Конструктивизм vs реализм? Отвага глупости

В философско-эпистемологической литературе релятивизм и конструктивизм обычно образуют оппозиционную пару с реализ­мом, с чем связана взаимная критика. Характерным примером со­временной реалистической позиции является небольшая, но весьма амбициозная книга П. Богосяна³. Поскольку она написана в манере, напоминающей памфлет, то и за нами остается право посмотреть на нее сквозь иронические очки. Каковы же аргумен­ты автора?

Он обрушивается на релятивизм в образе Б. Барнса и Д. Блура, которые отмечают, что для релятивиста нет никакого смысла про-

¹ Осознанию этих проблем отчасти обязана радикальная переориентация Б. Латура с позиции социального конструктивизма на рельсы акторно-сетевого подхода. Вненаучные причины такого «сдвига» могут быть предметом специаль­ного анализа.

² См.: Луман Н. Общество общества. В 2 т. М., 2011.

³ См.: Boghossian P.A. Fear of Knowledge. Against Relativism and Constructivism. Oxford : Clarendon Press, 2006. Этот автор малоизвестен в России, но в США он принадлежит к философскому истеблишменту, будучи профессором Нью-Йорк­ского университета (NYU).

Глава 7. Конструктивизм: заявленные программы и нерешенные проблемы 131

тивопоставлять действительно рациональные стандарты или убеж­дения тем, которые принимаются за таковые в некотором локаль­ном контексте. Поскольку релятивист полагает, что не существует независимых от контекста или сверхкультурных норм рациональ­ности, он не рассматривает убеждения, принимаемые рациональ­ным или иррациональным образом, в виде двух отдельных и каче­ственно различных классов вещей. Приводя эту фразу как закавы­ченную цитату, Богосян почему-то дает весьма странную для аналитика, любящего точность и ясность, ссылку сразу на 20 стра­ниц текста, не желая, вероятно, рекламировать своих противни­ков¹. Однако важнее другое. Богосян называет это тезисом «рав­ноценности» (equal validity) и иллюстрирует его высказываниями некоторых ученых, не считающих науку привилегированным спо­собом видения мира (археолог Ларри Циммерман, например), а также мнением одного современного лидера американских ин­дейцев племени лакота. Последний говорит следующее. «Мы зна­ем, откуда мы пришли. Мы потомки людей Буффало. Они пришли из глубин Земли после того, как сверхъестественные духи подго­товили этот мир для жизни людей. Если неиндейцы выбирают для себя веру в то, что они произошли от обезьян, то да будет так. Я да­же встречал пятерых из племени лакота, которые верят в науку и эволюцию»².

Что называется, «на полном серьезе» Богосян противопостав­ляет этой точке зрения современный подход, согласно которому предки американских индейцев пришли из Азии через Берингов пролив, а вовсе не из глубин Земли. Тезис из мировоззрения аме­риканских индейцев (миф) призван в таком случае конкурировать с миграционной теорией происхождения индейских племен (ис­торическая география и история), но ведь и у ученых в этих вопро­сах расхождения категорически доминируют над единством, и «объективной истины» не знает никто. Поэтому в процессе акаде­мического образования следует знакомить и с мифами, и с науч­ными теориями, пытаясь найти в первых рациональное зерно и рассматривая вторые как достигнутый уровень знания в контексте

¹ Barnes В., Bloor D. Relativism, Rationalism and the Sociology of Knowledge // Rationality and Relativism ; ed. by M. Hollis and S. Lukes. Cambridge, Mass.: The MIT Press, 1982. P. 21-47.

² Цит. по: Boghossian P.A. Op. cit. P. 1.

Раздел I. Категориальные сдвиги

альтернативных позиций и дискуссий. Хотя, может быть, для обу­чения американских бакалавров этот метод и не подходит...

