Vi. история хозяйства энгельгардта

Совершенно особое место среди народников занимает Энгельгардт. Критиковать его оценку отработков и ка­питализма — значило бы повторять сказанное в преды­дущем параграфе. Гораздо более целесообразным счи­таем мы противопоставить народническим взглядам Энгельгардта историю собственного хозяйства Энгельгардта. Такая критика будет иметь и положительное значение, так как эволюция данного хозяйства как бы отражает в миниатюре основные черты эволюции всего частновладельческого хозяйства пореформенной России.

Когда Энгельгардт сел на хозяйство, оно основыва­лось на традиционных отработках и кабале, исключаю­щих “правильное хозяйство” (“Письма из деревни”, 559). Отработки обусловливали плохое скотоводство, плохую обработку земли, однообразие устарелых си­стем полеводства (118). “Я увидел, что хозяйничать по-прежнему невозможно” (118). Конкуренция степ­ного хлеба понижала цены и делала хозяйство безвы­годным (83)[153]. Заметим, что наряду с отработочной си­стемой в хозяйстве с самого начала играла известную роль и капиталистическая система: наемные рабочие, хотя и в очень небольшом числе, были и при старом хозяйстве (скотник и др.), и Энгельгардт свидетель­ствует, что заработная плата его батрака (из наделен­ных землею крестьян) была “баснословно низка” (11) — низка потому, что “больше нельзя и дать” при плохом состоянии скотоводства. Низкая производительность труда исключала возможность повышения заработной платы. Итак, исходным пунктом в хозяйстве Энгель­гардта являются знакомые уже нам черты всех русских хозяйств: отработки, кабала, самая низкая производи­тельность труда, “неимоверно дешевая” оплата труда, рутинность земледелия.

В чем же состоят изменения, внесенные в этот порядок Энгельгардтом? Он переходит к посевам льна — торгово-промышленного растения, требующего массы рабочих рук. Усиливается, следовательно, торговый и капита­листический характер земледелия. Но как добыть рабочие руки? Энгельгардт пытался сначала к новому (торговому) земледелию применить старую систему:

отработки. Дело не пошло, работали плохо, “подеся­тинная отработка” оказывалась не под силу крестьянам, которые всеми силами сопротивлялись “огульной” и кабальной работе. “Нужно было изменить систему. Между тем я уже оперился, завел своих лошадей, сбрую, телеги, сохи, бороны и мог уже вести батрачное хозяй­ство. Я начал работать лен частью своими батраками, частью сдельно, нанимая на определенные работы” (218). Итак, переход к новой системе хозяйства и к тор­говому земледелию требовал замены отработков капиталистической системой. Для повышения производи­тельности труда Энгельгардт применил испытанное средство капиталистического производства: штучную работу. Бабы нанимались работать с копны, с пуда, и Энгельгардт (не без некоторого наивного торжества) рассказывает об удаче этой системы; повысилась стои­мость обработки (с 25 руб. за 1 дес. до 35 руб.), но зато повысился и доход на 10—20 руб., повысилась произ­водительность труда работниц при переходе от кабаль­ной работы к вольнонаемной (с 20 фунтов в ночь до 1 пуда), повысился заработок работниц до 30—50 коп. в день (“небывалый в наших местах”). Местный торговец красным товаром от души похвалил Энгельгардта: “боль­шое движение торговле изволили льном дать” (219).

