Переходная и рыночная экономика заметно отличаются именно экзогенной и эндогенной институциональной средой.

Рассмотрим эти различия на примере системы разграничения и защиты прав собственности в переходной России.

1. Неполнота существующих пучков прав собственности (от­сутствие частной собственности на землю). В результате опреде­ленные виды трансакций принимают «нерыночное» содержание (например, залоговые операции) и не настолько эффективны, как в рыночной экономике.

2. «Плохая» спецификация прав собственности создает ус­ловия для возникновения «трагедии общедоступности»: доступ к ценным ресурсам открыт одновременно множеству агентов, вступающих в конкуренцию за их использование. Это ведет к сверхэксплуатации ресурсов и подрывает стимулы к инвестиро­ванию в них. Однако сверхэксплуатация — всего лишь частный случай более общей тенденции экономических агентов к пере­воду ресурсов из ситуации неисключительного (общего) доступа в ситуацию индивидуального (исключительного) доступа. Для переходной экономики важнее другая ее форма, а именно пе­рекачка активов и денежных потоков предприятий в карманы менеджеров, чиновников, новых коммерческих структур и т.д. В России этот процесс шел с наибольшей интенсивностью в период так называемой «спонтанной приватизации». Но он не прекратился и после того, как приватизация приняла более упорядоченные, институционализированные формы.

3. Ненадежная защита прав собственности и заключенных контрактов, что приводит к низкой контрактной дисциплине. Достаточно вспомнить о масштабах кризиса неплатежей. Низкая эффективность официальных механизмов защиты контрактов и прав собственности заставляет экономических агентов вступать в сделки по преимуществу с традиционными, «проверенными» партнерами, что значительно сокращает объем осуществляемых трансакций.

4. Отсутствие эффективной бюрократии, многочисленные «дыры» и противоречия в законодательстве и административных регламентациях, практически отсутствующий контроль обще­ства за чиновничеством — все это создает благодатную почву для деятельности, ориентированной на извлечение бюрокра­тической ренты. Чиновники на всех уровнях государственной иерархии получают в свое распоряжение широкие полномочия по фактическому распределению и перераспределению прав собственности. Это способствует тому, что подавляющее боль­шинство экономических агентов устанавливают контакты со «своими» чиновниками, способствуя институционализации процесса выплаты и получения бюрократической ренты.

В результате таких связей экономические агенты получают доступ к монопольным правам, льготам, определенным приви­легиям и т.п., а также противодействуют получению этих «благ» другими экономическими агентами. По существу, в переходной экономике складывается мощный рынок по торговле админис­тративными запретами и разрешениями.

5. Наконец, вся система прав собственности в переходной экономике остается чрезвычайно нестабильной. Отсутствуют надежные гарантии от новых широкомасштабных переделов собственности (так, в российскую Государственную думу ре­гулярно вбрасываются разного рода национализаторские и конфискационные законопроекты). Но чем менее стабильна общая правовая рамка экономики, тем краткосрочнее характер принимаемых экономическими агентами решений, тем менее привлекательной становится всякая деятельность, рассчитанная на длительную перспективу.

Можно возразить, что идеальной системы с абсолютно полным, однозначно определенным, надежно защищенным, стабильным и обладающим иммунитетом от погони за рентой набором прав собственности не существует и в развитой ры­ночной экономике, однако по всем перечисленным пунктам правовая рамка переходных экономик значительно уступает правовой рамке «зрелых» рыночных экономик.

2. Структурные реформы

Структурные преобразования экономической системы России предполагали решение двух глобальных, но взаимосвязанных задач. Первая заключалась в переводе значительного числа предприятий ВПК на выпуск товаров народного потребления, обновлении основных фондов большинства промышленных предприятий. Вторая — институциональная реформа. Решение обеих задач в комплексе позволило бы создать конкурентоспо­собные рынки.

Теоретически модель структурных преобразований можно описать следующим образом (рис. 41.1). Технологические рефор­мы в военно-промышленном комплексе предполагали, прежде всего, увеличение производства товаров народного потребления за счет сокращения доли военной продукции, а, следовательно, насыщение рынка недостающими товарами и восстановление баланса между спросом и предложением. Обновление большей части основных фондов должно способствовать увеличению ВВП и созданию долгосрочных тенденций для экономического роста экономики. Переход к рыночной экономике был связан с ликвидацией распределительной системы управления, которая сопровождалась как изменениями в правовой сфере (принятие законов, направленных на легализацию прав частной собствен­ности и части теневого сектора, создание институтов рыночной экономики, либерализацию производства и торговли, развитие малого и среднего бизнеса, создание рыночного налогового законодательства и т.д.), так и изменения в сфере производства (переход крыночной культуре производства). Вышеперечислен­ные мероприятия теоретически могли бы привести к созданию конкурентной экономики. Однако на практике все обстояло иначе.

Для большинства промышленных предприятий резкое из­менение среды функционирования стало катализатором про­явления ряда проблем, накопившихся в течение длительного периода устойчивого состояния хронического дефицита. Среди такого рода проблем — экстенсивный характер развития, ко­торый проявлялся в стремлении вовлечь в оборот все большее количество ресурсов, росте материало- и капиталоемкости про­дукции; пренебрежении к интересам потребителей в результате отсутствия спросовых ограничений; слабой восприимчивости к инновациям; низкой эффективности капитальных вложений.