Подчеркнем, что принципу «equal validity» Богосян приписы­вает изрядную наивность, хотя он говорит не о буквальном тожде­стве науки и ненауки, а о том, что их различие не абсолютно. Миф и наука являются равно состоятельными основами исторических типов мировоззрений, и хотя мировоззрения различны, они в каж­дую эпоху предоставляли определенную онтологию, являлись критериями истины, моральности, красоты, справедливости. Ти­пы научности не меньше различаются от эпохи к эпохе (античная, средневековая, классическая, современная наука). Кеплер верил в астрологию, Ньютон - в математику, в сотворенность мира, в алхимию, сегодня верят в Большой взрыв. Не нужно поэтому реи-фицировать результаты сегодняшнего дня, всегда быть демонст­ративно современным. Ведь никогда не знаешь, из каких глубоких подземелий и пыльных чердаков культуры будет извлечена оче­редная великая истина. Если бы Коперник не поверил Филолаю, то он бы не пришел к гелиоцентризму — вопиющей ереси и одно­временно точке роста науки своего времени.

Однако Богосян настаивает на своем. «Поскольку мы верим во все это (в то, что индейцы пришли из Азии. — Я. А".), то мы полага­емся на официальное мнение (deliverances) науки: мы приписыва­ем ей привилегированную роль в том, чему учить детей в школе, что признавать доказательным в суде и на чем основывать наши социальные практики. Мы принимаем за факт то, что является ис­тинным. Мы хотим соглашаться лишь с тем, в истину чего мы мо­жем верить на хороших основаниях; и мы считаем науку единст­венным хорошим способом достижения рациональных убежде­ний о том, что есть истина, по крайней мере в области чисто фактического. Следовательно, мы полагаемся на науку»¹.

Итак, мы верим в «чистые факты», которые устанавливает нау­ка в качестве истинных, а потому считаем науку лучшим видом знания и основой практики. Даже не хочется анализировать логи­ческую структуру та кой аргументации, очень напоминающую ло­гический круг, свойственный именно вненаучному знанию. А по­том еще эта вера (belief) в факты. Ее эпистемический статус оста­ется непроясненным. Она рациональна в силу истинности

¹ Boghossian P.A. Op. cit. P. 4.

Глава 7. Конструктивизм: заявленные программы и нерешенные проблемы 133

фактов, в которые мы верим? Так рациональна она или иррацио­нальна?

Возникает впечатление, что автор, полемизируя с релятивиз­мом, путает (сознательно или в силу некомпетентности) скан­дальные и диффамирующие лозунги некоторых ученых с вполне корректными положениями философов; верит в науку, а веру счи­тает рациональной; в итоге он противопоставляет слепую аполо­гетику науки серьезному анализу науки как социокультурного фе­номена. Странно, но это не очень важно для человека, который является представителем мейнстрима аналитической философии.

Попробуем разобраться, что же такое эта вера. Быть может, английское слово «belief» в большей степени соответствует рус­скому слову «мнение»? Богосян определяет его как ментальное состояние, у которого есть пропозициональное содержание, вы­ражаемое суждением о некотором положении дел в мире; оно мо­жет быть оценено как истинное или ложное, а также как обосно­ванное или необоснованное, рациональное или иррациональное¹. Далее Богосян оговаривается, что не является во всех случаях при­верженцем «объективизма фактов» (fact-objectivist). Он сравнива­ет суждения космологии, морали и приходит к выводу, что первые объективны, а вторые субъективны.

Так, суждение «У Юпитера 30 лун» якобы основывается на объективных, независимых от сознания фактах и поэтому являет­ся истинным. Суждение же «Чавкать макаронами неприлично» справедливо лишь для США и ошибочно для Японии, в которой приняты иные нормы поведения во время трапезы. И опять-таки высказывание «Деньги - вещь, не существующая вне сознания» констатирует объективный факт.

