Мы выступаем за плюрализм подходов в преподавании экономической теории 8 страница
Таким образом, новое качество виртуальных денег в отличие от денег эпохи классического и даже раннемонополистического капитализма состоит в:
· новом «носителе», что, как было указано, существенно изменяет их экономическую роль;
· в том, что они представляют собой особую суперсеть, «паутину паутин» (финансовый рынок), имеющую своих «пауков»;
· неустойчивости, вероятностном характере реализации ими своих функций вследствие их бытия как продукта глобального виртуального капитала;
· сопряженности функционирования денежной системы со значительными (в развитых странах – близкими к производственным) трансакционными издержками;
· зависимости мировой денежной системы от особо мощных глобальных финансовых институтов.
Как таковые, виртуальные деньги-капитал, с одной стороны, создают возможность превращения сферы финансовых трансакций в особую, оторванную от производства и ускоренно разбухающую (вследствие возможностей как получения спекулятивных, так и роста трансакционных издержек) сферу экономики, а с другой – являются адекватными механизмом и формой экспансии этой сферы.
В качестве комментария позволю себе некий образ: деньги – этот единственный универсальный и всеобщий «джинн» рыночного мира – ныне оказался в новой 2бутылке». Первоначально ею было золото, и всем золотом не владел никто; затем роль «бутылки» выполняли казначейские билеты и другие бумаги, эмитируемые национальным государством, лишь временно выпускавшим заменители золота и представлявшим интересы широкого круга обособленных капиталов в их противоречии с остальным обществом (и при этом мировыми деньгами оставалось лишь золото). Ныне же, на рубеже ХХ – XXI веков, роль «бутылки» (NB! В мировом масштабе) переходит к электронным феноменам, продуцируемым ограниченным кругом частных транснациональных корпоративных структур.
Еще более близким может быть даже иной образ: на наших глазах все быстрее происходит диффузия этой «бутылки», растворяющейся в компьютерных системах мировых финансовых институтов, а контроль за этой тающей на глазах «бутылкой» (деньгами, «снятыми» в виртуальном капитале) находится в руках относительно узкого круга все более приватизируемых структур, но и от них он ускользает, поскольку «джинн» все растет и растет. При этом самое главное состоит в том, что эти структуры находятся в состоянии активной борьбы друг с другом и сами же пытаются устанавливать правила этой борьбы.
Итак, корпоративный капитал обретает универсальный механизм проведения в жизнь своей гегемонии – виртуальные деньги[244].
Однако сам джинн – развитые до своего наиболее могущественного (во всяком случае, из известных ныне) вида мировые виртуальные деньги – вообще по природе своей неподконтролен чьему-либо субъективному сознательному воздействию[245]. В результате финансовые корпорации, с одной стороны, оказываются функцией малоподвластного им процесса стихийного движения (в компьютерных сетях и, гораздо реже, на реальных рынках) мирового капитала; с другой, – они являются персонификацией и частными собственниками этого капитала.
Так на новом витке и в новом качестве в снятом виде воспроизводится (не раз пройдя по спирали «отрицания отрицания») закон стоимости, когда цена отдельных товаров на рынке определяется не соотношением спроса (покупателей) и предложения (продавцов), а конъюнктурой конкуренции различных многообразных мировых сетей. В результате цена становится выражением стоимости не в (золотых) деньгах, а в сложном агрегате, где за видимостью старой денежной формы (доллара, рубля) скрыта неопределенная конъюнктура мировых финансовых сетей.
На место единого и целостного всеобщего эквивалента (денег как товара, который объективно всегда всем нужен, ибо является продуктом всеобщего общественно необходимого труда) приходит стихийный, подвластный неведомой конъюнктуре (а с другой стороны – зависимый в каждом своем конкретном звене от субъективных сил – той или иной финансовой корпорации) мировой рынок виртуальных денег, или, что не совсем одно и то же – финансовый рынок, наполненный к тому же финансовыми «пузырями»[246]. На место золота как универсального регулятора и стабилизатора (якоря и предохранительного клапана одновременно) рынка приходят виртуальные деньги-капитал – неустойчивая, стихийная, приватизированная неопределенным кругом корпораций, но никому не подконтрольная суперсеть.