	1. Техно­логические реформы
		2. Инс­титуцио­нальные реформы
		Рис.4.1. Модель структурных преобразований в переходный период

Кроме проблем, которые существовали раньше в латентном виде, во время трансформационного периода предприятия стол­кнулись с новыми, ранее неизвестными, в частности:

— либерализацией цен, приведшей к росту затрат, прежде всего, за счет увеличения в цене конечной продукции доли топлива и энергии;

— нарушением хозяйственных связей с поставщиками сырья, материалов и комплектующих;

— либерализацией внешнеэкономической деятельности, что открыло границы для более конкурентоспособной импортной продукции;

— потерей рынков Восточной и Центральной Европы и быв­ших союзных республик;

— утратой оборонных заказов и гарантированного сбыта продукции.

Действие этих и ряда других факторов привело к резкому сокращению платежеспособного спроса на традиционную, или профильную, продукцию большинства предприятий. Концен­трированным выражением этих проблем стало существование избыточного производственного потенциала как относительно текущего спроса, так и относительно возможностей реструкту­ризации.

В результате либерализации цен и внешней торговли цены на товары росли неравномерно. Продукция топливно-энерге­тического комплекса, конкурентоспособная на внешнем рынке, дорожала максимальными темпами; легкая промышленность испытывала жесткую конкуренцию со стороны импорта и на­ращивала цены медленнее других отраслей. Если расположить отрасли «в технологическую цепочку» по глубине переработки сырья, то окажется, что ресурсы практически всех отраслей до­рожали быстрее, чем выпуск. Это привело к снижению доходов предприятий, а, следовательно, последующих инвестиций в про­изводство, и сокращению объема выпускаемой продукции.

Как правило, в рыночной экономике снижение внутреннего производства компенсируется выигрышем во внешней торговле и результатами альтернативного использования высвободившихся ресурсов. В России полной компенсации не произошло из-за «коллективистской» природы фирм, не увольнявших ненужных работников, и из-за колоссальных трансформационных издер­жек. Когда же к 1995 г. структура цен стабилизировалась, то ока­залось, что сформировавшиеся нормы поведения неэффективны, экономика попала в систему институциональных ловушек.

По оценкам ряда экспертов (Вальтух К. К экспертизе «Основных направлений социально-экономи­ческой политики Правительства Российской Федерации на долгосрочную перспективу». — Новосибирск, 2000. — С. 4—7), износ основных фондов россий­ских предприятий в 2000 г. составлял 60-70 %, к 2003 г. массовое выбытие основных фондов — 25 %, а к 2006 г. — 50 %. В табл. 4.1 приводятся масштабы износа основных фондов российской промышленности, а также коэффициент обновления и коэффи­циент выбытия основных фондов за период с 1992 по 2000 гг.

Таблица 4.1 Состояние основных фондов в российской экономике. Источник: Госкомстат России. — 1992—2001 гг.   Годы Износ основных фондов, % от общей стоимости фондов - на конец года Коэффициент обновления (ввод в действие основ­ных фондов, % от общей сто­имости основных фондов на конец года, в сопостави­мых ценах) Коэффициент выбытия (ликви­дация основных фондов, % от об­щей стоимости основных фондов на начало года, в сопоставимых ценах) 46,8 2,8 2,8 49,3 1,8 1,2 47,9 1,5 1,4 47,9 1,3 1,3 40,9 1,2 1,1 51,5 1,0 1,5 53,6 0,9 1,5 55,6 1,0 1,5 61,4 2,1 1,5

Таким образом, инвестиционная проблема стала актуальной практически для всех предприятий российской экономики.

3. Инвестиционные процессы

Среди основных причин спада производства в России в 1992—1999 гг. эксперты выделяют, прежде всего, резкое сокра­щение инвестиционного спроса (на 84 % за 8 лет) и снижение предложения в менее конкурентоспособных секторах в резуль­тате либерализации экономики. Последний эффект не был ком­пенсирован ростом предложения в более конкурентоспособных секторах вследствие крайне слабого перемещения ресурсов между отраслями и сокращения инвестиций.

Поскольку сокращение инвестиционного спроса внесло большой вклад в общее падение производства, рассмотрим подробнее его характер и причины. Глубокий инвестиционный спад охватил практически все отрасли (исключение составляют нефтепереработка и в последние годы связь). Данные подтверж­даются приведенными в табл. 4.2 цифрами спада в строительс­тве (самом большом среди секторов) и машиностроении.

