: что не су­ществует ничего, кроме ощущений. Но Мах добавляет в чисто объективистском на­правлении: наука, исследуя ощущения, находит в них постоянные и общие элементы, которые, будучи абстрагированы из ощущений, имеют ту же реальность, как и они, ибо они почерпнуты из ощущений посредством чувственного наблюдения. И эти постоян­ные и общие элементы, как-то: энергия и ее

314__________________________ В. И. ЛЕНИН

превращения, представляют из себя основу систематизации физики» (117).

Выходит, что Мах принимает субъективную теорию причинности Юма и толкует ее в объективистском смысле! Рей увертывается, защищая Маха ссылками на его непо­следовательность и подводя к тому, что в «реальном» толковании опыта этот опыт ве­дет к «необходимости». А опыт есть то, что дано извне, и если необходимость приро­ды, законы ее тоже извне даны человеку, из объективно-реальной природы, — тогда, разумеется, всякая разница между махизмом и материализмом исчезает. Рей защищает махизм от «неомеханизма» тем, что по всей линии капитулирует перед последним, от­стаивая словечко феноменализм, а не суть этого направления.

Пуанкаре, например, вполне в духе Маха выводит законы природы — вплоть до то­го, что пространство имеет три измерения, — из «удобства». Но это вовсе не означает: «произвольный», спешит «поправить» Рей. Нет, «удобный» выражает здесь {{приспо­собление к объекту» (курсив Рея, стр. 196). Нечего сказать, великолепное разграниче­ние двух школ и «опровержение» материализма... «Если теория Пуанкаре отделяется логически непереходимой пропастью от онтологического истолкования механистской школы» (т. е. от признания этой школы, что теория есть снимок с объекта)... «если тео­рия Пуанкаре способна служить опорой для философского идеализма, то, по крайней мере, на почве науки она согласуется очень хорошо с общим развитием идей классиче­ской физики, с тенденцией рассматривать физику, как объективное знание, столь же объективное, как и опыт, т. е. как ощущения, из которых опыт исходит» (200).

С одной стороны, нельзя не сознаться; с другой стороны, надо признаться. С одной стороны, непереходимая пропасть отделяет Пуанкаре от неомеханизма, хотя Пуанкаре стоит посредине между «концептуализмом» Маха и неомеханизмом, а Мах будто бы вовсе не отделен никакой пропастью от неомеханизма. С другой стороны, Пуанкаре вполне согласим с классической

____________________ НОВЕЙШАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЕСТЕСТВОЗНАНИИ__________________ 315

физикой, всецело, по словам самого Рея, стоящей на точке зрения «механизма». С од­ной стороны, теория Пуанкаре способна служить опорой философского идеализма, с другой стороны, она совместима с объективным толкованием слова «опыт». С одной стороны, эти дурные фидеисты извратили смысл слова «опыт» путем незаметных укло­нений, отступая от правильного взгляда, что «опыт есть объект»; с другой стороны, объективность опыта значит только, что опыт есть ощущения, — с чем вполне согласен и Беркли, и Фихте!

Рей запутался потому, что поставил себе неразрешимую задачу: «примирить» проти­воположность материалистической и идеалистической школы в новой физике. Он пы­тается ослабить материализм неомеханистской школы, подводя под феноменализм взгляды физиков, считающих свою теорию снимком с объекта . И он пытается осла­бить идеализм концептуалистской школы, отсекая самые решительные заявления ее сторонников и толкуя остальные в смысле стыдливого материализма. До какой степени фиктивно при этом, вымученно

«Примиритель» А. Рей не только набросил флер на постановку вопроса философским материализ­мом, но обошел также и наиболее ярко выраженные материалистические заявления французских физи­ков. Он не упомянул, например, об Альфреде Корню (A. Cornu), умершем в 1902 году. Этот физик встре­тил оствальдовское «разрушение (или преодоление, Überwindung) научного материализма» презритель­ным замечанием о претенциозном фельетонном трактовании вопроса (см. «Revue générale des sciences», 1895, p. 1030—1031 («Всеобщее Научное Обозрение», 1895, стр. 1030—1031. Ред.)). На международном конгрессе физиков в Париже в 1900 году А. Корню сказал: «... Чем больше мы познаем явления природы, тем больше развивается и точнее становится смелое картезианское воззрение на механизм мира: в физи­ческом мире нет ничего, кроме материи и движения. Проблема единства физических сил... снова выдви­гается на первый план после великих открытий, ознаменовавших конец XIX века. Главное внимание на­ших современных вождей науки — Фарадея, Максвелла, Герца (если говорить только об умерших уже знаменитых физиках) — устремлено на то, чтобы точнее определить природу и отгадать свойства неве­сомой материи (matière subtile), носителя мировой энергии... Возвращение к картезианским идеям оче­видно...» («Rapports présentés au Congrès International de Physique», P., 1900, t. 4-me, p. 7 («Доклады, пред­ставленные международному физическому конгрессу», Париж, 1900, т. 4, стр. 7. Ред.)). Люсьен Пуанкаре в своей книге о «Современной физике» справедливо отмечает, что эта картезианская идея была воспри­нята и развита энциклопедистами XVIII века {Lucien Poincaré. «La physique moderne», P., 1906, p. 14), но ни этот физик, ни А. Корню не знают о том, как диалектические материалисты Маркс и Энгельс очисти­ли эту основную посылку материализма от односторонностей механического материализма.