Эта стихийность финансового рынка (сердцевины жизнедеятельности современного рынка) находится в сущностном противоречии с глубоко упорядоченным, взаимозависимым (точнее – высоко обобществленным) в мировом масштабе производством. Последнее в своей технологической основе уже давно функционирует не столько стихийно (восстанавливая пропорциональность через постоянные диспропорции, кризисы перепроизводства), сколько на базе постоянно поддерживаемой пропорциональности, которая относительно редко, но чрезвычайно мощно взрывается всемирными системными (затрагивающими основы власти капитала) кризисами.
Эти системные кризисы ныне (начиная с Великой депрессии) возникали и будут возникать в результате переходящей определенную границу экспансии (перенакопления) виртуального финансового капитала. С качественной стороны эта граница может быть определена (пока что это не более чем гипотеза) как такое перенакопление виртуального капитала (субститута денег), которое не позволяет ему выполнять функции, аналогичные деньгам, на современном рынке. Предпосылка этого – чрезмерный (эту меру опять же следует определить) отрыв такого капитала от (1) реального производства и (2) регулирующих воздействий со стороны общества, в частности государственного регулирования денежного обращения (не случайно монетаристы так боятся этого разрыва и так стремятся его предотвратить).
Учитывая, что тотальная маркетизация углубляет и глобальные проблемы человечества, а средством относительной стабилизации и регулирования этой системы являются лишь виртуальные деньги, – учитывая все это, несложно сделать вывод, что вполне вероятный в обозримом будущем кризис мировой финансовой системы может оказаться детонатором серии глобальных катаклизмов[247].
Здесь, на мой взгляд, вполне уместна образная параллель Бодрийяра, сравнившего глобальную угрозу финансового кризиса с глобальной угрозой термоядерного взрыва. И крупный финансовый капитал, и средства массового уничтожения, по мнению этого автора, «супер-реализованы»; они как бы находятся на орбите над нашими головами, могут в любой момент привести к катастрофе. И хотя сама эта катастрофа пока лишь вероятностна, угроза финансового коллапса, как и угроза ядерной войны, является реальным глобальным фактором сегодняшней жизни[248]. Более того, можно считать, и это мнение все чаще развивается и теоретиками, и финансистами-практиками, что кризисы конца 90-х в Юго-Восточной Азии, России и Латинской Америке были своего рода микроинсультами глобального виртуального капитала.
До настоящего времени этот кризис предотвращался прежде всего за счет мощных контртенденций. Начнем с того, что описываемые выше процессы пока лишь развертываются, но не обрели полную силу. Отчасти сохраняется (хотя во все меньшей степени) золотой базис денег. Еще важнее то, что крупнейшие государства пока все еще контролируют движение значительной части денежных агрегатов внутри стран и на мировом рынке в интересах не только корпоративных элит, но и общей стабильности, а приватизация государственных функций не зашла чрезмерно далеко. Власть частных ТНК пока еще недостаточна для соперничества на равных с крупнейшими государствами первого мира, а международные финансовые структуры подчинены пока что в большей мере последним, чем первым. Но равновесие крайне шаткое (на что указали первые толчки – локальные финансовые кризисы) и экспансия тотального рынка вкупе с монетаристскими тенденциями свертывания социального демократического контроля и регулирования рынка могут окончательно выпустить джинна финансового кризиса из (и без того тающей) «бутылки» контроля за мировым финансовым рынком. Ipse fecit[249].
Генезис тотального «рынка сетей» и виртуальные деньги в условиях неолиберального этапа подрыва собственных основ капитализма (этапа, на котором мы и находимся сегодня) порождает следующий – один из важнейших и наиболее решительных шагов в подрыве этих основ, скрытых, повторю, за видимостью восстановления «классических» черт капитализма. Этот шаг (весьма половинчатый, непоследовательный) – подрыв собственно формы капитала как производственного отношения.
Для знатоков «Капитала» не секрет, что таковой является всеобщая формула капитала (Д – Т – Д+Д), противоречие которой, формулируемое К.Марксом в виде антиномии (Д возникает и не возникает в обращении), имеет, как было отмечено в первой главе, историческим прообразом допотопные формы капитала (купеческий и ростовщический капиталы, действующие вне непосредственного материального производства). В теории К. Маркса показывается, что противоречие всеобщей формулы капитала разрешается так, что товар рабочая сила в материальном производстве создает не только эквивалент стоимости своей рабочей силы, но и прибавочную стоимость.
Разрыв этой связи ныне происходит как бы (это объективная видимость) путем «возврата» к извлечению Д вне материального производства, в рамках обращения, где трансакции (используем этот модный термин неоинституционализма), сделки с товарами (Т) и деньгами (Д) как бы (опять объективная видимость) сами по себе приносят дополнительные деньги (Д; выражаясь языком economics, – прибыль).