Таблица 4.2. Изменение физического объема инвестиций по секторам

								Всего за 1992- 1998
Всего	-39.7	-11.9	-24.3	-10.1	-18.1	-5.0	-6.7	-74
Промыш­ ленность	-30.7	-19.3	-35.3	-9.7	-13.3	-1.9	-14.4	-76
Электро­ энергетика	4.7	-7.3	-32.7	5.1	-5.0	19.5	-16.4	-35
Топливная	-11.7	-17.1	-34.8	-7.2	-14.6	-1.3	-24.7	-72
- нефтедо­быча	-10.1	-23.7	-41.8	-10.7	-24.5	6.0	-17.3	-76
- нефтепе­реработка	14.3	143.9	-14.3	-9.8	-31.3	-26.4	18.7
- газовая	-24.0	-6.5	-7.5	9.2	10.2	-7.6	-45.3	-60
- угольная	-10.0	-22.1	-38.9	-8.5	-14.4	-3.0	-32.8	-78
Черная ме­таллургия	-12.9	-18.3	-41.7	-3.9	-23.8	-14.2	4.5	-73
Цветная металлур­гия	-17.3	-18.6	-34.5	-19.3	-31.4	10.7	-18.1	-78
Химичес­кая	-21.1	-35.2	-40.1	-8.3	-13.9	-4.6	-8.7	-79
Машино­строение	-58.5	-20.6	-43.2	-28.6	6.9	-21.6	-9.6	-90
Промыш­ ленность строймате­ риалов	-44.6	-48.7	-11.6	-19.2	-35.5	-18.9	-32.8	-93

								Всего за 1992- 1998
Легкая	-47.9	-37.6	-46.7	-47.8	-22.7	-30.7	-7.7	-96
Пищевая	-52.9	5.0	-33.2	-14.6	-12.5	-1.1	21.2	-70
Сельское хозяйство	-65.3	-37.8	-50.3	-40.3	-32.0	-17.1	-16.0	-97
Строитель­ ство	-65.0	-23.8	2.2	-32.6	12.7	-6.2	-9.2	-82
Транспорт	-42.0	9.1	-16.7	-0.3	-15.7	9.0	-16.8	-60
Связь	-66.7	-10.3	11.2	17.0	15.0	28.1	13.5	-35
Торговля и обществ, питание	-64.3	-23.1	48.8	12.0	-4.6	-0.2	14.0	-50
Жилищное строитель­ ство	-24.4	-6.8	-17.7	-4.2	-27.4	-22.0	-4.8	-70

Инвестиционный спад был обусловлен комплексом причин, среди которых выделим следующие: сокращение государствен­ных капиталовложений, затянувшаяся высокая инфляция, вы­теснение инвестиций государственными заимствованиями.

Однако при всей важности этих макроэкономических и структурных факторов, основную роль в сохранении интен­сивного оттока капитала играли институциональные факторы: политическая нестабильность, незащищенность прав собс­твенности и контрактных прав. К ним добавлялись размытый, переходный характер собственности и слабость механизмов контроля собственников за финансовыми потоками.

Известно, что инвестиционные решения, по своей приро­де носящие долгосрочный необратимый характер, особенно чувствительны ко всем видам нестабильности. Проведенные исследования показывают, что уровень инвестиций имеет силь­ную отрицательную связь со всеми видами неопределенности: нестабильностью политического режима, распространеннос­тью политического насилия, нестабильностью экономической среды, незащищенностью прав собственности и контрактных прав. Наиболее сильная зависимость (в порядке убывания зна­чимости) от следующих факторов:

— вариация отклонений валютного курса от долгосрочного тренда;

— революции и перевороты;

— низкий уровень правопорядка (в широком понимании — как склонности разрешать конфликты в рамках законных про­цедур);

— коррупция; ,

— изменения конституции;

— вариация отклонения обменного курса черного рынка от официального курса;

— военные потери;

— политические казни;

— терроризм;

— насильственные общественные изменения;

— вероятность прихода к власти оппозиции.

Очевидно, что из 11 факторов нестабильности 9 (за исклю­чением шестого и восьмого) все последние годы имели место в России. К ним добавлялись еще два, едвали не главных фактора: размытый, переходный характер прав собственности и крайняя слабость (если не отсутствие) механизмов контроля собственни­ков (в том числе государства) за финансовыми потоками.

Отсутствие эффективных стратегических собственников и сохранение опасности передела собственности приводят к доминированию в экономическом поведении краткосрочных решений, а нечеткое разделение прав между собственниками и менеджерами — к тому, что потенциальные инвестиционные ресурсы расхищаются управляющими и прячутся на зарубежных счетах.

Таблица 4.2. Доля инвестиций (в основной капитал) в ВВП России в 1990-2001 гг.

Период	ВВП, номи­ нальный	Инвести­ ции	Доля инвестиций в основной капитал,%	ВВП	Инвести­ ции
(млрд руб., в ценах соответств. лет)	В сопоставимых ценах 2000=100
	644,2	249,1	38,7	148,8	384,5

Период	ВВП, номи­ нальный	Инвести­ ции	Доля инвестиций в основной капитал, %	ВВП	Инвести­ ции
(млрд руб., в ценах соответств. лет)	В сопоставимых ценах 2000=100
	1398,5	210,5	15,0	141,3	326,0
	19005,5	2670,0	14,0	120,8	196,6
	171509,5	27125,0	15,8	110,3	173,6
	610745,2	108810,0	17,8	96,3	131,4
	1585025,8	266974,0	16,8	92,4	118,1
	2200225,3	375958,0	17,1	89,0	96,7
	2585940,7	408797,0	15,8	90,3	91,9
	2696,4	402,4	14,9	85,4	80,9
	4545,0	659,3	14,5	90,9	85,2
	7063,4	1171,5	16,5	100,0	100,0
	9041,0	1599,0	17,7	105,0	108,7
	10863,4	1758,7	16,1	109,6	112,8

Источник: Рассчитано на основе данных, приведенных в Ста­тистических приложениях к «Экономико-политическая ситуация в России» за 2000—2001 гг. — М. : Институт Экономики переход­ного периода. — 2000—2001. — Таблица 1. Обзор экономической политики в России за 2002 г. — М. : ТЕИС, 2003. — Таб. 1, 11. — С. 468, 478.

