Разговоры с Робертом Ливингстоном
В течение весны и лета 1980 года постепенно формировались очертания главы "Системный подход к жизни", которая должна была стать центральной в представлении новой парадигмы в моей книге "Точка поворота". Обрисовать контуры новой системы представлений, которая могла бы послужить основой для биологии, психологии, здравоохранения, экономики и других сфер, было бы для меня непосильной задачей, если бы не помощь нескольких выдающихся ученых.
Одним из тех, кто терпеливо наблюдал за ростом моих знаний и уверенности в себе, и помогал советами и полезными обсуждениями в нужные моменты, был Роберт Ливингстон, профессор неврологии в Калифорнийском университете Сан Диего. Именно Боб Ливингстон побудил меня включить пригожинскую теорию в мою систему, и он же более, чем кто-либо еще, помог мне исследовать многообразные аспекты новой системной биологии. Наш первый длинный разговор состоялся в маленькой лодочке в Яхт Харбор в Ла Джолее, где мы просидели несколько часов, качаясь на волнах и обсуждая разницу между машинами и живыми организациями. Позже я беседовал попеременно с Ливингстоном и Янчем, сверяя свое понимание с их знаниями, и Боб Ливингстон очень помог мне преодолеть трудности включения в мою систему бэйтсоновского понятия разума.
Наследие Бэйтсона
Интеграция наиболее передовых идей из различных областей знания в единую концептуальную систему оказалась трудным предприятием.
Когда у меня возникали вопросы, на которые я не мог сам найти ответа, я обращался к специалистам из соответствующих областей, но иногда я сталкивался с вопросами, которые не мог связать с определенным предметом или школой мысли. В таких случаях я часто писал на полях рукописи "спросить Бэйтсона", и обращался к нему при очередной встрече.
К сожалению, некоторые из этих вопросов так и остались без ответа. Грегори Бэйтсон умер в июле 1980 года, и я так и не успел показать ему свою рукопись. Я писал первые абзацы главы, на которую он оказал столь сильное влияние, на следующий день после траурного собрания в месте, где был развеян пепел, у скал, где Эсален Ривер впадает в Тихий Океан, священное место похорон индейского племени, от которого получил свое название Эсаленский институт.
Удивительно, что я чувствовал себя ближе всего к Бэйтсону в последнюю неделю перед его смертью, хотя в течение этой недели я его даже не видел. Я интенсивно работал над своими заметками относительно понятия разума, и при этом я не только впитывал его идеи, но прямо-таки слышал его характерный голос и чувствовал его присутствие. Иногда мне казалось, что Бэйтсон смотрит через плечо на то, что я пишу, и я вступал с ним в интимный диалог - гораздо более интимный, чем в начале реальных разговоров.
Я знал, что Бэйтсон в это время был болен и лежал в больнице, но не подозревал, насколько это было серьезно. Тем не менее, однажды мне приснилось, что он умер. Сон поразил меня, и я утром позвонил в Эсален Кристине Гроф, и она сказала мне, что Бэйтсон умер накануне.
Похоронная церемония по Грегори Бэйтсону была одной из прекраснейших, какие мне доводилось видеть. Большая группа людей - семья Бэйтсона, друзья и работники Эсаленского института - уселись в кругу на лужайке над океаном, с маленьким алтарем, в котором находился прах Бэйтсона, его портрет, ладан и множество цветов. Играющие вдали дети, собаки, птицы и другие звери наполняли воздух шумом, смешивавшимся с рокотом океанских волн, напоминая о единстве всей жизни. Церемония разворачивалась без какого-либо предварительного плана или схемы. Никто не руководил ею, и каким-то образом каждый сам знал, что ему следует внести, - самоорганизующаяся система. Бенедиктинский монах из соседнего приюта, которого Бэйтсон часто навещал, прочел несколько молитв. Дзэнский монах из Сан-Франциско совершил несколько ритуалов и пел. Другие люди также пели и играли на музыкальных инструментах, кто-то читал стихи; иные говорили о своих отношениях с Бэйтсоном.
Когда пришла моя очередь, я коротко подытожил бэйтсоновскую концепцию разума. Я выразил уверенность, что она окажет сильное воздействие на будущее научное мышление, и добавил, что в этот самый момент она может помочь нам пережить смерть Бэйтсона. "Часть его ума, -говорил я, - конечно, исчезла вместе с его телом, но значительная часть - по-прежнему вокруг нас, и будет вокруг нас длительное время.
Это часть, которая участвует в наших отношениях друг с другом и с окружающим; отношения, которые подвергались глубокому влиянию бэйтсоновской личности. Как вы помните, одним из любимых выражений Бэйтсона было - "связующий паттерн". Я думаю, что Бэйтсон сам стал таким паттерном. Он будет продолжать связывать нас друг с другом и с космосом.
Я полагаю, что когда на следующей неделе мы придем друг к другу в дом, мы не будет чужими друг другу, нас свяжет "связующий паттерн" - Грегори Бэйтсон".
