Кагорцы, ломбардцы и менялы

Тем не менее еще в начале XIV в. к этим феноменам имело отношение ограниченное число людей, выходцев из одного и того же европейского региона — Северной Италии. Поэтому, если некоторое время таких банкиров-кредиторов можно было называть «кагорцами», так как поначалу несколько таких жило в Кагоре, то со второй половины XIII в. их обычно называли «ломбардцами». Если Милан к концу XIII в. стал крупным деловым центром, если Генуя и особенно Венеция были средоточиями торговли между Средиземноморьем и Востоком — с одной стороны, Северным морем и Нидерландами — с другой, то земли, откуда по-настоящему происходили ломбардцы, прежде всего город Асти в Пьемонте, в истории менее известны. Ломбардцы, расселившиеся почти по всей Западной Европе, находились в сложных и переменчивых отношениях с французскими королями, которые пытались воспользоваться их финансовой помощью, защищая собственную власть — утверждаясь в монетной сфере. Филипп Красивый несколько раз принимал дискриминационные меры против ломбардцев, в том числе совершал произвольные аресты. Король предпринял несколько расследований их деятельности, а именно в 1303-1305 гг. и особо активное — в 1309-1311 годах. Филипп V (1316-1322) и Карл IV (1322-1328) требовали от ломбардцев «даров». Разоренные безвозвратными ссудами французским королям, несколько сиенских и флорентийских компаний, как мы видели, обанкротились, причем роковой удар нанес им в начале царствования Филипп VI (1328-1350), заставив оплатить свои приготовления к Столетней войне[50].

Зато в Англии и в Нидерландах к ломбардцам в целом относились лучше. Д. Кюсман[51]изучил круг общения Джованни ди Мирабелло, пьемонтца, поселившегося в Брабанте, ставшего крупным банкиром под именем Ван Хален (ок. 1280-1333), дворянином и советником герцога Брабантского, хотя по жалобе частного лица муниципалитет Мехелена в 1318-1319 гг. посадил его на несколько месяцев в тюрьму, и это показывает, что в начале XIV в. деньги еще имели двойственный характер. Точно так же ломбардцы занимали место первостепенной важности при английских королях в конце XIII и начале XIV в. в лице компании Малабайла и к Societa del Leopardi , обосновавшихся в Лондоне[52]. Но в целом их проклинали и поносили почти во всем христианском мире, где деньги еще не получили «дворянских грамот» и где все слои общества, более или менее задолжавшие, ненавидели кредиторов. Однако если в христианском мире ломбардцы имели такую же отталкивающую репутацию заимодавцев, как и евреи, то враждебность и даже отвращение, которые они вызывали, никогда не переходили в гонения, как в отношении евреев, потому что в дурном впечатлении, которое они производили на христиан, не было ни религиозных, ни исторических элементов[53].

Соседствуя с заимодавцами, от которых их не всегда отличали, менялы, первые свидетельства о которых датируются концом XII в., выполняли функцию, ставшую необходимой из-за растущего многообразия монет. Они вели свои операции на скамье или на столе на открытом воздухе, в лавке, открытой на улицу, как у ремесленников. Они группировались, чтобы упростить операции клиенту, который часто был общим у нескольких менял. В Брюгге они ставили свои столы близ площади Гроте-Маркт и большого крытого суконного рынка, во Флоренции свои banchi in mercato [скамьи на рынке (um.) ] — на Старом и Новом рынках, в Венеции banchi di scritta [скамьи договоров (um.) ] — на мосту Риальто, в Генуе — близ Каза ди Сан-Джорджо. У них было два традиционных занятия: обмен монет (откуда их название) и торговля драгоценными металлами — менялы были главными их поставщиками на монетный двор, получая их от клиентов в форме слитков, а чаще посуды. При некоторых обстоятельствах они могли и экспортировать эти драгоценные металлы, хотя монетчики теоретически имели монополию. Выполняя эти операции, менялы оказывали сильное влияние на цены на драгоценные металлы и колебания этих цен.