316__________________________ В. И. ЛЕНИН

отречение Рея от материализма, показывает, например, его оценка теоретического зна­чения дифференциальных уравнений Максвелла и Герца. Для махистов то обстоятель­ство, что эти физики ограничивают свою теорию системой уравнений, есть опроверже­ние материализма: уравнения — и все тут, никакой материи, никакой объективной ре­альности, одни символы. Больцман опровергает этот взгляд, понимая, что он опровер­гает феноменологическую физику. Рей опровергает его, думая защищать феномена­лизм! «Нельзя отказываться, — говорит он, — от причисления Максвелла и Герца к «механистам» на том основании, что они ограничились уравнениями, подобными диф­ференциальным уравнениям в динамике Лагранжа. Это не значит, что, по мнению Мак­свелла и Герца, мы не сможем построить механическую теорию электричества на ре­альных элементах. Напротив, возможность этого доказывается тем фактом, что элек­трические явления представляет теория, форма которой тождественна с общей формой классической механики» (253)... Неопределенность в теперешнем решении проблемы «будет уменьшаться по мере того, как точнее будет вырисовываться природа тех коли­чественных единиц, т. е. элементов, которые входят в уравнения». Неисследованность тех или иных форм материального движения не является для Рея поводом к отрицанию материальности движения. «Однородность материи» (262), — не как постулат, а как результат опыта и развития науки, «однородность объекта физики», — вот что является условием применимости измерений и математических вычислений.

Вот оценка Реем критерия практики в теории познания: «В противоположность по­сылкам скептицизма мы имеем право сказать, что практическая ценность науки выте­кает из ее теоретической ценности» (368)... О том, что эти посылки скептицизма со­вершенно недвусмысленно приняты Махом, Пуанкаре и всей их школой, Рей предпо­читает умолчать... «И та и другая ценность суть две неразрывные и строго параллель­ные стороны ее объективной ценности. Сказать, что данный закон природы имеет практическую ценность, ... сводится,

____________________ НОВЕЙШАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЕСТЕСТВОЗНАНИИ__________________ 317

в сущности, к тому, чтобы сказать, что этот закон природы имеет объективное значе­ние... Воздействие на объект предполагает изменение объекта, реакцию объекта, соот­ветствующую нашим ожиданиям или предвидениям, на основании которых мы это воз­действие предприняли. Следовательно, эти ожидания или эти предвидения содержат в себе элементы, контролируемые объектом и нашим действием... В этих различных тео­риях есть, значит, часть объективного» (368). Это вполне материалистическая и только материалистическая теория познания, ибо другие точки зрения и махизм в особенности отрицают объективное, т. е. не зависящее от человека и человечества значение крите­рия практики.

Итог: Рей подошел к вопросу совсем не с той стороны, как Уорд, Коген и К⁰, но ре­зультаты и у него получились те же, — признание материалистической и идеалистиче­ской тенденции, как основы разделения двух главных школ в современной физике.

7. РУССКИЙ «ФИЗИК-ИДЕАЛИСТ»

Всилу некоторых печальных условий моей работы я почти совсем не мог ознако­миться с русской литературой по разбираемому вопросу. Ограничусь только изложени­ем очень важной для моей темы статьи нашего известного философского черносотенца г. Лопатина: «Физик-идеалист», помещенной в «Вопросах Философии и Психоло­гии»¹⁰³ за прошлый год (1907, сент. — окт.). Истинно русский философский идеалист г. Лопатин относится к современным европейским идеалистам примерно так же, как «Союз русского народа»¹⁰⁴ к западным реакционным партиям. Но тем поучительнее взглянуть на то, как однородные философские тенденции проявляются в совершенно различной культурной и бытовой обстановке. Статья г. Лопатина есть, как французы говорят, éloge — похвальное слово покойному русскому физику Н. И. Шишкину (ум. в 1906 г.). Г-на Лопатина прельстило то, что этот образованный человек, очень интересо­вавшийся Герцем и новой физикой вообще, был не только правым кадетом (стр. 339),