Двумя месяцами позже я проезжал через Испанию по дороге на международную конференцию около Сарагоссы. Я должен был сделать пересадку около Аранхуеза, маленького городка с музыкальным именем; между поездами было время, и я пошел прогуляться. Было раннее утро, но уже становилось жарко, и я остановился возле маленького рынка, где два торговца начинали выгружать на свои ларьки фрукты и овощи в ожидании первых покупателей.
Я сел за столик в тени около киоска, купил себе кофе и "Эль паис" - испанскую национальную газету. Я сидел, смотрел на продавцов и их покупателей, и думал о том, что я здесь - совершенно чужой. Я не очень хорошо представлял себе, в каком именно месте Испании я был; то, что вокруг меня происходило, могло быть таким же и лет четыреста тому назад. Мне нравилось это как и перелистывание газеты, которую я не мог прочесть, и купил скорее для того, чтобы не отличаться от окружающих.
Но когда я открыл одну из средних страниц, мир изменился. Наверху, большими черными буквами было написано "ГРЕГОРИ БЭЙТСОН (1904-1980)". Это был большой панегирик и обзор бэйтсоновских работ, и глядя на него, я уже перестал чувствовать себя иностранцем. Маленький рынок, ранхуэз, Испания, Вся Земля - все это стало моим домом. Я глубоко почувствовал свою причастность - физическую, эмоциональную и интеллектуальную, - и непосредственно пережил тот идеал, о котором говорил несколькими неделями раньше: Грегори Бэйтсон - связующий паттерн.
Э.Ф. Шумахер
Летом 1973 года я только что начал работу над книгой "Дао физики". Однажды утром я сидел в вагоне лондонского метро, читая "Гардиан", и пока мой поезд грохотал по пыльным тоннелям северной линии, мое внимание привлекла фраза "буддийская экономика". Это был обзор книги британского экономиста, бывшего советника министерства угольной промышленности. В настоящий момент обзор представлял его как "нечто вроде экономиста-гуру, исповедующего так называемую "буддийскую экономику".
Новая книга называлась "Малое прекрасно", а ее автором был Э.Ф. Шумахер. Я был достаточно заинтригован, чтобы продолжать чтение. Пока я писал о "буддийской физике", кто-то другой, по-видимому, перекинул еще один мостик между западной наукой и восточной философией.
Тон обзора был скептическим, но основные тезисы Шумахера были изложены достаточно полно. "Как можно утверждать, что американская экономика эффективна, - цитировался Шумахер, - если она использует сорок процентов мировых первичных ресурсов для содержания шести процентов мирового населения, причем без заметного улучшения человеческого счастья, благосостояния, безопасности или культуры?" Эти слова показались мне очень знакомыми. В шестидесятые годы, во время моего двухгодичного пребывания в Калифорнии, по мере того, как я ощутил нездоровое и неприятное влияние экономической политики и практики на свою жизнь, я заинтересовался экономикой. После того, как я покинул Калифорнию в 1970 году, я написал статью о движении хиппи. Там содержались следующие рассуждения: "Для того, чтобы понять хиппи, надо понять то общество, из которого они выпали и против которого направлен их протест. Для большинства американцев Американский Образ Жизни является настоящей религией. Их бог - деньги, их литургия - погоня за прибылью. Американский флаг стал символом этого образа жизни, и ему поклоняются с религиозной страстью...
Американское общество полностью ориентировано на работу, доходы и потребление. Преобладающая цель людей - заработать как можно больше денег, чтобы купить себе побрякушки, которые у них ассоциируются с высоким уровнем жизни. В то же время они ощущают себя хорошими американцами, потому что вносят вклад в экспансию своей экономики. Они не понимают, что погоня за прибылью приводит к постепенному ухудшению товаров, которые они покупают. Например, внешняя привлекательность пищевых продуктов считается очень важной частью прибыли, в то время как качество пищи продолжает ухудшаться в результате различных махинаций.
В супермаркетах предлагают искусственно подкрашенные апельсины и хлеб на искусственно поднятом тесте, йогурт содержит химические вещества для подцветки и аромата; помидоры для блеска обрабатываются воском.
Подобные же вещи можно наблюдать в области одежды, домашнего хозяйства, автомобилей и других товаров. По мере того, как американцы делают все больше и больше денег, они не становятся богаче; наоборот, они все более нуждаются.
Развивающаяся экономика разрушает красоту природного ландшафта уродливыми постройками, загрязняет воздух, отравляет реки и озера.
Постепенно разрушая красоту среды окружающей людей, она, в то же время, лишает их чувства красоты, создавая для них невыносимые психологические условия".
Эти рассуждения были написаны в запальчивой манере 60-х, но они отразили многие из тех идей, на которые я натолкнулся несколько лет спустя в книге Шумахера "Малое прекрасно". В 60-е моя критика нашей современной экономической системы была основана исключительно на личном опыте, и я не видел альтернатив. Как и многие из моих друзей, я просто чувствовал, что экономика, основанная на неограниченном материальном потреблении, на непримиримой конкуренции и на ухудшении качества в угоду количеству, нежизнеспособна и рано или поздно обречена на провал. Я вспоминаю долгий разговор со своим отцом, когда тот навестил меня в Калифорнии в 1969 году. Он утверждал, что теперешняя экономическая система, несмотря на некоторые недостатки, является единственно возможной, и что моя критика беспочвенна, потому что я не могу выдвинуть никакой другой альтернативы. В то время у меня не было ответа на этот аргумент, но с тех пор у меня появилось предчувствие, что однажды, тем или иным образом, я буду вовлечен в попытки создания альтернативной экономической системы.