Примененный сначала к обработке торгового расте­ния, вольнонаемный труд стал охватывать постепенно другие сельскохозяйственные операции. Одной из пер­вых операций, отнятых капиталом у отработков, ока­залась молотьба. Известно, что и во всех вообще частно­владельческих хозяйствах этот вид работ наиболее часто производится капиталистически. “Часть земли,— писал Энгельгардт, — я сдаю на обработку крестья­нам кругами, потому что иначе мне трудно было бы справиться с жнитвом ржи” (211). Отработки, следова­тельно, служат прямым переходом к капитализму, обес­печивая хозяину труд поденщиков в самое горячее время. Первоначально обработка кругов отдавалась с молоть­бой, но и здесь дурное качество работы заставило перейти к вольнонаемному труду. Обработка кругов стала отда­ваться без молотьбы, а эта последняя производилась отчасти трудом батраков, отчасти сдавалась рядчику с артелью наемных рабочих за сдельную плату. Ре­зультатом замены отработков капиталистической си­стемой и здесь было: 1) повышение производительности труда: прежде 16 человек в день вымолачивали 9 сотен, теперь 8 человек — 11 сотен; 2) повышение умолота; 3) сокращение времени молотьбы; 4) повышение зара­ботка рабочего; 5) повышение прибыли хозяина (212).

Далее, капиталистическая система охватывает и опе­рации по обработке почвы. Вводятся плуги вместо старых сох, и работа переходит от закабаленного кре­стьянина к батраку. Энгельгардт, торжествуя, сооб­щает об успехе нововведения, о добросовестном отно­шении рабочих, доказывая вполне справедливо, что обычные обвинения рабочего в лености и недобро­совестности есть результат “крепостного клейма” и кабальной работы “на барина”, что новая организация хозяйства требует и от хозяина предприимчивости, знания людей и уменья обращаться с ними, знания работы и ее меры, знакомства с технической и коммер­ческой стороной земледелия, — т. е. таких качеств, ко­торых не было и быть не могло у Обломовых крепостной или кабальной деревни. Различные изменения в тех­нике земледелия неразрывно связаны друг с другом и ведут неизбежно и к преобразованию экономики. “Например, положим, что вы ввели посев льна и кле­вера, — сейчас же потребуется множество других пе­ремен и, если не сделать их, то предприятие не пойдет на лад. Потребуется изменить пахотные орудия и вместо сохи употреблять плуг, вместо деревянной бороны — железную, а это, в свою очередь, потребует иных ло­шадей, иных рабочих, иной системы хозяйства по отно­шению к найму рабочих и т. д.” (154—155).

Изменение техники земледелия оказалось таким образом неразрывно связанным с вытеснением отработ­ков капитализмом. Особенно интересна при этом та постепенность, с которой происходит это вытеснение: система хозяйства по-прежнему соединяет отработки и капитализм, но центр тяжести мало-помалу передви­гается с первых на второй. Вот какова была организа­ция преобразованного хозяйства Энгельгардта:

“Нынче у меня работы множество, потому что я из­менил всю систему хозяйства. Значительная часть ра­бот производится батраками и поденщиками. Работы самые разнообразные: и ляда жгу под пшеницу, и бе­резняки корчую под лен, и луга снял на Днепре, и клеверу насеял, и ржи пропасть, и льну много. Рук нужно бездна. Чтобы иметь работников, необходимо позаботиться заранее, потому что, когда наступит время работ, все будут заняты или дома, или по дру­гим хозяйствам. Такая вербовка рабочих рук про­изводится выдачей вперед денег и хлеба под работы” (116—117).

Отработки и кабала остались, следовательно, и в “пра­вильно” поставленном хозяйстве, но, во-1-х, они за­няли уже подчиненное место по отношению к вольному найму, а, во-2-х, и самые отработки видоизменились; остались преимущественно отработки второго вида, предполагающие не крестьян-хозяев, а сельскохозяй­ственных батраков и поденщиков.

Итак, собственное хозяйство Энгельгардта лучше всяких рассуждений опровергает народнические тео­рии Энгельгардта. Задавшись целью поставить рацио­нальное хозяйство, — он не мог сделать этого, при данных общественно-экономических отношениях, иначе, как посредством организации батрачного хозяйства. Повышение техники земледелия и вытеснение отработ­ков капитализмом шло в данном хозяйстве рука об руку, — точно так же, как оно идет рука об руку и во всех вообще частновладельческих хозяйствах Рос­сии. С наибольшей рельефностью сказывается этот процесс на употреблении машин в русском сельском хозяйстве.