Но нынешний этап – это не просто возврат к спекуляциям торгового и ростовщического капитала. Это нечто большее. Накладываясь на гигантский рост обобществления в мировом масштабе (высокоэффективные и дешевые транспортные и телекоммуникационные системы и т.п.) и, главное, генезис информационных технологий, «рынка сетей» и виртуальных денег, капитал порождает в процессе своего самоотрицания новое пространство и время своего доминирования – сферу трансакций[250]. Прежде всего – это пространство и время жизнедеятельности международного виртуального (фиктивного, финансового) капитала, которые могут быть соотнесены с формой финансового рынка. Именно здесь сегодня сосредоточены основные (по своей роли) и гигантские (по своим масштабам, сравнимым с бюджетами государств) капиталы современного мира.
Этот фиктивный капитал оторван от материального производства по самой своей природе и лишь в конечном итоге (после сложнейшей системы опосредствований) обязан своей жизнью (1) капиталу, накопленному за столетия своего господства и (2) собственно материальному производству, где наемные работники создают прибавочную стоимость. (Существенно, что последняя производится ныне многочисленным как никогда ранее мировым классом наемных работников, сосредоточенных преимущественно в странах «третьего мира» в материальном производстве и других отраслях, где создается стоимость).
Такой фиктивный капитал утилизирует предшествующий рост производительности труда, приведший к резкому сокращению материального производства и генезису информационных технологий в развитых странах. В результате он оккупирует и подчиняет себе самую современную сферу деятельности и общения – информационные системы, создавшие адекватный базис для жизни и экспансии корпоративного фиктивного капитала. Так возникает особый мир этого виртуального капитала со своим особым пространством, временем, законами и ценностями жизни. Именно этот капитал – корпоративный виртуальный капитал - является ныне основной социально-экономической силой тотальной гегемонии капитала вообще.
Виртуальная форма этого капитала оказывает, как было замечено выше, значительное влияние на его содержание.
Во-первых, виртуальный капитал становится принципиально более мобилен во времени и пространстве, нежели капитал, имеющий любую другую форму. Виртуальное бытие капитала позволяет ему перемешаться в любые точки пространства с практически мгновенной скоростью и с минимальными «транспортными» (трансакционными) издержками: достаточно сравнить виртуальный капитал-деньги с капиталом в форме золота или фондов, чтобы понять, что это значит. Тем самым виртуальный капитал обретает такой носитель, такое материальное воплощение, которые сами по себе являются всемирными и вечными (информация устаревает лишь морально).
Как таковой, во-вторых, виртуальный капитал-деньги оказывается связан с конкретным субъектом (физическим или частным лицом), с конкретным положением в социальном пространстве-времени лишь по форме собственности и может менять своего хозяина сколь угодно быстро и часто (что и происходит постоянно на финансовых рынках). Если добавить к этому принципиальную сложность (т.е. такую сложность, когда отображение всех связей в системе уже невозможно) и размытость современной системы прав собственности, то станет ясно, что виртуальный капитал – это капитал, не только оторвавшийся от производства, но и не находящийся сколько-нибудь устойчиво в частной собственности каких-либо конкретных физических или юридических лиц. Последнее означает (мы вновь возвращаемся к сделанному выше выводу), что виртуальный капитал не является объектом сколько-нибудь устойчивого регулирования и контроля со стороны какого-либо лица.
В-третьих, противоречие между свойствами информации и свойствами капитала приводит к тому, что частная собственность на виртуальный капитал, его отчуждение и присвоение становятся феноменами, зависимыми прежде всего от формальных и тоже виртуальных «правил», регулирующих его движение. Всякие материально-производственные и личностные связи (в том числе между собственником капитала и работниками, а также связи собственников с физическими объектами – фабриками, землями, зданиями и т.п., даже знаменитый «брэнд» фирмы) постепенно исчезают и заменяются процессами, протекающими в компьютерных сетях.
Более того, виртуальный капитал в целом становится полностью зависим от качества информационной сети (а она едина во времени и пространстве) в целом.
Человечество может если не сегодня, то в ближайшем будущем оказаться зависимо от хакеров, не только угрожающих запуском ракет с ядерными боеголовками, но и способных ввести вирус в финансовые компьютерные системы и тем самым вызвать мировой финансовый кризис. Более того, постепенно складывается такое положение, когда субъект, контролирующий информационные сети мира, оказывается и властелином единого материального носителя всего виртуального капитала, материального носителя «всех денег мира» (но не денег как таковых, ибо деньги – это не некий материальный носитель – пусть даже золото: общеизвестно, что на необитаемом острове золото – не деньги).