Итак, когда этим летним утром в лондонском метро я прочитал о работе Шумахера, я сразу же признал ее основательность и значительность для революционизирования экономического мышления. В то же время, тогда я был слишком занят работой над "Дао физики", чтобы читать книги по другим предметам, и прошло несколько лет, прежде чем я наконец прочитал "Малое прекрасно". К тому времени Шумахер был широко известен в США и особенно в Калифорнии, где губернатор Джерри Браун проникся его экономической философией.
Книга "Малое прекрасно" основана на серии работ и статей, написанных в основном в 50-е и 60-е годы. Воодушевленный частично воззрениями Ганди, частично опытом буддизма во время продолжительной поездки в Бирму, Шумахер предложил идею ненасильственной экономики, такой, которая бы более сотрудничала с природой, нежели эксплуатировала ее.
Еще в середине 50-х он пропагандировал возобновляемые ресурсы. И это в то время, когда технологический оптимизм достиг своего пика, когда везде делалась ставка на рост и расширение, и природные ресурсы казались неисчерпаемыми! Фриц Шумахер, проповедник экологического движения, которое появится двумя десятилетиями позже, страстно противопоставил голос мудрости этому мощному идеологическому потоку. Он подчеркивал важность человеческого измерения, качество, "благочестивого дела", долговременной экономики, основанной на правильных экологических принципах, и "технологии с человеческим лицом".
Ключевая идея экономической философии Шумахера состоит в уяснении системы ценностей в экономическом мышлении. Он упрекает своих коллег экономистов за нежелание признать, что вся экономическая теория построена на определенной системе ценностей и на определенном взгляде на человеческую природу. Если этот взгляд изменится, как утверждает Шумахер, нужно будет изменить почти все экономические теории. Он очень выразительно иллюстрирует свое утверждение, сравнивая две экономические системы, включающие совершенно различные ценности и цели. Одна из них - это наша теперешняя материалистическая система, в которой уровень жизни измеряется количеством ежегодного потребления и которая, таким образом, пытается достичь максимального уровня потребления наряду с оптимальной моделью производства. Другая - система буддийской экономики, основанная на принципах "разумного пропитания" и "среднего пути", в которой целью является достижение максимального уровня благосостояния человека посредством оптимальной модели потребления.
Я прочитал "Малое прекрасно" спустя три года после ее публикации. По мере того, как я погружался в мои исследования сдвига парадигмы в различных областях, я убеждался в том, что книга Шумахера не только выразительно и детально подтверждает мою интуитивную критику американской экономической системы, но и, к моему еще большему восхищению, дает ясную формулировку базовой предпосылки, которую я положил в основу своего исследования. Сегодняшняя экономика, как настойчиво подчеркивает Шумахер, является пережитком мышления XIX века и совершенно несостоятельна в разрешении проблем сегодняшнего дня. Она фрагментарна и неполна, ограничивая себя чисто количественным анализом и отказываясь от взгляда на реальную суть вещей. Шумахер распространяет свои обвинения в фрагментарности и отсутствии ценностей и на современную технологию, которая, как он критически замечает, отстраняет людей от созидательный и полезной работы, которая им больше всего по душе, в то же время предоставляя им массу фрагментарной и разобщающей работы, которая им совсем не нравится.
Современное экономическое мышление, по мнению Шумахера, одержимо неуправляемым ростом. Экономическая экспансия стала основной целью всех современных сообществ и любой рост национального валового продукта считается успехом. "Идея о том, что явление роста может иметь патологический, нездоровый, разлагающий или разрушительный характер, для него (современного экономиста) является бредовой и не подлежащей рассмотрению", - продолжает Шумахер свою уничтожающую критику. Он признает, что рост является важной характеристикой жизни, но подчеркивает, что все виды экономического роста должны быть проанализированы.
Он указывает, что что-то должно расти, я что-то уменьшаться, и замечает, что "не надо обладать особой проницательностью, чтобы осознать, что бесконечный рост материального потребления невозможен в конечном мире".
Наконец, Шумахер устанавливает, что методологии современной экономики и системы ценностей, лежащей в основе современной технологии, присущие игнорирование нашей зависимости от природы. "Экология должна стать обязательным предметом для всех экономистов", - настаивает Шумахер. Он замечает, что в противоположность всем природным системам, в которые заложены принципы самобалансирования, саморегулирования и самоочищения, наше экономическое и технологическое мышление не признает самоограничивающих принципов.