Монетные мутации

Заметные с конца XIII в. расстройства в монетной сфере проявлялись также в изменениях стоимости используемых монет, в том, что называется монетными мутациями. Описание этого феномена я возьму из примечательного «Очерка по монетной истории Европы» Марка Блока, изданного после смерти автора, в 1954 г. Средневековые монеты имели хождение в основном по легальному курсу, установленному публичной властью, которая располагала монетным правом, то есть правом на чеканку и выпуск монет в обращение: это были сеньоры, епископы и все чаще князья и короли. Наряду с этим легальным курсом существовал также «коммерческий» или «свободный», определявшийся в торговых кругах, но он имел второстепенную важность и испытавал колебания. Такая ситуация с двойным курсом долго оставалась в основном неизменной. Но в конце XIII в. власти, обладавшие монетным правом, начали модифицировать меновую стоимость, выражавшуюся, с одной стороны, в денежных единицах, с другой — в весе содержащегося в них металла. Такая модификация называлась мутацией. Эти мутации могли иметь двоякую направленность: «укреплять» монету, увеличивая вес металла в данной денежной единице, или обесценивать ее. Наиболее частой и важной мутацией было обесценивание, а не укрепление монеты, то, что мы бы сегодня назвали девальвацией. Система соотношения стоимостей монет в XIII в. усложнилась в результате возобновления чеканки золотых монет и внедрения в христианском мире системы биметаллизма. Таким образом, стоимость монет теперь определяли три разных и комбинирующихся фактора: вес драгоценного металла, соотношение с другими монетами и соотношение со счетной монетой. А ведь приблизительно с 1270 г. во Франции, а также в Неаполитанском королевстве, в Венеции, в римской курии стоимость золота росла. Французский король, которого мы здесь принимаем за ориентир, в 1290 г. был вынужден провести первую мутацию, но драгоценные металлы продолжали дорожать, и Филипп Красивый должен был в 1295 и 1303 гг. снова декретировать мутации. Попытки возвращения к тому, что называли «хорошей» монетой, в 1306, 1311 и 1313 гг. не удались. Поэтому после Филиппа Красивого с 1318 по 1330 г. монету последовательно продолжали ухудшать. В частности, в 1318-1322 гг. мутация затронула турский грош, в 1322-1326 г. ухудшался в основном аньель, а с 1326 по 1329 гг. королевское правительство оказалось бессильным помешать новому снижению цены, и монету стали называть «тающей»[54].

Эти мутации производились не только с целью привести монетное обращение в соответствие с экономическими реалиями: для монархов и, в частности, для французского короля, фискальная система которого была еще слабой, это было возможностью приобрести деньги, сократив свою задолженность. Реакцией на такие меры, как раз невыгодные для купцов и наемных работников, было резко враждебное отношение к действиям королевского правительства. Поэтому монетные мутации становились одной из главных причин народных восстаний и политических волнений XIV в. Пусть король обеспечит «хорошую», то есть стабильную, монету, — вот чего стало требовать общественное мнение, и формированию этого требования способствовала реакция на монетные мутации. Эти мутации стоили Филиппу Красивому оскорбительного прозвища «фальшивомонетчик». Однако по самый XVI век фабриковалось и без проблем циркулировало немало фальшивых документов — достаточно вспомнить подложный «Константинов дар», состряпанный в VII в. в Риме и оправдывавший существование папского государства. В течение почти всего средневековья в христианском мире беспрепятственно ходили имитации византийских или мусульманских монет. Оскорбительное понятие «фальшивомонетничество» было связано с зарождением государств, претендовавших на суверенитет, это было постфеодальное понятие, соотносившееся с прогрессивным институтом монетной регалии, посягательство на которую расценивалось как преступление, позже названное «оскорблением величества». В XIV и XV вв. уже обнаруживается несколько случаев кары за фальшивомонетничество как за незаконное присвоение регального права чеканки монеты. С XIII в. наказание в виде жестокой казни (выкалывание глаз, варка в котле), иногда упоминавшееся во Французском королевстве, может быть, оставалось, скорей, теоретически возможным.