Тем самым виртуальный характер капитала, обретение капиталом-деньгами нового носителя означает и существенные изменения в социально-экономическом содержании капитала[251]. Этот носитель в принципе позволяет любому капиталу стать всемирным, вечным и предельно подвижным; имеющий такой носитель капитал лишь формально связан с конкретным собственником, и эти связи постоянно изменяются, что является его атрибутивной характеристикой; он зависим во всех своих звеньях от единой информационной системы человечества и является предельно могущественным и в то же время предельно уязвимым.
Существуя прежде всего виртуально (в компьютерных сетях), он тем не менее реально впитывает все высшие достижения цивилизации (от лучших специалистов до лучших офисов) и все более укрепляет свое господство, выкачивая соки из материального производства (сосредотачиваемого ныне все более во втором и третьем мирах), природы (поглощая опосредованным образом гигантский объем ресурсов) и человека (присваивая не только большую часть создаваемой во всем мире прибавочной стоимости, но и достижения человеческой культуры, творческий потенциал человечества)[252].
Суммируя и, отчасти, повторяя сказанное выше, можно сделать вывод, что виртуальный капитал-деньги конца XX – начала XXI века, в отличие от фиктивного капитала XIX века:
· является глобальной виртуальной (это существенно – см. сказанное выше о новых качествах капитала, создаваемых новым «носителем») сетью (а не атомизированной совокупностью денежных единиц, регулируемой национальным государством, или совокупностью обособленных финансовых корпораций), единой во всех своих звеньях (виртуальный капитал мгновенно перемещается по ее «капиллярам», реагируя на изменения в любом из «нервных центров» сети), функционирующей по определению (в силу своей глобальности и единства) стихийно и потому лишь частично подконтрольной национальным и наднациональным государственным структурам;
· приватизирован (будучи мировой суперсетью) ограниченным кругом частных лиц, но при этом им не подконтролен; виртуальным капиталом владеет виртуальный (вероятностно-неопределенный) архаически-неорганизованный внутренне противоречивый круг хозяев современного корпоративно-сетевого рынка;
· выполняет роль неоденег – универсального «регулятора» и всеобщего эквивалента (меры стоимости, средства осуществления трансакций, сокровища и т.п.), корпоративно-сетевого рынка; роль своего рода «сети сетей», что делает всю систему цен (на товары, капиталы, рабочую силу и т.п.), трансакций, сбережений и т.п. зависимой от состояния этой суперсети (как некогда от золота – вспомните «революцию цен» – всемирный катаклизм XV-XVI веков в результате появления большого количества привозного золота; вообразите этот катаклизм в XIX веке);
· обладает в силу перечисленных выше свойств качеством виртуального самовозрастания (накопления виртуальной, вероятностной ценности, выражаемой, однако, в «обычных» деньгах – долларах, евро и т.п., ибо они тоже становятся виртуальными), лишь косвенно связанного с производством (и накоплением) прибавочной стоимости; граница этого виртуального накопления, равно как и угроза его коллапса была в качестве гипотезы определена выше[253].
Наиболее адекватной для такого капитала становится сфера «вторичных» и «третичных» производственных отношений[254]. Это сферы финансов, торговли, других трансакций, где деятельность, отношения по поводу деятельности, функционирование материальных факторов этой деятельности – все эти слагаемые полностью порождены (не только подчинены, но и порождены!) капиталистической формой. Более того – в большинстве случаев они порождены формой виртуального фиктивного капитала. Каждый из названных компонентов является не материальным продуктом, а социально-экономической формой как таковой.
Последнее особенно характерно для финансов – ключевой сферы гегемонии современного корпоративного капитала.
В самом деле, весь процесс функционирования финансов основан на том, что ресурсами этой деятельности является социально-экономическая форма – капитал, ценные бумаги; сама деятельность состоит в превращении, изменении этой социальной формы (операции с ценными бумагами, с валютой – классический пример такой деятельности); капиталистические отношения возникают по поводу деятельности, имеющей своим предметом и своим результатом буржуазную социально-экономическую форму; присваиваемый результат опять-таки связан с функционированием исключительно этой формы, но не непосредственных материальных благ или культурных ценностей.