"В тонкой системе природы, - заключает Шумахер, - техноло гия, и в особенности супертехнология современного мира, дейс твуют как инородное тело, и теперь видны многочисленные приз наки отторжения". Книга Шумахера содержит не только ясную и выразительную критику, но также и изложение его альтернативно го видения. Это радикальная альтернатива. Шумахер утверждает, что требуется новая система мышления, основанная на внимании к людям, нужна экономика, "уважающая человека". Он отмечает, что люди могут быть самими собой только в маленьких, компактных группах, и он делает вывод, что мы должны учиться думать в категориях небольших, управляемых подразделений - таким образом, "Малое прекрасно".
Такой сдвиг, согласно Шумахеру, потребуют основательной переориентации науки и технологии. Он требует, ни больше ни меньше, включить категорию мудрости в саму структуру нашей наусной методологии и в наши технологические подходы. "Мудрость, - пишет он, - требует новой ориентации науки и технологии на ограниченное, доброе, ненасильственное, элегантное и прекрасное".
Беседы в Катерхэме
Прочитав "Малое прекрасно", я воодушевился. Я обнаружил ясное подтверждение моему основному тезису в экономике, области, в которой у меня не было профессиональных знаний. Более того, Шумахер обрисовал мне первоначальные контуры альтернативного подхода, который (по крайней мере в части, касающейся экологической перспективы), казалось, согласовывался с тем целостным взглядом на мир, открывающийся мне в новой физике. Поэтому, когда я решил создать группу экспертов для моего проекта, я, конечно, захотел встретиться с Фрицем Шумахером, и, когда я на три недели приехал в Лондон в мае 1977 года, я написал ему и попросил его о встрече с целью обсуждения моего проекта.
Это был тот же визит в Лондон, во время которого я также впервые встретился с Р.Д. Лэйнгом. Вспоминая две эти встречи, я невольно поражаюсь некоторым забавным совпадениям. И тот и другой ученый приняли меня очень доброжелательно, но оба не согласились со мной (Шумахер - сразу, Лэйнг - три года спустя в Сарагоссе) по поводу основных тезисов, связанных с ролью физики в сдвиге парадигмы. В обоих случаях расхождения поначалу казались непреодолимыми, но были разрешены в последующих дискуссиях, которые в огромной степени послужили расширению моего кругозора.
Шумахер очень тепло ответил на мое письмо и предложил, чтобы я позвонил ему из Лондона с тем, чтобы договориться о моем визите в Катерхэм, маленький городок в Суррее, где он жил. Когда я так и сделал, он пригласил меня на чашку чая и сказал, что встретит меня на станции.
Несколько дней спустя, ранним утром прекрасного весеннего дня, я сел на поезд в Катерхэм и, пока ехал по пышущей зеленью провинции, волнение соседствовало у меня с чувством покоя и умиротворения.
Моя успокоенность укрепилась позже, когда я встретил Фрица Шумахера на станции Катерхэма. Он был изящен и очарователен: высокий джентльмен лет шестидесяти с длинными седыми волосами, добрым, открытым лицом и спокойными глазами, сияющими из-под кустистых бровей. Он тепло меня приветствовал и предложил пешком отправиться к нему, и, пока мы совершали неспешную прогулку, я не мог отделаться от мысли, что фраза "экономист-гуру" совершенно точно отражает внешность Шумахера.
Шумахер родился в Германии, но в конце второй мировой войны стал британским подданным. Он говорил с довольно изящным немецким акцентом и, хотя он знал, что я австриец, всю беседу вел на английском языке. Чуть позже, когда мы говорили о Германии, мы, естественно, переключились на немецкий ради нескольких выражений и коротких фраз, но после этих коротких экскурсов в родной язык мы всегда возобновляли беседу по-английски. Такое тонкое использование языка создало у нас с ним очень приятное чувство товарищества. Нам обоим не был чужд определенный германский стиль выражений, и в то же время мы разговаривали как граждане мира, вышедшие за рамки своей родной культуры.
Шумахер обитал в атмосфере идиллии. Дом в беспорядочном эдвардианском стиле был уютен и открыт со всех сторон. Пока мы сидели внизу за чаем, нас окружало буйство природы. Обширный сад был дик и великолепен. Деятельность насекомых и птиц оживляла цветущие деревья, вся экосистема, казалось, наслаждалась теплым весенним солнышком. Это был мирный оазис, где мир все еще казался единым. Шумахер с огромным энтузиазмом рассказывал про свой сад. Многие годы посвятил он изготовлению компоста и экспериментам с различными органическими технологиями садоводства. Я понял, что в этом заключается его подход к экологии -практический подход, коренящийся в опыте, который он смог интегрировать во всеобъемлющую философию жизни посредством теоретического анализа.