Замечая, что все наши пропозиции состоят не из камней и де­ревьев, а из понятий (Юпитер, луны, Солнечная система, тяготе­ние и проч.), Богосян должен бы признать, что в качестве абсо­лютного, независимого от сознания «факта» существует только неограниченное множество неких «объектов», о которых мы ни­чего не знаем, в том числе и то, что они являются объектами. Вся­кому астроному ясно, что звезды можно соединять в констелля­ции совершенно иначе, чем это делали древние наблюдатели, придумавшие известные созвездия. Требуется изрядная доля во-

См.: Boghossian P.A. Op. cit. P. 10.

134 Раздел I. Категориальные сдвиги

ображения, чтобы в небесном хаосе увидеть образы Стрельца, Во­долея, Медведицы, Льва и проч. Аналогичной 30 лун Юпитера не существовали бы без людей, потому что именно люди создали Солнечную систему из совокупности видимых в небе мелких объ­ектов. Безлюдей эти луны были бы неизвестно чем в неизвестном месте в неизвестном отношении неизвестно к чему. Имели ли бы они массу, скорость, орбиту и прочие параметры, которые люди им приписали в силу определенных ментальных состояний (зна­ний, мнений, восприятий)? Едвали. Еще недавно Плутон призна­вали планетой Солнечной системы. Сегодня его статус изменил­ся, а само определение планеты претерпело радикальное измене­ние¹. Так что же существовало бы без людей? Об этом ничего нельзя сказать, поскольку у нас нет об этом никакого знания. Од­нако с объективным существованием неких небесных явлений и объектов скорее всего согласятся все вменяемые и хотя бы отчасти грамотные люди. В этом согласии и состоит единственная объек­тивность, доступная человеку.

Едва ли не в большей мере, чем звезды и планеты, объектив­ным существованием обладают деньги, субъективность которых почему-то подчеркивает Богосян. Конечно, если лишить Солнеч­ную систему Солнца, то мы наглядно убедимся в его объективно­сти. Однако такой эксперимент нам провести не под силу. А вот с деньгами дело обстоит иначе. Достаточно лишить человека, суще­ствующего в обычных условиях, всякого денежного содержания, и он почти сразу убедится в объективной, т.е. независимой от со­знания, природе денег. Не деньги зависят от нашего сознания, а мы, целиком и полностью, от их реального, никак не воображае­мого наличия — такова объективная истина.

История с макаронами и чавканьем, конечно, совсем иного разряда. И мы допустим, вслед за Богосяном, определенную пра-

¹ Это произошло как раз в год выхода в свет книги Богосяна, который, знай он об этом заранее, воздержался бы от астрономических примеров. Официальное признание Плутона состоялось в мае 1930 г. на конференции Международного ас­трономического союза. В последующем было доказано, что он не оказывает влия­ния на неправильности в движении Урана и Нептуна, его удаленность от Солнца слишком велика, а масса мала. На основе этого было выдвинуто предложение не считать Плутон планетой. В дальнейших дискуссиях некоторые предложили при­своить Плутону и другим аналогичным телам имя «планета-карлик». Другие пола­гали, что понятие планеты является феноменом культуры и не подлежит ревизии. 24 августа 2006 г. на очередной конференции Международного астрономического союза ученые согласились называть Плутон «карликовой планетой».

Глава 7. Конструктивизм: заявленные программы и нерешенные проблемы 135

вомерность морального релятивизма, поскольку в разных культу­рах разные нормы. Но здесь же возникает вопрос. Почему же сам Богосян совсем иначе относится к моральному спору о геноциде армян в 1915 г.? Турецкие историки не считают избиение и депор­тацию армян из Турции геноцидом, обосновывая это тем, что в те времена доминировали другие моральные, культурные и полити­ческие нормы, а понятия «геноцид» вообще не существовало. Од­нако здесь Богосян настаивает на приоритете самого факта физи­ческого уничтожения и изгнания вне зависимости от его конкретно-исторической социальной оценки: в основании морали, как ока­зывается, тоже лежат «упрямые факты»!¹

В таких вопросах, как нам кажется, следует быть более тонким. Мы проблематизируем те или иные трагические события в исто­рии не потому, что они имеют или не имеют места в действитель­ности. Отношение к ним отличается от отношения к физическим фактам. Почему бы нам не вспомнить кровавую резню на Боро­динском поле и не разорвать дипломатические отношения с Францией, если она не признает захватнической цели наполео­новского похода? Почему бы туркам не предъявить претензии гре­кам за Троянскую войну, если те не признают ответственности за убийство мирных горожан? Получается, что эти вопросы как-то отличаются от вопроса по поводу Холокоста, непризнание кото­рого в наши дни означает банальное варварство и игнорирование международного права.