Монетную стабильность в Европе подрывало также то, что Спаффорд назвал «победой золота». Действительно, английский историк считает, что в паре золото-серебро после восстановления биметаллизма в XIII в. золото заняло первое место, что ухудшило ценностное соотношение обоих металлов. В Кремнице, в Венгрии, богатая золотая копь, хоть и не идущая в сравнение с африканскими или восточными, стала около 1320 г. разрабатываться интенсивней. Запасы золота, привозимого из Венгрии и особенно из Африки и с Востока, традиционных регионов его добычи, в начале XIV в. стали значительными. Важным центром его доставки и перераспределения сделалась Венеция. Реэкспортируемое Венецией золото поступало во многие монетные мастерские, самой крупной из которых была, несомненно, флорентийская: хронист Джованни Виллани уверяет, что около 1340 г. монетный двор города ежегодно чеканил от 350 тыс. до 400 тыс. золотых флоринов. Во Франции чеканка и обращение золотой монеты, ранее имевшие отношение в основном к Парижу, распространились в большей части королевства, особенно когда король Филипп VI тратил все больше денег в преддверии Столетней войны. Точно так же чеканка и обращение золотых монет стали обычным делом в долине Роны, благодаря чему авиньонские папы, в частности Климент VI, с 1342 по 1352 г. могли делать значительные расходы. Только к концу 1330-х гг. существенное количество золотых монет достигло Северо-Западной Европы, по причинам, похоже, более политическим, чем коммерческим. Как и Филипп VI Французский, Эдуард III Английский за золото покупал союзников для начального этапа Столетней войны. Его главными кредиторами, как мы видели, были флорентийские банкиры, в частности семьи Барди и Перуцци. Самым дорогим из его союзников оказался герцог Брабантский, предположительно получивший 360 тыс. флоринов. Эдуард III купил также военную помощь императора Людовика Баварского, тогда как Филипп VI оплатил присоединение графа Фландрского и короля Чехии Иоанна Люксембурга. Эти выплаты привели к тому, что в монетных мастерских Брабанта, Эно, Гельдерна и Камбре, где чеканка золотой монеты впервые началась в 1336-1337 гг., серебряные слитки нередко заменяли золотыми монетами. К флорентийскому флорину и его имитациям и к французскому золотому экю в Германии добавились золотые монеты, которых все больше чеканили архиепископы Кёльнский, Майнцский и Трирский, епископ Бамбергский и некоторые светские сеньоры. Монетные мастерские концентрировались в долинах Рейна и Майна. На территории Ганзейского союза золотую монету чеканила с 1340 г. только любекская монетная мастерская, продолжая выпускать в обращение и серебряные монеты. Похоже, любекские золотые монеты не были связаны с политическими замыслами, как в других местах, а просто предназначались для поддержания торговли с Брюгге.

В самом деле, выплаты золотом вскоре распространились и на торговлю. В частности, за такой важный продукт средневекового экспорта, как английская шерсть, приблизительно с 1340 г. платили всё дороже. При помощи флорентийских монетчиков, привлеченных в Англию, Эдуард III начал чеканить монету, которую назвали нобль. Англия также усвоила привычку требовать за виднейших пленников, захваченных в Столетней войне, выкуп в золотых монетах. Это относится к выкупу за французского короля Иоанна II Доброго, плененного в битве при Пуатье (1356 г.). Несмотря на разработку золотых копей в Венгрии, в Центрально-Восточной Европе до XVI в. золотые монеты чеканили только в очень малом количестве, за исключением венгерского дуката, который все больше поступал в обращение по мере прогресса в разработке золотых копей в Венгрии. Во Флоренции и в Венеции с середины XIV в. золотые монеты получили такое распространение, что стали самыми употребительными счетными монетами вместо серебряных. Экспорт золота из Африки, в частности из Сиджильмасы в Марокко, продолжался, что поражало видных мусульманских писателей и путешественников середины XIV в. Ибн Баттуту и Ибн Хальдуна и способствовало торговле арабских купцов между Сахарой и Италией, а особенно Испанией. Поступление африканского золота позволяло испанским монетным мастерским чеканить золотые дублоны в Кастилии и золотые флорины в Арагоне.

Попытки стабилизации

Монетные мутации и расстройства, которые они вызывали, как и можно было ожидать в обществе, где экономика встроена во всеохватывающую политическую и религиозную систему, дали повод для создания очень важного произведения, по сей день остающегося шедевром средневековой схоластики о том, что мы называем экономикой. Имеется в виду трактат «О монетах» (De moneta) парижского университария Николая Орема (ок. 1320-1382), связанного с одной из самых знаменитых коллегий факультета искусств Парижского университета — Наваррской, где он с 1356 по 1361 г. был великим магистром и где ранее 1360 г. написал этот трактат, сначала на латыни, потом на французском. В XIV в. это произведение воспринималось как второстепенное среди очень многообразных работ Орема, включающих переводы Аристотеля с комментариями и труды, посвященные математике, музыке, физике, астрономии и космологии, где Николай Орем страстно разоблачал астрологию, а также гадательные и магические искусства. Однако сегодня трактат «О монетах» остается самым известным и самым прославленным из его сочинений. В этом произведении, имеющем скорей политический характер, автор показывает вред монетных мутаций, декларирует обязанность королей обеспечивать стабильность монеты и утверждает, что монета, даже если ее выпуск относится к регальным прерогативам, — не личное достояние короля, а общее достояние народа, который ее использует. Трактат Николая Орема, вероятно, оказал влияние на французского короля Иоанна II Доброго, восстановившего «хорошую», то есть стабильную монету в виде золотой монеты — франка, который после недолгой и неудачной попытки Людовика Святого родился на долгие века, и в то же время возродившего турский грош с лилиями, турское и парижское денье по 24-й стопе[55]. Это решение было провозглашено королевским ордонансом, который был обнародован в Компьене 5 декабря 1360 г. и адресован генеральным мастерам монетных дворов (generaulx-maistres de nos monnoyes), a также бальи и сенешалям с тем, чтобы они обеспечили, соответственно, техническое и административное его выполнение. Франки из чистого золота, выпускаемые из расчета 63 монеты на парижскую марку (весившую 244,75 г), должны были стоить 20 турских су.