После чая мы прошли в кабинет Шумахера, чтобы поговорить предметно. Я начал беседу, изложив основную идею моей новой книги примерно теми же словами, что и Р.Д. Лэйнгу несколько дней спустя. Я начал с замечания, что социальные институты неспособны решить основные проблемы нашего времени, потому что они придерживаются концепций устаревшего взгляда на мир, механистического взгляда науки XVII века. Естественные науки, так же как и гуманитарные и социальные, смоделированы по принципу классической ньютоновской физики, и ограничения ньютоно-картезианского мировоззрения очевидны сейчас во многих областях глобального кризиса. "В то время как ньютоновская модель все еще является доминирующей парадигмой в наших академических учреждениях и в большей части общества, - продолжал я, - физики уже пошли дальше этого". Я описал новое мировоззрение, которое по моему мнению, порождено новой физикой - с ее акцентом на взаимосвязанность, взаимозависимость, динамические модели и постоянное изменение и трансформацию - и выразил надежду, что другие науки в конце концов вынуждены будут изменить лежащую в их основе философию с тем, чтобы соответствовать этому новому видению реальности. Я утверждал, что такие радикальные изменения составляют также единственный путь решения насущных экономических, социальных и экологических проблем.
Я очень аккуратно и полно изложил свой тезис и, когда я закон чил, ожидал, что Шумахер согласится со мной по основным вопро сам. Он выражал подобные взгляды в своей книге, и я был убеж ден, что он поможет мне сформулировать мой тезис более конк ретно. Шумахер взглянул на меня дружелюбным взглядом и медлен но сказал: "Мы должны быть очень осторожны, чтобы избежать прямого столкновения". Я был ошеломлен его замечанием. Увидев мой смущенный взгляд, он улыбнулся. "Я одобряю ваш призыв к культурной трансформации, - сказал он. - Примерно то же я часто говорил себе.
Некая эпоха движется к завершению; необходимы фундаментальные перемены. Но я не думаю, что физика может быть нашим проводни ком в этом деле". Шумахер продолжал, указывая на разницу между тем, что он назвал "наукой для понимания", и "манипулятивной наукой". Он пояснил, что первую раньше часто называл муд ростью. Ее цель - просвещение и освобождение человека, в то время как цель второй -власть. Во время научной революции XVII века, как считает Шумахер, цель науки сместилась от мудрости к власти. "Знание - сила", - сказал он, цитируя Френсиса Бэкона. Он отметил, что начиная с тех самых времен термин "наука" прочно закрепился за манипу лятивной наукой. "Постепенное устранение мудрости превратило быстрое накопление знаний в наиболее серьезную угрозу, - зая вил Шумахер. - Западная цивилизация зиждется на том философс-
ком заблуждении, что манипулятивная наука несет истину. Физика явилась причиной этой ошибки, физика же ее и увековечила. Физика ввергла нас в ту путаницу, в которой мы сегодня находимся. Великий космос представлялся ничем иным, как нагромождением частиц без цели или значения, и последствия этого материалистического подхода чувствуются везде. Наука имеет, в основном, дело со знанием, которое полезно для манипуляций, а манипуляции с природой почти неизбежно приводят к манипуляциям с людьми".
"Нет, - заключил Шумахер с печальной улыбкой. - Я не верю, что физика может помочь нам в решении наших сегодняшних проб лем". Я был глубоко поражен страстными доводами Шумахера.
Впервые я услышал о роли Бэкона в смещении цели науки от муд рости к манипуляции. Несколько месяцев спустя мне встретился подробный феминистский анализ этой драматической метафоры, а факт присвоения учеными функций управления стал одной из главных тем в моих беседах с Лэйнгом. Тем не менее, в тот момент, когда я сидел напротив Фрица Шумахера в его кабинете в Катерхэме, я не придавал большого внимания его высказываниям. Я только очень глубоко почувствовал, что наукой можно заниматься очень по-разному, что физика, в частности, может быть "духовным путем", что я и утверждал во вступительной главе к "Дао физики".
Защищая свою точку зрения, я указал Шумахеру, что физики сегодня больше не верят в то, что они имеют дело с абсолютной истиной.
"Мы стали более сдержанными в своих подходах, - пояснил я. - Мы знаем, что, чтобы мы ни говорили о природе, все это будет выражено в терминах ограниченных и приблизительных моделей, и частью этого нового понимания является признание того, что новая физика - это всего лишь часть нового видения реальности, которое сейчас появляется во многих областях.
Я закончил свою мысль соображением, что физики, тем не менее, могут быть все же полезными для других ученых, которые часто сопротивляются восприятию целостной экологической концепции из-за страха ненаучности. Новейшие исследования в области физики могут убедить таких ученых, что такой подход отнюдь не является ненаучным. Наоборот, он согласуется с самыми передовыми научными теориями физической реальности.
Шумахер возразил, что, хотя он и признает пользу акцента на взаимосвязанность и динамическое мышление в новой физике, но он не видит места категории качества в науке, построенной на математических моделях. "Само понятие математической модели сомнительно, - настаивал он. - Ценой за построение такого рода моделей является потеря качества, того, что имеет первостепенное значение".
Три года спустя, в Сарагоссе, подобный же аргумент лег в основу страстного выступления Лэйнга за новую физику. К тому времени я уже впитал в себя идеи Бэйтсона, Грофа и других ученых, которые глубоко проанализировали роль качества, опыта и сознательности в современной науке. Поэтому я был не в силах дать обоснованный ответ на критику Лэйнга. В моих же беседах с Шумахером у меня намечались лишь элементы такого ответа.