Во всех подобных случаях важны не только и не столько физи­ческие факты (кто кого и в каком количестве уничтожил и т.д.), сколько санкционированная обществом моральная и юридиче­ская оценка мотивов и характера деяния, производная от опреде­ленных национальных, культурных, политических интересов. В большинстве случаев она представляет собой наложение совре­менных представлений на историческое событие, которое ранее уже получило оценку, и тогда между собой начинают конкуриро­вать две разные оценки. И, как известно, единственным объек­тивным основанием выбора между ними является интерсубъек­тивное согласие. Сегодня цивилизованное большинство согласно по поводу геноцида армян и Холокоста, но, скажем, в отношении

¹ См.: Fear of Terminology. An Interview with Paul Boghossian. By Khatchig Mou-radian// Aztag Daily. 2007. Sunday, June 3.

Раздел 1. Категориальные сдвиги

сталинских репрессий у российских граждан, как ни странно, до сих пор мнения расходятся. Поэтому чтобы установить истину в таких случаях, нужно не столько апеллировать к физическим фак­там, сколько исследовать, каким образом некоторое социальное событие вписывается в доминирующую систему социальной ле­гитимации. Конструирование такой системы (чему, кстати, во многом служат исследования историков) и есть способ обеспечить торжество исторической истины. Так что и в моральных вопросах не наивный реализм, а именно конструктивизм и релятивизм по­зволяют нащупать более верный путь рассуждения.

Однако недостаток релятивизма в том, что это явление равно интеллектуальное и идеологически нагруженное, возникшее в постколониальную эру, обнаруживает Богосян¹. Прекрасно, он понял смысл социальной эпистемологии, рассматривающей все убеждения в социально-культурном контексте. Но тогда и реа­лизм нелишне проверить на предмет идеологичности. Ведь свой­ственный ему сциентизм фактически легализует власть научных экспертов и третирует простых людей, которые, будучи невежест­венным стадом, не в состоянии самостоятельно установить науч­ные факты. Сциентистский реализм удобен власти и бизнесу, у которых все права на истину, поскольку им принадлежат институ­ты ее установления (университеты, исследовательские центры). Ее можно догматизировать и больше не заботиться о доказатель­ствах. И автор недаром вспоминаете колониализме, только недо­говаривает по поводу его современного воплощения. Ведь именно такова американская политика -доказывать всем, что нужно сле­довать американскому диктату, поскольку он основан на истине, морали и справедливости.

Еще одна мишень критики Богосяна — феминистская эписте­мология, разделяющая многие положения с эпистемологией соци­альной. Он приводит следующий пассаж как выражение ее пороч­ных философских склонностей, выраженных в тезисе «социальной зависимости знания» (social dependence of knowledge — термин Бо­госяна²), тесно связанном с социальным конструктивизмом.

«Феминистские эпистемологи в согласии с многими другими течениями современной эпистемологии более не считают знание

¹ См.: Boghossian P.A. Op. cit. P. 5.

² См.: Ibid.

Глава 7. Конструктивизм: заявленные программы и нерешенные проблемы 137

нейтральным и прозрачным отражением независимо существую­щей реальности, с истиной и заблуждением, устанавливаемыми трансцендентными процедурами рациональной оценки. Скорее большинство согласно в том, что всякое знание ситуативно (situated) и отражает положение субъекта, производящего знание в определенный исторический момент в данном материальном и культурном контексте»¹. Что же противопоставляет ему Богосян?