Анализируя динамику инвестиционных процессов в России, нельзя не заметить общей черты: как в 1997 г., так и в первом полугодии 1999 г. инвестиции в основной капитал продолжали сокращаться. Устойчивость проблемы говорит о том, что при­чины, препятствующие ее решению, носят долгосрочный и, что представляется важным, системный характер.

После августовского кризиса 1998 г. приток прямых инвес­тиций в 1999 г. по сравнению с 1998 г. увеличился с 1509 млн до 2429 млн долл., или в 1,6 раза¹. Данный факт указывает на то, что девальвация национальной валюты оказалась выгодной для потенциальных инвесторов.

Объем инвестиций в основной капитал в 2000 г. превзошел и показатели 1997 г., и 1998 г. — соответственно на 9 и 24 %. Од­нако резко выраженная концентрация инвестиций в основной капитал в весьма ограниченном числе отраслей хозяйства и промышленности, а также продолжающийся в крупных размерах отток капитала из страны при слабом притоке иностранного капитала свидетельствуют о том, что кардинального улучше­ния инвестиционного процесса в экономике России в 2000 г. не произошло.

По состоянию на 1 января 2001 г. накопленный иностранный капитал в нефинансовом секторе российской экономики составил около 32 млрд долл. При этом общий объем иностранных инвес­тиций, поступивших в 2000 г., составил почти 11 млрд долл., что на 15% выше аналогичного показателя за 1999 г.

Основная часть иностранных вложений в российскую эко­номику (60 %) приходится на прочие инвестиции, которые формируются в основном за счет торговых кредитов, кредитов правительств иностранных государств под гарантии Правительс­тва РФ и кредитов, полученных от международных финансовых организаций — Мирового банка, Международного валютного фонда, Европейского банка реконструкции и развития. В январе 2001 г. руководство Всемирного банка сообщило о повышении кредитного лимита России. В случае успешного развития в России экономических реформ данная сумма может быть уве- личенадо 1 млрддолл. Фонд кредитования российского малого бизнеса, управляемый ЕБРР, за 1994—2000 гг. выделил свыше 32 тыс. займов на общую сумму около 400 млн долл.

Однако прочие инвестиции в силу своего краткосрочного характера создают все условия для массового бегства капита­ла из России, что, в свою очередь, не может не сказаться на развитии экономики. По различным оценкам, объем вывоза капитала за 1992-1998 гг. колеблется в диапазоне от 40 млрд до 400 млрд долл.

Во многом проблема сокращения до минимума инвестиций объясняется отсутствием на начальном этапе преобразований, а впоследствии — несовершенством системы финансовых ин­ститутов, о которой речь пойдет далее.

4. Финансовые институты

Финансовая система является важнейшим элементом эко­номической системы. Классическим стало сравнение роли финансовой системы в экономике с ролью, которую выполняет кровеносная система в человеческом организме. Если крове­носная система хорошо работает и кровь вовремя и равномерно поступает во все органы человека, то весь организм нормально функционирует и человек работоспособен. Если происходит закупорка сосудов и кровь перестает поступать в отдельные органы, то это проводит к тому, что весь организм заболевает и человек не способен выполнять никакую работу. Так и финан­совая система: пока финансовые потоки работают, экономика функционирует стабильно, если происходит сбой одного из элементов финансовой системы, то наступает кризис и система в целом перестает выполнять свои основные функции.

Основными элементами финансовой системы являются цент­ральный банк, коммерческие банки, некоммерческие кредитные учреждения. Успешное развитие финансовой системы требует наличия жизнеспособных рыночных институтов: кредитования, банковского надзора и, наконец, доверия как между банками, так и клиентов к банкам.

Трансформационные реформы, проводимые в России с нача­ла 1990-х гг., предполагали создание заново банковской системы, поскольку прежняя банковская система, представленная пятью банками — Госбанком, Промстройбанком, Агропромбанком, Жилсоцбанком и Сбербанком — никак не могла вписаться в новые рыночные отношения.

В первой половине 1990-х гг. были заложены основы для рыночной банковской системы: создан Центральный банк и довольно многочисленная сеть коммерческих банков. По оцен­кам Всемирного банка, которые во многом влияют на принятие решений о выдачи кредитов, в России в середине 1990-х гг. сформировалась рыночная банковская система. Такие выводы были сделаны на основе анализа деятельности ЦБ, его основных функций и информации о количестве коммерческих банков в нашей стране. Однако эта оценка опиралась на статистические данные и не учитывала институциональных особенностей функ­ционирования российской банковской системы.