Я указал на то, что количественные подсчеты, контроль и манипулирование, представляют лишь один из аспектов современной науки. Я настаивал, что другим ее менее важным аспектом является оценка моделей. Новая физика, в частности, уходит от принципа изолированных структур в сторону моделирования взаимных связей. "Этот принцип моделирования взаимосвязанности, - рассуждал я, - кажется, как-то приближается к идее качества. И мне кажется, что наука, имеющая дело исключительно с системами взаимозависимых динамических моделей, еще более близка к тому, что вы называете "наукой для познания".
Шумахер ответил мне не сразу. Казалось, он на некоторое время ушел в свои размышления, и наконец взглянул на меня с доброй улыбкой.
"Знаете, - сказал он, - у нас в семье есть физик, и у меня с ним было много подобных бесед". Я ожидал услышать о каком-нибудь племяннике или кузене, который изучал физику, но до того, как я успел сделать вежливое замечание по этому поводу, Шумахер поразил меня, назвав имя моего кумира: "Вернер Гейзенберг. Он женат на моей сестре". Я совершенно не подозревал о близких семейных узах между этими двумя незаурядными и влиятельными мыслителями. Я рассказал Шумахеру, как сильно повлиял на меня Гейзенберг, и вспомнил наши встречи и беседы с ним в предыдущие годы.
Тогда Шумахер стал объяснять мне суть своих расхождений с Гейзенбергом и выразил не согласие с моей позицией. "Ту поддержку, которая нам нужна для решения проблем сегодняшнего дня, нельзя найти в науке, - начал он. - Физика не несет никакого философского заряда, потому что не в силах обеспечить верхний и нижний уровень личности качественным познанием. С утверждением Эйнштейна, что все относительно, из науки исчезло вертикальное измерение, а вместе с ним какая-либо необходимость в абсолютных категориях добра и зла".
Затем началась долгая беседа. Шумахер поведал о своей вере в фундаментальный иерархический порядок, включающий четыре уровня бытия: минерал, растение, животное, человек; с соответствующими характерными элементами: материя, жизнь, сознание, самоосознание. Каждый из этих уровней обладает не только своим характерным элементом, но так же и элементами всех нижних уровней. Это, конечно, древняя идея о Великой цепочке бытия, пересказанная Шумахером современным языком и с незаурядным изяществом. Тем не менее, он утверждал, что существование этих элементов остается необъяснимой и неразгаданной тайной и что различие между ними представляют собой фундаментальные скачки по вертикали, "онтологические прерывистости", как он их определил. "Вот почему физика не может нести философского заряда, - повторил он. - Она не трактует целое; она имеет дело только с низшим уровнем".
Здесь действительно крылось принципиальное различие в наших взглядах на реальность. И хотя я согласился с тем, что физика ограничена определенным уровнем изучаемых явлений, я не видел абсолютной разницы между различными уровнями. Я возражал, говоря, что эти уровни характерны, в основном, различной степенью сложности и не являются изолированными, но взаимосвязаны и взаимозависимы. Более того, я заметил, следуя моим учителям Гейзенбергу и Чу, что способ, посредством которого мы делим реальность на объекты, уровни или другие сущности, во многом зависит от наших методов наблюдения. То, что мы видим, зависит от того, как мы смотрим; модели материи отражают модели нашего мышления.
Я заключил мои возражения выразив надежду, что наука будущего будет способна иметь дело с полным диапазоном природных явлений, используя набор разных, но взаимосостоятельных концепций для описания различных аспектов и уровней реальности. Но во время моей беседы в мае 1977 года я не мог подкрепить мое убеждение конкретными примерами. В частности, тогда я не знал о возникающей теории живых самоорганизующихся систем, которая стремится к единому описанию жизни, разума и материи. Однако, я изложил Шумахеру свою точку зрения достаточно хорошо для того, чтобы не вызвать последующих возражений. Мы спорили о принципиальных различиях в наших философских подходах, причем каждый из нас уважал точку зрения другого.
Экономика, экология и политика С этого момента характер нашего диалога переменился. Довольно напряженная дискуссия превратилась в гораздо более спокойную беседу, в которой Шумахеру, по большей части, отводилась роль учителя и рассказчика, в то время как я внимательно слушал и поддерживал разговор, изредка вставляя короткие вопросы и реплики. Во время нашей беседы в кабинет Шумахера часто заходили его дети. Помню, я был очень смущен всеми этими сыновьями и дочерьми, некоторые из них принадлежали, казалось, совершенно другому поколению. У меня как-то не укладывалось в голове, что автор книги "Малое прекрасно" может иметь такую большую семью. Позже я узнал, что Шумахер был женат дважды и от каждого брака имел четырех детей.
За время нашей дискуссии о роли физики и о природе науки мне стало ясно, что разница в наших подходах была слишком существенна, чтобы я смог просить Шумахера принять участие в проекте моей книги в качестве эксперта. Однако в этот день я искренне желал научиться у него как можно большему, поэтому я вовлек его в длинный разговор по поводу экономики, экологии и политики.