«Я подчеркивал влияние, которое конструктивистские идеи демонстрируют в гуманитарных и социальных науках. Но есть од­на гуманитарная дисциплина, в которой они занимают весьма слабые позиции, и это сама философия, по крайней мере та, что практикуется в рамках мейнстрима аналитических кафедр фило­софии в англоговорящем мире»². Из этого становится очевидно, что автор чувствует себя обязанным встать на защиту этого самого «аналитического мейнстрима философских кафедр в англогово­рящем мире». Вот чей социальный заказ он выполняет, хотя его позиция самоидентифицируется как нейтральная и социально не­нагруженная. Впрочем, в отчуждении этого мейнстрима от ос­тальных он резонно видит источник «science wars», в которых столкнулись самые праведные аналитики и остальные гуманита­рии (среди них Л. Витгенштейн, Р. Карнап, Р. Рорти, Т. Кун, X. Патнэм и Н. Гудмен). Последних Богосян с большой натяжкой объявляет постмодернистами. Как видно, конкуренция на«мейн-стримовских кафедрах» настолько сильна, что заставляет теснить сторонников самих основоположников аналитической филосо­фии, чтобы предоставить место Богосяну и ему подобным.

Чтобы эффективно критиковать своих противников, их нужно оглупить. Именно так и поступает Богосян. Тезис социальных эпистемологов о социальности познания он подменяет тезисом его «социальной зависимости», причем зависимость истолковы­вается исключительно как обусловленность социальными по­требностями и интересами. Но уже само название ранней книги Д. Блура («Knowledge and Social Imagery», которое я перевожу как «Знание и социальная образность») говорит о другом. В рамках

¹ Lennon К. Feminist Epistemology as Local Epistemoiogy // Proceedings of the Aristotelian Society. 1997. Supplementary. Vol. 71. P.37.

² Boghossian P.A. Op. cit. P. 7. При этом «within» повторено самим Богосяном дважды, более того, данная фраза воспроизводится на той же странице с неболь­шими вариациями.

138 Раздел I. Категориальные сдвиги

Эдинбургской школы социальность мыслится как сложный конг­ломерат социокультурных факторов, включая идеологию, миро­воззрение, повседневность, образовательные и коммуникативные практики и другие феномены культуры. Они снабжают науку культурными ресурсами мышления и деятельности, делая ее явле­нием конкретной культуры, данного общества и определенной исторической эпохи. Что же противопоставляет этому взгляду Бо-госян? Среди прочего это «три тезиса объективизма». Процитиру­ем их целиком.

«Объективизм касательно фактов: мир, который мы стремим­ся понять и познать, есть нечто в большей части независимое от нас и наших мнений (beliefs) о нем. Даже если бы мыслящие суще­ства никогда не существовали, мир все же обладал бы многими из тех качеств, которые он в данный момент имеет.

Объективизм касательно обоснования (justification): факты та­кой формы как "информация Е обосновывает мнение В" суть факты, независимые от общества. В частности, то, что некая еди­ница информации обосновывает или не обосновывает данное мнение, никак не зависит от случайных (contingent) потребностей и интересов какого-либо сообщества.

Объективизм касательно рационального объяснения: при подходящих обстоятельствах исключительно наше обращение (exposure) к данным опыта (evidence) способно объяснить, почему мы верим в то, во что верим (believe)»¹.

Что касается объективизма фактов, то с этим наиболее компро­миссно звучащим тезисом вроде бы можно и согласиться. Однако он лишен эпистемологического содержания, поскольку не дает ос­нования для разграничения явлений объективного мира и феноме­нов мира человека. Все факты, как и теории, образы, суждения, по­нятия и проч., обязаны человеку и никак нетождественны реально­му миру. Это только у раннего Витгенштейна мир состоит из фактов, но ведь Богосян с ним не соглашается и правильно делает, поскольку «факты» «Трактата» нужно понимать в контексте идей Юма, Канта и Рассела периода логического атомизма.