Появление большого числа коммерческих банков еще не является свидетельством эффективно функционирующей бан­ковской системы. Основные функции, которые выполняют коммерческие банки в рыночной экономике, можно свести к двум: 1) привлечение сбережений населения и 2) превращение этих сбережений в инвестиции. Проблемы, связанные с невы­полнением этих функций российскими банками, носят больше институциональный характер.

В рыночной экономике величина сбережений определяется уровнем дохода (чем больше доход, тем больше предельная склонность к сбережению) и уровнем процентной ставки (чем больше процентная ставка, тем больше объем сбережений).

В командной экономике величина сбережений ограни­чивалась: во-первых, низким процентом по вкладам — 3 % (поскольку единственным банком, работающим с населением в СССР был Сберегательный банк, то он являлся единствен­ным монополистом, привлекающим сбережения населения и определяющим проценты по вкладам) и во-вторых, боязнью населения официально декларировать свои доходы, поскольку большая часть сбережений зарабатывалась в теневом секторе экономики.

В переходной экономике величина сбережений, мобилизу­емых банковской системой, определяется во многом развитостью такого института, как доверие населения, в том числе и к существующим финансовым институтам.

Несмотря на свою неэкономическую, а больше социальную природу, степень развития института доверия является одним из определяющих факторов успеха проводимых реформ, в час­тности, по преобразованию финансовой системы.

Доверие населения РФ было подорвано в результате ряда денежных реформ в конца 1980-х — начала 1990-х гг., которые проводились очень быстро, вразрез с обещаниями государствен­ных чиновников на самых высоких уровнях власти.

Неразвитость института доверия, как правило, приводит к тому, что склонность к сбережениям реализуется каждым инди­видуально, главным образом в форме накопления иностранной валюты, недвижимости и других неликвидных форм, не акку­мулируемых банковскими учреждениями.

В условиях неэффективной банковской системы возникает своеобразная проблема дефицита сбережений. Дефицит сбе­режений связан с тем, что уровень сбережений, доступных для промышленности, гораздо меньше, чем объем инвестиций, необходимых для развития производства.

По утверждению ряда экономистов, объем внутренних сбережений в стране достаточен для обеспечения трехкратного роста инвестиций. Так, например, совокупные сбережения в 1999 г. составляли 31,4 % ВВП, а инвестиции — 14,5 %, то есть в два раза меньше. Если сложить остатки средств на корреспон­дентских счетах кредитных организаций — около 80 млрд руб., денежные средства на руках граждан — 50 млрд руб. и ежегодно вывозимый за границу капитал — 20 млрд руб., то можно посчи­тать, что имеющийся в российской экономике инвестиционный потенциал задействован менее чем на одну треть.

Функция банков — кредитование предприятий — оказалась невыполнимой из-за обострившейся проблемы «принципал — агент» — менеджеры защищали свою власть, не допуская банки к управлению предприятиями, даже когда они оказывались в числе крупных акционеров — в результате банки были лишены доступа к контролю за расходованием кредитов. Таким образом, банки не решались кредитовать бесконтрольные предприятия, а быстрое развитие валютного рынка и рынка государственных облигаций обеспечило им больший доход. Банковская система оказалась в институциональной ловушке бурного, но не эффективного роста.

В основе нестабильности банковской системы лежат непла­тежи в межбанковском секторе, когда банки не дают друг другу кредиты и не платят вкладчикам. Эта нестабильность отражает некоторые институциональные слабости.

Таким образом, развитие банковской системы пошло по пути создания промышленно-банковских групп, например, групп «Интеррос», «Лукойл», «Альфа» и др.

Структура, когда банк принадлежит какой-то промышленной группе, и банк кредитует эту промышленную группу, существует и в других странах, но не в такой степени, как в России. Такая структура ведет к тому, что на первое место ставятся интересы владельцев, а не вкладчиков, что отражается на развитии инсти­тута доверия. И большинство сделок совершаются в интересах определенной промышленной группы, а не других экономических субъектов. Это приводит к замкнутости отдельных частей и не способствует развитию банковской системы в целом.

Таким образом, кризис, произошедший в банковской сфере России, связан с институциональным конфликтом, возникшим при заимствовании новых институтов.

**********************************************************

Роль неформальных институтов в российской экономике

Как было рассмотрено выше, для российской экономики характерна целая цепь институциональных ловушек, основа которых заложена прежней командно-административной сис­темой, но выход из которых достаточно сложен, несмотря на быстрое изменение внешней институциональной среды. Речь идет, прежде всего, о мягкой бюджетной политике, торговле кредитами, неденежных формах расчетов и т.д.

С точки зрения неоинституциональной теории институт неденежных расчетов¹ может рассматриваться как источник неформальных ограничений, направленных на уменьшение не­определенности по поводу:

— определения обменных пропорций сделок внутри интер­вала торговли между сторонами;

— правил изменения обменных пропорций в связи с возмож­ными колебаниями относительной ликвидности.

Правила неденежных расчетов не кодифицированы и, сле­довательно, не признаются на официальном уровне, но их неформальный характер ни в коей мере не уменьшает их эф­фективности в структурировании системы неденежных сделок. Формальные нормы экономического законодательства запреща­ют, ограничивают или предписывают определенное поведение участников бартера, но только для целей налогообложения и учета. Неофициальные институты бартера достигают того же результата с помощью неявного регулирования отношений в гораздо более широкой сфере, поэтому они более гибко и адаптивно учитывают индивидуальные различия в ликвидности товаров и услуг.