318__________________________ В. И. ЛЕНИН

но и глубоко верующим человеком, поклонником философии Вл. Соловьева и проч. и т. п. Однако, несмотря на свое преимущественное «устремление» в пограничную об­ласть философского и полицейского, г. Лопатин сумел дать кое-какой материал и для характеристики гносеологических взглядов физика-идеалиста. «Он был, — пишет г. Ло­патин, — настоящим позитивистом в своем неустанном стремлении к самой широкой критике приемов исследования, предположений и фактов науки по их пригодности в качестве средств и материала для построения цельного, законченного миросозерцания. В этом отношении Н. И. Шишкин был совершенным антиподом очень многих своих современников. В напечатанных в этом журнале раньше моих статьях я уже неодно­кратно старался выяснить, из каких разнородных и часто шатких материалов слагается так называемое научное миросозерцание: сюда входят и доказанные факты, и более или менее смелые обобщения, и удобные в данный момент для той или иной научной об­ласти гипотезы, и даже вспомогательные научные фикции, и все это возводится в дос­тоинство непререкаемых объективных истин, с точки зрения которых следует судить всякие другие идеи и верования философского и религиозного порядка, отвергая в них все, что в этих истинах не указано. Наш высокоталантливый мыслитель-натуралист проф. Вл. И. Вернадский с образцовой ясностью показал, как пусты и неуместны по­добные претензии превращать научные взгляды данной исторической эпохи в непод­вижную, общеобязательную догматическую систему. А между тем в таком превраще­нии повинны не только широкие круги читающей публики {Примечание г. Лопатина: «Для этих кругов написан целый ряд популярных книг, назначение которых состоит в том, чтобы убедить в существовании такого решающего все вопросы научного катехи­зиса. Типические произведения в этом роде: «Сила и материя» Бюхнера или «Мировые загадки» Геккеля») и не только отдельные ученые по специальным отраслям естество­знания; что гораздо страннее, им нередко грешат официальные философы, все усилия которых иногда только

____________________ НОВЕЙШАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЕСТЕСТВОЗНАНИИ__________________ 319

к тому и направляются, чтобы доказать, что они ничего не говорят кроме того, что раньше их сказано представителями отдельных специальных наук, только говорят сво­им особым языком.

У Н. И. Шишкина совсем не было предвзятого догматизма. Он — убежденный по­борник механического объяснения явлений природы, но для него оно — только метод исследования» (341)... Гм... гм... Знакомые напевы!.. «Он вовсе не думал, что механиче­ская теория раскрывает самую сущность изучаемых феноменов, он видел в ней только наиболее удобный и плодотворный способ их объединения и обоснования в целях нау­ки. Поэтому для него механическое понимание природы и материалистическое воззре­ние на нее далеко не совпадают между собою...». Совершенно как у авторов «Очерков «по» философии марксизма»!.. «Совсем наоборот, ему казалось, что в вопросах высше­го порядка механическая теория должна занять строго критическую, даже примири­тельную позицию...».

На языке махистов это называется «превзойти устарелое, узкое и одностороннее» противоположение материализма идеализму... «Вопросы о первом начале и последнем конце вещей, о внутреннем существе нашего духа, о свободе воли, о бессмертии души и т. д. не могут в действительной широте своего смысла подлежать ее компетенции — потому уже, что она, как метод исследования, заключена в естественные границы своей применимости лишь к фактам физического опыта» (342)... Последние две строки — не­сомненный плагиат из «Эмпириомонизма» А. Богданова.

«Свет может быть рассматриваем, — писал Шишкин в своей статье: «О психофизи­ческих явлениях с точки зрения механической теории» («Вопросы Философии и Пси­хологии», кн. 1, стр. 127), — как вещество, как движение, как электричество, как ощу­щение».

Несомненно, что г. Лопатин совершенно правильно причислил Шишкина к позити­вистам и что этот физик всецело принадлежал к махистской школе новой физики. Шишкин хочет сказать своим рассуждением о свете, что разные способы рассматривать свет представляют из

320__________________________ В. И. ЛЕНИН

себя разные методы «организации опыта» (по терминологии А. Богданова), одинаково законные с той или иной точки зрения, или разные «связи элементов» (по терминоло­гии Э. Маха), и что, во всяком случае, учение физиков о свете не есть снимок с объек­тивной реальности. Но рассуждает Шишкин из рук вон плохо. «Свет может быть рас­сматриваем как вещество, как движение...». Ни вещества без движения, ни движения без вещества в природе нет. Первое «противопоставление» Шишкина бессмысленно... «Как электричество...». Электричество есть движение вещества, следовательно, и тут Шишкин неправ. Электромагнитная теория света доказала, что свет и электричество суть формы движения одного и того же вещества (эфира)... «Как ощущение...». Ощу­щение есть образ движущейся материи. Иначе, как через ощущения, мы ни о каких формах вещества и ни о каких формах движения ничего узнать не можем; ощущения вызываются действием движущейся материи на наши органы чувств. Так смотрит есте­ствознание. Ощущение красного цвета отражает колебания эфира, происходящие при­близительно с быстротой 450 триллионов в секунду. Ощущение голубого цвета отра­жает колебания эфира быстротой около 620 триллионов в секунду. Колебания эфира существуют независимо от наших ощущений света. Наши ощущения света зависят от действия колебаний эфира на человеческий орган зрения. Наши ощущения отражают объективную реальность, т. е. то, что существует независимо от человечества и от че­ловеческих ощущений. Так смотрит естествознание. Рассуждение Шишкина, направ­ленное против материализма, есть самая дешевая софистика.