Я спросил его, видит ли он новую концептуальную систему, которая помогла бы нам решить наши экономические проблемы. "Нет, - ответил он без колебания. - Нам нужна полностью обновленная система мышления, но сегодня еще нет приемлемых экономических моделей. В министерстве угольной промышленности мы убеждались в этом снова и снова. Мы должны были больше полагаться на опыт, а не на понимание. Из-за ограниченности и фрагментарности наших знаний, - продолжал Шумахер с воодушевлением, - нам пришлось продвигаться маленькими шажками. Нам нужно было освободить место для не-знания*: сделай маленький шаг, дождись обратной связи и иди дальше. (* Это слово, придуманное Шумахером, обозначает "невежество" (прямой перевод немецкого Nichtwissen). Понимаете, в маленьком есть мудрость". Шумахер утверждал, что, по его мнению, величайшая опасность возникает из-за безжалостного применения частичного знания в широких масштабах, и он сослался на ядерную энергию, как наиболее опасный пример такого бездумного применения. Он подчеркнул значение соответствующих технологий, которые служили бы людям, а не губили их. Шумахер утверждал, что это особенно важно для стран третьего мира, где наиболее приемлемой формой часто является, как он называл, "промежуточная технология".
"Что представляет собой промежуточная технология?" - спросил я. "Промежуточная технология - это просто указание пальцем на луну, - сказал с улыбкой Шумахер, используя широко известное буддийское выражение. - Луна сама по себе не может быть полностью описана, но в некоторых специфических ситуациях на нее можно указать".
Для примера Шумахер рассказал мне историю о том, как он помог жителям одной индийской деревни изготовить стальные ободы для телег.
"Чтобы иметь эффективные телеги, нужно оснащать колеса стальными ободами, - начал он рассказ. - Наши прадеды в небольших количествах гнули сталь довольно качественно, но мы забыли, как это делается без помощи огромных машин где-нибудь в Шефилде. Так как же это делали наши прадеды?" "У них был самый быстроходный инструмент, - продолжал Шумахер взволнованно. - Мы нашли такой инструмент в одной французской деревне. Он блестяще задуман, но очень неуклюже изготовлен. Мы принесли его в колледж сельскохозяйственной техники и сказали: "Давайте, ребята, покажите, на что вы способны!" В результате появился инструмент на том же принципе, но улучшенный средствами современной технологии. Он стоит пять фунтов, может быть изготовлен деревенским кузнецом, не требует электричества, и пользоваться им может любой. Вот что такое промежуточная технология".
Чем больше я слушал Шумахера, тем яснее я осознавал, что он не столько человек великих концептуальных разработок, сколько человек мудрости и действия. Он пришел к простой системе ценностей и принципов и сумел применить ее во многих тривиальных ситуациях для решения множества экономических и технологических проблем. Секрет его огромной популярности лежит в том заряде оптимизма и надежды, который он несет людям. Он убежден, что самые необходимые вещи можно делать просто и очень эффективно, в малых масштабах, с очень небольшим начальным капиталом, и не чиня насилия над окружающей средой. На примере сотен успешных применений своих принципов он все больше убеждался в том, что его "экономика, уважающая людей" и "его технология с человеческим лицом" могут быть осуществлены обычными людьми, что действовать можно и нужно уже сейчас.
В нашей беседе Шумахер часто возвращался к осознанию взаимосвязи всех явлений и огромной сложности путей развития природы и процессов, в которые мы все включены. Мы достигли полного согласия в вопросе этого экологического осознания. Мы также разделили надежду, что принцип дополнительности - динамическое единство противоположностей - необходим для понимания жизни. Шумахер выразил это так: "Вся драма экономической жизни и, конечно, жизни вообще, заключается в том, что она постоянно требует примирения противоположностей". Он проиллюстрировал это положение с помощью универсальной пары противоположностей, просматриваемой во всех экологических циклах: рост и упадок. Он назвал это "лучшим признаком жизни".
Шумахер указал, что в социальной и политической жизни также существуют подобные проблемы противоположностей, которые не могут быть разрешены, но могут быть преодолены мудростью. "Сообществам нужны стабильность и перемены, - утверждал он, - порядок и свобода, традиция и новшества, планирование и невмешательство. Наше здоровье и счастье постоянно зависят от одновременного преследования нескольких взаимно противоположных целей".
В завершении нашей беседы я спросил Шумахера, не доводилось ли ему встречать политиков, которые ценили бы его взгляды. Он сказал мне, что невежество европейских политиков устрашает, и я почувствовал, что он особенно остро ощущает недостаток признания в своей родной Германии. "Даже политики самого высокого ранга удручающе невежественны, -жаловался он. - Это тот случай, когда слепой ведет слепого".
"А как насчет Соединенных Штатов?" - поинтересовался я. Шумахер полагал, что там ситуация более обнадеживающая. Недавно он в течение шести недель ездил по США и везде его встречали воодушевленные толпы людей. Он сказал, что во время этого турне он также встречался с несколькими политиками и нашел у них больше понимания, чем в Европе.