Проблема конкурентоспособности обмениваемой продукции не играет в данном случае большой роли: данная продукция, в конечном счете, все равно будет обменена на другую, столь же неконкурентоспособную внутри неэффективного сектора российской экономики, и цикл его воспроизводства замкнется. Таким образом, бартер представляет собой очередную «институ­циональную ловушку»¹.

Как явление, бартерные отношения получают широкое рас­пространение в периоды высокой инфляции и высокого риска неплатежей, что было характерно для российской экономики в 1992— 1997 гг. Однако к 1997 г. темпы инфляции в России резко сни­зились и технологии денежных расчетов усовершенствовались. Но это не привело к повсеместной ликвидации бартера. Таким образом, наглядно проявляется эффект path dependence — снижение уровня инфляции и уменьшение трансакционных издержек денежных форм расчетов не вернули систему в прежнее состояние.

Неформальные правила при осуществлении неденежных расчетов эффективно предотвращают возможные конфликты между участниками этих сделок, которые не могут обсуждаться на официальном уровне (например, споры о величине скидок при налоговых зачетах или поставке продукции в рамках оплаты промышленных векселей). Неформальные правила не столько дополняют формальное законодательство, сколько независимым образом определяют весь ход неденежных сделок.

Специфика России в том, что бартерные отношения приняли всеобщий характер. Доля бартера в поставках промышленной продукции быстро возрастала: согласно опросам предприятий — с 22 % в 1996 г. до 42 в 1997 г. и до 52-54 % в 1998 г.^[1] По некоторым оценкам, в мае 1999 г. примерно 70 % продукции поставлялось без использования официальных дензнаков^[2].

Хотя использование бартера и клиринга формально соот­ветствует рыночной экономике, в переходной наблюдаются следующие отличия в применении этих инструментов:

— бартерные обмены и денежные контракты подразумевают различные цены;

— клиринговые соотношения используются в качестве вы­нужденного решения проблемы взаимных неплатежей.

Среди институциональных причин существования неденеж­ных форм расчетов следует выделить следующие:

— мягкие бюджетные ограничения в сочетании с жесткой монетарной политикой;

— отложенную реструктуризацию нежизнеспособных компа­ний (именно бартер дает возможность продолжать хозяйствен­ную деятельность неэффективным предприятиям);

— попытки избежать закрытия неплатежеспособных пред­приятий по техническим, социальным или политическим причинам;

— практика неявного субсидирования неэффективных про­изводителей и т.д.

В высококонцентрированной и монополизированной эконо­мике со структурными дисбалансами и отсталыми технологиями эти причины приводят к образованию особого состояния эконо­мики, так называемой «ригидной» экономики. В этом состоянии производители подвержены воздействию устойчиво высоких издержек выпуска, которые не могут быть преодолены за счет имеющихся внутренних или внешних капитальных ресурсов. Сочетание низкого платежеспособного спроса с высокими про­изводственными издержками означает запретительно высокие издержки осуществления прямых денежных продаж. Поэтому для совершения обменов в ригидной экономической среде необхо­димо применение специальных форм неденежных расчетов.

Институт неденежных расчетов довольно сложным образом влияет на величину трансакционных издержек при бартерных сделках. Хотя величины трансакционных издержек при осу­ществлении неденежных сделок отличаются от трансакционных издержек денежных соглашений, соотношение между отдель­ными компонентами этих величин не может быть в точности предсказано заранее. В частности, в условиях переходной эко­номики издержки поиска денежных контрактов могут оказаться значительно более высокими, чем в случае бартерных обменов. Предконтрактные издержки находятся на одном уровне, пос­кольку контракты заключаются внутри одного и того же круга участников. Издержки перехода прав собственности также ос­таются одними и теми же, независимо от оплаты контракта.

В то же время издержки защиты от оппортунистического по­ведения для участников бартера могут значительно вырасти, пос­кольку на предпочтения и относительные цены обмениваемых благ существенное влияние оказывает меняющаяся конъюнк­тура рынка. Поведение агентов с возрастающей ликвидностью их продукции может рассматриваться как оппортунистическое только в случае стратегического манипулирования доступной им информацией или сознательного искажения их намерений. Из­держки оппортунизма в случае неденежных расчетов могут быть объединены с издержками изменения свойств обмениваемых благ, поскольку они имеют общий источник происхождения, а именно исчисление параметров неравной ликвидности.

Наконец, издержки измерения в бартерных обменах всегда превосходят соответствующие величины затрат в денежных соглашениях, поскольку эта составляющая трансакционных издержек включает специфические затраты на измерение отно­сительной ликвидности, которое осложнено неопределенностью по поводу ее будущих колебаний. Даже если текущее значение параметра относительной ликвидности оказывается внутри интервала торговли, приемлемого для обоих агентов, участники обменов не могут заранее точно предсказать изменение этого параметра в будущем и, следовательно, не располагают надежной информацией относительно возможных угроз их соглашению. Поэтому, даже если переговоры ведутся хорошо информиро­ванными экспертами (что минимизирует риск оппортунизма в определении текущих параметров сделки), обсуждение пер­спективных бартерных контрактов может быть длительным и безуспешным.