А.Л. Никифоров, критикуя подобную позицию, замечает: «Предмет есть результат интерпретации воздействий на нас внеш­него мира с помощью органов чувств и знаний, воплощенных в

¹ См.: Boghossian P.A. Op. cit. P. 22.

Глава 7. Конструктивизм: заявленные программы и нерешенные проблемы 139

смысле языковых выражений... Предполагать, будто вне и незави­симо от нас существуют предметы с многообразными - известны­ми и неизвестными нам — свойствами и наше знание лишь с той или иной степенью полноты и точности отображает и описывает эти предметы, по-детски наивно»¹.

И напротив, «объективизм обоснования» — тезис значительно более сильный. «Информация», «обосновывает» и «мнение» суть, по Богосяну, явления природной реальности, существующие вне человечества и отдельного индивида, поскольку он представляет собой часть общества. Главное, что общество сводится к интере­сам и потребностям, а вся совокупность социальных институтов науки, права, морали, СМИ начисто игнорируется. За пределами внимания оказывается вся обширная проблематика взаимосвязи логики и риторики, науки и политики, обоснования и убежде­ния². Поэтому Богосян конструирует даже не попперовский «тре­тий мир» и не платоновский топос ноэтос, а какую-то фантасма­горию витающих в безлюдном космосе, подобно астероидам, он-тологизированных фрагментов процесса обоснования.

И, наконец, объективизм рационального объяснения — это удивительный апогей индуктивистского эмпиризма. Неужели не­кие чистые факты и в самом деле лежат в основе наших мнений и заставляют верить в их истинность? Боюсь, что сфера таких фактов очень узка. Если мы едем за рулем американского «Крайслера» и видим крохотный силуэт двигающегося навстречу американского же грузовика «Фредлайнер», то я бы не верил своим глазам и допус­тил бы, что грузовик вовсе не игрушечный и лучше с ним разой­тись. Я бы не рекомендовал Богосяну есть американские гамбурге­ры, хотя они и удивительно аппетитны на запах и вкус: это всего лишь глютамат натрия. А получая зарплату, я бы на его месте требо­вал вместо долларов золото: ведь американские деньги в особенно­сти, как он сам убеждает нас, лишены подлинной реальности, они всего лишь плод нашего сознания. Впрочем, «факты» вовсе не та­кие уж и чистые, поскольку берутся в «подходящих обстоятельст­вах» (контексте?). Так что эта оговорка вполне приближает Богося-

¹ Никифоров А.Л. Структура и смысл жизненного мира. М., 2012. С. 74.

² См., например: Eemeren F.H. van, Grootendorst R. Speech Acts in Argumentative Discussions. Dordrecht : Foris, 1984; Audi R. Practical Reasoning. N.Y. : Routledge, 1989; Wright G. H.von. On So-Called Practical I nference//ActaSociologica. I972.№ 15; RescherN. Plausible Reasoning. Assen: Van Gorcum, 1976.

Раздел I. Категориальные сдвиги

на к критикуемой им позиции, согласно которой факты конструи­руются в определенном теоретическом и культурном контексте.

Догматическая позиция, состоящая в нежелании (неумении?) совмещать объективизм и релятивизм, реализм и конструктивизм и строить тем самым более богатый и адекватный образ познания, напоминает идейную платформу марксистов-ленинцев, отстаи­вавших «теорию отражения» и «материалистическую диалекти­ку». Мейнстриму аналитических философов еще предстоит отка­заться от некоторых обветшавших «верований» и прийти к более гибкой и сбалансированной эпистемологии, включающей не ста­тичного, абстрактно-гносеологического, но социально-истори­ческого субъекта. Если пренебречь амбициями, то пример тому можно поискать и в англосаксонском мире, и даже в России.