Кульминацией этих встреч явился прием в Белом доме, куда он был приглашен Джимми Картером, о котором Шумахер говорил с восхищением. Президент Картер, казалось, искренне заинтересовался идеями Шумахера и был готов учиться у него. Более того, мне показалось по тому, как Шумахер говорил о Картере, что у этих двух людей замечательные взаимоотношения и они искренне общаются на разных уровнях.
Когда я заметил, что, по-моему, американский политик Джерри Браун наиболее открытый навстречу экологическому сознанию и целостному мышлению вообще, Шумахер согласился. Он сказал мне, что высоко ценит живой и созидательный ум Брауна, и мне показалось, что он ему очень симпатизирует. "Действительно, - подтвердил Шумахер, когда я сказал ему о своем впечатлении. - Понимаете, Джерри Брауну столько же лет, сколько и моему старшему сыну. Я питаю к нему отцовские чувства".
Перед тем, как проводить меня на станцию, Шумахер провел меня к своему прекрасному неукротимому саду, постоянно возвращаясь к, очевидно, своей любимой теме, органическому садоводству. С великой страстью говорил он о посадке деревьев, как о самом эффективном шаге, который можно сделать для решения проблемы голода. "Видите ли, деревья выращивать гораздо легче, чем посевы, - объяснил он. - Они содержат обитателей различных видов, они вырабатывают жизненно необходимый кислород и кормят животных и людей".
"А знаете ли Вы, что на деревьях можно выращивать бобы и орехи с высоким содержанием протеина?" - взволнованно спросил Шумахер. Он рассказал мне, что недавно посадил несколько дюжин таких деревьев, вырабатывающих протеин, и пытается распространить свой опыт по всей Британии.
Мой визит подходил к концу, и я поблагодарил Шумахера за такой насыщенный и воодушевленный день. "Я весьма польщен, - ответил он любезно, и после задумчивой паузы добавил с доброй улыбкой, - знаете, наши подходы отличаются, но мы едины в основных идеях".
Пока мы шли к станции, я упомянул, что жил в Лондоне четыре года, и у меня в Англии все еще осталось много друзей. Я сказал Шумахеру, что отсутствовал более двух лет, и был более всего поражен разительным контрастом между сдержанными статьями о британской экономике, которые я читал в газетах, и оптимистическим, жизнерадостным настроением моих друзей в Лондоне и других районах страны. "Вы правы, - согласился Шумахер. - Люди в Англии живут в новой системе ценностей. Они меньше работают и лучше живут, но наши промышленные боссы этого еще не поняли".
"Работайте меньше и живите лучше!" - это были последние запомнившиеся мне слова Шумахера, сказанные им на станции Катерхэма. Он сделал ударение на этой фразе, как будто в ней было для меня что-то очень важное. Четыре месяца спустя я был поражен, узнав о смерти Шумахера, очевидно от сердечного приступа, во время лекций в Швейцарии.
Его предостережение - "работайте меньше и живите лучше!" - приняло зловещий смысл. Возможно, оно, в большей степени было обращено к нему самому, чем ко мне. Тем не менее, когда несколько лет спустя график моих лекций стал излишне плотным, я часто задумывался над последними словами доброго мудреца из Катерхэма. Эти воспоминания очень помогли мне в борьбе за разумное сочетание моих профессиональных обязанностей с обычным наслаждением жизнью.
Раздумья о Шумахере
На обратном пути в Лондон я постарался осмыслить свою беседу с Фрицем Шумахером. Как и я ожидал, прочитав его книгу, он оказался блестящим мыслителем с глобальной перспективой и созидательным пытливым умом. Однако гораздо важнее то, что я был глубоко поражен его мудростью, его свободной спонтанностью, его спокойным оптимизмом и добрым юмором. За два месяца до визита в Катерхэм, во время беседы со Стэном Грофом, я понял одну важную вещь. Я увидел фундаментальную связь между экологическим сознанием и духовностью. Проведя несколько часов с Шумахером, я понял, что он дал реальное воплощение этой связи. Хотя в нашей беседе мы не говорили о религии, я несомненно почувствовал, что взгляд Шумахера на жизнь - это взгляд глубоко духовного человека.
Но, не идеализируя мое восхищение Шумахером, я также ощутил значительную разницу в наших взглядах. Вспоминая нашу дискуссию о природе науки, я пришел к выводу, что эти разногласия коренятся в вере Шумахера в фундаментальный иерархический порядок, в то, что он называл "вертикальным измерением". Моя философия природы была сформирована под влиянием "сетевого" мышления Чу и в дальнейшем была усовершенствована научным монизмом Бэйтсона. На меня также сильно повлияла неиерархическая концепция буддийской и даосской философии. С другой, стороны Шумахер разработал довольно жесткую, почти схоластическую, философскую систему. Я был крайне удивлен этим. Я приехал в Катерхэм, чтобы встретиться с буддийским экономистом. Вместо этого я оказался втянутым в дискуссию с традиционным христианским гуманистом.