Это означает, что институт неденежных расчетов понижает издержки обмена в переходной экономике довольно специфическим образом. Он облегчает вступление в обмен, если принять во внимание привлечение дополнительных обменных ресурсов, а именно ликвидности торгуемых благ, которая служит частич­ным замещением недостающих денежных средств. Но взамен этот институт повышает величину издержек измерения отно­сительных цен, что приводит к возрастанию общей величины трансакционных издержек (Ляско А. Неденежные расчеты в российской переходной экономике: ин­ституциональный подход//Доклад. Институт экономики РАН, март, 2001).

Пример института неденежных расчетов в переходной эконо­мике явно показывает, что неформальные нормы способствуют кооперации партнеров по решению проблемы ликвидности обмениваемых благ и участию в распределении выигрышей от бартерного обмена, независимо от контроля третьей стороной.

Государство не заинтересовано в легализации этих правил, однако никакое правительственное вмешательство не может обеспечить более эффективное регулирование неденежных обменов, чем неформальные формы учета относительной лик­видности. Институт неденежных расчетов с его неформальной структурой правил исчисления ликвидности и санкций против нарушения этих правил делает излишним внешнее вмешатель­ство в ход неденежных сделок.

Более того, государство не заинтересовано во введении стро­гих санкций за осуществление неденежных расчетов, поскольку в этом случае оно потеряет гибкий, неформальный инструмент поддержки неплатежеспособных предприятий. Расширенная бюджетная система выступает в качестве наиболее влиятельного участника неденежных расчетов (в основном, через систему налоговых зачетов).

Таким образом, роль института неденежных расчетов сводится к перераспределению суммарных издержек между эффективными и неэффективными производителями, что, в конечном счете, приводит к накоплению чистой задолженности промышленного сектора перед расширенной бюджетной сис­темой и населением.

Если в народном хозяйстве существуют предприятия и даже сектора экономики, которые потребляют больше, чем произво­дят, то, очевидно, должен быть тот, кто компенсирует разницу

— это эффективно работающий сектор, доходы от продажи при­родных ресурсов, займы, получаемые российским правительс­твом от различных международных финансовых институтов.

Бюджет вынужден принимать в зачет налоговых обязательств предприятия его собственную продукцию. Руководители пред­приятия, помимо частичного решения проблем сбыта, получают возможность снижать реальный уровень налогообложения для своего производства.

Оплата налогов продукцией — одна из форм государственной поддержки неэффективных предприятий, при этом, чем выше ставки налогообложения (при неизменной доле бартера в рас­четах), тем существеннее эта поддержка, а чем меньше, тем, как это ни кажется парадоксально, степень поддержки государством неэффективных производств — меньше.

Таким образом, за широким использованием бартерных схем в действительности стоит налоговая дискриминация эффективно работающих предприятий.

В рассматриваемой контексте проблема налогового бреме­ни приобретает иной смысл. Дело не только в высоком уровне общего налогового бремени, хотя по отдельным позициям на­логовые ставки не превышают уровень, установленный в запад­ных и восточноевропейских странах, а с января 2001 г. введена «плоская шкала» налогообложения доходов физических лиц со ставкой 13%.

Дополнительные проблемы заключаются в следующем:

— российская налоговая система достаточно сложна, ее действие опосредуется огромным количеством подзаконных актов, которые превращают фактически каждого хозяйственного агента в нарушителя;

— для различных хозяйственных субъектов налоговая нагрузка различна (чем эффективнее и честнее ведется хозяйственная деятельность, тем выше реальное налогообложение, и наобо­рот).

Неформальная институционализация выражается в распро­странении специфических «серых» схем, позволяющих уйти полностью или частично от налогов. Среди «серых» схем следует выделить следующие:

— использование льготных режимов налогообложения;

— задержки платежей или неплатежи;

— использование предприятий-однодневок и т.д.

Участники данных схем балансируют на грани законных и

незаконных действий, и их действия, как правило, подкрепля­ются коррупционными соглашениями на различных уровнях государственных структур. В большинстве случаев без подобных соглашений становится невозможным получение льгот, кредитов (по очень низким или завышенным процентам, в зависимости от цели получения кредита), осуществление неэквивалентных обменов (бартерных обменов или систем взаимозачетов по за­вышенным или заниженным ценам) и т.д.

Нарушения в сфере налогообложения принимают чуть ли не всеобщий характер.

Положение ухудшается тем, что государство не имеет эф­фективной промышленной политики, которая создавала бы благоприятные условия для экономического роста. Наоборот, деятельность государства в экономике зачастую ограничивается перераспределительной функцией имеющихся ресурсов от луч­ше хозяйствующих предприятий к худшим. За счет первых не только собираются налоги, но и происходит дотирование неэф­фективных предприятий, которые налоги не платят. Все это при­водит к сокращению эффективно хозяйствующих производств, расширению нелегальной хозяйственной деятельности.