Этот мир многократно удвоенных, утроенных, мультиплицированных превращенных форм во многом укрепляет гегемонию корпоративного капитала, ибо в этой сфере вытеснение капитала другими общественными отношениями невозможно. Возможно лишь вытеснение этой сферы в целом, для чего требуется качественное изменение всей системы общественных отношений и замена сферы трансакций тотального рынка новой общественной системой отношений (предположительно – демократического общественного управления и самоуправления).
Так мы вновь, но уже на основе анализа позднего капитализма, приходим к выводу, сделанному ранее на базе исследования мира отчуждения в целом: для глобального социума рубежа веков характерно, что наиболее современные, определяющие лицо экономики сегодняшнего и завтрашнего дня информационные продукты сейчас главным образом производятся, потребляются, распространяются в «превратном секторе» – секторе воспроизводства превращенных форм человеческой жизнедеятельности, т.е. сфере, где одни превращенные социально-экономические формы используются для производства, тиражирования, etc. других таких же превращенных форм, в той мере (NB! Это очень важная оговорка, к которой я еще вернусь), в какой эта сфера не является управляющей подсистемой экономики.
Анализ «заката» царства необходимости позволил показать границы этого сектора – это сфера, где не создаются (как основной продукт его деятельности) ни материальные, ни культурные блага (блага, способствующие развитию личности)[255].
Анализ «заката» капитала позволяет дать его более точные характеристики. С социально-экономической точки зрения превратный сектор есть сфера создания, потребления и превращений (трансакций) продуктов глобального виртуального капитала.
Историко-генетическая структура этого капитала дает ключ и к структуре превратного сектора.
Во-первых, эта система деятельностей надстраивается над свободной (классической) рыночной конкуренцией вследствие контроля и регулирования рынка со стороны крупнейших монополистических объединений и государственных органов в той мере, в какой эта деятельность направлена на экспансию гегемонии корпораций, в том числе и государств как супер-корпораций, а не на выполнение управленческих, социальных и т.п. производительных (в точки зрения общества в целом) функций.
В самом деле, не следует забывать, что эта деятельность, как правило, одновременно служит и делу прогресса экономики, «исправляя» провалы рынка; (например, государственно-бюрократический аппарат в той мере, в какой он работает на свою экспансию и привилегии, есть часть превратного сектора; в той мере, в какой регулирует структуру экономики и т.п. – часть совокупного работника общества).
Во-вторых, превратный сектор растет вследствие развития отношений тотального корпоративно-сетевого рынка («рынка паутин»), а именно – деятельности «пауков» (центров ТНК) по плетению, обеспечению функционирования и экспансии своих паутин во всем многообразии их активности, направленной на подчинение клиентов (от потребителей и субподрядчиков до лоббистов в госаппарате и подконтрольных средств массовой информации). Значительная часть менеджерской и маркетинговой деятельности (особенно рекламы[256]) – классический пример такого «плетения паутин» и важнешее слагаемое превратного сектора.
В-третьих, важнейшим компонентом превратного сектора становится вся совокупность отношений, связанных с самовоспроизводством фиктивного капитала, начиная с биржевых спекуляций XIX века, через финансовый капитал начала и середины XX (не случайно названный паразитическим), к виртуальному капиталу рубежа XX-XXI веков. Именно последний в силу всех описанных выше обстоятельств становится системой «пузырей» виртуального финансового капитала, которые пусты по своей сущности (в них не создаются материальные и культурные блага), но при этом, как уже было отмечено, поглощают огромные и наиболее высококачественные ресурсы и взрывоопасны как оружие массового уничтожения.
Наконец, превратный сектор выходит и вовне экономики, включая, в частности, такие сферы, как военно-промышленный комплекс и связанные с ним наука, образование, функционирование информации и контроля[257]; массовая культура, где в действительности культурные ценности отсутствуют, и др.[258]
В целом, превратный сектор может быть определен как паразитическая составляющая «вторичных» производственных отношений (в отличие от «управляющей подсистемы» хозяйства).
Говоря образно, он может быть сравнен со своего рода гигантским пылесосом, всасывающим наиболее ценные интеллектуальные, финансовые и т.п. ресурсы общества и запирающим их в пыльном мешке, где человек-творец превращается в «человека в футляре».
Может превратный сектор быть сравнен и с раковой опухолью на теле стареющего капитализма. Но тонкость здесь, однако, в том, что удалить эти метастазы, не уничтожив организм, уничтожить превратный сектор, не уничтожая поздний капитализм, нельзя; более того, стареющая система сама их постоянно продуцирует во все больших масштабах…[259] Задача-максимум, следовательно, состоит в том, чтобы качественно изменить сами отношения господства рынка и капитала, порождающие эту фиктивную надстройку. Как минимум можно и должно локализовать, сократить, поставить под демократический контроль экспансию этой «опухоли», этого сектора[260].