Так, В.А. Лекторский, характеризуя позицию конструктивно­го реализма, пишет: «Я во всех своих ипостасях, в том числе и в ка­честве познающего, может быть понято как существующее ис­ключительно в социальных коммуникациях, т.е. как продукт и од­новременно условие социально-культурного конструирования. Это не означает, что субъективная реальность и Я фиктивны. Нет, они вполне реальны, однако это особый тип реальности. Ведь ре­альность вообще неоднородна. Это не только атомы и электроны, но и деревья, скалы, столы и стулья. Это не только предметы, но и их тени, не только вещи, но и события и процессы. Я, субъектив­ность и познание относятся к реальности особого типа: реально­сти коммуникативной»¹.

Обвиняя сторонников релятивизма и конструктивизма в лич­ной боязливости или трусости (fear), что подтверждают названия его работ («Боязнь знания», «Боязнь терминологии»), Богосян не должен удивляться, если его собственную позицию обозначат как «Отвагу глупости». Этим можно было бы отчасти даже гордиться. Ведь сказано: «Тот, кого некое событие повергает в отчаяние, есть трус, но кто сохраняет надежду на человеческую природу, тот ду­рак» (Альбер Камю).

Философско-методологически и смысл дискуссий вокруг кон­структивизма состоит в возрождении попыток дать общий взгляд

¹ Лекторский В.А. Философия. Познание. Культура. М., 2012. С. 230.

Глава 7. Конструктивизм: заявленные программы и нерешенные проблемы 141

на основные философские проблемы от эпистемологии до этики на основе глобального междисциплинарного синтеза. Эта про­грамма вызывается к жизни исчерпанностью классической про­граммы фундаментализма в обосновании науки, а также необхо­димостью понимания процессов самоорганизации в природе и обществе. Три понятия — целеполагание, обоснование и творчест­во — являются ключевыми для конструктивизма, если под ним пытаться как-то суммировать все противоречивое многообразие его версий. Является ли самоорганизация и целеполагание преро­гативой человека, или они присущи всей живой (неживой) приро­де? Представляет ли собой объяснение лишь приспособление не­познаваемого мира к возможностям ограниченного человека или корни познавательных способностей уходят далеко в глубь приро­ды, где имеют место аналогичные информационные процессы? Трактовка природной самоорганизации как целесообразности вносит в конструктивизм элементы изначально чуждого ему пла­тонизма. Но если конструирование является универсальным ме­ханизмом генезиса и развития природы и общества, то и конст­руктивно-креативная деятельность человека получает надежное обоснование. В таком случае пределы обоснованию и объяснению следует искать не в глубинах человеческой субъективности, но в природных и социальных закономерностях. Этой натуралистиче­ской и монистической точке зрения противостоит методологиче­ская и дуалистическая позиция, согласно которой конструктив­ность — уникальное свойство человеческого сознания и деятель­ности. В таком случае весь мир делится на пассивную реальность, подлежащую преобразованию, и человека, его относительно сво­бодно осуществляющего. Причем в основном человеческая сво­бода реализует себя в сфере сознания, благодаря чему и строится конструктивное объяснение и понимание мира и человека. Но эта методологическая свобода оборачивается постоянной необходи­мостью решать парадоксы и антиномии, преодолевать ошибки и заблуждения, а процесс познания оказывается весьма рискован­ным и ответственным мероприятием. Таким образом, программу конструктивизма не следует понимать как некоторое законченное единство. Это скорее постоянный диалог монизма и дуализма, на­турализма и методологизма, воспроизводящий основные эписте­мологические дилеммы, окончательное освобождение от которых означало бы конец философии.

Глава 8. Пространство и время:

бытийственная основа знания¹

Исследования познавательных процессов сегодня ведутся в рамках не толь­ко традиционной теории познания, но и целого ряда гуманитарных наук -психологии, социологии, этнографии, логики, к названию которых прибав­ляется предикат «когнитивная» или «эпистемическая». Нередко именно по­следние «открывают» для философской эпистемологии «новые континенты» знания. К их числу относится и проблематика категорий пространства и времени. По крайней мере уже со времен Канта они были включены в теоре­тико-познавательный оборот, но именно сегодня интерес к ним особенно возрастает.