Российский директорат быстро уловил институциональную особенность современной промышленной политики: неэффективные производства находятся под защитой государства, эффективные защищаются от государства. Промышленная политика факти­чески сводится к налоговой политике с крайне ограниченным временным горизонтом — контрольными цифрами текущего квартала. Понятно, что в этих условиях можно решать задачу изъятия средств у сильного и передачу их слабому, но никак не проблему создания долгосрочных условий промышленного роста.

Более того, в конкретных российских условиях снижение уровня налогообложения означает, что величина финансовых ресурсов, перераспределяемых от эффективных предприятий неэффективным и фактически используемых для консервации, а не для декларируемого развития этих производств, уменьшится, что, при прочих равных, может только создать дополнитель­ные условия для развития эффективных производств. Иными словами, в рамках проводимой в настоящее время бюджетной политики увеличение доли перераспределения ресурсов через государственный бюджет только затрудняет переход экономики на траекторию подъема. В случае же отказа от промышленной политики в ее современном виде проблема роли и методов го­сударственного регулирования экономики подлежит специаль­ному обсуждению с учетом целевых установок конкретной стра­тегии развития экономики.

Сложность ситуации заключается также в том, что негативные количественные изменения, накапливаясь, переходят в новое качественное состояние. Возникает цепь «институциональных ловушек», приводящих к тому, что дальнейшее развитие начинает идти не в сторону рынка, а в направлении к псевдорыночным формам и воспроизводству нетрадиционных отношений.

Российская экономика оказалась заложницей собственной неэффективности: не обладая адаптационными свойствами и не умея функционировать в рыночных условиях, быстро разрушив прежние плановые принципы организации, она выработала но­вые, отнюдь не рыночные законы собственного существования. Их суть — в создании условий для поддержания неэффективных производств в открытой экономике.

В экономике возникают условия устойчивого воспроизводства предприятий, существование которых в «классической» рыночной экономике невозможно по институциональным причинам.

Система экономических отношений, возникающих в «ин­ституциональной ловушке», несмотря на свою противоречи­вость, достаточно устойчива по определению. Вырваться из нее российская экономика может только путем реструктуризации собственной основы, а именно реструктуризации неэффек­тивного производства. Нельзя сказать, что реструктуризации неэффективных производств уделяется мало внимания, скорее наоборот — любая из многочисленных экономических программ говорит именно об этом. Действительно, в России с 1993 г. принят довольно полноценный (если сравнивать с западными аналогами) «Закон о несостоятельности (банкротстве)»¹.

Можно говорить о том, что фактически создана система фор­мальных правил, предусматривающих процедуру банкротства; санкционирующий и правоприменительный механизмы; Фе­деральное агентство по делам о несостоятельности с довольно широким кругом полномочий и квалифицированными кадрами; суды; конкурсные управляющие и т.д.

Однако, несмотря на то что в 1998 г. по данным Госкомстата убыточными были объявлены 55,2 % российских предприятий, из 1500 предприятий военно-промышленного комплекса — 400, их приватизация во многих случаях запрещена. В Едином госу­дарственном реестре на 1 января 1999 г. было зарегистрировано 2,7 млн хозяйственных субъектов, за 1998 г. было возбуждено только 4573 дела о банкротстве.

Некоторые западные и отечественные экономисты нередко упрекали российских реформаторов в нерешимости ввести в действие ряд формальных норм и правил, стимулирующих раз­витие рыночных институтов, в частности, институт банкротства предприятий, что, по их мнению, способствовало бы росту эф­фективности сменивших собственника предприятий.

Однако в создавшихся условиях банкротство одного из пред­приятий могло бы вызвать волну банкротств и окончательно развалить и без того деградировавшее производство, поскольку многие из них были фактически должны друг другу, образовы­вая замкнутые цепочки задолженности. Неудивительно, что первоначальная редакция закона существенно ограничивала возможность банкротства, а кредиторы не стремились возбуж­дать дела о банкротстве, поскольку и сами были должниками. Вторая версия закона была значительно более жесткой. Зако­нодатель стремился укрепить платежную дисциплину, создав дополнительное давление на менеджеров.

В период реформ в условиях нестабильности институцио­нальной структуры положение предприятий может в большей мере зависеть от случайных обстоятельств, чем от качества менеджмента. Поэтому особое значение приобретает государс­твенная промышленная политика, направленная на то, чтобы не допустить банкротства фирм или даже целых отраслей, иместратегическое значение, но испытывающих временные трудности.

А пока между государственными органами и руководством предприятий действуют неписаные, но жестко выполняемые правила поведения. Суть их сводится к тому, что нынешняя промышленная политика, проводимая государством, не ставит руководство предприятии перед необходимостью повышать эффек­тивность своей деятельности, предприятия же, в свою очередь, не производят в массовом порядке сокращение численности занятых. В рамках существующей институциональной модели ни одна из сторон не может вести себя по-другому.

До тех пор, пока в России существуют условия, позволяющие функционировать неэффективным производствам, рассчиты­вать на долгосрочный экономический подъем не приходится.

'Куранов Г., Михайлов А. Социально-экономическое развитие страны в 1999 г. (Прогноз) // Экономист. — 1999. — № 4. — С. 23.

^[2]Ляско А. Неденежные расчеты в российской переходной экономике: ин­ституциональный подход//Доклад. Институт экономики РАН, март, 2001.