Генезис информационного общества, повторю, создает для этого сектора адекватную материальную базу и интенсифицирует его прогресс. Как следствие всего этого в современном мире, где господствует производство и потребление информации (как превратной формы рождения мира культурных ценностей, мира сотворчества), цели деятельности человека, производящего и потребляющего информацию, управление этой деятельностью, информационные технологии – все это становится средствами подчинения человека правилам жизни в условиях господства отчуждения.
В заключение автор хотел бы отметить и то, что нынешний период подрыва собственных основ капитала характеризуется не только доминированием корпоративного капитала, но и попытками этого капитала скорректировать (к своей пользе, естественно) механизм формального и реального подчинения труда. Суть этой «коррекции» – в развитии переходных отношений, создающих возможности, с одной стороны, частичного (в рамках господства капитала) преодоления отчуждения труда от капитала, с другой – использования, эксплуатации не только рабочей силы частичного работника, но и творческих, инновационных способностей целостного человека.
3.6. Человек в экономике XXI века:
пределы капитала[261]
Непосредственным поводом к написанию данной статьи для нас послужили защиты двух докторских диссертаций (А.Вереникиным в Московском государственном университете и К.Маркаряном в Московском университете управления), посвященных проблемам человеческого потенциала и «человеческого капитала»[262]. Они стали особенно знаменательны в контексте некоторых подвижек в научном сообществе и в экономико-политической стратегии, происходящих в нашей стране. Мы имеем в виду не только появление ряда значимых докладов[263], но и провозглашенный властью курс на приоритетное развитие таких сфер, как образование, медицина, жилье и др., самым прямым образом связанных с воспроизводством человеческих качеств.
Из интенций российских властей получилось черномырдинское «как всегда», что закономерно: реализация гуманитарной стратегии бюрократической властью, представляющей интересы сращенного с государством корпоративного капитала и проводящей право-либеральную политику невозможна в принципе. Но практическая необходимость в реализации таких приоритетов стоит все более остро[264].
Между тем сама по себе проблема Человека в экономической теории стоит как минимум со времен Адама (Смита), да и термин «человеческий капитал» появился и стал общераспространенным в мировой литературе много лет назад[265]. При всем при этом отношение к проблеме во многом остается скорее прикладным. Фундаментальные теоретические проблемы и вопросы методологии поднимаются относительно редко. Тем важнее, что авторы названных диссертаций сделали предметом своих исследований именно эти аспекты, хотя акцент на неоклассической методологии в первой и стремление к развертыванию и дальнейшему обоснованию подхода к экономическому качеству человека, как «капитала», во второй провоцирует на полемику.
Соответственно задачей данного текста станет по- неволе краткое (ограниченное рамками одного текста) обоснование следующего тезиса: историко-системный взгляд позволяет показать, что в экономике XXI века Человек все более выступает как (1) субъект творческой деятельности, который при этом (2) целостно подчинен тотальному рынку и капиталу и в силу этого (3) обретает видимостную форму «человеческого «капитала».
Обоснование этого вывода позволит, в свою очередь, показать противоречия и границы развития человеческих качеств (прежде всего – творческого, личностного потенциала) в условиях тотальной гегемонии капитала[266].
Человек в экономике: к критике теории «человеческого капитала»
В современной экономической науке, развивающейся преимущественно в рамках «рыночноцентрической» парадигмы[267], историко-системный подход не пользуется популярностью вообще и в связи с исследованием проблемы Человека – в частности. Между тем, достаточно хорошо известно, что Человек в экономике играет много качественно различных ролей, каждая из которых существенно изменяется исторически.
Начнем с того, что Человек есть (1) субъект деятельности. Этот взгляд не то, чтобы отрицается – он в большинстве случаев просто игнорируется в рамках неоклассической парадигмы. Для нас же это эмпирически очевидное утверждение будет принципиально важно. Более того, для дальнейшего анализа нам потребуется различение репродуктивного труда и творческой деятельности[268], а также фиксация того, что некоторые функции человека как субъекта деятельности могут быть отчуждены от человека (например, в условиях разделения труда функция целеполагания – то, что наиболее ярко отличает деятельность Человека от функций животного – может быть отделена от непосредственного работника).