Будет даваться менялам за каждую золотую марку 60 таковых франков, и за каждую серебряную марку с пробой в 4 денье 12 гранов — 108 турских су, и за все прочие серебряные марки с пробами в 2 денье и в 1 денье 18 гранов — 4 ливра 18 турских су, монеты же чистого золота «руаяль», каковые ранее велел чеканить Его Величество либо другой от Его имени, будут стоить лишь 13 су 4 парижских денье за монету после обнародования наших ордонансов на сей счет; и белые денье, каковые ходили по курсу десять турских денье за монету и имели изображение короны, будут стоить всего четыре турских денье за монету, и все прочие золотые и серебряные монеты будут цениться на вес биллона[56].

Сын Иоанна II Доброго, Карл V (1364-1380), уделял стабильности монеты большое внимание. Он велел дать широкую огласку во Французском королевстве булле папы Климента V за 1309 г., отлучающей фальшивомонетчиков от церкви, боролся с подделками и спекуляцией. В 1370 г. он повелел, чтобы все монеты, не соответствующие официальному монетному курсу, были девальвированы и могли использоваться только как биллонные, то есть как черная монета очень низкой стоимости. Несмотря на усилия европейских суверенов сохранять эту стабильность монеты, чего клирики требовали во имя справедливости, купцы — ради эффективности своих дел, а весь народ — по обеим причинам, тем более что девальвация чаще всего приводила к понижению зарплат и росту цен, большее или меньшее обесценивание разных монет продолжалось по XVI в. По расчетам Спаффорда, с 1300 по 1500 г. ослабли все европейские монеты, но это обесценивание оказалось больше или меньше в зависимости от страны, потому что, хотя видов монет по-прежнему было много, общая тенденция к усилению наций в христианском мире ограничивала и использование денег или их эталонов преимущественно национальными рамками. Вот список обесценивания монет по странам у Спаффорда в порядке нарастания: Англия (потеря стоимости 1,5%), Арагон и Венеция (1,9%), Чехия (2,5%), Ганза (2,7%), Флоренция (3%), Рим (3,8%), Франция (3,9%), Австрия (5%), Фландрия (6,1%), Кёльн (16,8%), Кастилия (65%). Такая монетная нестабильность, за которую, как правило, упрекали монарха, стимулировала усилия собраний ограничить его власть. Так поступили знать и бюргеры Брабанта в отношении герцога в 1314 г., ассамблеи Лангедойля во Франции в 1320, 1321, 1329 и 1333 гг. Возобновление Столетней войны вызвало во Франции ослабления монеты — но небольшие и кратковременные — в 1417-1422 и 1427-1429 гг. Монетные мутации, как было сказано, побуждали городские и сельские народные массы восставать — либо против короля, либо против сеньоров. Известно, что конец средневековья был временем восстаний, равно как и войн, особенно во Франции и в Нидерландах, и в этих восстаниях важную роль наряду с народом или во главе его часто играли крупные купцы, как Этьен Марсель в Париже с 1355 по 1358 г., мясник Кабош, опять же в Париже, в 1413-1414 гг., льежцы Ван Артевельде, отец и сын, в 1337 и 1381-1382 гг. То же происходило при восстании текстильных рабочих, чомпи , во Флоренции с 1375 по 1378 г. и особенно в Кастилии и XV вв., которая одновременно была страной наибольшего обесценивания монет и самых многочисленных и жестоких восстаний. В 1350 г. флорентийский флорин обменивался в Кастилии на 20 мараведи, а в 1480 г. тот же самый, неизменившийся флорин обменивался приблизительно на 375 мараведи. Англия, представлявшая собой образец почти полного отсутствия монетных мутаций, своей стабильностью была обязана, с одной стороны, неизменно значительному экспорту шерсти, а с другой — тому факту, что с 1352 г. стоимость английской королевской монеты могла быть изменена только по решению парламента.